«Скальпированный суп» Кариетта Дорш

A Человек по имени Томас жил в лесу Блю Ридж неподалеку от Спрюс Пайн. Он выбрал жизнь в одиночестве, вдали от любопытных глаз и осуждающих шепотков общества. Когда-то Томас был железнодорожным кондуктором, но потом стал затворником, живущим за счет земли, оторванным от современного мира, который он так презирал. Он построил себе небольшую хижину, спрятанную среди деревьев.
Ненависть Томаса к людям текла глубоко в его жилах. Он был уязвлен жестокостью и обманом, свидетелем которых был на протяжении всей своей жизни, и презирал саму суть человечества. Мысль о том, чтобы общаться с другими людьми, вести бестолковые беседы или подвергаться их ищущим взглядам, заставляла его кровь кипеть от ярости. Он превратился в хищника, затаившегося в лесной тени и поджидающего ничего не подозревающих чужаков, которые забредут на его территорию.
Его сердце бешено колотилось, когда он чувствовал приближение чужака. В нем словно пробуждался спящий монстр, жаждавший охоты каждый раз, когда он слышал звуки потенциальной жертвы. С годами Томас отточил свои навыки выживания, став экспертом в выслеживании, установке ловушек и убийстве. Ему нравилось обыгрывать добычу, он просчитывал каждое движение и шаг, готовясь нанести удар.
Его добычей становились олени, белки, стервятники и даже собаки. Однажды он попытался сразиться с медведем, но проиграл бой практически мгновенно. Но больше всего, помимо охоты и убийства, он любил есть личинок, которые появлялись на их разлагающихся трупах.
Через несколько часов мухи направлялись к глазам, носу, рту и откладывали яйца - и тогда он ждал. Примерно через два дня после откладывания яиц обычно вылуплялись личинки, и он давал им немного покормиться, чтобы они стали более упитанными.
Все началось однажды во время охоты на кролика. Он наткнулся на разлагающийся череп возле ручья, в котором стирал одежду. Вид личинок, пировавших на остатках жизни внутри черепа, пробудил в нем извращенное любопытство.
В то время как большинство людей содрогнулись бы при мысли о поедании личинок, Томас считал их самым изысканным деликатесом, который только может предложить мир. Для него личинки были лесным рисом, и он собирал их при каждом удобном случае.
Томас потратил годы, совершенствуя свою технику поиска самых сочных личинок. Он отправлялся в глубь леса, вооруженный лишь ножовкой, ножом Боуи, компасом и зорким глазом. С каждым шагом он осматривал землю в поисках каких-либо признаков. Кружащие над землей стервятники или канюки подсказывали, где искать. Вонь разложения он улавливал легко, как полицейская служебно-розыскная собака.
В те дни, когда ему не удавалось ничего найти, он выходил на охоту. Он убивал любое животное, которое попадалось ему на пути, сдирал с него шкуру, разрезал череп и раскладывал его так, как если бы это были миски, которые ставят на обеденный стол.
Томас шел на свою обычную охоту, когда наткнулся на поляну, над которой кружили стервятники. В воздухе витал запах разложения. Прошло уже несколько дней с тех пор, как он в последний раз ел личинки, и при этой мысли у него потекли слюнки. Он подошел к гниющему трупу оленя и, к своему изумлению, увидел, что желудок был распорот от трапезы другого животного. Туша была наполнена огромным количеством личинок. Они корчились и извивались, покрывая каждый дюйм кишечника.
Глаза Томаса расширились от восторга, и он не мог поверить в свою удачу. Это был настоящий пир, который не мог удовлетворить его голод. Он усмехнулся, зная, что у него будет много припасов на потом.
Не раздумывая, Томас опустился на колени и принялся собирать личинки, его руки двигались быстро и ловко. Он уже чувствовал их вкус, представляя, какой пикантный аромат вскоре появится на его столе. Засунув горсть в рот, он насладился тем, как они вертятся на языке, а затем принялся жевать.
Когда его зубы сомкнулись, он почувствовал, как их соки хлынули ему на небо. Мякоть хрустела и выделяла вкусную жидкость, которую он искал изо дня в день.
Он прожевал и проглотил, а затем повторил процесс.
Он с жадностью съел еще несколько горстей, затем зачерпнул их и сунул в карманы. Из переполненных карманов его куртки и брюк посыпались личинки, прежде чем он понял, что больше не сможет унести их с собой. Он достал ножовку из самодельной кобуры на поясе и принялся пилить шею оленя.
Одной рукой он вгрызался в кость, а другой тянул и дергал, пока наконец голова не оторвалась. Затем он набил личинок в шею и рот оленя, как одежду в чемодан. Удовлетворенный количеством, он отправился в обратный путь к своей хижине.


Внутри хижины на шаткой кровати лежал человек. Он был ранен одной из мин-ловушек Томаса. Кость голени торчала из глубокой раны на ноге, которая никак не хотела заживать. Рана превратилась в инфицированную питательную среду для чего-то более зловещего.
Томас наблюдал, как расширились глаза мужчины, когда он вошел в него с головой оленя. Когда Томас проходил мимо, мужчина дергался и смотрел на его рану. Клейкая лента заглушала его голос, когда он пытался закричать.
Томас положил голову оленя и все свои находки на стол рядом с книгой «Приключение Финна» Кристал Байнам. Вид мужчины, борющегося с веревочными путами, заставил его улыбнуться. Подойдя к кровати и взглянув на ногу мужчины, он почувствовал, что день удался.
Дрожащими от предвкушения руками Томас потянулся вниз, чтобы осмотреть рану. То, что он увидел, заставило его губы скривиться. В кровавом кратере извивались и корчились личинки, около сотни штук. Их бледные тела блестели в тусклом свете фонаря, а крошечные рты пожирали его плоть.
По лицу мужчины потекли бисеринки пота. Его тело билось в конвульсиях, а крики агонии тихо вибрировали сквозь клейкую ленту. Выражение его ужаса не было похоже ни на что, что Томас когда-либо видел. Он понял, что мужчина хотел, чтобы его избавили от страданий. Рана мужчины превратилась в ферму для удовлетворения извращенного аппетита Томаса.
В руке Томас сжимал нож, лезвие которого было покрыто засохшими чешуйками кожи предыдущих жертв. Человек перед ним задыхался, его лицо исказилось от ужаса, а жизненные силы медленно уходили с каждым мгновением. Из носа мужчины текли сопли, а верхняя губа была покрыта густой желтоватой слизью, которая скапливалась вокруг клейкой ленты, как глазурь на торте. Слезы стремительными водопадами текли по его щекам, пока Томас резал его, медленно вращая лезвие и расширяя рану на ноге.
Кровь хлынула из пореза жутким фонтаном, который, казалось, не подчинялся гравитации и стекал на пол кабины. Томас облизнул губы, когда брызги крови попали ему в рот. Каждая капля падала с тошнотворным стуком, окрашивая дерево в глубокий, призрачный багровый цвет.
Тело мужчины сильно затряслось, а дыхание превратилось в серию судорожных вдохов через нос. Его стоны стали затрудненными, а сопротивление ослабло, когда Томас безжалостно взмахнул лезвием.
Сердце Томаса заколотилось от восторга, эмоционального возбуждения и безумия, когда он почувствовал теплую липкость между пальцами. От этого ощущения по позвоночнику пробежали приятные мурашки, а извращенная радость подстегнула ненасытный голод. Рукоятка ножа была пропитана жизненной силой человека.
Когда тело мужчины рухнуло на пол хижины, его кровь растеклась вокруг него, просачиваясь из раны с ужасающей скоростью. Она расползалась, как зловещая тень, пробираясь между половицами и окрашивая все, к чему прикасалась.
Пока Томас нависал над ним, не сводя глаз с открытой раны, ветер доносил заунывный вой. Томас потянулся вниз и подобрал пропитанную кровью личинку. Подержав ее между пальцами, он недолго любовался ею, а затем положил на язык, наслаждаясь вкусом, после чего прожевал и проглотил угощение.


Лес был чарующим, с деревьями осеннего цвета и щебечущими птицами. Эрика и Джерри шли по узкой тропинке, их шаги заглушал мягкий ковер из опавших листьев. Тишину нарушали лишь редкие шорохи мелких животных, разбегающихся в стороны.
Они наткнулись на небольшую поляну, когда солнце достигло своей высшей точки. В центре стоял древний дуб, его ветви тянулись к небу, как скрюченные пальцы. Джерри остановился, чтобы полюбоваться скоплением полевых цветов, а Эрика вдыхала их сладкий аромат.
- Сегодня такой прекрасный день, - сказала Эрика.
- О боже, да. Здесь просто великолепно, - сказал Джерри. - Я никогда раньше не ходил в походы.
- Что? - удивилась она. - Но ты же такой любитель отдыха на природе.
- Да, фермы и лошади, но не леса и деревья, - ответил он.
- Что ж, тогда нам придется делать это чаще.
- Да, обязательно, - сказал он, притянул ее к себе и быстро поцеловал.
Продолжая свой поход, они вышли на другую поляну, где был пышный сад с помидорами и, похоже, картофелем.
- Ух ты, только посмотри на это, - сказал Джерри.
- Как думаешь, здесь кто-то живет? Ведь это довольно далеко от города, - сказала Эрика с ноткой беспокойства.
- Нет, не думаю. Выглядит все естественно. Здесь нет ни рядов, ни заборов. Даже пугала нет. Тот, кто это сделал, уже давно ушел. Наверное, это были бездомные, хиппи или какой-нибудь мальчишка, упражняющийся в ловкости, чтобы выращивать травку.
Через пять минут ходьбы от посевов Эрика и Джерри заметили, что солнечный свет с трудом пробивается сквозь густой полог. Они увидели старую хижину. Его обветренный деревянный корпус, истертый временем и стихиями, органично вписывался в окружающую дикую природу. Присутствие хижины вызывало недоумение и беспокойство, по-разному привлекая внимание Эрики и Джерри.
Джерри испытывал любопытство, когда они приближались к хижине, а Эрика - тревогу. Строение стояло в море изумрудно-зеленой листвы. В воздухе витал запах сырой земли и гниющих листьев.
- Может, нам зайти? - спросил Джерри.
- Это может быть чей-то дом.
- Эрика, - начал объяснять Джерри, - посмотри на это место. Оно пыльное, сломанное, гниющее и явно заброшенное. Пойдем, детка. Это займет всего секунду или две.
- Хорошо, - неохотно согласилась она.
Они осторожно ступили на скрипучее крыльцо и обследовали внешний вид. Бревна, из которых были сложены стены, прогнили во многих местах, а ступени были сделаны из разных сортов дерева, создавая пеструю картину приглушенных цветов. Доски под ногами протестующе заскрипели. Хотя окна были украшены паутиной и намекали на то, что все обитатели дома давно ушли, Эрика нахмурилась.
- Взгляни на это место. Здесь давно никого не было, - обнадеживающе сказал Джерри.
- Надеюсь, ты прав.
Толкнув тяжелую дверь, они встретили сопротивление. Дверь была заперта. Джерри попробовал еще раз, но дверь не поддалась.
- Что за черт. Вот облом.
- Наверное, это к лучшему. Пойдем.
- Да ладно, Эрика. Перестань быть такой занудой.
Джерри подошел к окну и выглянул в него. Он увидел, как в воздухе пляшут частички пыли. Комната была скудно обставлена: потертое кресло и маленький деревянный столик, покрытый пылью. В центре стояли остатки камина.
- Пойдем, Джерри. Я хочу вернуться домой до наступления темноты.
- Хорошо, Эрика, - сказал он с нескрываемым раздражением. - Давай уберемся отсюда к черту.
- Спасибо, - сказала она, но Джерри не заметил ее сарказма.


Неподалеку Томас услышал разговор пары, когда рубил дрова для своей печки. Он спрятался за толстым дубом. Его взгляд метался туда-сюда, фиксируясь на ничего не подозревающей паре в нескольких ярдах от него. Он внимательно наблюдал за ними и не мог не улыбнуться при мысли о том, сколько гнезд они могут свить для его любимых личинок.
По мере того как пара углублялась в лес, мужчина все крепче сжимал гладкую деревянную рукоять своего топора. Его пальцы дрожали от возбуждения и голода. Его чувства обострились до шелеста листьев и щелчка веток. Он знал, что одно неверное движение может разрушить его способность оставаться незамеченным, но ему также было необходимо знать, где они находятся.
Проворным и бесшумным движением он вышел из тени дубов, его глаза сверкнули зловещим блеском. Он наблюдал, как выражение лица Джерри превратилось из любопытства в панику при его внезапном появлении. Когда Томас взмахнул топором, лезвие рассекло воздух, достигнув цели с тошнотворным влажным звуком. Джерри рухнул на землю, схватившись за шею, чтобы остановить поток крови. Его тело дернулось, а ноги задергались, как у рыбы, вытащенной из воды.
Томас сделал еще один сильный взмах топором, и голова Джерри отлетела в сторону от лезвия, отсоединившись от тела. Когда Томас убрал топор, из шеи Джерри вырвался гейзер крови и залил землю.
Эрика закричала, как одинокий койот в полнолуние. Ее глаза расширились при виде того, как ее муж пытается пропихнуть кровь обратно в зияющее отверстие на шее, а затем оказывается обезглавленным. Томас перевел взгляд на нее, и его губы скривились в желтой улыбке. Он знал, что его работа только начинается. Если он действительно хотел устроить пир, то должен был приложить максимум усилий.
Эрика задрожала от страха, когда Томас медленно приблизился к ней. С каждым его шагом она отступала назад, и казалось, что ее мышцы предательски дрожат. Она застыла на месте, когда Томас встал перед ней.
Он протянул руку, и его пальцы коснулись ее дрожащей щеки.
- Не волнуйся, - прошептал он, в его голосе звучало ледяное спокойствие. - Ты будешь выполнять более важную роль. Ты станешь их королевой, - сказал он, снова погладив ее по щеке.


Воспользовавшись тем, что он отвлекся, Эрика с силой ударила его коленом по яйцам и оттолкнула от себя, а затем бросилась бежать. Сердце заколотилось в груди, когда она побежала глубже в лес, отчаянно пытаясь скрыться от этого сумасшедшего дровосека. Ветер хлестал по деревьям, заставляя листья шелестеть, а ветви раскачиваться, из-за чего ей было трудно сориентироваться. Каждый ее шаг отдавался эхом в тишине, выдавая ее местоположение преследующему ее нападавшему.
Эрика металась между деревьями, ее дыхание сбивалось, а легкие горели. Она заметила вдалеке дорогу и отчаянно бросилась к ней. Ее сердце забилось от надежды, когда она представила, что на помощь ей придет машина.
Внезапно ее зрение потемнело. Затем, спустя несколько секунд, к ней медленно вернулось сознание. Ее глаза затрепетали, а затем широко раскрылись от страха. Она была привязана в сидячем положении на старом грязном матрасе. Она дергала за веревки, связывающие ее запястья, и тянула за цепи на лодыжках, которыми она была прикована к мертвецу.
- Наконец-то ты проснулась, - сказал Томас, поднимаясь со стула и подходя к ней.
Он присел на корточки перед Эрикой, поднял охотничий нож и приложил лезвие к ее коже. От этого прикосновения по ее руке пробежала дрожь. Холодная сталь скользнула по ее предплечью, прочертив тонкую линию вдоль кожи. Звук мягкого прикосновения лезвия к ее плоти был отвратителен для ее ушей.
Эрика застонала и попыталась отстраниться. Ее глаза наполнились слезами, и она взмолилась.
- Пожалуйста, отпустите меня. Я обещаю, что никому ничего не расскажу. Пожалуйста, просто отпустите меня.
- Ты не можешь никуда уйти. Ты должна служить им, - ответил он.


Томас прикоснулся острием лезвия к линии ее волос, надавил и стал наблюдать, как по кончику ножа стекает кровь. По мере углубления разреза его руки двигались с точностью охотника. Он осторожно откинул кожу, когда она распахнулась, а затем взял ее за лоскуты. Странный всасывающий звук раздался, когда он отодвинул мясистые слои, обнажив кость под ними. Зная, что это можно сделать только один раз, зрелище было завораживающим и одновременно печальным. Это был неестественный балет плоти и костей, борющихся за внимание его глаз.
Она кричала и пыталась бороться с веревками, но путы держали крепко. Слезы текли по ее щекам, пока он работал. Он не обращал внимания на ее крики, переходящие в хныканье и слезные мольбы о пощаде.
Не раздумывая, Томас поднял ножовку из самодельной кобуры и начал пилить череп Эрики взад-вперед. Металлические зубья пилы, прокусывающие кость, наполнили комнату скрежещущим звуком и смешались с ее криками. Руки Томаса дрожали от вожделения и возбуждения, кровь стекала по ее лицу, смешиваясь с ее русыми локонами. Ее крики перешли в высокочастотный йодль, когда голос начал сдавать, а затем окончательно смягчился до влажного и пузырящегося крика.
Томас просунул пальцы ей в рот и ухватил за щеку, крепко прижимая к себе, чтобы лучше держать ее голову. Он не удержался и прекратил пилить, чтобы полюбоваться своей работой.
Он продолжал пилить вокруг ее черепа в форме зазубрин, похожих на квадрат, пока не смог завести пальцы под край черепа. Затем он потянул вверх и с влажным звуком оторвал рваный квадрат.
Отделив часть скальпа от отверстия, Томас увидел тонкие слои кожи и тканей. Под серой пленкой пульсировала запутанная сеть кровеносных сосудов и нервов, и он чувствовал, как ее борьба становится все слабее.
Пузырьки красноватой слюны выступили на ее губах, и она начала дрожать. В тот момент, когда пальцы Томаса уже собирались зачерпнуть ее мозг, как сальсу, у него возникла идея, и он отдернул их. Сначала он хотел покормить личинок. Его пальцы лишь задели обнажившийся мозг, но он опустил глаза, услышав, как она обмочилась, когда он это сделал. Он взял горсть личинок из ножного улья мертвеца рядом с ней и высыпал их на ее мозг, как сыр на спагетти.
Ее тело забилось в конвульсиях, а руки затряслись, когда личинки начали питаться ее серым веществом. Запах ее мочи и крови довел его до исступления. Голод одолел Томаса, и он больше не сопротивлялся искушению. Он облизал губы и впился пальцами в ее мозг, как в размороженный гамбургер, выковыривая кусок.
Личинки прилипали к его влажным пальцам, когда он подносил их к своему жадному рту. С каждым куском Томас ощущал привкус сырого мяса, смешанный с хрустом личинок между зубами, - мгновенный всплеск нового вкуса, подобного которому он никогда не испытывал. Удовольствие разлилось по всему телу.
Пока Томас ел, он не мог отделаться от мысли, что мог бы есть такое чаще, если бы вернулся в город. При мысли о том, что он сможет есть личинки и мозги каждую ночь, у него потекло изо рта. Он застонал в экстазе, прожевав, и потянулся за еще одним куском.
Пора бы уже сменить обстановку, подумал он, чувствуя, как личинка проникает ему в горло. Томас поднялся, не выпуская из рук ножовку, и вышел из хижины. Он постоял немного на улице, все еще наслаждаясь вкусом скальпированного супа, а затем пошел в сторону города.