«Дьявол на переднем сиденье» Эрик Дель Карло

Детектив Хоаким Абито, спустя двадцать два года после того, как надел свои начищенные туфли Florsheim в утро выпуска из академии, балансируя на грани душевного, эмоционального и духовного краха, в полночь отправился к заброшенному перекрёстку и вызвал демона.
Это было нечто, чему учились на службе, если достаточно долго работали над самыми кровавыми делами и не сбегали за безопасный канцелярский стол. Какой-нибудь старший детектив мог посвятить тебя в мрачные тайны полицейской работы.
Для Хоакима таким наставником стал детектив Сал Попович. Сал, чьё лицо, изрезанное морщинами, напоминало склон горы после схода лавины, был пьяницей и фанатиком своего дела, сжигая жён так же быстро, как свою печень. Он был преданным полицейским. Обычные люди никогда не понимали, что настоящие копы отдаются работе без остатка. Никаких ограничений, никакой брезгливости. Используй всё. Рискуй всем. К чёрту последствия.
Образ Сала Поповича, его суровое лицо, на миг всплыл в нестабильной памяти Абито, но тут же расплылся в кровавую кашу из костей и плоти. Сал застрелился. Хоаким видел тело до того, как прибыли санитары. Он не отвернулся и не дрогнул. Сал выстрелил себе в голову, сидя в своём любимом кресле, с включённым телевизором, где шла игра, и ему было плевать на кровь, залившую гостиную. Детектив Абито воспринял это как последний урок от своего наставника.
По правде говоря, он и сам видел себя на месте Сала в будущем. Анжелика наконец ушла, забрав дочь, и обе давно стали для него чужими. Хоаким понимал: работа с полной отдачей неизбежно приносит сопутствующий ущерб. Главное — не подсчитывать слишком тщательно цену, которую платишь ты или другие за эту священную миссию.
Убийцы должны платить. Человеческую мразь нужно уничтожать.
Детектив Хоаким Абито поклялся, что поймает Скульптора, прежде чем его собственная судьба оборвётся и он сам отведает вкус ствола. Ради этого он решил призвать демона из глубин ада.
Дороги пересекались повсюду в этой стране, в этом мире. Абито, охваченный лихорадкой своего жуткого, безумного предприятия, тщательно выбрал этот перекрёсток. Он находился за пределами экономически депрессивного, кишащего преступностью города, где он работал. Одна из дорог — заросшая, разбитая колея — принадлежала началу прошлого века; её использовал фермер по имени Колвин, который породил и убил четырёх дочерей, умертвив каждую в младенчестве безнаказанно в тогдашних глухих краях. Дневник его жены, полный мрачных откровений, позже показал, что она потворствовала убийствам, разделяя страстное желание мужа иметь сына. Эта выцветшая, но всё ещё различимая тропа пересекалась с гравийной дорогой, ведущей через заросли к болоту. Социопатические подростки из трёх местных школ гордо называли этот неосвещённый путь «Аллеей изнасилований».
Абито привёл свой драгоценный Pontiac GTO 1971 года к этому перекрёстку. Идеальное состояние, кобальтово-синий цвет, жёсткий верх. Двигатель V8 на 400 кубов рычал даже на малой скорости, с выключенными фарами. Машина была его единственной слабостью, единственной роскошью в жизни, целиком посвящённой работе.
Теперь автомобиль стоял на обочине, а стареющий детектив находился вне круга мерцающих свечей. Кровь девственника, добытая в городском морге от девятилетнего мальчика, который пытался остановить отца, в очередной раз избивавшего мать, покрывала левую руку Хоакима. В правой он держал ветхую книгу, рекомендованную Салом Поповичем. Древние слова путались на языке и заставляли глаза пульсировать. Он потел под своим поношенным костюмом.
Над головой кружились холодные звёзды. Ночь была мрачной. Он повторял заклинания бесконечно долго, окропляя круг кровью, разбрасывая вокруг кости животных, как предписывалось. Дымящиеся свечи отбрасывали безумные тени на его небритое, влажное лицо. Снова и снова он предлагал свою душу — цену этого предприятия.
Маленькая часть разума Абито, всё ещё сохранявшая подобие рациональности, шепнула: «Это безумие, может, стоит остановиться».
Но в тот же миг ночь… раскололась.
Хоаким вспомнил перерезанные горла, из которых хлестала кровь, гниющие раны, кишащие личинками, словно рты на разложившихся трупах, и все прочие ужасы, что он видел и от которых содрогался за годы службы.
На перекрёстке открылась щель, из которой сочились тошнотворные завитки гангренозного тумана и вопли агонии, превосходящие человеческое безумие. Глубокая тьма бурлила внутри разрыва, полуночные огни лизали ядовитый пейзаж. Невозможно отвратительные существа — шакалы с прокажёнными крыльями летучей мыши, тараканы размером с динозавров с лицами умственно отсталых детей — набрасывались друг на друга, пожирая с жадностью.
Резкий ветер и запах серы заставили Абито отступить на несколько шагов. Книга вылетела из его руки, хрупкие страницы затрепетали. Свечи погасли, падая, кости животных загремели следом.
Несмотря на бесконечную глубину, видимую в разрыве, сама щель была скромных размеров. Из неё теперь выступила фигура, по размерам схожая с человеческой. Ноги, торс, руки, хвост…
Да, хвост. Его хвост уверенно хлестал позади. Походка была твёрдой, осанка почти царственной. Демон был ужасающе уродлив, словно открытая гноящаяся рана, словно падаль, неделю пролежавшая на асфальте. Словно ложь, зависть, злоба — всё это ожило и воплотилось в плоти.
Но в этом адском существе было достаточно человеческих черт, чтобы его можно было назвать «он». Подойдя к детективу Абито с ухмылкой, он сказал:
— Ладно, давай за работу.
И двинулся к GTO, его хвост нетерпеливо хлестал позади.
Эллиптический разрыв захлопнулся, и агонизирующие вопли растворились в пустой полуночи.
Хоакиму пришлось поспешить к машине, чтобы опередить демона.


Не позволяй этому адскому ублюдку тебя отвлечь.
Так наставлял Сал, когда Хоаким, доведённый до отчаяния и безумия, поверил в рассказы старшего детектива о вызове демонов.
Он будет пытаться обмануть. Держи его в узде. Ты его призвал, ты им управляешь.
— Мы зовём его Скульптором, — сказал Абито, вцепившись в руль побелевшими пальцами, даже теми, что были липкими от крови. Они ехали обратно в город. — Газеты и блогеры какое-то время называли его Роденом, но публика не поняла отсылки, так что… — Он осёкся. Лишняя информация. Ему тоже нужно было оставаться сосредоточенным. Сердце бешено колотилось — от возбуждения, от страха. Может, и от неверия. Ведь в его машине, на пассажирском сиденье, сидел самый настоящий демон.
— Роден. «Мыслитель», верно? — Демон говорил с человеческой интонацией, хотя голос был слишком низким для нормальных голосовых связок. Но интонации были уверенными, как у иностранца, идеально освоившего английский.
— Верно, — ответил Абито. — Теперь о Скульпторе…
— Это ‘71-й год. Pontiac. Настоящий, не копия. — Существо осматривало салон машины.
Хоаким очень любил этот автомобиль. По правде, это была единственная тёплая точка в его сердце, место, которое в другом человеке могли бы занять жена и дочь.
— Подлинный GTO, — гордо сказал он. И тут же мысленно себя отругал.
«Не позволяй ему отвлечь тебя».
— В идеальном состоянии, — заметил демон, снова ухмыляясь ртом, полным зубов, похожих на акульи. Его черты были хаотичны, отвратительны, но всё же имели мужской отпечаток. Его восхищение машиной тоже имело что-то мужественное.
Но тело его было словно чёрная блестящая оболочка, покрытая язвами. Ноги заканчивались когтями, руки — клешнями, а в глазницах клубился серный дым.
Детектив Абито начал дрожать, дрожь поднималась из глубины его костей. Она охватила суставы, заставляя колени, бёдра, плечи и запястья дёргаться. Он резко нажал на тормоза, и гравий брызнул по узкой тёмной дороге.
Он не мог вспомнить, когда последний раз спал или ел — точнее, мог, но не помнил ни одной ночи восстановительного сна, ни одной трапезы, которая не казалась бы опилками и не оседала в желудке свинцом. Даже простые радости исчезли из его жизни. Это последнее кровавое дело — худшее из всех — поглотило его.
Салон машины вдруг стал пугающе тесным. Жёсткий верх давил на череп, закатанные окна сжимали бока. Его сейчас раздавит вместе с этим мерзким существом на соседнем сиденье. Неужели его затея уже провалилась? Неужели он потерял контроль?
Что-то коснулось его дрожащей руки, но он не отшатнулся, даже когда увидел, что это грязная когтистая лапа демона. Прикосновение было лёгким и не обжигало, не замораживало — не делало ничего из того, чего можно было ожидать от демона.
— Эй, — сказал невероятно низкий голос с такой же невероятной мягкостью. — Я пришёл только из-за машины. Никто из вашего мира не может просто так нас вызвать, знаешь. Мы выбираем, и если выбираем, то берёмся за дело. Я хочу прокатиться в твоей машине. Pontiac GTO — вершина американского автопрома. Что бы ни случилось этой ночью, так тому и быть. Я чую в тебе копа, значит, ты хочешь кого-то поймать. А теперь… — демон поёрзал на сиденье, его хвост дёрнулся между ног, — расскажи мне всё о Скульпторе.


Комната была горячей от крови. Буквально. Абито чувствовал тепло, исходящее от человеческой крови, обволакивающее его, высасывающее кислород, как невыносимо влажный летний день, когда воздух пьёшь маленькими глотками, а голова кружится.
Он пришёл на место преступления с определёнными ожиданиями, с чувством готовности, заработанным за годы работы с подобными ужасами. Большинство людей проживают жизнь, сталкиваясь с мелкими страхами, переживая обыденные трагедии, плача в тяжёлые времена и уходя из игры в конце, так и не увидев истинной мерзости, на которую способны люди по отношению к себе подобным.
Хоаким Абито не просто наблюдал такие вещи. В ходе своей мрачной службы он был вынужден погружаться в эти зверства. Он посещал места преступлений, видел их последствия, воссоздавал обстоятельства немыслимых злодеяний, актов разврата и жестокости, выходящих за любые мыслимые границы. Это изменило его, безусловно. Поэтому самоубийство Сала Поповича, случившееся через несколько недель, не слишком его затронуло, кроме мысли: «Сал, наверное, был прав».
Но когда детектив Абито вошёл в эту пропитанную кровью комнату и увидел, что его ждёт, он столкнулся с неопровержимым доказательством порочности, безнравственности и бессердечия человеческой природы.
Офицер в форме стояла неподалёку, с лицом землистого оттенка, слегка покачиваясь, глядя на Абито безумными, полными мольбы глазами. Её оставили стеречь место преступления до прихода детектива.
— Уходи отсюда, — прошептал Хоаким, и она неуклюже выбежала из комнаты, из здания — обветшалого викторианского дома, давно разделённого на квартиры. Это была квартира на втором этаже.
Абито дышал горячим, неподвижным, медным воздухом.
В центре большой комнаты, к которой примыкали раковина, шкафы и холодильник, стояло нечто. Спальня была размером с чулан; возможно, когда-то это и был чулан. Но квартира не выглядела убого. Чувствовалось, что здесь живёт женщина, хотя Абито не заметил явных признаков, указывающих на пол жильца.
Однако он не сомневался, что фигура, стоящая на аккуратно расстеленной газетной подстилке на деревянном полу, была жильцом этой квартиры. Определить пол, этническую принадлежность или даже исходные размеры тела было невозможно. Примерно треть массы — как позже показали холодные анатомические анализы, почти точно треть — была удалена.
«В мраморном блоке статуя уже сокрыта».
Человеческое тело, конечно, не было твёрдым объектом. Его можно назвать желеобразным мешком. Но материала хватало, даже после обильного кровотечения, вызванного удалением внешнего слоя. Абито сделал два шага к фигуре, и носок его потёртого коричневого ботинка — начищенные Florsheim с выпуска давно пылились в шкафу — коснулся края пропитанного кровью газетного листа. Под бумагой захлюпали пузыри.
Хоаким отдёрнул ногу, отступил на полшага.
Кость, разумеется, была твёрдой. Сухожилия и мышцы обладали упругостью, а некоторые внутренние органы можно было формировать и лепить. Материала хватало. Всё зависело от мастерства рук и остроты инструментов.
Талант был очевиден. Удалённые части лежали на полу вокруг готовой фигуры, словно куски отброшенной глины. То, что осталось, представляло собой тщательно выверенную структуру с явной художественной целью. Называть это «вещью» было, как понимал Хоаким Абито, несправедливо.
Он обошёл фигуру, и его шаги почти не звучали в жаркой, зловонной комнате, где окна запотели от конденсата. Он внимательно рассмотрел работу, потому что это была его обязанность — смотреть, несмотря на весь ужас.
Это была девочка, ребёнок. Её голова слегка склонялась в ангельской задумчивости, руки сложены на мальчишеской груди. Черты лица были чётко вырезаны — маленький нос, застенчивый подбородок, скромно сомкнутый рот. Она стояла под робким углом. Будь это вырезано из белоснежного мрамора, образ был бы душераздирающим, прекрасным, правдивым. Но вместо мрамора ребёнок был создан из человеческой плоти взрослого.
Детектив чувствовал, как нейроны в его мозгу дают сбои. Кишечник сжимался участок за участком. Он был почти уверен, что его сейчас вырвет. Но даже эти сильные, но предсказуемые физиологические реакции не скрывали того, что увиденное было для него диковинным. Это была мерзость, и за двадцать два года службы он не сталкивался с подобным.
Он поклялся тогда, что сделает всё, чтобы свершить правосудие над этим величайшим преступлением, самым гнусным и невообразимым из всех. Всех. Абсолютно всех.


— Значит, ты крестоносец, да? Рука правосудия? — Акульи зубы сверкнули на гнойном лице.
— Я знаю, что должен поймать этого ублюдка.
— Долг? Моральное обязательство? Вас, людей, порой трудно понять. Вы сами себя загоняете в такие узлы.
Абито проигнорировал насмешку, если это вообще была насмешка. Он не думал, что сможет навязать свою мораль этому существу из Преисподней.
— Всё, что мы знаем о Скульпторе, — он действует, где и когда захочет. Пять таких… случаев. Никто не видит, как он приходит или уходит. Он не оставляет следов для криминалистов.
— Что ты думаешь о его работе? — Демон перекинул руку через спинку сиденья.
«Не позволяй ему отвлечь тебя».
— Я имею в виду, с художественной точки зрения. У тебя ведь есть мнение. Ты видел все его работы.
Дрожь снова попыталась охватить Хоакима, поднимаясь из костей, но он подавил её яростным усилием воли.
— Я везу тебя на последнее место преступления, — проскрежетал он слово за словом. — Это тебе нужно, верно? Чтобы взять его след или как там это работает? — Сал объяснял, как это устроено.
Они уже съехали с гравийной дороги на боковую трассу. Впереди сияли огни города. Абито включил фары и вытер кровь с руки влажной салфеткой. Двигатель GTO рычал с новой силой, когда он прибавил скорость. Сердце продолжало бешено колотиться, но теперь его гнало чувство срочности этой ночи.
Демон издал гортанный вздох, наслаждаясь кожаным сиденьем.
— Да, это чертовски классная тачка.


Дом был одноэтажным, с полоской газона спереди и сзади, с пристроенным гаражом. Обычный. Практически неотличимый от других домов на улице. Абито не имел ничего против эстетики. Конечно, это место выглядело респектабельнее его собственного жилья. Но анонимность дома среди соседей вызывала тот мучительный полицейский вопрос: почему здесь, а не где-то ещё? И этот вопрос был тесно связан с самым худшим: почему эта жертва, а не другая?
Квартал лежал в тишине, неподвижный. Ни один фонарь на крыльце не горел, ни одна занавеска не отодвинулась, насколько видел детектив, оглядывая улицу в обе стороны, выходя из Pontiac у обочины. Наверняка кто-то не спал, подумал он. Бессонные ночи теперь, должно быть, стали нормой для местных жителей на Росарио-Уэй. То, что произошло здесь, в доме номер 392, должно было вселить в их сердца первобытный страх.
Абито дал демону старый чёрный плащ. Надеялся, что гуманоидная форма существа поможет с маскировкой. Но даже если кто-то, наблюдая за их прибытием сквозь жалюзи и суженные от страха глаза, разглядит демона, Хоакиму было почти всё равно. Он был полностью предан этому делу. Последствия почти не имели значения.
Он подошёл к входной двери дома 392. За спиной шуршал плащ демона, следовавшего за ним. Когти царапали бетон. Звук напомнил Хоакиму детство — мать, зажигающая спичкой конфорки на старой, потрёпанной плите, готовя овсянку для него и сестры в туманные осенние утра.
Маленькая, неконтролируемая улыбка скользнула по его губам, но он тут же её подавил. Затаил дыхание на три удара сердца, стоя у двери. Затем быстро взломал замок и вошёл, с демоном по пятам.
Он включил карманный фонарик для себя. Без сомнения, серные глаза демона видели в темноте, привыкшие к мраку — злобному, отталкивающему, недоступному смертным.
— Здесь это произошло. — Абито направил узкий луч фонарика на пустое пространство в центре гостиной. Ему не нужно было напрягаться, чтобы вспомнить сцену. Казалось, он никогда её не покидал.
Демон скользнул мимо, и в жутковатом свете фонарика, в пустом доме, адское существо выглядело ещё чудовищнее — словно кошмар, мелькнувший в два часа ночи при сильной лихорадке. Вид его леденил Хоакима, но не ослаблял его решимости.
Когтистые лапы прошлись по полу. Затем существо остановилось и склонило голову.
— Расскажи, что ты видел.
Абито был готов к этому. Он описал сцену, не упуская ничего. Рассказал, что оставил Скульптор в своём пятом жутком творении. Возможно, демон просто играл с ним, заставляя пережить тот ужасный эпизод. Но образы того дня, как и четырёх предыдущих мест преступлений, навсегда впечатались в его память.
Здесь, впервые, Скульптор работал с несколькими жертвами. Абито знал имена отца и двух его детей — семнадцатилетней девушки и четырнадцатилетнего мальчика, крепкого для своего возраста. Он знал, что у дочери был парень и мечта разводить выставочных пони. Сын идеально вписывался в школьную футбольную команду. Отец был доволен, горд, нетороплив.
Скульптор сделал из них обезьян.
Это было ещё одним новшеством для этого безымянного, уродливого человека. Не было даже доказательств, что это мужчина, но все считали его таковым — лёгкий намёк на мрачную иронию. Мастерство оставалось на головокружительно высоком уровне. Никто никогда не работал так с подобными материалами, и никто не смог бы снова достичь таких художественных высот. Но до этого случая его работы были мрачными, мучительно прекрасными — что, естественно, делало их ещё более гротескными.
Теперь же Скульптор, похоже, обратился к фарсу. Но мастерство никуда не делось. Три обезьяны, все одного размера, были тщательно вырезаны. Детали были изысканными — щетинистая шерсть, широкие ноздри, сгорбленные позы. Маленькие, искусные обезьяньи лапы прикрывали глаза, уши и рот соответственно. Фигуры стояли в аккуратном ряду.
«Не вижу зла, не слышу зла, не говорю зла…»
Демон долго молчал после того, как Абито закончил. Детектив ждал. Наконец существо сказало своим басом:
— Это талант.
— Да, — согласился Абито. Этого нельзя было отрицать.
Вновь воцарилась тишина в полумраке гостиной, где несколько дней назад разум детектива рушился, а нервы потрескивали, словно оголённые провода. Тогда он видел свой конец — чёрный, неспешный, с тупой болью металла на языке, когда он вставит ствол в рот, с ужасными последними секундами, когда он захочет передумать. Сам акт не так страшен. Но мысль оставить эти преступления без ответа вызывала в нём полное отвращение.
— Есть ещё кое-что…
Хоаким резко направил луч фонарика на фигуру в чёрном плаще. Чешуйчатая кожа блеснула между складками.
— Что? — резко спросил детектив.
Дым закружился в глазницах. Выражение лица было особенно напряжённым. Демон сказал:
— Он работает не один.
— Не один? — Голос Хоакима вдруг стал слабым.
— У него есть помощник. Помощник из моих краёв. Ваш парень работает с другим демоном. — Акульи зубы, обрамлённые гнилыми губами, на этот раз показались в гримасе.


— У нас есть правила, — сказал демон, его жуткое лицо выглядело ещё хуже в свете приборной панели, подсвечивавшей его снизу.
— Правила? — недоверчиво переспросил Абито.
— Кодекс. Что, думаешь, вы, жалкие создания, монополизировали эту концепцию?
Детектив сосредоточился на вождении Pontiac по городским улицам. Демон был зол или, по крайней мере, раздражён, и Хоаким стремился не навлечь на себя его негодование. Но любопытство всё же взяло верх.
Спустя минуту, пока Абито ехал в указанном направлении, демон издал грубый вздох.
— Есть вещи… которые просто не делают. Среди моих. Мы не главные, знаешь. Не вершина нашей иерархии. Мы среднего звена, на ступень ниже больших шишек, тех, кто решает. Но у нас есть свои… стандарты. — Он яростно мотнул головой, и несколько капель, похожих на слюну, попали на лобовое стекло. — Мы не вмешиваемся так!
Абито, ошеломлённый, не решался говорить. Они были на улице Калифакс, двигаясь на север. Вдоль дороги тянулись вечно тёмные склады с разрушающимися погрузочными платформами. Множество предприятий покинуло эти места.
Но любопытство всё же победило.
— Вмешиваетесь как? — пробормотал он, надеясь, что пассажир не услышит.
Но демон услышал.
— Вы считаете эти преступления ужасными, да? Работа Скульптора — невообразимое зло. Ха! Это шутка, забава, дешёвый подростковый трюк. Мои работают с мучениями. Это наш материал. Мы берём души проклятых и показываем им, что значит быть проклятым.
Абито сглотнул холодный, маслянистый ком в горле. Он знал условия сделки. Сал Попович объяснил и это. Можно призвать демона, заставить его выполнять твои приказы, но в конце придётся заплатить. Цена — одна человеческая душа. И Хоаким поставил на кон свою, чтобы Скульптор ответил за свои дела.
— Ваш человек, который любит вырезать из плоти? Он, должно быть, пытался призвать демона. Меня поражает, что кто-то откликнулся. Мы не занимаемся этим любительским бредом. Это ниже нас. Это… презренно.
Демон снова покачал головой, на этот раз медленнее, с видимым огорчением.
Они подъезжали к концу улицы Калифакс, где она упиралась в замусоренные пустыри, окружённые сеткой. Детектив спросил:
— Сворачивать здесь? — Последний перекрёсток приближался.
— Припаркуйся там. — Демон небрежно указал на ближайшую обочину. Абито задумался — мысль тянула его, как подводное течение, — не водит ли его за нос это адское создание. Может, демон никогда не собирался ему помогать.
Кобальтовый GTO издал последний рык, когда он заглушил двигатель.
Эстакада возвышалась в квартале отсюда, её опоры были массивными, покрытыми тенями и граффити. Шум движения напоминал Абито звук циркулирующей крови, услышанный через стетоскоп. Они с демоном вышли из машины, последний всё ещё в чёрном плаще. Крайний склад занимал улицу — мрачное, крепкое, обшарпанное здание с рядами тёмных, укреплённых окон и охристым кирпичом, которому понадобится ещё век, чтобы рассыпаться в пыль.
— Он там? — спросил детектив, его шёпот прозвучал высоким и детским в его собственных ушах. Он нащупал в мятом костюме кобуру, привычную тяжесть пистолета.
Акульи зубы блеснули в тусклом оранжевом свете ближайшего фонаря.
— Твой парень и мой, — сказал демон. Большая ржавая раздвижная дверь была в нескольких шагах. Он сделал шаг к ней, царапнув когтями, затем обернулся. — Как тебя зовут, кстати?
— Абито. Хоаким Абито. А тебя?
— Зови меня Гу’уэйун.
Детектив хмыкнул.
— Попробую. — Имя напоминало одно из тех путаных слов, что он читал из ветхой книги, вызывая демона.
Они двинулись к двери.
Замок был крепким, промышленным. У Абито были инструменты и опыт, он, вероятно, смог бы открыть его со временем, но Гу’уэйун был нетерпелив. Он приложил коготь к ржавому металлу, поднялся едкий дым, и раздался мягкий щелчок. Абито схватил ручку и осторожно потянул, и широкий прямоугольник двери скользнул по почти бесшумным, смазанным рельсам. Ржавая дверь должна была визжать, как раненый зверь, но не издала ни звука. Это «заброшенное» здание использовалось.
На этот раз Гу’уэйун вошёл первым, Хоаким следовал так близко, что чувствовал, как задевает его плащ. Пистолет был в руке, большой палец на курке, слегка артритный указательный — на спусковом крючке. За дверью открылось огромное пространство. Он ощутил гулкую пустоту, высокий потолок, сырой запах запустения. Но под этой сыростью чувствовался другой запах — свежий, активный.
Пространство было слишком большим, чтобы на окнах скапливался конденсат или чтобы тепло человеческого тела ощущалось на расстоянии. Но запах скрыть было невозможно. Он почти ощущался на вкус.
Абито напряг зрение. На миг он пожалел, что у него нет глаз с серным дымом, способных проникать в темноту. Сейчас он хотел всех преимуществ, всех возможностей. Ему было всё равно, если это жульничество. Если бы такие вещи ещё имели значение, он бы не отправился в полночь за помощью к демону. Сегодня он поймает Скульптора. Ничто — буквально ничто — больше не имело значения.
Внутренность склада словно расширялась за свои пределы, словно огромный тёмный грот, уходящий за стены, как тот бесконечный мрак, что он видел в эллиптической щели. Но это место не было адом. Оно было земным, осязаемым.
Он начал видеть. Из теней проступали формы. Склад был пуст, но некоторые элементы остались. Над головой тянулись трубы, у одной стены — каркас офиса. Что-то звякнуло, и глаза Абито, с расширенными зрачками на усталом, измождённом лице, уловили движение.
Что-то свисало с пересекающихся труб.
Демон метнулся прочь, двигаясь почти бесшумно, лишь слегка царапая когтями бетон. Хоаким на миг остановился, оценивая увиденное, повинуясь последнему слабому полицейскому инстинкту осторожности, рассудительности перед решительным шагом.
Мягкое, бледное, невероятно уязвимое тело, подвешенное на цепи к трубе, заставляло звенья тихо звенеть. Но оно не просто покачивалось. В нём ещё теплилась слабая, судорожная, отчаянная жизнь, которой не должно было быть.
Не хотелось, чтобы человек в таком состоянии оставался жив.
Однажды Абито прибыл на место аварии через мгновения после неё, опередив медиков и всех остальных. Машина врезалась в фонарный столб, а затем в каменные ступени библиотеки. Водитель наполовину вывалился через лобовое стекло, и, когда Абито приблизился, тот методично и решительно выдирал себя из стекла. Три четверти его скальпа свисали на одну сторону лица, большинство пальцев держались на ниточках. Рубашка была изорвана, грудь ободрана, мышцы двигались, словно живая анатомическая схема. Водитель оставлял куски себя на разбитом стекле. Он выбрался из машины, посмотрел прямо на Абито, стоявшего в нескольких шагах, аккуратно откинул окровавленный скальп на череп изувеченной рукой и рухнул с тяжёлым влажным шлепком. Абито тогда подумал: «Слава богу».
Это было хуже. Хуже, потому что сделано намеренно и с вниманием. В этом деле чувствовалась сосредоточенность учёного-исследователя.
Тело держал прочный ремень с пряжками, подхватывающий под мышками. И её нагота — это была женщина — выходила за рамки простого обнажения; в ней не было ничего, что могло бы возбудить даже самого отчаянного подростка. Здесь началась работа по снятию кожи. Она была далека от завершения, но значительный участок внешнего покрова уже был удалён с торса.
Но вот что Скульптор освоил новое. На Росарио-Уэй, 392, он впервые работал с несколькими жертвами вместо одной. Но в том случае и во всех предыдущих жертвы были мертвы. Кропотливая полицейская работа подтвердила это.
На этот раз он сохранял жертве жизнь.
Хоаким Абито знал, конечно, что у него есть помощник. Всё это время. Приходить и уходить с мест преступлений по своему желанию, неспешно работать с плотью и костями, создавая свои художественные формы, не боясь быть прерванным. Это помощник Скульптора делал возможным.
Абито вспомнил Росарио-Уэй и соседей, которые не выглядывали из окон, когда они вошли в дом 392. Это должно быть влияние демона. О его силах Абито знал лишь, что демон может найти Скульптора. Если Абито согласится заплатить цену. Он согласился.
И вот Скульптор. Грязный ублюдок за своим мерзким делом.
Детектив бросился к нему, с пистолетом наготове. Скульптор действительно оказался мужчиной, как все и предполагали; или, возможно, никто не мог представить эти чудовищные акты в женском исполнении — предубеждение или комплимент. В мелькающих взглядах, пока Абито мчался по полу склада, он видел человека обыденной внешности — не уродливого, не толстого, не высокого, даже не обаятельно заурядного, как актёры второго плана. Это был парень на предпоследнем сиденье автобуса, человек впереди тебя в очереди, заказывающий маленький кофе на вынос. Фон, незаметный и незначительный.
Хоаким налетел на него, направив револьвер на грудь Скульптора, который — наверняка у него будет обычное имя, вроде Брента Джонса или Стью Бейкера — проводил свежий шов по телу женщины маленьким крючковатым инструментом. На нём был дешёвый дождевик, почти неотличимый от мусорного мешка с прорезями для рук. Маленькая лампа освещала его рабочее место.
Пухлая, бледная, вся в крови женщина дрожала, и цепь снова звякнула. Её лицо лоснилось от пота, она уже не могла говорить или издавать звуки. На этом этапе невозможно было угадать, какую форму создают здесь, какой будет конечный результат. Но, безусловно, эта женщина не могла долго оставаться в живых, несмотря на любое адское влияние. Ей повезло.
Мужчина обернулся от своей работы, его заурядное лицо исказилось от раздражения, когда Абито нацелил револьвер ему в грудь. Не будет ареста, суда, медленного скрежета судебных колёс. Детектив Абито увидел и вынес приговор, и теперь пришло время закрыть это дело.
Внезапно склад огласил дикий вопль, пронзительный, безумный, достаточно громкий, чтобы зубные пломбы Абито вонзились в челюсть. Почти одновременно две сцепившиеся фигуры закружились в поле зрения, у края тусклого света рабочей лампы. Конечности с острыми когтями яростно мелькали. Одна из фигур сорвала что-то тёмное и трепещущее с другой. Абито подумал, что это плоть, но через мгновение понял, что это лишь часть чёрного плаща. Два демона откатились в тень склада, и ещё один пронзительный крик эхом разнёсся вокруг.
Абито, остановившийся в скольжении, перевёл взгляд на Скульптора, стоявшего у подвешенной женщины. Заурядный мужчина поднял свой крючковатый инструмент над правым плечом, готовясь нанести удар. Палец детектива дёрнулся — не плавное нажатие, как учили в академии, — но выстрел прогремел. На груди Скульптора появилась точка размером с монету, идеально по центру, и сила пули сбила его с ног. Он рухнул на бетон с влажным ударом.
Хоаким шагнул вперёд, поднял пистолет, два выстрела — один в лоб, другой в лицо, последний — просто надругательство, но заслуженное.
Вспышки от выстрелов заставили его моргать, запах горелого пороха закружил голову. Но, повернувшись и взглянув вверх, он заметил лёгкое движение на губах женщины — крохотный изгиб, выражавший что-то положительное. Может, удовлетворение. Может, благодарность. После этого её лицо успокоилось, глаза закрылись. Он хотел верить, что это была медленная умиротворённость. Одно звено цепи тихо звякнуло о другое, но женщина теперь лишь покачивалась.
Звериные вопли продолжались, и сражающиеся появлялись в поле зрения ещё несколько раз. Абито ничего не мог сделать. Он стоял над своей жертвой и смотрел, странно отстранённо. Действо было жестоким, леденящим кровь, и в следующий раз, когда один демон оторвал что-то от другого, это была горсть гниющей плоти. Детектив не знал, кто кого ранил, была ли рана решающей, или кто из них побеждает. Он даже не мог предположить, как определяется победа. В конце концов, может ли один обитатель ада убить другого? И что значит смерть демона?
Но финальная атака выглядела действительно финальной. Один истекающий кровью, шатающийся демон пытался отступить, удерживая разорванные части себя. Другой набросился на него. Руки работали с молниеносной скоростью, длинные когти вытянуты. Голова рванулась вперёд, зубы сделали своё дело. Это продолжалось какое-то время, пока гнойная плоть не оказалась повсюду — часть едва держалась на костях и сухожилиях, остальное разлетелось тёмными, безымянными кусками. Вопли прекратились.
Гу’уэйун встал, осторожно потянулся и подошёл к Абито. Он остановился, взглянув на мёртвую, подвешенную женщину. Рабочая лампа всё ещё горела, и детективу показалось, что он видит презрение в дымящихся глазницах. Демон пробормотал:
— Дилетантская забава. — В его тоне не было сомнений в отвращении.


GTO, как всегда, вёл себя безупречно. На этот раз, двигаясь по гравийной дороге, Абито включил фары. Дорога мягко покачивалась впереди. Звёздный свет падал на полусельский пейзаж. За рулём детектив ощущал глубокое умиротворение. Чувство было таким непривычным, таким чуждым, что он едва ощущал себя собой — и это вовсе не было плохо.
— Ты не знаешь, что такое мука. Это не упражнение для воображения. Я не прошу тебя гадать, каково это. Ты не знаешь. Мы разбираем страдание на мельчайшие части, на атомы, на спектральные частицы. Затем полируем каждую. Мы взращиваем, растим, доводим до зрелости. Потом начинаем собирать. И то, что обретает форму, — это абсолютное страдание. Памятник боли, несчастью, отчаянию. Затем мы усиливаем и усложняем. Делаем это тысячу раз. Миллиард раз. Мы создаём живое, дышащее страдание, сложную и бесконечную крепость, посвящённую причинению боли. Когда мы принимаем души, мы уводим их туда, где они пребывают вечно, без малейшей передышки.
Хоаким что-то напевал себе под нос. Это не было началом истерической реакции. Он лениво собирал мелодию, какой-то попсовый мотивчик из далёкого прошлого, возможно, песню, которую они с Анжеликой слушали, когда были просто парнем и девушкой, а не мужем и женой.
Он плавно подвёл Pontiac к перекрёстку, замедлился, остановился. Заглушил двигатель и вышел с ключами в руке. Гу’уэйун выбрался с пассажирского сиденья. Воздух был прохладнее, чем в полночь. Хоаким заметил пару погасших свечей, валяющихся в зарослях.
— Я не знаю, как это работает, — сказал он, слыша приятную ровность своего голоса. Спокойствие и удовлетворение не покидали его. — Не знаю, заберёшь ли ты мою душу сейчас или подождёшь, пока я умру естественной смертью, а потом придёшь за ней.
Гу’уэйун двигался немного осторожнее. Должно быть, он получил раны в той схватке. Ошмётки его противника — демона, нарушившего кодекс и помогавшего Скульптору в его жалких преступлениях — виднелись, застряв между зубами.
— Слышал, что я сказал в машине? — спросил демон.
— Слышал.
Ночной холодок мягко обдувал. Хоаким больше не потел. Он чувствовал себя чистым, обновлённым. Он был готов к тому, что последует.
Или, может, нет…
— Это было позором. — Низкий демонический голос звучал осторожно. — Мой… напарник… Его нарушение было серьёзным. Оно могло привлечь внимание тех, кто выше в нашей иерархии. Или могло бы, если бы я не разобрался с этим сегодня. Ты помог. Я твой должник. Я не заберу твою душу. Оставь её, используй, делай что хочешь.
Глаза Абито заморгали — не быстро, не судорожно, но он не мог остановиться.
Гу’уэйун повернулся и, хромая, с ослабевшим хвостом, двинулся к тому месту, где ранее открылась щель. Она снова распахивалась, на этот раз без всяких магических усилий со стороны Абито.
У портала демон оглянулся, но не на Абито. Адское существо смотрело на машину, и на его отвратительном лице читалось явное восхищение.
Детектив Хоаким Абито бросил ключи Гу’уэйуну, предоставив демону разбираться, как утащить кобальтово-синий, идеальный GTO в ад.
Абито повернулся и зашагал по гравийной дороге к дому.