«История о головаче. Часть вторая» Эдвард Ли

Теплая рука мисс Дори сжимает твою. Глаза старшей женщины затуманены трудностями и горькими разрывами всей жизни, но где-то под этим туманом горит искорка, какой ты еще не видела.

Это предвкушение.

Ты подозреваешь, что ту же искорку можно сейчас найти и в твоих глазах. «Я иду смотреть головач», напоминает тебе мрачная версия твоего же голоса. Да. Головач.

Нечто, что ты всегда считала мифом, пока Дори Энн не уверила тебя, что такое бывает. От понимания этого должно бы тошнить, но нет, ничего подобного. Вместо этого дыхание перехватывает от волнения, и когда новые слова подытоживают правду, ты начинаешь косеть: «Они прорежут дырку в голове моего брата, а потом… потом…»

Окосев, ты крутишься, твои соски наполняются кровью и начинают бегать мурашки. По раскрасневшемуся лицу Дори Энн ты понимаешь, что она чувствует то же самое. Это тебя смущает, конечно. Почему?

Из-за твоей личной жажды мести?

Должно быть!

— Милая, — говорит мисс Дори, пробираясь по кустам. — Вижу, в голове у тя буря бушует, ты думаешь, че-то не так со мной, раз меня заводит то, что будет с этим болотным отродьем, твоим братцем. Я тоже это чувствую, но знаешь что?

Твои глаза молят ее.

— Все с нами путем. А вот там всякого народа полно! И это с ними че-то не так…

Ты даешь этой идее уложиться и просто идешь, прокладывая путь сквозь темнеющий лес. Желтый свет луны просачивается сквозь деревья; скоро начинает казаться, что это не ты идешь сквозь лес, а лес заглатывает тебя. Каждое перекрученное дерево, которое ты проходишь, кажется гротескной фигурой, гримасничающим человеком, замерзшим, окаменевшим. А деревья не начали расти гуще? Толще, заскорузлей и корявее?

Наконец. Рука мисс Дори сжимает твою потуже, и она говорит:

— Вот и хижина Уинчела.

Сквозь нависшие ветви ты видишь свет в оконце. Это солидная, обшитая деревом хижина со скатной крышей. Выглядит мирной…

Здесь моего брата трахнут в голову, понимаешь ты, и… и…

Тебе не терпится.

Мисс Дори ведет тебя к крылечку.

— Я вижу, тебе больно, милая, больнее, чем мне, наверное. То, что твой брат Флойд делал с тобой, ты так долго держала на сердце, а я, как услышала, что это он убил мою сестру и малыша Кейда? Мне было так больно, что я чуть с утеса у провала Буна не прыгнула.

Ты точно знаешь, о чем она говорит — боль, что никогда не уходит, боль, что терзает твое сердце и, кажется, что большущий шмат был вырезан из твоей души. Новые слезы текут тебе на глаза…

— Но сегодня это все изменится, — говоришь ты. — Сказано в Библии «мне отмщение», и так и будет. И когда Флойда, наконец, накажут, как положено, за все жуткие вещи, что он творил, тогда боль, что мы обе чувствуем? Она уйдет навсегда!

А уйдет ли? Правда уйдет?

Ты чувствуешь онемение и странное гудение в голове, когда мисс Дори стучит, а потом скрипящая деревянная дверь открывается настежь. Внутри мерцают свечи, и в их спокойном свете движется грузная фигура.

— Ну, как оно, Дори Энн? — приветствует ее глубокий, резкий, но в остальном приятный голос. Фигура приглашает зайти и тебя поражает уют этого жилища в лесной глуши. Чистые деревянные полы, простая обстановка, вышитые вручную занавески. Не похоже на дом, где злодея предадут смерти.

Мисс Дори представляет тебя этой мощной здоровой фигуре. Уинчел Коннер. Тяжелые брови, живот как бочка, широкие плечи. Выглядит лет на пятьдесят и носит фуражку, как у кондуктора на поезде. Крупная загрубелая рука с энтузиазмом жмет твою.

— Ну, привет, Марла. Слыхал про тя — знал твоего папашку, давно, — но, прости, раньше не встречались. Я со своими? Мы, по большей части, сидим по эту сторону озера. Но по-любому — вам обоим завсегда рады в моем доме. — Он так и говорит «завсегда».

Ты ждешь, что тут будут еще мужчины — так ты думала, по крайней мере. Когда кто-то устраивает головач совершившему ужасное преступление, другие окрестные мужчины приходят… поучаствовать. Но дом, однако, кажется пустым и тихим — дальше некуда. Выражение лица мисс Дори говорит тебе, что она тоже в недоумении, настолько, что заявляет:

— Эм, Уинчел? А где… остальные где?

Здоровяк непринужденно пожимает плечами и приглашает их сесть на древний диван с набитыми соломой подушками.

— Ща растолкую, Дори Энн. Видишь ли, сегодня будет чуть инче, чем обнаковенно. Погоди-ка, я малинова сидра вам налью.

Пораженная, ты смотришь, как он уходит в заднюю комнату. Ты ждала, что настрой тут будет мрачным, суровым, а вместо этого он нам сидра нальет?! Глянув на мисс Дори, ты понимаешь: она тоже изумлена.

Уинчел возвращается, дает вам по наполненной кружке. Его гостеприимная улыбища кажется неуместней некуда.

— Дочка моя, Ронда, делала, а я говорю вам: умеет девка сидр делать. Щас ее нет, конечно. Не хочу, чтоб она видела…

Он умолк. Ты едва чувствуешь вкус напитка, а мисс Дори отхлебывает, сузив глаза до щелочек.

— Уичел, я спрашиваю, что происходит? Ты ж пригласил нас… ну, знаешь.

— На головач, — наконец признает мужчина. — Да, но…

Твое сердце трепещет от жуткого разочарования. Что-то случилось! Флойд, наверное, сбежать смог! И мисс Дори говорит почти то же, что ты думаешь:

— Уинчел, ты что, не поймал Флойда? Я думала…

— У меня он, все путем, — он показывает пальцем за спину. — Там злыдень, связан и пасть заткнута. Высмотрел ублюдка у озера, с утреца, он раков ловил. Легче не бывает: дал по кумполу домкратом, забросил его задницу в машину и приволок сюда. — Он смеется. — Расслабьтесь, девочки!

Расслабиться? Это невозможно. У тебя в голове, на заднем плане, все это время крутится повтор того, как Флойд тебя насиловал, — словно карточки листают, и ты ничего не можешь с этим поделать. Выражение его лица стоит перед глазами, настолько, что на голову давит и, кажется, она сейчас взорвется. Уинчел треплется про разных соседей и сплетничает, а мисс Дори притворяется, что слушает. Но ты слушать не можешь — только сидишь там и смотришь на образы, мелькающие в твоей голове.

— Ладно, девчат. Хватит болтать, полагаю. — Он шлепнул себя по коленям и встал. — За мной!

Мертвоглазая, ты следуешь за мисс Дори и Уинчелом, сначала на кухню, где в обшитом деревом помещении доминирует древняя дровяная печь. Здесь должно бы быть жарко, но сквозняк от нескольких открытых окон делает комнату вполне комфортной. Ты чуешь запах леса, но потом понимаешь, что здесь он особенно силен. И тогда замечаешь одинокий горшок в печи.

— Что это за запах, мистер Коннер? — выпаливаешь ты. — Приятно пахнет, как деревом.

— Через минутку покажу, но вот тута кой-че, что вам будет интереснее. — И он исчезает в небольшой двери. Вы с мисс Дори, осторожно шагая, следуете за ним.

Над головой горит лампочка накаливания — Уинчел единственный из местных, у кого есть электричество, — но внезапно ее свет меркнет, словно твои мысли отобрали у нее часть энергии. Комната пахнет… странно, не похоже на богатый хвойный запах на кухне, но запах сильный, застарелый и слегка неприятный. Окон тут нет, а в самом центре стоит стол, к которому привязан твой брат Флойд, во рту у него кляп. Пока он одет, но джинсы уже спущены; ты бледнеешь от вида его скрюченных увядших гениталий.

— Вот он, — ворвался голос Уичела. — Кусок дерьма валяется тут весь день. Полагаю, я дал ему кучу времени поразмыслить. — Здоровяк хватает грязные черные волосы Флойда в горсть и выкручивает их. — А, Флойд? Ты поразмыслил? Надеюсь, а то времени на размышления мало осталось. Зато смотри, кто тебя навестил. — Уинчел дергает голову Флойда, чтоб тот уставился на дверь. — Глянь-ка, это не Дори Энн Слэйт, знаешь, сестра той нех-винной девки, что ты трахнул и грохнул? А малыш, которого ты обоссал и бросил для опоссумов был племянник Дори. Другую девку ты, конечно, тоже знаешь — Марла, твоя ж сестра. Не стану напоминать ту жуткую хрень, что ты с ней творил.

Глаза Флойда, выпученные над кляпом, находят твои и застывают. И ты застываешь, с головы до ног. Он мямлит что-то, но из-за кляпа не разобрать.

Уинчел потирает руки.

— Знаете, дамы, я уже сказанул Флойду, что мы мочканем его жалкую задницу, устроив головач, — хотел, чтоб он весь день об этом думал. Но, понимаете, есть парни, которые творят такую жуть, что помереть просто от головача им мало, да? Это он легко отделается, помрет-то довольно быстро. Для таких мы придумали кое-что еще.

Унчел нагибается к центру большого стола, и у мисс Дори перехватывает дыхание, когда она видит, как здоровяк открывает карманный нож. Лицо Флойда розовеет, а шея изгибается, когда он, дрожа, пялится на лезвие. — Пока что, Флойд, будет не особо больно…

Мисс Дори обнимает тебя, и вы вдвоем следите за Уинчелом.

Он изящно колет центр мошонки Флойда лезвием, а потом делает на сморщенной плоти дюймовой длины надрез. Флойд подвывает и дергает бедрами.

— Это мы называет «шкурить яйца». Режешь их мешочек, а потом выщелкиваешь их, чтоб снаружи висели. — Он короткими пальцами выдавливает через щель оба яйца Флода, те розовато блестят и все еще соединены нежными нитями.

— И че… че ты будешь делать? — спрашивает мисс Дори горячим шепотом.

Уинчел подмигивает.

— Сейчас вернусь. — И покидает комнату.

А ты пока продолжаешь пялиться. Так хочется высказать кучу всего Флойду, но ты не можешь. Тебе перехватило горло, а мозг все еще бурлит от всех тех образов, что кружатся и кружатся в нем. Кажется, они не прекратятся никогда, но ты знаешь, что если вскоре они не прекратятся, ты покончишь с собой. То-то будет облегчение.

Уинчел притопал обратно, держа горшок, что ты видела в печи. Когда он поднимает крышку, густой хвойный запах, что ты с удовольствием нюхала в кухне, усиливается десятикратно. Ты слышишь слабое бульканье.

— Как я и говорил, дамы, такой урод не должен легко отделаться, нет, сэр. Чтоб помочь делу, я налил в этот горшок сосновой смолы — сам ее снаружи собирал, с нескольких деревьев, да, а потом нагрел в печи, пока не забурлила. Разбавил чуток скипидаром, чтоб не слишком густо было.

Глаза Флойда выкатились настолько, что, казалось, готовы были выпасть из глазниц. Уничел продолжает:

— Понимаете, в старину, шкуря кому-нибудь яйца, мы кипящей водой поливали, но потом кто-то — Чарли Фачсон, вроде бы — почесал себе голову и сказал своим писклявым голосом: «Парни, а че, лучше кипятка ниче не придумаем? А то кипяток быстро остывает, как его выльешь». И, блин, мы все с ним согласились. Кажись, в тот день мы узнали, что какой-то алкаш с мельницы Уэйнсвилля тут околачивался, а потом кто-то — Тэйтер Клайн, наверное — застукал какого-то дуболома, который к Джори Крэю заглядывал. Больной ублюдок подглядывал в окна за Джоани, десятилетней дочкой Джори и наяривал себе, так что Тэйтер его приволок. Головач мы ему устраивать не стали, он же не убил никого, но урок ему был чертовски нужен, и… — Уинчел закатывает глаза и усмехается, — мы тогда его роскошно проучили.

Обобрали сосны, да, наполнили горшок, скипятили, а старина Чарли ошкурил ублюдку яйца. И скажу вам, дамы, когда мы полили кипящей смолой яйца этого дуболома, как он орал, я и не думал, что человек так может. Понимаете, сосновая смола держит жар намного дольше воды. — И тут Уинчел внезапно тычет пальцем в вас обоих. — Но знаете че? Никогда больше тот алкаш в окна девочкам не подглядывал, нет, сэр! — И он ржет, как лошадь.

Флойд так рванулся в своих путах на столе, что ноги оказались в дюйме от пола. Уинчел оглядывается, держа дымящийся горшок, и говорит:

— Ну, Флойд, помнишь, я те говорил, что сперва будет не особо больно? Ну а теперь, полагаю, больно будет до усрачки!

А потом он чуток наклоняет горшок, чтоб немного чертовски горячей смолы перекатилось через обод и капнуло прямо на выставленные яйца Флойда.

Трескучее шипение, а затем — приглушенный рев из глотки твоего брата, словно крупному животному пустили кровь. Флойд так дернулся в своих путах, что все четыре ножки стола подпрыгнули одновременно.

— Воооооооооооооооооооооот оно! Ну как? Так же приятно, как кончун, который ты получал, насилуя сеструху, а? Так же приятно, как трахать Люси Слэйт после того, как ты ей глотку перерезал, чтоб она у тебя не отсудила на ребенка? Спорю, это так приятно, что ты еще хочешь…

Глотка Флойда раздулась, как громко он орет за своим кляпом, а потом…

Шшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшшш…

…Уинчел льет еще дымящейся смолы на пузырящиеся яйца.

— Батюшки, да, сэр! Думаю, ты просто торчишь, да, Флойд? Ну, черт, любой заслужил чуток приторчать, чё уж! На, вот еще!

Теперь, после того, как Уинчел от души подлил безумно горячей смолы, шум, издаваемый Флойдом, напоминает машину, которая буксует на плохом ведущем колесе. Эта смола льется густо как мед и она прозрачна, но с легким янтарным оттенком. Приятный сосновый запах наполняет комнату, но его сдабривает нечто похожее на запах утренних свиных котлеток, и ты считаешь, что это запах яиц Флойда, что медленно варятся. Флойд трясется на столе, все мускулы натянуты как кабели, глаза выпучены в агонии.

— Что ж, с яйцами мы его поигрались, а, дамы? Что скажете, может, и с членом так же поступим? — И после нового звероподобного рева из заткнутого рта Флойда Уинчел капает смолой на сжавшийся от ужаса член твоего брата. Вы с мисс Дори зачарованно смотрите, как мелкий крючок из мяса потрескивает, дергаясь на манер, который можно назвать лишь нереальным.

— Завораживет, да? — Уинчел подливает еще смолы. — Смотреть, как его хрен пытается смыться от жара и вжимается в тело.

И да, он прав: жалкий крючок из плоти, столько раз унижавший тебя и бог знает, скольких еще женщин, теперь ужимается, словно пытаясь сбежать.

У Флойда явные конвульсии, лицо побагровело.

— Ничего, Флойд, расслабься. — Уинчел хихикает. — Видишь, смола у меня кончилась. Но я думаю, это честная кара за все дьявольские преступления, что ты натворил, а?

Флойд еще в сознании, и его тело немного расслабляется, когда Уинчел говорит, что смола кончилась. Но потом…

— О, парень! Как тебе это? Похоже, я ошибся, сынок! В горшке-то… я бы сказал, еще половина!

И потом — шшшшшшшшшшшшшшшшшш…

Он выливает остатки на трясущуюся мошонку Флойда, унций десять, наверное. Пар и, кажется, даже дым поднимаются от бурлящего надругательства, а то, что осталось от гениталий твоего брата толком и не описать.

— Ладно, думаю, хватит играться, — заявляет Уинчел.

Флойд без движения лежит на столе, его лицо все еще багрово. Когда Уинчел раздвигает ему веки, ты видишь, что белки глаз у Флойда испещрены малиновым от кровотечения. Твой вопрос звучит, как еле слышный писк:

— Он… мертв, мистер Уинчел?

— Не, просто вырубился от боли и все. Не волнуйся, мы пока с ним не закончили.

Вы с мисс Дори прильнули друг к дружке, и ты замечаешь, что левая рука мисс Дори обхватила твою грудь. Глянув, ты видишь, что ее собственные груди словно увеличились, соски торчат, как головки болтов, сквозь легкую ткань топа. И тогда ты понимаешь, что с твоими сосками то же самое. Мисс Дори, кажется, похотливо шипит:

— Сейчас, да, Уинчел? Ты устроишь головач?

— Об этом и я хотел с тобой поболтать, но, может, сначала я вам еще сидра налью?

Даже охваченная злостью, мисс Дори не убирает руки от твоей груди, и приходится признать, что тебе это нравится. Но она орет:

— Не хотим мы долбанного сидра, Уинчел! Чё ты нас за нос водишь? Ты обещал, что устроишь головач! Так давай! Режь чертову дырку в голове этой крысы, а потом ТРАХНИ! ЕГО! ГОЛОВУ!

Уинчел только улыбается и бормочет:

— Ты ведь знаешь старую Марму Льюис, да?

— Конечно знаю, Уинчел! — орет мисс Дори. — Она разрешила моей сестре Люси жить в своем доме, когда уехала в дом престарелых…

— Угу, — кивает Уинчел. — Старушка Марм здесь давно живет — городские вроде зовут таких матриархами, — и, видишь ли, после того, как она переехала в тот дом, я заезжал к ней раз в неделю и понятно, что когда Люси нашли грохнутой в доме Марм, я ей рассказал — ну, мне кажется, она имеет право знать…

Лицо мисс Дори розовеет от ярости:

— Мы не хотим слушать про Марм Льюис, Уинчел! Мы хотим увидеть, как ты трахнешь его в голову!

— Да, знамо дело, хотите, и я могу, раз уж вы хотите, но сперва дослушай, — продолжает Уинчел. — В тот день Марм Льюис мне сказала: «Уинчел, если ты когда-нибудь поймаешь этого чертолюба, ту сволочь, что убила Люси и ее ребенка в моем доме, то чтобы толком отомстить, ты можешь сделать только одно, и ты знаешь, что именно, так, сынок?» А я, конечно, говорю: «Да, мэм, Марм Льюис, мы по-любому устроим головач этому выродку…» Но потом она закрывает глаза, задумавшись…

— Задумавшись… о чем? — вынуждена спросить ты.

— Ну, она сказала, что раз Люси — сестра Дори Энн, то можно устроить головач получше, более… под-обоющий…

— Что за гадость ты несешь! — Слюна летит с губ мисс Дори.

Уинчел трет руки, он будто ликует.

— Кой-чё, что сама она делала много лет назад, когда клятый ублюдок типа Флойда Койта сотворил ужасное с ее родичами.

— Головач, только круче? — продолжает орать мисс Дори. — Что за бессмыслица!

Уинчел что-то прикидывает у себя в голове.

— Знаешь, Марла еще молода, думаю, я тебе лучше на ухо шепну. — Здоровяк подходит к мисс Дори, нагибается и шепчет что-то ей в ухо. Когда он договаривает, глаза женщины медленно расширяются, и она улыбается, как тайком нажравшийся пес.

— О, боже, Уинчи, это звучит так здорово…

— Я так и думал, что ты оценишь идею, тем более что вы-то обе девки. — Грубый смех. — Ну, чё думаешь? Попробуешь?

— Да! — выпаливает мисс Дори, но ты ничего не понимаешь. Ты запуталась, тебе дурновато, а мисс Дори так играется с твоими грудями, что у тебя уже между ног хлюпает. Ты и представить не можешь, что прошептал Уинчел.

— Давай покажу. — Из шкафчика на задней стене он достает дрель с корончатым сверлом в патроне. — Вот что мы обычно используем для головача. — Он делает ей пару оборотов, ты аж вздрагиваешь, а в твоих укромных местах начинает бить странный пульс. — До вас, небось, доходили толки, как это делается. Да просто, вообще-то. Ты просто прорезаешь дырку у него на макушке, вынимаешь кружок кости, прорезаешь щель для своего хрена, да… суешь туда корешок и начинаешь наяривать. И трахаешь говноеду мозг, пока не кончишь туда.

От прямоты этого объяснения твои соски начинает покалывать, а потом ты просто суешь руку между ног и начинаешь гладить. Мисс Дори тоже себя наглаживает.

— Но для такого головача, думаю… нам нужна другая пила. — Он возвращается к шкафчику и шарит там. — Старая-добрая ножовка сойдет, но это ж времени надо, блииин… Посмотрим, о, да, должно сгодиться. — И он вытаскивает другую пилу, вроде циркулярки, но маленькой. На ней написано DE WALT. — Эту пилу подстроить можно, так что прорежет, сколько надо. И тут чистовой резец есть с кучей зубчиков.

Ты пялишься на пилу. Он подключает ее и жмет на курок. Мисс Дори визжит от удовольствия, а ты снова встаешь на носочки; теперь она забирает твою руку от твоей промежности и сует себе между ног. Ты начинаешь наглаживать там, а она гладит тебе. Пила верещит так высоко, что зубы сводит; Уинчел методично прорезает круг на голове Флойда — там, где могла бы быть повязка. Между ног у тебя трепещет еще сильней, когда ты замечаешь, что твой брат пришел в себя, его глаза маниакально расширились, пятки и кулаки молотят по столу, но он ничего не может поделать. Ты знаешь, что он орет под кляпом, но слышишь только горячий, чудесный, приятнейший визг пилы, пока Уинчел орудует ее лезвием. А потом…

Тишина.

Твое сердце остановилось? Легкие внезапно перестали вдыхать? Хватка мисс Дори усиливается, она все сильнее давит на твою взмокшую промежность.

— Воооооооооооооот так вот, — заявляет Уинчел, убирая кружок кости с макушки Флойда. Он снимается, как шляпа. — Думаю, лучше бы и не вышло!

Флойд чуть подергивается на столе; то, что он каким-то образом еще жив, лишь усиливает твою похотливость. Ты не справляешься с собой — и пронзительно кричишь от наслаждения.

Полукупол сырого мозга Флойда поблескивает ярким розовато-белым. Жидкость — не кровь, потому что она прозрачная — капает из мозга в лоханку на полу. Это кажется странным, но крови почти не видно.

Уинчел, отвлекшись, оценивающе уставился на свод черепа.

— А знаешь, Дори Энн? Думаю, из макушки этого урода выйдет клевая пепельница, а? Я вымочу ее в щелочи, чтоб почистить, а потом отдам старине Чарли Фачсону, как думаешь? Знаешь здоровые вонючие сигары, которые он курит? Думаю, порадую его подарком на Рождество!

Тебе плевать на пепельницу или сигары Чарли Фачсона. Тебе хочется увидеть, что дальше…

Встав на колено, Уинчел раздумывает, глядя на обнажившийся мозг.

— Так, посмотрим… — А потом он проскальзывает пальцами за мозг, чуток его вытаскивает, и ножом перерезает спинной мозг. Тут же орган, в котором обитала и личность Флойда, и все его зло, падает на руки Уинчела, как буханка хлеба. Теперь ровная струйка крови вытекает из черепной коробки и льется в лохань, капая, как дождь по жестяной крыше. Уинчел встает, похихикивая.

— Думаю, теперь он мертв. Как думаешь? — Но потом он тщательнее всматривается в поблекивающую массу у себя в руках. — Интересно, что-нибудь до сих пор происходит в этом злом мозгу? Черт, надеюсь, что да. — Он смеется достаточно громко, чтоб деревянные стены затряслись. — Ну, девчат, пора. Думаю, сначала ты, Дори. Мы все тут соседи, чего стесняться…

Мисс Дори явно не терпится. Ты чувствуешь, что ткань меж ее ног вымокла, а потом она сбрасывает одежду на пол, ее груди просто огромны, соски — как горячие леденцы. Уинчел одобрительно поднимает бровь, прочищает глотку, а потом передает мисс Дори мозг.

— Марм Льюис только сказала, что тебе надо… ну… тереть им взад и вперед по своим женским штучкам.

Ты стоишь в невиданной глубине шоке, а мисс Дори ложится на деревянный пол. Она так обезумела от желания, что язык свисает у нее изо рта и она, скуля как собака, раздвигает голые ноги и начинает натирать скользким мозгом свою киску.

— Вот это дело! — ликует Уинчел. — Вот что называется «головач для девчат», Марла! Как и говорила Марм Льюис!

Ты смотришь на него, но и за миллион лет не смогла бы ответить.

Натирание мозгом разгоряченной вульвы мисс Дори уже погрузило ее в неистовство; ее ягодицы колотятся об пол, а ноги вертятся в воздухе, выказывая экстаз, какого еще никто не чувствовал.

Видя ее такой, ты заводишься, заводишься до головокружения, и ты знаешь, что это из-за мозга — отвратительного, неописуемого, набитого грязью мозга, который занимал череп твоего брата. Глаза мисс Дори скошены, она пускает слюну, трясется, визжит от невыносимого блаженства.

— Ты еще молода, Марла, и, наверное, мало что знаешь о головачах, но видишь ли, для примера, когда парень трахает мозг — неважно, мужской или девичий — и чувствует, как сопли из его хера начинают выливаться? — Уинчел трясет головой и присвистывает. — М-м! Это лучший кончун в его жизни, круче любого обнаковенного перепихона. Честно, милая, по себе знаю. И никто не знает, почему от головача кончун круче, но перед-по-лагают, что в мозгу полно разных соков, заставляющих клетки мозга работать вместе. В общем, мы удивлялись, почему кончун в мозг приятнее, чем кончун в письку — прости грубое выражение, милая, — но однажды, когда мы устроили головач какому-то ушлепку, которого поймали, пока он срал в колодец Морриса Крола — и мы все клево кончили, да, но один из нас — док Тидуэлл, если подумать — док у нас ученый, и он сказал, у этих соков в мозгу даже название есть — неврал-трансмиттеры или как это еще мудреней… В общем, док сказал, что из-за этих соков кончун так шикарен, да? Типа, когда засаживаешь член по самые яйца кому-то в голову, то член намокает в этих соках, пока ходит туда-сюда, и потому ты получаешь лучший кончун в жизни. — Уинчел пожимает плечами. — Разумно, что эти соки в мозгу действуют и на девчат тоже, когда их письки намокают от них, прости за грубое выражение.

Ты едва слышишь хоть слово, им сказанное, твое внимание подчинено тем непонятным бурлением, что поднимается от промежности к голове, и ты смотришь, смотришь, смотришь, как мисс Дори бьется голая на полу и натирает этим теплым влажным мозгом у себя между ног, словно отчаянно пытаясь засунуть его внутрь. Потом, с нечеловеческой ловкостью, ее тело выгибается на полу дугой, бедра подаются вверх, и она кричит, долго и громко, а потом падает, пуская слюну.

— Блин, Дори! — усмехается Уинчел. — Когда девица ревет громче поломанной бензопилы, полагаю, это значит, что кончун у нее роскошный!

Мисс Дори уставилась вперед, задыхаясь, как ужаревшее животное.

— Мне еще не было так хорошо, никогда, — шепчет она, — и теперь ты тоже это почувствуешь, Марла.

Она отчаянно тянется вверх, тащит тебя на пол, стаскивает твои шорты. Раздвинув тебе ноги, она несколько раз лижет твою киску, а потом кладет туда мозг Флойда и начинает натирать. Невероятное ощущение приковывает тебя к месту, нежа каждый нерв и затопляя тебя удовольствием, которое ты и представить не могла, и удовольствие это все нарастает и нарастает, как пар в скороварке, пока мозг скользит вверх и вниз, вверх и вниз, а потом ты кричишь, и мисс Дори усмехается, и Уинчел гикает, когда твои пятки и кулаки молотят по полу, а твой оргазм разражается, как оползень, и впервые за ты уже не помнишь сколько времени боль уходит, и ты знаешь, что она не вернется больше, а потом мисс Дори целует тебя, гладит и шепчет:

— Марла, милая? В мире столько злых мужчин, что нам надо устраивать себе больше головачей…

— Да, — шепчешь ты в ответ. — Намного больше.