«Волосы» Кэтрин Птейсек

Главная проблема с волосами на теле — это то, что их чертовски много, думала Маргарет Делон в понедельник. К тому же, они всегда отрастают, как часто их ни состригай и ни сбривай.
На уход за телом Мэгги каждый день тратила по несколько часов. При этом она издавала звуки отвращения. Услышав ее, можно было подумать, что она ремонтирует машину. Причем старую развалюху. Вот только сама она не была старой. Не то чтобы очень. Ей уже вот-вот должно было перевалить за четвертый десяток, и из-за этого она ощущала себя настоящей старухой, даже несмотря на то, что большая часть ее окружения была значительно старше нее и, естественно, не воспринимала ее терзания всерьез.
Поэтому она изо всех сил пыталась выглядеть моложе сорока. Утром перед работой она делала зарядку, во время обеда гуляла вокруг парковки — если, конечно, не лил дождь, — а придя домой, она посвящала тренировке еще час. Она подсчитывала калории, следила за жирностью, употребляла молочные продукты, старалась избегать холестерина, исключила из рациона говядину, бекон и жареное, контролировала содержание нитратов и соли и, в результате, список того, что можно есть, оказался весьма коротким. Но это не имело значения, ведь еда только отнимала у нее драгоценное время, необходимое на борьбу с волосами.
Утром, перед тем как отправиться на работу, она встала напротив зеркала над умывальником и стала внимательно рассматривать свое лицо. Она отметила про себя, что за последний год у нее появились тонкие морщинки на лбу и в уголках глаз. Их было немного, слава богу, но они все-таки были. В ее силах было разве что наносить крем почаще и реже появляться на солнце, хотя она и так старалась его избегать. Ничто так не старит человека — будь то мужчина или женщина — как солнце. Ее мать всю жизнь избегала прямых солнечных лучей, и посмотрите на нее: в свои восемьдесят с гаком она тянет максимум на шестьдесят с небольшим.
Кожа у нее была проблемная: местами сухая, местами жирная, причем сухие участки могли стать жирными уже на следующий день. Она нанесла кое-где увлажняющий крем и, покрывая бежевым тональным кремом щеки, лоб и подбородок, молилась, чтобы с остальной кожей не произошло никаких непредвиденных изменений. Хорошо хоть, что она никогда не страдала от прыщей и не подвергалась нашествию веснушек.
Губы у нее вечно пересыхали, даже летом — у нее была нервная привычка их облизывать, и она никак от нее не могла избавиться, — поэтому, прежде чем нанести помаду, она покрыла губы специальным бальзамом. От помады те сохли еще сильнее, но ей хотелось, чтобы они были яркими, поэтому обычно она наносила два слоя. Мама всегда говорила: женщина без помады — все равно что голая.
Нос у нее был такой же, как всегда, — длинный и узкий. Если бы она доверяла пластическим хирургам, то укоротила бы его. Но нельзя сказать, что он доставлял ей так уж много хлопот.
А вот волосы… с ними нужно было что-то делать. Несколько лет назад она стала замечать тонкие темные волоски вокруг губ. Она всегда благодарила бога за то, что ей не приходилось мучиться с этими ужасными черными усиками, от которых страдают многие женщины, но в последнее время… ну, усиками это было сложно назвать, но все равно приятного мало.
Она состригла их маникюрными ножницами, а отдельные волоски над верхней губой выдернула пинцетом. Брови, когда-то густые, темные, превратились в аккуратные ниточки. Она внимательно всматривалась в кожу под бровями, чтобы не пропустить ни одного лишнего волоска.
Она каждый день брила подмышки и ноги. Над ногами приходилось потрудиться, потому что она всегда брила их от лодыжек до самого верха бедер.
А в последнее время ее начинали беспокоить и волосы на лобке. Она пыталась заставить себя не думать об этом, но это было невозможно. Чем больше она пыталась о них не думать, тем хуже у нее это получалось. Из-под резинок трусиков то и дело выглядывали одинокие волоски, и она находила это, как бы это сказать… неряшливым. Она состригла их и успокоилась, хотя и чувствовала неприятное покалывание, а затем оделась, отвела ребенка в детский сад, а сама отправилась на работу.
В полдень ей позвонил Дональд. Его машина снова сломалась, он отбуксировал ее в гараж, а механик не знает, как быстро ему удастся ее починить, но, скорее всего, не раньше следующей недели; поэтому она должна вечером заехать за ним на работу.
Во время разговора она постукивала карандашом по столу; опустив глаза на свои пальцы, она увидела на них едва заметные волоски.
Она слегка нахмурилась, положила карандаш, повесила трубку, взяла сумочку и направилась в женскую уборную, плотно прикрыв за собой дверь. В сумочке она держала косметичку, подаренную Дональдом на Рождество, а в ней была запасная пара маленьких маникюрных ножниц. К счастью, прямо над ее кабинкой на потолке была лампа, и она могла отчетливо разглядеть волоски. Они были золотисто-коричневого цвета и становились заметны только если пристально вглядываться. Но они там были. И этого было достаточно.
Она осторожно срезала их один за другим, пока не остался лишь тонкий пушок. Она провела по ним пальцем. Чувствовалась щетина. С этим нужно было разобраться. Вечером.
Вернувшись на рабочее место, она взглянула на часы и с удивлением отметила, что провела в уборной тридцать две минуты. Дольше, чем думала.
Остаток дня она просматривала директивы, перекладывала документы с одного конца стола на другой. Как бы она ни старалась, ей казалось, что они никогда не закончатся. Не успевала она разобраться со старыми бумагами, как к ней на стол попадали все новые и новые приказы, регламенты, служебные записки, и ей казалось, что она никогда уже не увидит деревянную столешницу под этим все нарастающим слоем бумаги. Корзины для входящей и исходящей корреспонденции были переполнены, как и ведро для мусора. Нельзя сказать, что она не справлялась со своей работой; она справлялась, просто недостаточно быстро, и так во всем: как бы хорошо она что-то ни делала, она никогда не делала это достаточно хорошо.
В какой-то момент она осознала, что у нее чешется в промежности, и подумала, что, должно быть, в трусики попало несколько срезанных волосков. Она разберется с этим позже. Пусть в работе и в личной жизни все плохо, но по крайней мере с волосами совладать ей под силу.
На полпути домой она вспомнила о просьбе Дональда, простонала и развернулась в сторону его офиса. Когда она подъехала, он стоял у входа и был, судя по внешнему виду, крайне возмущен. Хотя он всегда так выглядел, подумалось ей; будто бы она всегда все делала не так, как нужно. Он не говорил этого вслух, но все было понятно и без слов.
— Прости, — сказала она, как только он сел и захлопнул за собой дверь.
— Да уж, вовремя ты. Между прочим, я все это время стоял на самом солнцепеке.
Прежде чем съехать с обочины, она взглянула в зеркало заднего вида.
— А почему не подождал в холле? Там прохладнее.
— Вот еще. Будут подходить и дергать все кому не лень, будто я еще на работе. — Он несколько раз с глухим стуком ударил по своему портфелю, словно это могло все уладить.
Мэгги вздохнула. Подобные разговоры случались у них как минимум раз в неделю. Машина Дональда постоянно ломалась. Они пока не могли позволить себе купить новую, поэтому приходилось обходиться тем, что было. А ведь он хотел поменяться машинами, себе взять ее машину, а ей отдать свою. Она рассмеялась. Он уставился на нее.
По дороге в детский сад они почти не разговаривали. Дональд отправился забрать малышку, а она осталась ждать в машине и задумалась: как давно он начал лысеть? На затылке у него виднелась проплешина. Но ему лучше об этом не говорить. Он слишком трепетно относится к своей внешности. Такое известие точно выведет его из себя.
Несколько минут спустя он вернулся с малышкой, которая сразу же начала рассказывать, как прошел ее день. Диди было три года, даже почти четыре, но, будь ей хоть тридцать три, для Мэгги она всегда останется малышкой. Они с Дональдом жили в браке уже тринадцать лет, и Диди была долгожданным ребенком. Видит бог, они очень хотели ребенка, но много лет ничего не получалось.
Она улыбнулась Диди, та улыбнулась в ответ, и на щеках у нее появились очаровательные ямочки; Дональд усадил ее на заднее сиденье и пристегнул ремнем безопасности. Мэгги снова ощутила зуд в промежности и заерзала.
— Что еще? — спросил он, садясь на пассажирское сиденье. Тон его голоса был не вопросительный, а скорее требовательный.
— Ничего, — ответила она с улыбкой.
— Тогда чего ты вертишься?
— Просто почесалась.
— Боже, надеюсь, у тебя не «эти дни». Такое впечатление, что они у тебя никогда не прекращаются.
Дональд, как и большинство других мужчин, не разбирался в женских циклах и не хотел разбираться, подумала она. Для него это было просто очередное досадное неудобство, особенно когда он был «в настроении», а у нее как раз был первый день и все такое.
Диди болтала, не умолкая, о том, что им давали на полдник и в какую новую игру они играли. Иногда Мэгги спрашивала ее о чем-нибудь; Дональд слушал молча.
Вернувшись домой, Мэгги переоделась в джинсы и футболку, а Диди — в пижамку. Она начала варить ужин, и, пока еда стояла на плите, сделала упражнения, а когда все было готово, они сели за стол и включили телевизор.
Во время ужина она протянула руку и сжала ладонь Дональда. Это был их секретный невербальный знак, что она готова к постели. Легонько толкнула его локтем пару раз, подмигнула. Дональд рыгнул. Это не смутило Мэгги, он часто так делал. В вопросах секса Дональд был не очень приветлив, но обычно ей удавалось затащить его в постель. А потом он уже был не против. Годами она стеснялась взять инициативу в свои руки, но в конце концов решила, что в этом нет ничего плохого. Боже, не ждать же вечно, когда он сделает первый шаг.
Когда телешоу закончилось, она искупала Диди и расчесала ее длинные светлые волосы.
Красивые волосы, думала она, пропуская пряди сквозь пальцы. Когда-то и у нее были такие, по-детски мягкие и блестящие. Невинные волосы; волосы, которые никогда не подвергались таким пыткам, как начесы, лакировка, бигуди и перманентная завивка. Такие новые, свежие, сладко пахнущие.
— Ай, мамочка, больно! — захныкала Диди.
— Прости.
Когда-то и она носила длинные волосы, очень длинные, до пояса. Мама говорила, что с ними она выглядит как ведьма. Дамы, как утверждала мама, не носят длинных волос. И, разумеется, дамам в возрасте сорока лет неприлично ходить с длинными волосами. Мама повторяла это не раз. А Мэгги назло матери носила волосы до плеч. Каждый раз, видя это, мама неодобрительно цокала. Сама она носила неестественные короткие кудри и, насколько помнила Мэгги, никогда не меняла прическу.
Мэгги уложила дочь в постель, а сама пошла в гостевую ванную — подальше от спальни, потому что Дональд всегда ворчал, если она занимала ванную дольше трех минут, — и заперла дверь.
Этим вечером она постаралась закончить со всеми процедурами поскорее, чтобы успеть пообниматься перед сном. Когда она, наконец, вернулась в спальню, оказалось, что Дональд уснул прямо с пультом от телевизора в руке. Она вздохнула, почему-то с облегчением, затем взяла пульт, выключила телевизор, а потом и свет.
Уже через несколько минут она спала.

Во вторник она опоздала на работу, потому что пришлось сначала везти ребенка в детский сад, а потом мужа на работу, и вдобавок ко всему на автостраде случилась пробка из-за аварии. Начальник сказал, что все понимает, но Мэгги знала, что это не так: он человек одинокий, и как, скажите на милость, он может понять ее степень ответственности; к тому же он постоянно обращал на нее внимание, и она не понимала, почему; а в довершение всего, через пару месяцев их компанию ждала реорганизация, и Мэгги уже не первый раз ломала голову: найдется ли ей место в новом коллективе, учитывая ее опоздания и больничные из-за Диди.
Весь день ее мучил зуд в промежности, из-за этого она то и дело шла в уборную и чесалась, чесалась, ощущая под пальцами жесткие сбритые волоски. Это было непривычно. Она выдернула несколько волосков, морщась от боли. Больше она ничего не могла сделать.
Вернувшись за стол, она заметила, что даже тыльную часть кистей ее рук покрывает пушок. Она положила руки на стол ладонями вниз и стала читать отчет, чтобы отвлечься от волос.
По пути домой Дональд ныл о своей работе. Его отчитал начальник; одна из коллег обвинила его, будто он донес на нее руководству; на следующей неделе обещают прислать нового проверяющего, который, по слухам, ко всему придирается.
У малышки тоже выдался денек не из легких, и она шмыгала носом.
Мэгги не стала рассказывать, как прошел ее день — все равно Дональду это нисколько не интересно. Сколько раз она ни пыталась рассказывать о проблемах в офисе, он всегда перебивал ее и говорил, что не у нее одной проблемы, у него они тоже есть. Хотя она никогда не говорила, будто проблемы у нее одной.
Лобок Мэгги невыносимо чесался.
— Да что с тобой? Опять ерзаешь? Тебе туда жук заполз или что? — спросил Дональд.
— Нет, — ответила она и попыталась соблазнительно улыбнуться. — Просто из-за кое-кого у меня там зудит.
Он отвернулся и уставился в окно.
— Ага, Мэг, это именно то, что мне сейчас нужно. Мало того, что меня затрахали на работе, так теперь еще и дома хотят затрахать.
Ей хотелось вдавить педаль тормоза в пол, а затем сказать, чтобы он выметался на все четыре стороны, но она сдержалась: малышка сидит на заднем сиденье, плачет, хочет домой. Поэтому она лишь сжала губы и свернула к дому.
Когда они вошли в дом, она сказала ему, чтобы он приготовил ужин, пока она занимается дочкой.
— У меня был тяжелый день! — возмутился он.
— У меня тоже.
С этими словами она вышла из комнаты и стала переодевать Диди, чтобы после ужина сразу отправить ее в постель.
Вернувшись в гостиную, она увидела, что никакого ужина нет, а Дональд куда-то уехал на ее машине. Она терпеть не могла, когда он так делал. Ей не нравилось, когда он уходил, ничего не сказав. А что, если произойдет несчастный случай? Она подумала, что, если что-то такое и случится, то с ней свяжется полиция — и закрыла глаза, стараясь не думать о плохом.
Затем приготовила макароны с сыром, они с Диди посмотрели Диснея, и она прочитала ей сказку; на часах уже перевалило за десять, а Дональда по-прежнему не было дома. Она подоткнула Диди одеяло, поцеловала ее, а затем пошла в гостиную, села на диван и стала ждать.
К одиннадцати он так и не вернулся, и она пошла в ванную. Раздевшись догола, встала перед зеркалом в полный рост. Намочила мыло, покрыла мыльной пеной весь лобок, затем взяла станок и принялась за бритье. Лобковые волосы ложились на пол темными завитками. Она осторожно собрала их, завернула в бумажную салфетку, а салфетку бросила в мусорное ведро, прикрыв сверху пустой коробкой из-под «Клинекса».
Теперь бугорок между ног стал гладким. Она провела пальцами по непривычно гладкой коже, и еле сдержалась, чтобы не захихикать. Почти как у маленькой девочки. Она выдавила на пальцы немного крема с экстрактом алоэ и аккуратно нанесла на выбритую кожу; ей не хотелось к утру получить раздражение от бритья.
Она села на крышку унитаза и принялась сбривать волосы с больших пальцев ног. Их было немного и только на пальцах, а не на верхней части стоп, как у некоторых ее подруг, но все же. Без них было намного красивее… намного аккуратнее.
Она в очередной раз побрила подмышки и ноги, а когда посмотрела на наручные часы, лежащие на краю умывальника, оказалось, что прошло целых два часа.
Она нанесла на кожу приятно прохладный смягчающий крем.
Затем осмотрела пробор и виски, зная, что там должны быть седые волоски. Постаралась выдернуть их все до единого. Она знала, что однажды их станет слишком много, и она не сможет просто взять и вырвать их все, и тогда ей придется прибегнуть к помощи краски.
Она вспомнила, что во времена Елизаветы среди женщин процветала мода на высокий лоб, и девушки выщипывали волоски на несколько дюймов вдоль линии роста волос, чтобы добиться этого странного эффекта. Ей стало интересно, каково это, и она прикоснулась к волосам на этом месте.
«Совсем немножко», — сказала она своему обеспокоенному отражению и вырвала ровно дюжину волосков. Кожа слегка порозовела, но она знала, что через пару минут это пройдет.
Не так уж плохо. Может быть, завтра она попробует снова.
Она прибралась в ванной и надела ночную рубашку, после чего отправилась в спальню.
Дональд лежал в постели, повернувшись спиной к ней. Она скользнула под одеяло.
— Не хочешь поговорить? — спросила она.
— О чем? — пробормотал он.
— О нашей ссоре.
— Мы не ссорились.
— Ну, о нашем споре.
— Я просто решил прокатиться, ясно? Давай не будем об этом.
— Где ты был, Дональд? — в комнате было темно, она лежала на спине и смотрела, как по потолку движутся пятна света — отраженный от окон свет фар проезжающих машин.
— Я просто поехал развеяться. Все в порядке.
— Нет, не в порядке. Я волновалась. Я не знала, куда ты уехал. А что, если бы случилось что-то плохое? С малышкой? — к ее горлу подступили слезы, но она старалась не заплакать, только не сейчас. Ей хотелось попросить у него прощения, но она знала, что это неправильно. Она ни в чем не была виновата.
— Ничего плохого не случилось, понятно? Я вернулся, я в порядке, ты в порядке. Окей?
«Да, — подумала она, лежа в полной тишине в темной спальне. — Только есть одно “но”: мы не в порядке».

— Ты вроде как поменяла прическу, Мэгги? — спросил Райан, ее начальник, в понедельник. — Отлично выглядишь. Нет, я не в том смысле, что раньше ты выглядела хуже… — поспешно добавил он.
Она сдержала улыбку. Да, она действительно кое-что сделала с волосами; но вряд ли он мог заметить, что она выщипала волоски вдоль линии роста волос.
— Нет, Райан, все как всегда, — она нервно хихикнула, и ей показалось, что прозвучало слишком несерьезно. «Отлично, это уж точно произведет на него впечатление», — сказала она про себя с сарказмом.
— Мне нравится.
Он склонился над ее столом и смотрел на нее.
Она заерзала на стуле. Он заставлял ее нервничать. Как человек он ей нравился, но все же он был ее начальником, а не другом. Ей хотелось, чтобы он ушел и не мешал работать. Он был лет на пять младше нее; голубоглазый блондин, загорелый. Иногда она начинала задумываться о его загаре, о том, как далеко он идет. Интересно, у него на теле есть белые полоски? Она старалась не думать об этом. Господи боже, это же ее начальник! И, что еще хуже, — мужчина.
— Ну ладно, пора за работу. Когда отчет Андерсена будет готов, занеси его мне, хорошо? — он улыбнулся, помахал ей рукой и вышел в холл.
Отчет Андерсена. Несколько секунд она не могла сообразить, что это. Ах, да, насчет доверенности. И где он? Она поискала среди бумаг, но ничего не нашла. Но он должен быть здесь. Она никогда ничего не выбрасывала. Но где? Она проверила все папки в ящиках, и, наконец, нашла его в нижнем ящике стола. Значит, она действительно зарегистрировала его и забыла. Может быть, она стареет и из-за этого теряет навыки? Нет, вряд ли, уверяла она сама себя. Просто произошла ошибка.
Стареет. Она вздрогнула, а затем стала изучать документ Андерсена. На первый взгляд казалось, что все в порядке, но нужно было еще кое-что уточнить.
Она подняла трубку и сделала звонок.
После обеда она занесла документ Райану. В момент передачи папки их руки соприкоснулись. Он улыбнулся. Она сглотнула.
— Отлично. Я посмотрю и сообщу тебе.
— Хорошо.
Она вернулась за свой стол и долго сидела, не видя ничего вокруг.
В тот день Дональд взял ее машину, поэтому вечером он заехал за ней, и они поехали домой. Почти всю дорогу они молчали. О прошлой ночи не было сказано ни слова.
Она снова приготовила ужин, и Дональд принялся ворчать. Обычно он не особенно любил пробовать что-то новое, но теперь вдруг начал жаловаться, что ему надоело есть все время одно и то же. «Все у тебя не слава богу», — с горечью подумала она и почесала лоб.
После ужина он включил телевизор на полную громкость, а Диди помогла убрать со стола. На самом деле Диди больше мешала, чем помогала, но Мэгги никогда не критиковала ее, когда она пыталась помочь. Детей необходимо поощрять. Ее родители никогда этого не делали. Пусть хоть Диди научится делать все самостоятельно, научится быть независимой… особенно от мужчин.
Когда она вернулась в гостиную, Дональд говорил по телефону, но, едва увидев ее, поспешно положил трубку.
— С кем разговаривал, милый? — спросила она, плюхнувшись на диван рядом с ним.
— Ошиблись номером, — небрежно ответил он, листая каналы.
— Да ну? — Телефон на кухне не звонил. Значит, звонок был исходящим. И Дональд быстро свернул разговор, как только она вошла в комнату. Не хотелось подозревать худшее, но…
— Кто она, Дональд?
— Что? — он внимательно смотрел прогноз погоды.
— Женщина, которой ты звонил.
— Я не звонил никаким женщинам. Я же сказал, просто ошиблись номером.
— Свинья, — сказала она и встала.
Она вошла в ванную, закрыла за собой дверь и посмотрела в зеркало. Вид у нее был усталый. Она прикоснулась пальцами к темным кругам под глазами. Мешкам — так сказал бы Дональд.
Сняв с себя всю одежду, она вспомнила, что не делала сегодня упражнений. Было уже слишком поздно. Завтра.
Глядя в зеркало, она впервые заметила тончайшие волоски вокруг сосков. Ну а здесь-то, подумала, она, зачем волосы? Она взяла пинцет и быстро выщипала волоски. Не так уж больно, просто легкое покалывание.
Она была вся покрыта волосами; волосатая горилла, подумала она и содрогнулась. Да уж, очень сексуально. Неудивительно, что Дональд ее не хочет.
Она побрила ноги и подмышки, заметила, что над верхней губой снова появились волоски; после этого она стала искать седые волосы на голове. Она не знала, почему продолжала это делать, ведь это ее только расстраивало. Каждый день их становилось все больше, но, если она просто продолжит вырывать их, все будет в порядке. Лобок стал колючим, и она поработала и над ним тоже. При помощи пинцета. Было немного больно.
Но боль от выщипывания волос уже не казалась такой сильной, как в тот раз, когда она впервые попробовала выщипать брови — ей тогда было одиннадцать.
Она выдернула еще несколько волосков в районе промежности и смазала раздраженные места кремом.
Затем принялась за волосы на лбу, на этот раз выщипала чуть больше, чем раньше. Но не так уж много, подумала она. Не так уж много, чтобы это было заметно. Интересно, а что заметил Райан?
Она пожала плечами, выключила свет и легла в постель; из спальни было слышно, как работал телевизор в гостиной, где сидел Дональд.

В четверг утром ей позвонили и сказали, что ее отца увезли на скорой в больницу. Она сказала Дональду, что сегодня они с малышкой сами по себе, а она возьмет машину.
— Ну и как я попаду на работу? — спросил он.
— Попроси друзей подбросить, — предложила она, затем поцеловала Диди, схватила сумочку и выбежала на улицу.
— Нет, я сам тебя отвезу, — сказал он и довез ее до больницы.
Мама сидела в приемном покое, она была в полном смятении.
— Что говорят, мам?
— Кто говорит, Маргарет? — ее мать считала, что сокращать имена — это крайне вульгарно и в особенности не пристало юным леди. Мэгги подумала: когда до мамы, наконец, дойдет, что она уже давно не «юная леди».
— Врачи, мам, врачи.
— Не кричите на меня, юная леди.
— Я не кричу, мам.
— Еще как кричишь.
— Так что сказали врачи?
— Не знаю. Они мне ничего не говорят.
Мэгги кивнула. Значит, мама просто сидела здесь и ждала, когда приедет Мэгги и все уладит. Она делала так всегда, сколько Мэгги себя помнила. Всегда предоставляла папе или Мэгги улаживать все дела. В конце концов, дамам не пристало марать руки.
Мэгги искоса посмотрела на мать. Еще и семи утра нет, а она уже разодета так, словно собралась в оперный театр. Мэгги подумала: она что, сидела и аккуратно наносила макияж, пока ее мужа везли на скорой?
Она зашла к дежурной медсестре и спросила об отце. Женщина сказала, что он под присмотром врачей. Чуть позже она попыталась поговорить с доктором, но тому было некогда: на шоссе неподалеку произошла авария, и всех пострадавших везли в эту больницу.
Прошло почти два часа, и лишь тогда Мэгги узнала, что у отца случился сердечный приступ. Его перевели в отделение кардиологии, и позже они смогут его увидеть. Но прогнозы были неутешительные.
Услышав это, мать разрыдалась и принялась вытирать слезы надушенным сиреневым платочком.
В глубине души Мэгги почувствовала облегчение, но тут же постыдилась своей реакции. В конце концов, речь шла о ее родном отце. Но именно потому, что он был ее родным отцом, она не хотела, чтобы он хоть как-то присутствовал в ее жизни. Но все же… она подумала, что все-таки его любит. И она на самом деле его любила. Разве нет?
— Это все ты виновата, что он заболел, что он у-у-у…
Мама не могла выговорить это слово. На секунду Мэгги охватила ярость, и она чуть не выкрикнула: умирает, умирает, умирает, вот что с ним происходит, мама, — он умирает! Но вместо этого она тихо сидела и пощипывала волоски на фалангах пальцев.
— Ты нас не навещала, отец беспокоился, вот его сердце и не выдержало такой ноши, а еще он очень скучал по Дейрдре. Нельзя лишать дедушку возможности видеться с единственной внучкой.
— Никто его и не лишал, мама. Мы приезжали к вам каждую неделю. Чаще я не могу, у меня работа, ты же знаешь.
— Работа. — Она проговорила это слово так, будто оно было неприличным. — Она для тебя важнее здоровья родного отца?
Мэгги прикусила губу. Да, хотелось выкрикнуть ей, но она не могла. Когда-то она читала, что мнение женщины о мужчинах формируется на основе взаимоотношений между отцом и дочерью; с ранних лет она понимала, что обречена. Она боялась отца, боялась Дональда, боялась всех мужчин. Будучи беременной, она молилась, чтобы у нее родилась дочь; она верила, что ее молитвы были услышаны.
— Маргарет, ты меня не слушаешь. — По лицу матери текли слезы, оставляя блестящие дорожки на напудренных щеках.
Она нашла телефон и позвонила в офис Донадьда.
— Я подумала, что ты должен знать про папу, — сказала она, когда Дональд взял трубку. — У него случился тяжелый сердечный приступ. Все плохо, врачи говорят, он может умереть в любую минуту, но…
— Слушай, Мэг, мне правда сейчас некогда. Я опаздываю на совещание. Передавай привет матери и скажи отцу, что мысленно я с ним. — Короткие гудки.
— Передам, если он выживет, — медленно проговорила она и повесила трубку. Она оглядела холл: девушки в розовом за стойкой приемной, аккуратные стопки журналов, мужчина, постукивающий пальцами по колену в ожидании.
В такие минуты она жалела, что не курит. И не пьет. А лучше бы все сразу.
Она спросила у девушек в розовом, где находится туалет, отправилась туда, встала перед зеркалом, достала маникюрные ножницы и в тусклом свете уборной принялась стричь волосы. Отрезая прядь за прядью, она вспоминала, как по четвергам вечером, когда мать уходила в свой дамский клуб, отец возил ее в кафе, как они ели мороженое, как возвращались домой, как он заходил к ней в комнату, пока мама не вернулась, — наверное, теперь он умрет, и она навсегда избавится от него, но будет скучать… она плакала, резала и плакала. Она срезала еще пару дюймов, а затем стала подравнивать длину, процесс долгий и кропотливый. Волоски падали ей за воротник и вызывали зуд, но ей было все равно.
«Ну вот, — подумала она, закончив. — Так намного лучше».
Она вернулась к матери, которая по-прежнему всхлипывала в уже насквозь промокший платок, дождалась доктора, который сказал им, что можно подняться в палату; кожа под блузкой зудела, лобок зудел, зудела тыльная сторона рук.

Она появилась на работе только после обеда, и Райан спросил, как дела у ее отца.
— Так себе. Вечером я хочу снова его проведать.
— У моего отца тоже был сердечный приступ лет десять назад; штука не из легких. Если понадобится моя помощь — только скажи, хорошо?
Она кивнула, заметила, что вся дрожит, и поблагодарила его, а когда он ушел, уставилась на стопку бумаг на своем столе; она чувствовала себя загнанной в угол. Бумаг было очень много, намного больше, чем вчера, и она не знала, что с ними делать; в голове вертелись мысли об отце, о том, как близко к смерти он находится, и о том, какую заботу проявил Райан, и как Дональду на все это плевать. Зря она приехала на работу, но больше ей делать было нечего. Она не могла часами сидеть в больнице, как мама. Она не могла сидеть дома. Нужно было чем-то себя занять. По крайней мере, это она попыталась себе внушить.
Перебирая документы, она вспомнила, что этим утром снова не делала упражнений, как и прошлым вечером, и позапрошлым тоже. Она поняла, что начинает себя запускать. Определенно, так и есть. И это было плохо, очень плохо. Она почесала колючие волоски на фалангах пальцев и подумала: не видны ли под тональным кремом усики?
Чуть позже позвонил Дональд и сообщил, что не сможет заехать за ней; ей придется добираться домой самостоятельно.
— А как же Диди? — спросила она.
— Сама ее заберешь.
— И как, спрашивается, я это сделаю без машины?! — возмутилась она.
— Попроси друзей, — ответил он и положил трубку.
Она сидела, уставившись на свой стол сквозь пелену слез. Это ее добило. Прямо как в детстве, когда отец забыл забрать ее из музыкальной школы и она стояла, ждала его, пока не стемнело и не стало так холодно, что ей пришлось идти домой пешком. Она подумала, что придется вызвать такси. Она заглянула в кошелек. Шесть баксов. Этого не хватит, учитывая, что ей нужно сначала заехать в детский сад, а потом домой.
— Что-то случилось?
Райан.
— Муж не сможет сегодня за мной заехать. А мне нужно забрать дочку из детского сада.
— Да никаких проблем, Мэгги. Я подвезу тебя.
— Райан, я не хочу никого напрягать… — начала она.
— Напрягать? Так ты же меня ни о чем не просила. Я сам предложил.
Наверное, она могла бы поехать на автобусе, но не знала расписания, к тому же пришлось бы звонить в детский сад, предупреждать, что она задержится, и вообще, какого черта Дональд делает, что не сможет ее отвезти?
— Ну…
— Соглашайся. Наконец-то познакомлюсь с твоей дочкой. У меня такое ощущение, будто я уже с ней знаком, но все-таки хочется познакомиться по-настоящему.
— Ладно.
— Отлично. Выезжаем в пять тридцать, плюс-минус. Устроит?
Она кивнула. Они будут как раз вовремя, подумала она. И она вернулась к работе, не обращая внимания на зуд в промежности.
Они выехали на пару минут позднее намеченного времени, забрали Диди, и Райан настоял на том, чтобы заехать поужинать в кафе. Там Райан сказал, что Диди очень красивая, вся в маму, и при этих словах улыбнулся ей.
Мэгги попыталась улыбнуться в ответ, но мышцы лица словно застыли, а волоски на пальцах вдруг стали колючими. Она потерла руки, ощупала щетину и подумала: как он может считать ее красивой, если она волосата, как обезьяна? Постойте-ка, а разве не так ее однажды назвал папа? Маленькая обезьянка?
— Что с тобой? — спросил Райан. Он показывал Диди, как одним щелчком отправить пакетик с сахаром лететь через весь стол.
— Ничего.
Они выпили кофе, а Диди съела порцию ванильного мороженого, и они поехали домой.
— Хочешь, я отвезу тебя в больницу? Мне не трудно, — сказал он, когда увидел, что на подъездной дорожке нет машины.
— Спасибо, Райан, но мне надо уложить Диди. Я позвоню в больницу, спрошу, как там папа. Если бы что-то случилось, мама наверняка сообщила бы мне. — По крайней мере, Мэгги на это надеялась. И где, хотелось бы ей знать, Дональд? Уже почти половина восьмого. Выгуливает какую-нибудь секретутку с работы?
— Спасибо за все. Я это действительно очень ценю. Увидимся завтра. — Она взяла Диди в охапку, помахала Райану, который тут же помахал ей в ответ, и вошла в дом.
Искупав и уложив Диди, она пошла в гостиную и попыталась заставить себя сделать упражнения, но ей просто не хотелось; а еще она вспомнила, что забыла принять витамины. Нужно было встать и взять их, но этого тоже не хотелось. Она потерла пальцы, снова обратив внимание на эти чертовы колючки, и подумала: вот бы Дональд вернулся поскорее.
Было уже девять. Он не приехал и даже не позвонил.
А Райан сегодня был к ней очень добр. Проявил такое сочувствие. Наверное, он уволит ее на следующей неделе.
«Нет, — говорила она сама себе, — он этого не сделает. Он очень милый. И сочувствует мне».
Ему было что-то от нее нужно.
Так всегда бывает. Ничего в жизни не происходит просто так, мама всегда это повторяла.
Разве не так было со всеми мужчинами в ее жизни? Отец, Дональд, а теперь и Райан?
Она же видела, как он смотрел на Диди за ужином. Откусывал кусочек от своего гамбургера и тут же переводил взгляд на маленькую девочку, болтающую о щенке, которого принесла их воспитательница.
Ей не понравилось, как Райан смотрел на ее дочь, совсем не понравилось. Это напомнило ей о том, как ее собственный отец смотрел на нее, когда они ели мороженое вместе.
Она облизнула губы, пошла в ванную и прикрыла дверь, но не до конца. Чтобы услышать, если Диди позовет ее.
Она побрила ноги, подмышки, лобок, сбрила даже волоски на руках, которые раньше ее не тревожили. Несколько минут она разглядывала себя в зеркало, вздрагивая каждый раз, когда замечала волосы на теле. Подумала, что нынешняя длина волос на голове ее тоже не устраивает, взяла ножницы и срезала волосы, оставив длину до подбородка.
Лучше, намного лучше. Она выщипала брови и решила, что можно сделать их чуточку тоньше — нет, гораздо тоньше, а еще над верхней губой снова проглядывали волоски. Она расправилась и с ними.
Затем она обнаружила волоски на животе, вокруг пупка, и выщипала их тоже. Было щекотно, и она едва не рассмеялась.
Ощупав верхнюю часть рук, она нашла волосы и там, такие тонкие, что она никогда бы их не заметила, но теперь они причиняли ей дискомфорт, поэтому она взяла электробритву, включила ее и принялась брить руки.
Осмотрев свою прическу, она решила, что ее можно тоже усовершенствовать.
Она стала срезать волосы, прядь за прядью они падали на кафель ванной. Затем она снова включила бритву. Когда все было готово, провела ладонью по непривычно гладкой коже и подумала: как прекрасно.
Затем направилась в детскую, взяла малышку на руки и понесла ее в ванную. Диди потерла глазки и сонно спросила, что мама делает.
— Мы сделаем из тебя красавицу, чтобы папочка порадовался, когда придет домой, — сказала Мэгги.
Она включила электробритву, и длинные светлые пряди посыпались на пол; Диди заплакала, а Мэгги успокаивала ее: тише, юная леди. Волноваться больше было не о чем.