«Дорога мертвеца» Джо Р. Лансдэйл

Вечернее солнце скатилось за горизонт кровавым комком, и белая полная луна поднялась на небо огромным клубком туго смотанной бечевки. Покачиваясь в седле, преподобный Джебидия Рейнс смотрел, как ярко она светит над верхушками высоких сосен. А еще выше на мертвенно-черных небесах горели добела раскаленные звезды.
Тропа оказалась очень узкой, и деревья по сторонам наступали на нее, будто собирались перекрыть путь и сомкнуться за спиной преподобного отца. Лошадь шагала с опущенной головой, и Джебидия, устав ее понукать, опустил поводья и дал ей полную волю. Он настолько вымотался, что почти ничего не понимал, но точно знал одно: он принадлежит своему владыке, и он ненавидит Бога, ненавидит сукина сына от всей души.
И он знал, что Бог знает и ему наплевать, поскольку он считает Джебидию своим посланником. Посланником не Нового Завета, но Ветхого: грубым, злым и уверенным в себе, мстительным и не признающим компромиссов; человеком, который прострелил бы Моисею ногу, плюнул в лицо Святому Духу и снял с него горний скальп, чтобы потом зашвырнуть его куда подальше.
Джебидия предпочел бы другую, нежели злого посланника Божьего, судьбу, но ему досталась именно эта участь, он заслужил ее своими грехами, и как он ни старался сойти с проторенной дорожки, ему не удавалось. Он знал, что если покинет предначертанный Богом путь, ему придется вечно гореть в аду и что он должен продолжать нести волю владыки независимо от своих чувств по отношению к господину. Его владыка не отличался всепрощением, и ему было безразлично, любят его или нет. Его интересовали лишь повиновение, принуждение и унижение. Именно поэтому Бог создал человеческий род. Для развлечения.
Пока преподобный отец размышлял над этими вопросами, тропа повернула и стала шире, а с одной стороны показалась просторная поляна, посреди которой в окружении пней стояли небольшой бревенчатый дом и более просторный сарай. За сшитыми из мешковины занавесками в маленьком окне дома горел оранжевый свет. Джебидия, усталый, голодный, мучимый жаждой и душевными сомнениями, повернул лошадь к дому.
Он остановился на некотором расстоянии от него, наклонился вперед и позвал:
— Эй, избушка!
Немного подождал, потом позвал еще раз, но не успел договорить, как дверь открылась и из нее высунулся мужчина ростом не более пяти футов и двух дюймов, в шляпе с широкими обвисшими полями и с винтовкой в руках.
— Кто здесь? У тебя голос как у жабы.
— Преподобный отец Джебидия Рейнс.
— Ты чего, проповедовать собрался?
— Нет, мистер. Я давно понял, что от проповедей никакого толка. Я хочу попросить у вас ночлега, можно и в сарае. Что-нибудь съедобное для лошади, что-нибудь для меня. Привередничать не буду, особенно если дадите попить.
— Ну, — сказал мужчина, — вроде как у меня сегодня все кому не лень собрались. Тут еще двое проезжих, так мы только за стол сели. Еды на всех хватит, если нос воротить не станете. Вареные бобы и старый хлеб.
— Буду премного благодарен, мистер, — ответил Джебидия.
— Благодари сколько влезет. А пока слезай с этой клячи, отведи ее в сарай и иди жрать. Меня зовут Дедом, но я не так стар. Просто у меня все зубы выпали, да и лошадь мне однажды ногу отдавила, с тех пор хромаю. В сарае есть фонарь. Не забудь потушить, когда поставишь лошадь, и приходи в дом.

* * *

Когда Джебидия закончил чистить лошадь, накормил ее найденным в сарае зерном, напоил и направился в дом, он постарался откинуть полы своего длинного черного плаща так, чтобы все видели отделанные слоновой костью рукояти 44-калиберных револьверов. Он носил их на плотно прилегающей к бедрам портупее, так что кобуры и рукояти чуть выдавались вперед. В отличие от юнцов, у которых портупея свисала чуть ли не до коленей, Джебидия предпочитал, чтобы рукоять всегда была под рукой. Он мог выхватить оружие одним движением, быстрым, как взмах крыла колибри, взвести затвор толчком большого пальца, и он всегда попадал в цель с завидной меткостью. Он много тренировался и мог вбить пробку в бутылку с расстояния в сотню шагов, в полумраке. Сейчас он демонстрировал пистолеты, чтобы показать готовность к обороне в случае необходимости. Входя в дом, Джебидия сдвинул черную широкополую шляпу со лба, открыв темные, с проседью волосы. Он считал, что сдвинутая на затылок шляпа придает ему непринужденный вид, но на деле все обстояло совсем не так. На его зло нахмуренном лице глаза всегда горели гневным огнем.
Внутри дом освещала яркая лампа, в воздухе пахло керосином и плавали черные клубы; они мешались с дымом от трубки Деда и папиросы молодого человека с шерифской бляхой на рубашке. Недалеко от них, у очага, в котором горело слишком жаркое для теплого времени года пламя и подогревались бобы, на бревне сидел мужчина средних лет, с небольшим брюшком и лицом, которое казалось созданным для метания в него различных предметов. Он тоже сдвинул шляпу на затылок, и к его лбу липла прядь соломенных потных волос. Во рту он держал прогоревшую до половины папиросу. Мужчина немного повернулся на бревне, и Джебидия увидел, что у него скованы руки.
— Слышал, что ты проповедник, — сказал скованный, выплевывая папиросу в очаг. — Здесь у нас уж точно не божья земля.
— Все гораздо хуже, — ответил Джебидия. — Это именно божья земля.
Скованный фыркнул и заулыбался.
— Проповедник, — вмешался молодой. — Меня зовут Джим Тейлор. Я помощник шерифа Спрадли, из Накодочеса. Я везу его туда для суда, и, скорее всего, его повесят. За лошадь и ружье он убил другого парня. Я вижу, что ты носишь оружие, старое, но добротное. И по тому, как ты его носишь, могу предположить, что ты знаешь, как им пользоваться.
— Обычно я попадаю туда, куда целюсь, — заявил Джебидия, усаживаясь в шаткое кресло у такого же шаткого стола.
Дед выставил на стол жестяные тарелки, почесал зад деревянной ложкой на длинной ручке, потом при помощи грязной тряпки снял с огня кастрюлю с бобами. Ложкой, которой только что чесался, разложил по тарелкам бобы и разлил по деревянным кружкам воду из кувшина.
— Дело в том, — продолжал помощник шерифа, — что мне потребуется помощь. Мне еще добираться с этим парнем обратно, а я и так пару дней спал вполглаза. Я вот подумал, может, вы с Дедом покараулите его до утра. И я бы не отказался завтра выехать вместе. Мне может пригодиться вооруженный спутник. А шериф даст тебе доллар.
Дед не обращал никакого внимания на разговор. Он поставил на стол миску с плесневелыми лепешками.
— Сделал их еще на прошлой неделе. Немного попортились, но плесень можно отскрести, и дело с концом. Хотя сразу предупреждаю, они такие черствые, Что, если метнуть хорошенько, можно курицу на бегу убить. Так что берегите зубы.
— Ты и своих, что ли, так лишился? — спросил скованный.
— Может, и так, — согласился Дед.
— Так что скажешь, проповедник? — настаивал помощник шерифа. — Дашь мне выспаться?
— Я вижу затруднение в том, что мне тоже необходим сон, — ответил Джебидия. — Я был очень занят, и сейчас я в том состоянии, которое обычно называют изнеможением.
— Видно, только я тут свеж как огурчик, — заявил скованный.
— Нет, — не согласился Дед. — Я тоже бодрый.
— Значит, остаемся только мы с тобой, — ухмыльнулся скованный, будто делился шуткой.
— Ты мне только повод дай, парень, и я проделаю в тебе дыру, а Богу скажу, что ты упал в термитник.
Скованный снова фыркнул со смеху. Видимо, он хорошо проводил время.
— Мы с Дедом можем караулить по очереди, — предложил Джебидия. — Дед, ты согласен?
— Отлично, — откликнулся Дед, взял со стола еще одну тарелку, положил в нее бобов и дал арестованному.
Тот поднял руки в наручниках и спросил:
— И чем мне есть?
— Ртом. У меня больше нет ложек. А нож я тебе не дам.
Скованный немного подумал, потом поднес тарелку ко рту и наклонил так, чтобы бобы потекли ему в рот. Опустил тарелку и пожевал.
— Думаю, они будут подгоревшими что с ложкой, что без.
Джебидия вытащил из кармана плаща перочинный нож, наколол на него лепешку и подцепил ею бобы.
— Садись за стол, парень, — обратился Дед к помощнику шерифа. — Я сейчас возьму обрез, и, если он сделает хоть одно лишнее движение, я отправлю его вместе с бобами в очаг.

* * *

Дед сидел с двуствольным обрезом на коленях; дуло обреза целилось в скованного. Помощник шерифа за ужином рассказал о его преступлениях. Он убивал женщин и детей, застрелил собаку и лошадь, для забавы убил сидящую на заборе кошку и поджег флигель с находящейся там женщиной. Он также насиловал женщин, засунул шерифу кол в задний проход и убил его, и это только из известного. В целом он не щадил ни людей, ни домашний скот.
— Не люблю животных, — откликнулся скованный. — У них блохи. А та женщина во флигеле воняла на всю округу. Ей нужно было лучше питаться. И вообще, ее стоило сжечь.
— Заткнись, — сказал помощник шерифа. — Этого парня, — он кивнул в сторону пленника, — зовут Билл Баретт, и он один из самых страшных преступников. Дело в том, что я не только устал, я еще и ранен. Если бы мне не удалось напасть на него незамеченным, я бы здесь не сидел. У нас вышла стычка, пуля царапнула меня по бедру. Та еще драка получилась. Я сумел его скрутить, только когда несколько раз приложил прикладом ему по яйцам. Рана не тяжелая, но я потерял много крови. Ослаб. Я бы предпочел, чтобы ты поехал со мной, преподобный.
— Я подумаю, — ответил Джебидия. — Но у меня есть свои дела.
— Перед кем ты собираешься здесь проповедовать? — спросил помощник шерифа.
— Даже не думай об этом, — заявил Дед. — От одних только мыслей об этой глупости с Иисусом у меня задница устает. Когда я слышу проповеди, мне хочется убить проповедника, а потом перерезать себе глотку. Сидеть в церкви — это как будто тебя связали и бросили в муравейник.
— На данном этапе моего жизненного пути, — сказал Джебидия, — я вынужден полностью с вами согласиться.
Его слова встретила тишина. Ее нарушил помощник шерифа, когда повернулся к Деду:
— Как быстрее добраться до Накодочеса?
— Если подумать, то можешь ехать, как ехал, по той дороге. Милях в тридцати отсюда будет перекресток, свернешь налево. Оттуда до Накодочеса останется еще миль десять, но дорога тебя выведет, хотя в самом конце надо будет свернуть, а вот куда — так сразу и не вспомню. Если не гнать лошадей, на весь путь уйдет два дня.
— Можешь поехать с нами? — спросил помощник шерифа. — Покажешь тот поворот?
— Могу, но не хочу. Я в последнее время плохо сижу в седле. От долгой езды у меня яйца болят. Вот в последний раз вернулся с дальней дороги, потом пришлось час сидеть в тазу с теплой соленой водой, чтобы яйца в штаны поместились.
— У меня яйца болят от твоей болтовни, — вмешался пленник. — Готов поспорить, когда они у тебя опухли, ты в первый раз в жизни увидел, какого размера они бывают у настоящего мужика. Надо было так и оставить.
Дед щелкнул затвором.
— Сейчас пальну.
Билл только ухмыльнулся, прислонился к стенке очага, но тут же отпрянул. На секунду показалось, что Дед спустит курок, но он вовремя понял, что случилось.
— Ага, — сказал Дед. — Там же горячо, дурень. Поэтому и называется «очаг».
Билл устроился так, чтобы не сидеть спиной к огню, и сказал:
— Я отрежу этому помощнику его клювик, приеду сюда, заставлю тебя его зажарить и съем.
— Сейчас договоришься. Целиком в очаг попадешь, — ответил Дед.
Когда ругань немного утихла, помощник шерифа снова обратился к Деду:
— Разве нет более короткой дороги?
— Есть, но ты сам по ней не поедешь, — после короткого раздумья ответил Дед.
— Что это значит?
Не отрывая глаз от Билла, Дед медленно спустил затворы на обрезе. Потом повернулся к помощнику шерифа.
— Есть еще Дорога мертвеца.
— И что с ней не так?
— Да все. Раньше ее называли Кладбищенской. Пару лет назад название поменялось.
— Расскажи нам о ней, — заинтересовался Джебидия.
— Я обычно не верю в пустую болтовню, но мне рассказывал человек, который видел все своими глазами…
— Небось обычные россказни о призраках, — сказал Билл.
— Насколько эта дорога сократит путь до Накодочеса? — спросил помощник шерифа.
— Почти на день.
— Черт. Тогда придется ехать по ней.
— Поворот недалеко отсюда, но я бы не советовал, — сказал Дед. — Я не очень верю в Иисуса, но я верю в духов и тому подобное. Когда живешь в такой глуши, видишь много странных вещей. Есть боги, которые слыхом не слыхивали об Иисусе и Моисее. А есть боги еще более старые. Индейцы о них рассказывают.
— Я не боюсь индейских богов, — заявил помощник шерифа.
— Может, и так. Но даже индейцы не особо их любят. Это не их боги. Они старше, чем индейское племя. Индейцы стараются их не трогать, они поклоняются своим богам.
— И чем же эта дорога отличается от других? — спросил Джебидия. — Какое отношение имеют к ней древние боги?
— Тебе просто не терпится бросить ей вызов, да, преподобный? — усмехнулся Дед. — Доказать, что твой Бог сильнее всех? Сдается мне, что никакой ты не проповедник, а самый настоящий задира. А может, и так — проповедующий задира.
— Я не очень восторгаюсь своим Богом, — ответил Джебидия. — Но у меня есть обязанность. Изгнать зло. Зло в понимании моего Бога. Если те боги несут зло и они на моем пути, то я должен сразиться с ними.
— Уж насчет зла не сомневайся, — ответил Дед.
— Расскажи нам о них, — попросил Джебидия.

* * *

— Джил Джимет был пасечником, — начал Дед. — Он держал пчел и жил рядом с Дорогой мертвеца. Тогда ее называли Кладбищенской дорогой, потому что она вела на кладбище. Там были какие-то испанские могилы; люди поговаривали, что там лежат конкистадоры, которые заехали сюда, да так и не выехали. Кажется, там еще хоронили индейцев, которые приняли христианство. По крайней мере, там стояли кресты с индейскими именами. Или это были метисы, их тут хватает. Так или иначе, там было много людей похоронено. Когда тебя закапывают, кладбищенской земле все равно, какого ты цвета, потому что в конце концов все мы будем одинаковыми — цвета грязи.
— Черт тебя побери, — сказал Билл. — Ты и так цвета грязи. И пахнешь, будто сто лет не мылся.
— Будешь и дальше встревать в разговор, мистер, — Дед снова взвел курки на обрезе, — и гробовщик будет пришивать тебе задницу. Ружье может выстрелить, и кто будет докапываться, случайно оно выстрелило или нет?
— Я не буду, — заявил помощник шерифа. — Мне гораздо проще везти тебя мертвым, Билл.
Билл глянул на священника.
— Да, но преподобному отцу это не понравится, правда?
— На самом деле мне все равно. Я не считаю себя миролюбивым человеком, и я не прощаю, даже если твои деяния не нанесли вреда лично мне. Я думаю, что все мы погрязли во грехе. Может быть, никто из нас не заслуживает прощения.
Билл ссутулился на своем бревне. Никто не хотел принимать его сторону. Дед продолжал рассказ:
— Того пасечника, Джимета, не любили. Его считали злонравным. Я его знал, и мне он тоже не нравился. Я видел, как он однажды для забавы отрубил щенку хвост. Мальчишка, хозяин щенка, пытался отобрать собачонку, и Джимет порезал ему руку. Никто и слова не сказал. Закона в наших краях нет, и никто не осмелился вступиться. Я в том числе. И Джимет совершил еще много плохих дел, даже убил пару человек и утверждал, что защищался. Может, и так, но все затеи Джимета оборачивались тем, что кто-то оказывался мертв, или ранен, или унижен.
— Звучит так, будто Джимет вполне мог быть родным братом нашего Билла, — заметил помощник шерифа.
— Нет, — покачал головой Дед. — Наш подлец и в подметки не годится старому Джимету. Джимет жил в небольшой хижине у Кладбищенской дороги. Он держал пчел и продавал мед на ярмарке в поселке выше по дороге. При желании можно даже назвать его городом. Поселение известно под названием Чоу, потому что там в свое время жил парень по имени Чоу. Он умер, и его съели свиньи. Умер прямо в своем свинарнике, пока наполнял их кормушки, а потом они его и съели. На том месте, где он умер, построили лавку, и ее тоже назвали Чоу. Джимет возил свой мед в ту лавку, и, хотя он был порядочным дерьмом, мед у него был такой, что пальчики оближешь. Эх, сейчас бы того медку! Густой, темный и слаще любого сахара. Наверное, Джимета еще и поэтому не трогали. Люди не любят убийц, зато очень любят мед.
— Ты когда-нибудь доберешься до сути? — спросил Билл.
— Если тебе не нравится, как я рассказываю, — ответил Дед, — подумай о том, как тебе пойдет петля на шее. Будет чем заняться.
Билл хмыкнул и отвернулся, сделав вид, будто рассказ его совсем не интересует.
— Ну, мед там или не мед, а всему настает конец. А дело в том, что Джимету приглянулась девчонка, Мэри Линн Тушу. Она была наполовину индианка, и такая красотка! Волосы черные, как дно колодца, такие же глаза, а лицом походила на актрис на картинках. Росту в ней было от силы пять футов, и волосы доходили до коленей. Отец ее умер от оспы. Да и мать все время болела. Старуха делала метлы из веток и соломы, продавала их понемногу, а еще держала маленький огород и кабанчика. Когда все это произошло, дочке было лет тринадцать-четырнадцать, не больше.
— Если вызвался рассказывать, — сказал Билл, — не перескакивай с одного на другое.
— Так тебе интересно? — спросил Дед.
— А что мне еще делать?
— Расскажи нам про Мэри Линн, — напомнил Джебидия.
— Джимет ее украл, — закивал Дед. — Как-то увидел ее, когда она понесла в лавку сделанные матерью метлы, дождался, пока она выйдет, схватил и перекинул поперек седла, будто мешок с мукой. Девчонка кричала и отбивалась. Мак Коллинз, владелец лавки, пытался остановить Джимета. По крайней мере, что-то ему сказал, вроде «не надо так делать». Насколько я слышал. Особо он не напирал, и я его не виню. Все равно ничего хорошего из этого не вышло бы. В общем, Джимет сказал Маку, чтобы тот передал мамаше большую банку меда, что, мол, это за дочку. А если та окажется такой сладкой, как он надеется, то он пришлет матери еще пару банок. Потом хлопнул Мэри Линн по заднице и уехал с ней.
— Мне нравится этот парень, — заявил Билл.
— Теперь ты начинаешь меня раздражать, — сказал Джебидия. — Я предлагаю тебе заткнуться, или я тебя ударю.
Билл зло уставился на него, но преподобный смотрел на него глазами пустыми и мертвыми, как ноздри двустволки.
— Конец истории довольно мрачный, — продолжал Дед. — Джимет отвез ее к себе домой и там с ней позабавился. Развлекался так долго, что едва ее не убил, а потом отпустил или напился, и она сумела сбежать. Джимет был с ней так груб, что к тому времени, как она добралась до города, она сильно кровоточила и упала прямо на улице. Прожила еще день и умерла от потери крови. Ее больная мать встала с постели, села на мула и поехала на кладбище, к которому вела Кладбищенская дорога. Я же говорил, что она была индианка и знала о старых богах — пусть ее народ не считал их своими богами, но она о них знала.
Она знала, какие знаки нарисовать на кладбище. Я толком всего не ведаю, но она что-то сделала на одной из старых могил, а потом перерезала себе горло и умерла прямо на могиле, а ее кровь залила нарисованные знаки.
— Непонятно, чего она этим добилась, — сказал помощник шерифа.
— Люди думают, что добилась. Всем уже надоел Джимет, и народ собрался, чтобы пойти и расправиться с ним. Они добрались до его хижины и нашли его мертвым во дворе. Кто-то вырвал ему глаза — вернее, казалось, будто они взорвались. С его головы сняли кожу, оставив только голый череп и немного волос. Грудь была взрезана, а внутренности исчезли, остались только ребра. И его пчелы устроили в грудной клетке гнездо и делали мед. Они вылетали из груди, изо рта, глазниц и дыры на месте носа. Если бы тот, кто это сделал, перевернул его на живот и снял с него штаны, то пчелы вылетали бы из задницы.
— А почему ты с ними не поехал? — спросил Билл. — Почему ты знаешь об этом только понаслышке?
— Когда дело доходило до Джимета, я всегда трусил, — сказал Дед. — Вот почему. Я себе пообещал, что больше не буду трусить, никогда. Я должен был поехать с ними. Да теперь все равно. Джимет умер, и в нем жужжали пчелы. Да и толпа тогда немного чокнулась: они сорвали с него одежду, привязали за ноги к лошади и протащили его через ежевичные заросли. Нельзя так поступать с мертвыми, но, будь я там, после всего, что он сделал, я бы тоже с цепи сорвался. Потом они отвезли его на кладбище и оставили там гнить, а тело матери Мэри Линн забрали с собой, чтобы похоронить в месте получше. И вот не прошло и несколько дней, как люди стали видеть Джимета. Говорили, что он выходит по ночам, когда луна хотя бы наполовину полная, но особенно в полнолуние, как сейчас. Его видело много людей, и они рассказывали, что он бежал за ними по дороге и хватал лошадей за хвост, хотел то ли сбить вместе со всадником, то ли запрыгнуть коню на спину. И пчелы все еще живут в нем. Черные как мухи, и зло жужжат, и вылетают из него. А что еще хуже, были люди, которые поехали по той дороге, и больше их никто не видел. Говорят, что Джимет их забрал.
— Чушь собачья, — сказал помощник шерифа. — Не обижайся, Дед. Ты хорошо меня принял, придраться не к чему. Но призрак, который гоняется за путниками? Я на такое не куплюсь.
— Ну и не покупайся, — ответил Дед. — Я тебе ничего не продаю. Можешь не верить. А все равно я не верю, что это призрак. Я думаю, что мать девчонки выпустила на время старых богов и натравила их на подлеца Джимета, а себя принесла в жертву. Вот что я думаю. И те боги разорвали его на части. И пчелы тоже оттуда. Это тебе не обычные пчелы, это какие-то другие пчелы. Их выбрали как подходящую для пасечника смерть.
— Глупости, — сказал помощник шерифа.
— Не знаю, что сказать, — произнес Джебидия. — Мать-индианка сумела убить его только в этой жизни. Возможно, она сама не знала, что творит. Не знала, что дает ему возможность жить после смерти… Или это такое проклятие. Хотя по его вине страдают другие.
— Те, кто сидел сложа руки, пока Джимет был жив, — перебил Дед. — Те, кто позволял ему чинить зло.
— Возможно, — кивнул Джебидия.
Помощник шерифа перевел взгляд на него.
— Ну хоть ты его не поощряй, святой отец. Ты же должен понимать. Истинный Бог один, а все эти шаманские россказни — ерунда.
— Там, где есть один бог, найдутся и другие, — ответил Джебидия. — Я думаю, что они враждуют друг с другом. Я многое повидал, и моя вера в единого Бога пошатнулась, хотя я и служу ему. И чем наш Бог не шаман? Все они шаманы, мой друг.
— Ладно. И что же ты повидал, преподобный отец? — спросил помощник шерифа.
— Нет смысла рассказывать, молодой человек. Вы все равно мне не поверите. Но я недавно побывал на Грязном ручье. Там случилось настоящее нашествие. Город сгорел, и я тоже приложил руку к его гибели.
— Грязный ручей, — протянул Дед. — Я там был.
— Теперь от него остались лишь головешки.
— Да он уже не в первый раз горит. И всегда находится дурак, чтобы застроить его заново, и всегда там творится какая-нибудь мерзость. Скажу тебе прямо, преподобный, я в твоих словах не сомневаюсь.
— Дело в том, — заявил помощник шерифа, — что я не верю в духов. Если это короткая дорога, то по ней я и поеду.
— Я бы не советовал, — сказал Дед.
— Спасибо за совет. Но если я еду один, то лучше выбрать дорогу, которая сэкономит мне день пути.
— Я поеду с тобой, — сказал Джебидия. — Моя работа — сражаться со злом, а не убегать от него.
— Днем я бы еще поехал, — сказал Дед. — Никто не видел Джимета днем или в новолуние. Но сегодня и завтра луна полная. Если уж вам так не терпится поехать по Дороге мертвеца, гоните изо всех сил, чтобы одолеть ее до темноты.
— Я и сам не против поскорее добраться до Накодочеса и запереть этого мерзавца в камере, — согласился помощник шерифа.
— Я поеду с тобой, — заявил Джебидия. — Но я поеду ночью. Я хочу увидеть Дорогу мертвеца в полнолуние. Хочу увидеть, ходит ли по ней Джимет. И если он там, я убью его окончательно. Назло тем темным богам, которых призвала мать девочки. Вам следует отдохнуть, молодой человек. Мы с Дедом покараулим по очереди. Таким образом мы все сможем отдохнуть. Придется приковать этого парня к дереву во дворе. Нам надо хорошо выспаться, плотно пообедать и выехать отсюда после полудня, чтобы к ночи оказаться на Дороге мертвеца.
— Ладно, — согласился Дед. — Когда доедете до развилки, сворачивайте направо. Никто еще не встречал Джимета до нее, и никто не видел его на другом конце дороги. Насколько я слыхал, он привязан к одному месту.
— Согласен, — сказал помощник шерифа. — Я считаю все это глупостями, но если мне удастся отдохнуть и преподобный отец поедет со мной, то я согласен. И меня не пугает ночная дорога.

* * *

На следующее утро они встали поздно и пообедали черствыми лепешками, бобами и тушеной белкой. Ее подстрелил Дед, пока Джебидия следил за Биллом — тот сидел на траве, а его руки были прикованы к стволу дерева. Помощник шерифа проспал все утро.
Но сейчас все они сидели возле хижины и ели, за исключением Билла.
— А как насчет меня? — спросил тот, дергая наручники.
— Поешь после нас, — ответил Дед. — Не знаю только, достанется ли тебе мясо, но у нас полно лепешек. Я тебе обязательно оставлю парочку. Я даже разрешу тебе собрать на нее соус из моей тарелки.
— Твои лепешки просто ужасны, — сказал Билл.
— Точно, — согласился Дед.
Билл повернулся к Джебидии.
— Знаешь, проповедник, тебе лучше уехать и оставить нас с сопляком наедине. Лучше бы тебе с нами не ездить, потому как я сбегу, и тогда достанется не только мальчишке. Я и с тобой поквитаюсь.
— После того, что я повидал в этой жизни, ты для меня ничто, — ответил Джебидия. — Насекомое…
— Давайте его накормим, — сказал помощник шерифа, — и пора собираться. Я отдохнул, и мне не терпится в дорогу.

* * *

Когда они подъехали к развилке, луна только начинала вставать на небе. На обочине стоял белый крест — указатель. Он зарос кустарником и молодыми побегами деревьев, и коряво написанные слова едва проглядывали сквозь ветви. Поднимался ветер; он подхватывал с земли и кружил листья, срывал их с деревьев и швырял на узкую утоптанную дорогу с таким звуком, будто мышь скреблась в соломе.
— Осенью мне всегда становится грустно, — сказал помощник шерифа.
Он придержал лошадь и отхлебнул из фляжки.
— Жизнь — это замкнутый круг, — ответил Джебидия. — Ты родился, страдаешь, а потом тебя ждет наказание.
Помощник шерифа повернулся в седле в его сторону.
— А ты не слишком веришь в воскрешение и награду после смерти.
— Нет, не верю.
— Не знаю как ты, но я бы предпочел добраться сюда пораньше, — сказал молодой человек. — Лучше бы мы проехали здесь днем.
— А ты же говорил, что не веришь в привидения? — фыркнул Билл. — Что тебе все равно, когда ехать.
— Тогда я не стоял на этой развилке, — ответил помощник шерифа, не поворачивая головы. — Эта дорога мне не нравится. И я не люблю играть с огнем. Даже если не верю в призраков.
— Отродясь такой глупости не слыхивал, — сказал Билл.
— Ты хотел, чтобы я поехал с вами, — заметил Джебидия. — Поэтому пришлось подождать до вечера.
— Ты хочешь что-то увидеть, ведь так? — спросил Билл.
— Если тут есть на что посмотреть.
— Ты веришь рассказу Деда? — удивился помощник шерифа. — Правда?
— Возможно.
Джебидия причмокнул, трогая лошадь, и первым въехал на дорогу.

* * *

Когда их кони зашагали по Дороге мертвеца, Джебидия вынул из седельной сумки маленькую, пухлую Библию.
Помощник шерифа притормозил, заставив остановиться и Билла.
— А ты не такой своенравный, как я думал, — заметил он. — Тебе тоже необходимо умиротворение, которое несет Библия.
— В Библии нет никакого умиротворения, — ответил Джебидия. — В ней сплошное недоразумение. Библия — это книга ужаса, и Бог тоже ужасен. Но у этой книги есть сила, и она может нам понадобиться.
— Даже не знаю, что о тебе и думать, преподобный, — сказал помощник шерифа.
— А что тут думать о чокнутом? — заявил Билл. — Я не хочу ехать вместе с сумасшедшим.
— Если тебе придет в голову сбежать, — ответил помощник шерифа, — я выстрелом сниму тебя с лошади. Вблизи из пистолета, вдалеке из ружья. Лучше не пытайся.
— До Накодочеса еще далеко, — сказал Билл.

* * *

Красная глина узкой дороги тянулась впереди, как кровавая лента, и резко заворачивала вправо у лесистой опушки, темной, как чрево кита Ионы. Слетающие листья падали на дорогу, шуршали под копытами и парили в воздухе, подобно огромным шершням. Плотно обступившие дорогу деревья качались на ветру. Трое путников держались левой стороны дороги.
Чем дальше они ехали, тем темнее становилось вокруг. Когда они подъехали к опушке, лес стал так дремуч, а грозовые небеса настолько потемнели, что луна едва проглядывала сквозь тучи и кроны деревьев; ее свет затухал, как жизнь больного младенца.
Они уже проехали изрядное расстояние, и помощник шерифа с облегчением сказал:
— Здесь нет ничего опасного. Может, опоссум в кустах. Ветер.
— Значит, тебе повезло, — откликнулся Джебидия. — Нам всем повезло.
— Ты выглядишь разочарованным.
— Моя работа не намного отличается от твоей. Я тоже ищу плохих парней и стараюсь отправить их в ад. В некоторых случаях — обратно в ад.
И тут, практически одновременно с проблеском лунного света, что-то метнулось перед ними через дорогу.
— Что за чертовщина? — спросил Билл, выходя из оцепенения.
— Похоже на человека, — сказал помощник шерифа.
— Может быть, — произнес Джебидия. — Может быть.
— А ты как думаешь, преподобный, что это было?
— Тебе лучше не знать.
— Нет уж, скажи.
— Джимет.

* * *

Тучи на время расступились, и луна залила светом дорогу и деревья по краям. И в этом свете стали видны насекомые, целый рой, жужжащий в воздухе.
— Пчелы, — сказал Билл. — Черт меня дери, если это не пчелы. Ночью. Это неправильно.
— Ты знаток пчел? — спросил помощник шерифа.
— Он прав, — сказал Джебидия. — И посмотри, их уже нет.
— Улетели.
— Нет… не улетели, — возразил Билл. — Я с них глаз не сводил, и они никуда не улетали. Просто исчезли. Только что были, и вот их уже нет. Как призраки.
— Да ты спятил, — сказал помощник шерифа.
— Это не земные насекомые, — объяснил Джебидия. — Фамильяры.
— Что? — переспросил Билл.
— Они помогают злу и нечисти, — сказал Джебидия. — В нашем случае Джимету. У ведьм в фамильярах обычно черные кошки, но они могут принимать обличье других животных и насекомых.
— Глупость какая, — сказал помощник шерифа. — Полная бессмыслица.
— Как скажешь. Но я буду держать глаза открытыми. И тебе не помешает держать руку на револьвере. Он может тебе понадобиться. Хотя, с другой стороны, от твоих револьверов толку будет немного.
— И что ты хочешь этим сказать? — спросил Билл.
Джебидия не ответил. Он подгонял лошадь, но чем дальше они продвигались вперед, тем труднее становилось сдвинуть ее с места. Кони фыркали и трясли головами, грызли удила и прядали ушами.
— Черт возьми! — сказал Билл. — Что это?
Джебидия и помощник шерифа повернулись к нему. Билл развернулся в седле и смотрел назад. Они проследили за его взглядом и заметили, как бледное, голубоватое в лунном свете существо прянуло в кусты на другой стороне дороги. За ним последовали жужжащие черные точки.
— Что это было? — спросил помощник шерифа.
— Я тебе уже говорил, — ответил Джебидия.
— Это же не человек.
— Неужели не понимаешь? — вмешался Билл. — Именно это тебе проповедник и говорит. Там Джимет, и он не человек. У него синяя кожа. И он весь изуродованный. Я видел его лучше, чем вы. Я хорошо его разглядел. И пчел тоже. Нам надо гнать изо всех сил.

— Поступайте как хотите, — ответил Джебидия. — Я не собираюсь убегать.
— И почему нет? — спросил Билл.
— Убегать — не моя работа.
— Ну а у меня нет никакой работы. Эй, шериф, ведь ты должен доставить меня в Накодочес, где меня повесят! Разве это не твоя работа?
— Моя.
— Тогда поехали и не будем ждать этого дурака. Если ему хочется подраться с выползком из могилы, пусть дерется. А нам до него дела нету.
— Мы договорились ехать вместе, — ответил помощник шерифа. — Так и поступим.
— Я не договаривался, — сказал Билл.
— Твои слова и желания ничего для меня не значат.
И тут в зарослях с левой стороны дороги что-то задвигалось. Что-то тяжелое и быстрое, не стремящееся скрыть свое присутствие. Джебидия глянул туда, откуда доносились звуки, и увидел, как кто-то или что-то пробирается через заросли, ломая ветки. Он слышал громкое, озлобленное жужжание пчел. Против своего желания он пустил лошадь рысью. Помощник шерифа и Билл тут же подстегнули своих коней и нагнали преподобного отца.
Они доехали до той части дороги, где заросли редели и вдали показались какие-то белые гребни, будто замершие в темноте волны. Но вскоре путники поняли, что видят могильные камни. И кресты. Перед ними лежало кладбище. То кладбище, о котором рассказывал Дед. Тучи на небе разошлись, ветер стих. На глазах всадников следовавшее за ними по кустам существо поднялось на пологий холм, вскарабкалось на один из памятников и уселось на нем. Над его головой вилось черное облако, и жужжание было слышно даже с дороги. Существо сидело на памятнике, как король на троне. Даже издалека было прекрасно видно, что оно голое, мужского пола, с серой кожей (которая голубела в лунном свете), а его голова выглядит несколько деформированной. Свет луны просачивался через трещины на задней стенке черепа и сиял из пустых глазниц. Рой пчел гнездился в пустой груди, между ребрами. Он пульсировал желтоватым, как мед, сиянием. Время от времени из сияния вылетали черные точки и зависали в лунном свете над головой создания.
— Бог ты мой, — сказал помощник шерифа.
— Бог тебе ничем не поможет, — ответил Джебидия.
— Это Джимет, да? И он… оно… неживое.
— Нежить, — подтвердил Джебидия. — Я думаю, он играет с нами. Ждет подходящего момента, чтобы напасть.
— Напасть? Зачем? — спросил Билл.
— Потому что это его цель. А моя цель — ответное нападение. Пора препоясать чресла, мужи, скоро начнется битва не на жизнь, а насмерть.
— Может, лучше пришпорим лошадей и поскачем что есть мочи? — поинтересовался Билл.
Но в этот миг пророчество Джебидии сбылось. Существо исчезло с могильного камня. На краю леса собрались тени, уплотнились, и когда они отделились от еще более густых теней деревьев, то приобрели уже знакомые очертания: голубая в лунном свете кожа, изуродованное лицо, зубы… Длинные и острые зубы. Джимет прыгнул, оттолкнулся ногой от крупа лошади преподобного, перескочил через помощника шерифа и приземлился на лошадь Билла. Билл издал крик и вылетел из седла. Он покатился по дороге, шляпа слетела с его головы, и тогда Джимет ухватил его за соломенные волосы и потащил за собой, как котенка. Они исчезли в лесу. Джимет будто растворился в темноте. Билл закричал, поднял скованные руки (на наручниках серебром блеснул лунный свет), потом зашуршали листья, затрещали ветки, и Билл пропал.
— Боже мой, — сказал помощник шерифа. — Боже мой. Ты это видел?
Джебидия спешился и двинулся к обочине, ведя лошадь в поводу и доставая из кобуры пистолет. Молодой человек остался в седле, но вынул дрожащей рукой револьвер.
— Ты это видел? — повторял он снова и снова.
— Мои глаза не хуже твоих, — ответил Джебидия. — Я его видел. Мы должны пойти в лес и найти его.
— Найти? Ради всего святого, зачем? Зачем нам его искать? Скорее всего, он уже сделал то, что хотел. Черт возьми, преподобный отец, Билл — убийца. Туда ему и дорога. Лучше воспользоваться случаем, и пока старикан расправляется с этим мерзавцем, помчимся что есть мочи до развилки. Ведь Джимет может появляться только на этом участке, правда?
— Дед говорил именно так. Ты поступай как хочешь. А я отправляюсь за ним.
— Зачем? Ты его даже не знаешь.
— К Биллу это не имеет никакого отношения.
— А, дьявол! Не хочу потом стыдиться. — Помощник шерифа соскочил с лошади и указал на то место, где скрылся в зарослях со своей добычей Джимет. — Лошади там пройдут?
— Думаю, нам придется на время спешиться. Я вижу вон там тропу.
— Видишь?
— Более-менее. Пошли, время не ждет.

* * *

Они немного вернулись назад по дороге и нашли ведущую в лес тропу. Ярко светила луна: скрывавшие ее облака разлетелись, как пыльца на ветру. Воздух пах свежестью, но, когда они углубились в лес, запах изменился. К свежести примешивался гнилостный, кисло-сладкий запах — он поднимался откуда-то снизу.
— Кто-то умер, — сказал помощник шерифа.
— Кто-то давно умер, — ответил Джебидия.
В конце концов заросли стали настолько густыми, что им пришлось спешиться и привязать лошадей и уже пешком продираться через колючки и ветки.
— Здесь нет дороги, — сказал помощник шерифа. — Откуда ты знаешь, что он шел этим путем?
Джебидия снял с сучка кусок ткани и поднял его кверху, в свет лунного луча.
— Это лоскут от рубахи Билла, так?
Помощник шерифа кивнул.
— Но как Джимет смог здесь пройти? Как он протащил Билла?
— Того, за кем мы гонимся, не смущают обычные преграды. Ветки, колючки — для живого мертвеца это ерунда.
Некоторое время они шли молча. На пути стали попадаться лозы. Мокрые лозы. Длинные толстые плети, причем липкие, и в конце концов путники поняли, что это не лозы, а кишки, развешанные по деревьям, как гирлянды.
— Свежие, — сказал помощник шерифа. — Я думаю, это Билла.
— Правильно думаешь, — ответил Джебидия.
Вскоре идти стало легче. По дороге они находили части Билла. Желудок. Пальцы. Штаны с одной ногой внутри. Сердце — оно выглядело так, будто его надкусили и высосали. Джебидия из любопытства поднял его и рассмотрел. Потом бросил его в грязь, вытер руки о штанину с ногой Билла внутри и сказал:
— Джимет избавил тебя от кучи хлопот, а штат Техас от затрат на виселицу.
— Боже мой, — сказал помощник шерифа, глядя как Джебидия вытирает кровь о штаны убитого.
Джебидия посмотрел на него.
— Ничего, что я испачкаю его штаны кровью. Ему следует волноваться о более важных вещах, например об адском пламени. Кстати, вон его голова, — указал Джебидия.
Помощник шерифа посмотрел туда, куда указывал палец проповедника. Голова Билла была насажена на обломанную палку, из левого глаза торчал острый сучок. Снизу, подобно языку колокола с веревкой, свисал позвоночник.
Помощника шерифа стошнило в кусты.
— Господи, хватит уже!
— Возвращайся. Я не стану хуже о тебе думать, в основном потому, что я с самого начала был не слишком высокого мнения о тебе. Забирай голову в качестве доказательства и езжай, только оставь мою лошадь.
Помощник шерифа поправил шляпу.
— Мне не нужна голова… И когда дойдет до дела, ты еще порадуешься, что я здесь. Я тебе не маменькин сынок.
— Не надо мне зубы заговаривать. Лучше покажи, на что способен, мальчишка.
Дальше путь был скользким от крови Билла. С пистолетами в руках мужчины взобрались на небольшой холм. Оттуда они увидели заросшее поле, а на его краю — покосившуюся хижину с упавшей трубой.
Проповедник и помощник шерифа направились к ней и остановились у двери. Джебидия пнул ее носком сапога, и дверь приоткрылась. Он вошел и зажег спичку. Ничего, кроме пыли и паутины.
— Должно быть, это жилище Джимета, — сказал Джебидия.
Он водил спичкой, пока не нашел заправленную керосином лампу. Зажег ее и поставил на стол.
— Может, не следует зажигать огонь? — спросил помощник шерифа. — Так ему будет легче нас найти.
— На случай, если ты забыл, этого мы и добиваемся.
Сквозь окно, с которого давно слетела промасленная бумага, виднелись в отдалении кресты и памятники.
— Еще один вид на кладбище, — сказал Джебидия. — Наверное, там убила себя мать девочки.
Не успел он договорить, как на холме между крестами показался укутанный в тени силуэт. Силуэт двигался быстро, но неуклюже.
— Выйди на середину комнаты, — приказал Джебидия.
Помощник шерифа послушался, и священник передвинул туда же и лампу, поставив ее на пол. Потом придвинул к лампе скамью и достал из кармана Библию. Опустился на одно колено, поднес Библию к огню и вырвал из нее несколько страниц. Скомкал их и начал раскладывать вокруг скамьи, выкладывая круг радиусом футов шесть и располагая страницы в двух футах друг от друга.
Помощник шерифа ничего не говорил. Он сидел на скамье и наблюдал за странными действиями преподобного. Тот присел рядом на скамью и положил на колено один из своих пистолетов.
— У тебя сорок четвертый?
— Да. У меня такой же ствол.
— Дай мне свой револьвер.
Помощник шерифа повиновался.
Джебидия открыл барабан и высыпал патроны на пол.
— Какого черта ты делаешь?
Джебидия не ответил. Он порылся в поясном ремне, вытащил шесть патронов с серебряными наконечниками, зарядил револьвер и протянул его помощнику шерифа.
— Серебро, — сказал он. — Иногда оно помогает отогнать нечисть.
— Иногда?
— Помолчи. И жди.
— Я чувствую себя подсадной уткой, — сказал помощник шерифа.
Вскоре Джебидия поднялся со скамьи и выглянул в окно. Затем сразу же сел обратно и задул фонарь.

* * *

Вдалеке кричала ночная птица. Вовсю пиликали сверчки, где-то скрипела лягушка. Джебидия и помощник шерифа сидели на скамье спиной друг к другу, держали на коленях заряженные серебряными пулями револьверы и молчали.
Вдруг птица замолчала, сверчки стихли и лягушка перестала подавать голос.
— Он идет, — прошептал Джебидия.
Помощник шерифа поежился, набрал воздуха. Джебидия понял, что тоже начал глубоко дышать.
— Молчи и будь начеку, — сказал он.
— Хорошо, — ответил помощник шерифа и уставился на выходящее на задний двор окно.
Джебидия сидел лицом к полуоткрытой, провисшей на ржавых петлях двери.
Довольно долго ничего не происходило. Не было слышно ни звука. Потом Джебидия заметил, как в дверном проеме зашевелились тени, и услышал, как скрипнула дверь. Он увидел, как неестественно длинная рука ухватилась за край двери. Некоторое время она не двигалась и вдруг исчезла, а вместе с ней и тени.
Время медленно ползло.
— Он у окна, — прошептал помощник шерифа так тихо, что Джебидия едва его расслышал. Он осторожно повернулся к окну.
Джимет сидел на подоконнике, сгорбившись, как хищная птица. Над головой его вились пчелы. Рой сиял и пульсировал в дыре в груди, и в его тусклом свете масса пчел казалась жужжащим дымом. С черепа, подобно пробивающейся сквозь камни жухлой траве, свисало несколько прядей волос. При легком повороте головы лунный свет пробился через трещины в задней стенке черепа и засиял из пустых глазниц. Потом Джимет снова повернулся, и его лицо пропало в тенях. Тишину в комнате наполняло жужжание пчел.
— Крепись, — прошептал Джебидия на ухо помощнику шерифа. — Не двигайся.
Как падающий с ветки паук, Джимет спрыгнул в комнату, прижался к полу и укутался плащом темноты.
Джебидия развернулся на скамье, чтобы оказаться лицом к окну. С пола донесся шорох. Преподобный прищурился и увидел тень — Джимет пробирался под столом.
Рядом с ним помощник напрягся, собираясь вскочить. Джебидия поймал его за руку.
— Крепись.
Джимет полз. В грех футах от выложенного из страниц круга он остановился.
Полоса лунного света на полу придавала Джимету и кружащим вокруг него пчелам жутко реальный вид. За один миг Джебидия разглядел его полностью, до мельчайших деталей. Пустые глазницы, острые влажные зубы, длинные обломанные ногти, черные от грязи и щелкающие по полу. Джимет попытался пересечь круг между двумя скомканными страницами, но они вспыхнули, и от них побежала дорожка голубого пламени, замыкая круг и превращаясь в подобие полыхающего колеса пророка Иезекииля.
С хриплым воплем Джимет отшатнулся, стуча по полу ногтями и коленями. Его движения были настолько быстрыми, что глаз их не улавливал, а жужжание пчел становилось все более яростным.
Джебидия подхватил фонарь, чиркнул спичкой и запалил его. Джимет тараканом бежал по стене, направляясь к окну.
Джебидия прыжком вскочил со скамьи и швырнул горящий фонарь в спину монстру, когда тот нырял в оконный проем. Пламя расплескалось по спине Джимета; оно охватило его с головы до пояса и опалило пчел — они попадали на пол черной дробью.
Джебидия поднял револьвер и выстрелил. Раздался крик боли, и Джимет исчез.
Джебидия выскочил из защитного круга, и помощник шерифа последовал за ним. Они встали у открытого окна и смотрели, как охваченный огнем Джимет убегает по направлению к кладбищу.
— Я немного испугался, — признался Джебидия. — Нужно было действовать более решительно. А теперь он сбежал.
— Я даже не успел выстрелить, — сказал помощник шерифа. — Ты быстр, преподобный отец. Что за чертовщина!
— Слушай, оставайся здесь, если хочешь. Но должен сказать, что круг больше тебе не поможет.
Помощник шерифа глянул вниз. Страницы прогорели, и на полу остался лишь черный круг.
— А почему они вообще загорелись?
— От зла. Когда Джимет подошел слишком близко, страницы вспыхнули. Бог дал нам защиту. К несчастью, как и во всех случаях божьей благодати, она скоро заканчивается.
— Если я останусь, тебе придется выложить новый круг.
— Я забираю Библию с собой. Она мне пригодится.
— Тогда мне не из чего выбирать. Я иду с тобой.

* * *

Они вылезли из окна и начали подниматься на холм. В воздухе пахло огнем и гнилой плотью. Ночь стояла такая же холодная и тихая, как и могилы на холме.
Они пробирались между памятниками и крестами, пока не подошли к длинной широкой яме. Один край могилы заканчивался норой.
Джебидия остановился на краю.
— Он сделал эту старую могилу своим логовом. Разрыл ее и углубил.
— Откуда ты знаешь? — спросил помощник шерифа.
— По опыту… К тому же здесь пахнет огнем и паленой кожей. Он спрятался там. Думаю, мы его немного удивили.
Джебидия глянул на небо. На востоке появилась едва различимая розовая полоса.
— Он не высунется при дневном свете, а луна скоро скроется, да и полнолуние подходит к концу.
— Меня он точно удивил. Почему бы нам не оставить его там? Ты можешь вернуться, когда закончится полнолуние, а еще лучше, когда луна будет новой. И поймаешь его при дневном свете.
— Я уже здесь. И это моя работа.
— Поганая у тебя работа, мистер.
— Я спущусь и осмотрюсь.
— Как пожелаешь.
Джебидия зажег спичку, спрыгнул в могилу, поводил огоньком у входа в нору, а потом встал на четвереньки и засунул руку со спичкой и голову в проход.
— Довольно просторная, — сказал он. — И я чую его запах. Я полезу за ним.
— А мне что делать?
— Карауль наверху. У него может быть другое укрытие, и он может подобраться к тебе сзади. Если подумать, он мог уже вылезти из этой норы, пока мы болтаем.
— Чудесно.
Джебидия уронил погасшую спичку на землю.
— Вот что я тебе скажу. Я не могу обещать, что у нас получится. Если я проиграю, то готов поспорить, что он придет за тобой, и тогда тебе лучше стрелять так же метко, как стрелял Вильгельм Телль.
— Я не настолько хороший стрелок.
— Очень жаль.
— Тебе нужен свет, — сказал помощник шерифа, — Спички — это чепуха.
— У меня есть свет, — ответил Джебидия.
Он достал из кармана томик Библии, разломил пополам по корешку, положил одну половину в карман, а другую засунул в темноту прохода. В тот же миг бумага вспыхнула.
— А в кармане она у тебя не загорится? — спросил молодой человек.
— Она не принесет мне вреда, пока я держу ее в руках или в кармане. Но стоит мне ее выпустить, страницы загорятся, если их коснется аура зла. Мне нужно торопиться.
И Джебидия начал протискиваться в нору.

* * *

Под землей Джебидия рукоятью пистолета протолкнул пылающие страницы вперед. Горели они ярко, но он знал, что долго на их свет рассчитывать не приходится. Они будут гореть дольше, чем обычная бумага, но не слишком.
Через какое-то время Джебидия обнаружил, что земляной пол идет под уклон и нора превращается в просторную пещеру. Он слышал шорох летучих мышей и чувствовал запах их помета, причем помет сделал его продвижение более гладким. Джебидия поднялся на ноги и огляделся. Со звуком, похожим на предсмертный вздох старика, страницы Библии догорели в последней вспышке синего пламени.
Какое-то время Джебидия прислушивался к темноте. Он слышал, как пищат и передвигаются летучие мыши. Их возвращение в пещеру говорило о том, что рассвет уже близко.
Тут до его ушей донесся новый звук — по полу перекатывались мелкие камешки. Что-то двигалось в темноте, и Джебидия был уверен, что это вовсе не летучие мыши. Судя по звуку, кто-то подкрадывался к нему. Волоски на затылке преподобного отца встали дыбом, как иглы ежа. По коже поползли мурашки. В воздухе повис душный запах горелой гниющей плоти. У Джебидии задрожали колени. Он осторожно сунул руку в карман, достал спичку, чиркнул о штанину и вытянул перед собой.
В тот же миг Джимет поднялся на ноги и встал перед ним, освещенный огнем спички. Монстр зарычал и ринулся на врага. Джебидия почувствовал, как обломанные ногти зацепили рубашку, и выстрелил. Пуля породила яркую вспышку, которая тут же погасла. Джимет выбил из его руки спичку и опрокинул проповедника на пол, на спину, добираясь до горла. Пчелы жалили Джебидию, будто жгли раскаленным железом. Преподобный сунул револьвер в дыру в груди Джимета и выстрелил три раза подряд, потом еще раз.
И тут курок щелкнул вхолостую. Джебидия вспомнил, что потратил один выстрел в хижине. Барабан пуст, а Джимет держит его за горло.
Преподобный попытался вытащить второй револьвер, но тут Джимет отпустил его, и Джебидия услышал, как он поспешно отползает в темноту. Летучие мыши хлопали крыльями и пищали.
В недоумении Джебидия встал на ноги и прислушался, направив заряженный револьвер в темноту. Потом нашел еще одну спичку и зажег ее.
Джимет лежал на спине, распростершись на камне. Джебидия сделал несколько осторожных шагов. Серебряные пули попали в рой в груди монстра. Оттуда вытекала темная, зловонная жидкость, пахнущая смертью и медом. Пчелы начали падать на пол пещеры. Рой пульсировал и шипел большим черным узлом. Джимет открыл рот, зарычал, но не двинулся с места.
Не мог двинуться.
В угасающем свете спички Джебидия поднял пистолет, приставил его вплотную к черному узлу и нажал на курок. Узел взорвался. Джимет завизжал так громко, что летучие мыши сорвались с потолка и вылетели из пещеры через нору в уходящую ночь.
Когтистые руки Джимета вцепились в камень под ним, и он затих, а спичка в руках преподобного погасла.

* * *

Джебидия нащупал в кармане остатки Библии, бросил их на землю, и страницы загорелись. При помощи пистолетов он поднял пылающую бумагу и бросил ее в дыру в груди Джимета. Тело моментально загорелось, затрещало, как сухое дерево, и вскоре его полностью охватил огонь. В пещере стало светло как днем.
Джебидия немного посмотрел, как библейский огонь пожирает тело, потом вернулся ко входу в нору, пролез по ней и добрался до разрытой могилы.
Он огляделся, но нигде не увидел помощника шерифа. Не нашел он его и после того, как вылез из могилы. Преподобный улыбнулся. Даже если молодой человек поначалу дожидался его возвращения, то появление стаи летучих мышей наверняка стало последней каплей.
Джебидия перевел взгляд на разрытую могилу. Из норы выползал дым и поднимался в небо. Луна бледнела, а розовая полоса на горизонте разгоралась все ярче.
Джимет умер окончательно. Дорога снова стала безопасной. Работа сделана.
По крайней мере, на время.
Джебидия спустился с холма и нашел свою лошадь в кустах у дороги, где и оставил ее. Второй лошади там, конечно же, не было, поскольку помощник шерифа, скорее всего, галопом мчался к Накодочесу, чтобы пропустить стакан-другой виски и сдать свою шерифскую бляху.