«Мама» Харрисон Филлипс

Я всегда буду помнить свой первый раз.
Я знаю, о чем вы думаете - вы думаете: Она имеет в виду первый раз, когда у нее был секс. Ну, на самом деле нет. Хотя я помню это довольно хорошо несмотря на то, что все событие было несколько забытым: мне тогда было всего 14 лет. Моему партнеру было 18. Если говорить об этом сейчас, то это звучит странно, как будто он был каким-то насильником. Я была еще совсем девочкой (у меня только-только начались первые месячные, если я правильно помню), а он был мужчиной. В наше время его бы сочли каким-то сексуальным хищником. Но все было совсем не так. Я любила его, а он любил меня. Мы были вместе всего несколько недель, когда это случилось. По правде говоря, это я спровоцировала его. Я была готова и хотела этого. Все было неуклюже и неловко, длилось чуть больше минуты. Он не предохранялся (не по своей вине - я его об этом не просила), поэтому мне пришлось пойти к врачу и попросить таблетку на утро. Я до сих пор помню свое смущение, когда и регистратор, и медсестра, с которой я разговаривала, смотрели на меня с некоторым отвращением, как будто я сделала что-то не так.
Вскоре после этого я начала принимать таблетки и не прекращала их принимать, пока не встретила Спенсера (это было, наверное, около 14 лет назад).
Но я вернусь к нему позже.
Нет, "первый раз", о котором я говорю, - это нечто совершенно иное и гораздо более тревожное.
Первый раз, о котором я говорю, - это случай, когда мне пришлось выносить из дома изуродованный труп.
Я нашла тело посреди пола моей кухни. Бедная девушка получила множество ножевых ранений, а ее горло было перерезано так глубоко, что я уверена, что могла видеть ее позвоночник глубоко в ране. Она лежала в луже собственной крови, которая растеклась в нескольких футах от ее туши и шла по рисунку, продиктованному затиркой между плитками.
Один из стульев из столовой был затащен на кухню - по крови, размазывая ее по полу, оставляя следы за ножками, - и поставлен рядом со стойкой для завтрака. Именно здесь я нашла своего сына - он стоял на стуле и намазывал маргарин на кусок хлеба. Он решил сделать бутерброд с сыром. Этому я научила его незадолго до этого - ему было всего 6 лет, поэтому ему не разрешалось пользоваться острыми ножами. Однако ему было разрешено самому намазывать масло на хлеб. Дело в том, что в этом случае он сам нарезал сыр и сделал это тем же ножом, которым убил няню.
Тоби улыбнулся мне, демонстрируя свои жемчужно-белые зубы (у него не хватало двух - одного сверху, другого снизу).
- Привет, мам, - сказал он самым ангельским голосом.
Кажется, я помню, что простояла там несколько часов. Я, конечно, не могла себя видеть, но я представляю, что цвет исчез с моего лица, и что моя челюсть была широко открыта. Я только что пришла со свидания - первого свидания, на котором я была с тех пор, как мы со Спенсером расстались. Это был хороший вечер. Парень - мужчина по имени Харви, которого я знала по работе, - был настоящим джентльменом. Он взял мое пальто, проводил меня до места, смеялся над моими шутками и, в целом, был просто хорошей компанией. Как истинный джентльмен, он, конечно же, заплатил за ужин. Мы поехали домой на такси, и он проводил меня до входной двери. Мы поцеловались, и я хотела пригласить его войти. Но, прежде чем я успела это сделать, он пожелал мне спокойной ночи, сказал, что с удовольствием повторил бы это в другой раз, а затем исчез в такси. Настоящий джентльмен. И слава Богу, что я не пригласила его войти.
Мое сердце бешено колотилось, голова раскалывалась. Я была пьяна, но алкоголь в организме призывал меня просто повернуться и убежать - с этим можно разобраться позже!
Конечно, я не могла разобраться с этим позже - я должна была разобраться с этим здесь и сейчас.
- Что случилось, мам? - спросил Тоби, кладя второй кусок хлеба на свой сэндвич.
Я едва могла произнести эти слова. Как будто воздух исчез из моих легких.
- Что... что... что... - заикалась я. - Что ты наделал?
- Хм? - сказал Тоби, взяв сэндвич и откусив кусочек.
Кровь с его пальцев испачкала белый хлеб, а еще больше крови сочилось по корке, где нож перенес ее на нарезанный сыр.
- Тоби! - закричал я, внезапный и странный гнев наполнил мое существо. - Какого черта ты наделал!
- Не ругайся, мам. Это нехорошо.
Я хотела отчитать его, как будто он только что сделал что-то непотребное, например, разбил одну из своих игрушек или нарочно уронил еду на пол. Но все было гораздо серьезнее. Отругав мальчика, я ничего не добьюсь. Мне нужно было хорошенько подумать.
- Мне очень жаль, - сказала я, полностью осознавая иронию извинения перед моим шестилетним психопатом. - Мамочка просто устала.
Я все еще называла себя "мамочкой", несмотря на то, что Тоби никогда не называл меня так - он всегда говорил только "мам".
Я должна была знать, что этот день наступит. Было много предупреждающих знаков. Я должна была знать, что с ним что-то не так, что с его мозгом что-то не в порядке.
Я хотела обвинить его отца - Спенсера. Мы познакомились через общих друзей, когда нам обоим было по 28 лет (я была старше его, но всего на месяц). Мы сразу же нашли общий язык. Казалось, что мы знаем друг друга много лет. Мы начали встречаться, а через 3 месяца съехались. Я узнала, что беременна в свой 30-й день рождения. К тому времени у меня было две пропущенные менструации, поэтому я купила в аптеке набор для домашнего тестирования. По какой-то причине - и я не уверена, что это была за причина - я решила приберечь тест для своего дня рождения. Казалось, что я сделаю себе самый замечательный подарок. Когда тест дал положительный результат, я была в экстазе. Спенсер договорился, что в тот вечер мы пойдем в довольно дорогой ресторан. Я решила сказать ему об этом там. То, что начиналось как самый замечательный день, вскоре превратилось в худший: когда я сообщила Спенсеру, как мне казалось, самую потрясающую новость, он выглядел не в восторге.
Он просто смотрел на меня - и я смотрела в ответ - в течение, казалось, почти часа. Даже когда официант начал подавать блюда на стол, глаза Спенсера не отрывались от моих. Когда он наконец заговорил, его голос был низким и гравийным. Он звучал сердито.
- Ты не можешь быть беременной, - сказал он. - Ты сказала мне, что принимаешь таблетки.
- Да, - ответила я. - Но, как ты прекрасно знаешь, они не работают в 100% случаев.
Спенсер посмотрел вниз на свою еду. Я видела, что он задумался. Когда его глаза вернулись к моим, он сказал:
- Тебе нужно сделать аборт.
Я почувствовала, как мое сердце разорвалось на две части. Я не могла поверить в слова, которые прозвучали из его уст. Мне казалось, что он любит меня. Я определенно любила его. А потом он сказал нечто еще более сокрушительное:
- Я ухожу от тебя.
Внезапная ярость заполнила каждый дюйм моего тела.
- Что? - я практически кричала на него через стол. Я не засекала время, но представляю, что все в ресторане наблюдали за нами. Точнее, наблюдали за мной. - Ты бросаешь меня? Прямо сейчас? Сразу после того, как я сказала тебе, что беременна? Это какая-то шутка?
- Нет. Это не шутка. Я не просил тебя беременеть. Просто между нами больше ничего не может быть.
- О чем ты, блядь, говоришь? - я чувствовала, как закипает моя кровь. - Я думала, мы были счастливы.
- Ты, возможно, да, но я - нет.
- Почему? Что изменилось? Ты больше не любишь меня?
Спенсер отошел в сторону. Было похоже, что ему скучно. Это еще больше разозлило меня.
- Нет, - сказал он. - Я больше не люблю тебя.
- Почему?
- Если хочешь знать, я встречаюсь с другой. Я люблю ее.
Внезапно гнев исчез. На его место пришло глубокое чувство печали. Я начала плакать, обильные слезы текли по моим щекам. И что самое ужасное, Спенсеру было все равно. Он сказал:
- Все кончено. Между нами все кончено. Я не хочу больше никогда тебя видеть. Что ты решишь делать с этим ребенком, решать тебе. Но я не хочу иметь с этим ничего общего.
А затем он встал и ушел, оставив меня - его рыдающую, расстроенную девушку - одну за столом, и все в комнате уставились на меня.
И это, действительно, был последний раз, когда я его видела. Он даже не вернулся за своей одеждой. Он просто оставил ee там, в нашем доме. Я чертовски хорошо провела время, сжигая ee. И как это делает его ответственным за то, что его ребенок - психопат? Я не уверена. Скорее всего, нет. Но мне становится немного легче, когда я вспоминаю, каким ублюдком был его отец. Иногда я представляю, что он был чистым злом. Возможно, он сам был психопатом, а я просто не зналa об этом. Иногда я даже представляю, что он был порождением самого Сатаны. Нелепо, я знаю. Но, возможно, быть прелюбодейным мудаком не так уж далеко от психопата-убийцы.
В любом случае - те предупреждающие знаки, которые я должна была заметить...
Тоби никогда не был способен держать домашних животных. Первый хомяк, которого я ему купила - кажется, ему тогда было 4 года - погиб, выпав из окна спальни Тоби. Oн утверждал, что это был несчастный случай, что он играл с хомячком - его звали Коко - на подоконнике, когда тот упал. Бедное существо наделало много беспорядка на террасе, его обмякшее тело, казалось, взорвалось, когда он упал на землю. Даже тогда я не верила, что это был несчастный случай. Я так и представляла, как Тоби держит хомячка на расстоянии вытянутой руки от окна и бросает его.
Бедняга Коко.
По глупости, несмотря на мою уверенность в том, что Тоби убил своего питомца, я пошла и купила ему другого.
Он назвал его Пушистиком. Я нашла Тоби расчленяющим Пушистика над кухонной раковиной меньше чем через неделю после того, как принесла его домой. Тоби настаивал, что нашел Пушистика мертвым в клетке, и что он расчленил его только как... Как он там сказал? Ах да... В качестве "научного эксперимента".
Я не поверила его рассказу. Тот факт, что на кухне все было в крови, говорил о том, что бедное животное боролось, отстаивая свою жизнь. Действительно, на одной из столешниц были даже маленькие кровавые отпечатки лап, где - по моему мнению - маленький хомячок вырвался на свободу, уже истекая кровью, и бросился бежать по поверхности. Тоби поймал его - обезглавленная голова Пушистика теперь лежала на одной стороне сливной доски, а все его маленькие отрезанные лапки лежали рядом с ней. Когда я нашла его, Тоби как раз вылавливал кишки из вскрытой грудной полости хомяка.
Бедный Пушистик.
После этого я никогда не покупала ему других животных. Я просто знала, что это он убил тех животных, но что я могла с этим поделать? Он был моим маленьким мальчиком, просто ребенком. Он не знал ничего лучшего. По крайней мере, так я думала в то время. Возможно, мне следовало отвести его к врачам. Они могли бы сделать ему психологический анализ. Возможно, они смогли бы его вылечить. Но я боялась, что они могут забрать его у меня. А что, если они обвинят меня? Что если они скажут, что это я во всем виновата? Нет. Мы бы просто забыли об этом. Если я больше не буду покупать ему домашних животных, он быстро забудет, какое удовольствие получал от их убийства.
Как я могла ошибиться?
Я стала находить в доме трупы мертвых кошек. Они всегда были ужасно изуродованы. Никогда не забуду ту, которую я нашла в гараже: у нее был отрезан хвост и все четыре лапы. Уши были отрезаны, а глаза выколоты. Из одной из пустых глазниц торчал длинный ржавый гвоздь. Кошка - Tабби, которую я узнала как одну из соседских, - лежала в луже собственной крови. Я хотела закричать, но зажала рот рукой. Я не хотела, чтобы Тоби знал, что я нашла ее, и что это вызвало у меня ужас. Я знала, что мне придется все убрать, поэтому я присела, чтобы поднять тушу. Когда я положила руку на тело, кошка подняла голову и жалобно мяукнула, напугав меня до полусмерти. Бедное существо начало корчиться в агонии, его лапы без подушечек прочерчивали дуги в крови, обрубок хвоста конвульсивно извивался, как будто размахивая хвостом, которого больше не было.
Я выбежала из гаража в слезах. Я убрала за ним позже, тем же вечером, когда кошка, к счастью, скончалась.
Я также помню, как вошла в дом и обнаружила ужасный, горький запах, витавший в воздухе. Я проследила за запахом до спальни Тоби. Открыв дверь, я быстро поняла, что это был за запах - горящие волосы.
Посреди пола стояла перевернутая стальная клетка - такая, в каких иногда доставляют хлеб в супермаркеты. Внутри клетки находился маленький котенок. Он горел, шипел и визжал, прыгал по клетке, ударяясь о металл. В конце концов, пламя угасло.
- Тоби, - сказал я, набравшись храбрости. - Что ты делаешь?
- Смотри, мам! - сказал Тоби, его голос был полон ликования. - Смотри, как киса танцует, когда я ее сжигаю!
Не знаю, где он нашел пропановую горелку - она точно не принадлежала мне, - но с щелчком и шипением, когда Тоби нажал на курок, пламя разгорелось. Затем она ткнула им между прутьями клетки, целясь прямо в котенка. Животное завопило, когда его шерсть начала полыхать. Затем, наконец, он загорелся и снова стал метаться по клетке, пытаясь погасить огонь.
Тоби смеялся.
В отвращении я понеслась через всю комнату.
- Тоби! Немедленно прекрати это! - я уже решила, что собираюсь ударить его.
Это было то, что ему было нужно. Это было то, что он заслужил.
Но когда я приблизилась к нему, он повернулся и направил на меня горящую горелку. Нет нужды говорить, что я остановилась на месте. Я была потрясена, внезапно испугавшись за свою жизнь.
Слова, сказанные Тоби, преследуют меня и по сей день:
- Ты хочешь танцевать, мам? Будешь ли ты танцевать, если я подожгу тебя?
Я выбежала из спальни и заперлась в ванной. Я просидела там не менее часа и все это время плакала. Я думала о том, что мне делать - что мне нужно делать. А потом я подумала о том, смогу ли я пройти через это или нет. Я решила, что не смогу. Это был еще один случай, когда я винила его отца - если бы он был рядом и подавал ему пример, возможно, ничего этого никогда бы не случилось. Или он мог бы его отлупить, образумить.
Все это произошло еще до того, как Тоби исполнилось пять лет. Я предполагала, что ситуация будет только обостряться, становиться все хуже и хуже, пока он наконец не убьет человека - возможно, даже меня. Но ситуация улучшилась. После того, как он сжег котенка - избавление от тела было худшим опытом в моей жизни - он, казалось, просто сдался. Как будто мучить и убивать мелких животных было его хобби, а теперь он хотел заняться чем-то другим. Больше не было ни мертвых животных, ни угроз насилия в мой адрес. Все вернулось на круги своя.
Примерно через год спокойной жизни я решила позволить себе немного человечности. Именно тогда я решила снова начать встречаться. Больше года Тоби не выходил из моего поля зрения, за исключением тех случаев, когда я была на работе, а он - в школе, где меня заверили, что не заметили никаких изменений в поведении Тоби (я, конечно, не стала подробно рассказывать о своих опасениях).
Харви пригласил меня на свидание. Я согласилась. Я наняла няню - ее звали Люси. Именно ее тело с перерезанным горлом я нашла на полу в кухне.
И это вернуло меня к тому, с чего я начала - к первому разу, когда я избавилась от человеческого тела.
Часть меня хотела закричать. Часть меня хотела бежать и вызвать полицию. Но я не сделала ни того, ни другого. Он был просто невинным мальчиком - казалось, он даже не понимал, что натворил. Поэтому я обняла его. Я взяла его на руки и отнесла в гостиную, где мы сели на пол - он на моих коленях, прижавшись к моей груди, - и я раскачивалась взад-вперед, целуя его лоб и напевая детские песенки.
Я решила избавиться от тела. Я не могла позволить им забрать его. Они бы не поняли его, не то что я. Ему нужна была любовь матери. Именно я была нужна ему, чтобы защищать его, лелеять его - а не кто-то другой.
В тот вечер я уложила Тоби в кровать и прочитала ему сказку. Его любимая - "Гензель и Гретель". Когда я читала ему эту сказку, в момент, когда Гретель толкает ведьму в печь, мои мысли вернулись к тому времени, когда я нашла Тоби, сжигающего бедного котенка. Я снова начала плакать. Как я могла быть такой глупой? Это была моя вина - я должна была все исправить.
Убедившись, что Тоби спит, я спустилась на кухню, где на кафеле все еще лежал труп Люси. Я знала, что в сарае есть инструменты - еще одна реликвия, оставленная Спенсером. Я проверила и нашла то, что искала - пилу. Я принялась за работу, разрезая тело на мелкие, удобные куски. Я отрезала руки, затем разрезала руку на две части по локоть. Затем я удалила то, что осталось у плеча. То же самое я проделала с ногами - я разрезала их на три части: у лодыжки, колена и бедра. Голова отделилась на удивление легко - Тоби уже сделал за меня большую часть тяжелой работы. А вот туловище вызвало у меня наибольшую дилемму. Оно было довольно большим, и я обнаружила, что оно все еще довольно тяжелое. Я не была уверена, стоит ли мне разрезать его на более мелкие части или нет. Я решила, что лучше всего будет выпотрошить его. Я вскрыла желудок, затем вытряхнула из него столько внутренностей, сколько смогла, и выбросила их в черный мусорный контейнер. Затем я смогла разрезать туловище на две части, прямо посередине.
Завернув каждую из частей в пластиковый пакет, я запихнула все это в большой чемодан, который нашла под кроватью (думаю, он тоже принадлежал Спенсеру). На следующий день я отнесла его на местную свалку и выбросила вместе с остальным мусором.
Полиция постучала в мою дверь через несколько дней, отследив последнее известное местонахождение Люси. Я заказала ее через онлайн-агентство, и, очевидно, они вели учет всех рабочих мест своих клиентов. Я сказала им, что Люси ушла через несколько минут после моего прихода домой - забрала свою зарплату и ушла. Казалось, они мне поверили. Они не думали о нечестной игре - они предположили, что она сбежала со своим парнем (который, как я потом узнала, был известным наркоторговцем). После этого они больше не приходили.
Я надеялась, желала, молилась, что на этом все закончится. Но я знала, что это не так. Как это может быть?
Тоби убил еще семь человек - о которых я знала - до своего тринадцатого дня рождения. От каждого из них мне пришлось избавиться.
Я могу вспомнить каждого из них. Я не буду сейчас вдаваться в подробности, поскольку это уже не кажется необходимым. Но, надо сказать, что каждое из убийств было ужаснее предыдущего. Все они были детьми - друзьями или одноклассниками Тоби, или местными детьми, живущими по соседству. Каждого из них я расчленила и выбросила на свалку. Я должна была это сделать. Видит Бог, я не хотела этого. Но я не могла допустить, чтобы моего сына заперли в какой-нибудь вонючей тюрьме или - что еще хуже - в психушке. Он почти наверняка сошел бы с ума, будучи заключенным в одном помещении на 24 часа в сутки. Я имею в виду, кто бы не сошел? Мой Тоби - мой драгоценный маленький мальчик - заслуживал большего.
Поэтому я сделала то, что сделала бы любая любящая мать, если бы ее ребенок совершил ошибку - я исправила ее.
Иногда я задавалась вопросом, осознает ли Тоби, что он делает. Однажды я вошла в его спальню - ему тогда было восемь или девять лет - и увидела, что он играет с какими-то фигурками на своей кровати. Он превратил свою подушку в крепость, и "хорошие" пытались проникнуть внутрь, чтобы поймать "плохих". Было приятно видеть, что он так мило играет со своими игрушками. К сожалению, все портил тот факт, что посреди пола лежало тело маленькой девочки с отрезанной головой, и кровь, вытекающая из ее тела, пачкала ковер. А Тоби, казалось, почти не обращал внимания на то, что она вообще там была. Я спросила его, кто это был, но он только пожал плечами. И по сей день я понятия не имею, кто была эта девочка и откуда Тоби ее взял. Но, как я теперь считала своим долгом, я расчленила ее труп и выбросила на свалку.
Я сказала, что Тоби убил еще семь человек до своего 13-летия - причина, по которой я упоминаю его день рождения, заключается в том, что после этого убийства прекратились. На самом деле, последнее тело, которое мне пришлось вынести из дома - тело еще одной маленькой девочки (бедняжке, вероятно, было всего три года), которую я обнаружила привязанной к столу в столовой, с отрезанной верхней частью головы и извлеченным мозгом - было примерно за месяц или два до его дня рождения. И это было все - больше никаких расчлененных девочек, от которых я могла бы избавиться.
Как будто после этого все вдруг вернулось на круги своя. Я говорю "вернулось в норму", как будто так и было. Все никогда не было нормальным, с тех пор, как появился Тоби. Но все стало казаться нормальным, таким, каким я его себе представляла. Тоби хорошо учился в школе, особенно ему хорошо давалась биология (что, как я думала, вероятно, было связано с его опытом разделывания человеческих тел - с некоторым нездоровым весельем, я должна признать). У него даже появилась подружка. Ее звали Энни. Она была симпатичной девочкой с длинными рыжими волосами. Я очень переживала, что у них с ней ничего не получится. Но все прошло хорошо - просто замечательно. Казалось, они действительно понравились друг другу. Было приятно видеть его счастливым.
Мне тоже было приятно быть счастливой. Было приятно не беспокоиться о том, что придя домой, я найду кровь по всему дому, а где-то спрятан зарезанный труп. В городе убивали бездомных, перерезали им горло, пока они спали. Но это мог быть и не Тоби - я действительно не знаю. Если это был он, я была просто счастлива - эгоистично, я знаю - что их не убивают в моем доме.
Так что, да - больше двух лет прошло без единого инцидента.
До сегодняшнего вечера.
Тоби расстался с Энни несколько дней назад. Вообще-то, я думаю, она его бросила. Я не знаю почему. Я пыталась поговорить с Тоби об этом, но он просто уклонился от темы.
И вот теперь я сижу здесь, на полу своей кухни, в луже крови, прислонившись спиной к холодильнику. Передо мной Эрик. Его горло перерезано глубоко, до самых позвонков, как и у Люси - няни - первой жертвы Тоби, почти десять лет назад.
Эрик - мой новый коллега. Или, по крайней мере, он был моим новым коллегой. Больше нет, я думаю. Мы... Мы были вместе уже больше года. Мы познакомились на работе. С Харви у нас ничего не вышло. Я не могла этого допустить. То, что мой сын стоял над трупом на моей кухне, несколько омрачило наше первое свидание. Но еще больше я не могла впустить кого-то нового в свою жизнь - нашу жизнь - не с Тоби, каким он был.
Но когда все улеглось и убийства прекратились, я решила, что наконец-то пришло время вернуться, так сказать, на коне. Харви уехал работать куда-то за границу (это было примерно через год после нашего первого свидания - видите, все равно ничего бы не вышло). На его место взяли другого человека. Он ушел через несколько лет. Эрик был его заменой.
Эрик был высоким и широкоплечим. Под его рубашкой практически виднелись мускулы. Его волосы уже поседели - он был на пять лет старше меня, - но он носил их уверенно. Именно это и привлекало меня в нем больше всего - уверенность практически сочилась из его пор. Но он не был высокомерным. Отнюдь. Он был просто хорошим, обычным парнем.
Мы встречались более девяти месяцев, прежде чем решили жить вместе. Я любила его - правда, любила - и он любил меня. Все было очень гармонично.
Все было замечательно. Они с Тоби ладили. Они играли в видеоигры и вместе смотрели футбол. Наконец-то, - подумала я. - Сильный мужской пример для подражания, на который он может равняться.
И вот, мы подошли к сегодняшнему вечеру.
Я вышла из дома около часа назад. Я только заскочила в супермаркет, чтобы купить кое-какие мелочи. Нам нужно было молоко, и я собиралась приготовить лазанью - и Тоби, и Эрик признались, что это их любимое блюдо. Я купила все необходимое и вернулась домой. Никаких проблем. Но как только я вошла в дверь, я поняла, что что-то случилось. Было слишком тихо.
- Эй? - позвала я.
Я не получила ответа. Я попыталась снова, но ответа все еще не было. Тогда я вошла на кухню, и мое сердце упало.
Теперь, когда я думаю об этом, Эрик, вероятно, был первым мужчиной, которого я когда-либо по-настоящему любила. Я думала, что любила Спенсера, но теперь мне приходится признать, что я была слишком молода, чтобы понять, что такое любовь. А любовь, которую я испытываю к Тоби, - это нечто совершенно иное. Я не уверена, что это вообще любовь. Конечно, любовь - это не то, над чем нужно так усердно работать?
Я тут же бросилась к лежащему Эрику, выкрикивая его имя, прекрасно зная, что он уже мертв. Когда моя нога попала в его кровь, я поскользнулась на скользкой плитке. Я потеряла равновесие и рухнула на пол, отскочив от одного из шкафов, содержимое которого (в нем были кружки и стаканы) громко звякнуло внутри. Я неловко приземлилась на колени. Боль пронзила мою правую ногу. Ничего страшного. Я протащила себя последний фут до того места, где лежал труп Эрика. Я не осознавала этого, но я плакала. Потоки слез текли по моему лицу. Я до сих пор чувствую эти слезы на своих щеках, хотя они уже высохли, и я больше не плачу.
Сначала я не заметила, но, как и Люси, Эрик тоже получил несколько ножевых ранений. Только когда моя рука опустилась на рукоятку ножа, который все еще был в его груди, я заметила это. Всхлипывая, чувствуя себя раздавленной, как будто весь мир навалился на меня, я вытащила нож из его груди. Он был там глубоко. Думаю, он пронзил его сердце.
- Привет, мам, - сказал Тоби откуда-то сзади меня. - Когда будет ужин? Я умираю с голоду!
Думаю, мое сердце тогда перестало биться. Я больше не была жива. Меня больше не было - все, что осталось, это пылающая ярость.
Я встала лицом к лицу с Тоби. Если бы я была кем-то другим, конечно, я бы ужаснулась. Но не я - передо мной стоял мой сын. Нет - это был не мой сын; это был монстр. И я не боялась его.
- Что ты наделал, мать твою! - закричала я, мой гнев закипал и выливался в нецензурную брань. - Ты маленький гребаный ублюдок! Почему? Почему?! Зачем ты это сделал?! Что он тебе сделал плохого?
- Мам? Что случилось? Ты чем-то расстроена?
- Расстроена? Ты что, блядь, серьезно?! Что ты за идиот?! Я знаю - ты тот, кто получает удовольствие от убийства беспомощных других.
- О чем ты говоришь?
- Почему ты такой монстр? Это я что-то сделала?
- Мам... Пожалуйста... Ты меня пугаешь.
Внезапно меня осенило - он действительно не знал, что он сделал. Он не осознавал ни своих действий, ни боли, которую причинил другим. Я не уверена, является ли это психопатией, или это что-то совершенно другое. Но он просто не видел человека, когда смотрел на кого-то другого - будь то кто-то из вас или я. Ему не хватало этой способности - возможно, самой основной из человеческих черт.
Возможно, он все-таки был монстром.
Кем бы он ни был, мне было его жаль. Я пересекла комнату и взяла его голову в руки. Он плакал - его голова лежала на моем плече, я поглаживал его по спине, пока он всхлипывал, делая глубокие, отрывистые вдохи.
А потом я вонзила нож ему в грудь. Я целилась ему в сердце.
Тоби задыхался, воздух застрял у него в горле. Я почувствовала, как напряглось его тело. Но он ничего не сказал. Как будто он знал, что это к лучшему, как больная собака, которую избавляют от страданий. Я подумала, не чувствует ли он злость - еще одну базовую человеческую эмоцию. Я подумала, не был ли он в замешательстве. Не думаю, что он видел, что я все еще держала нож, который вытащила из груди Эрика.
По правде говоря, мне было все равно.
Я почувствовала, как его колени подкосились под ним. Его тело навалилось на мое, прижимая меня к духовке. Я сползла по стеклу на пол, Тоби смотрел на меня сверху.
И вот, где вы меня сейчас видите - мой умирающий сын лежит на полу, его голова у меня на коленях. Кровь льется из раны на его груди. Я вытащила нож, вы видите, как я его вывернула. Лицо Тоби сжалось в клубок, боль, которую он испытывал, была очевидна.
Но мне было все равно. Он заслужил это.
И сейчас, когда я смотрю в глаза умирающего сына, он смотрит на меня.
- Я люблю тебя, мам, - говорит он.
Я думаю о том, как сильно я его ненавижу. Я думаю обо всем, что он сделал - обо всем, что он заставил меня сделать. Я думаю о Спенсере. Я думаю об Эрике. Я думаю, как могла бы измениться моя жизнь, если бы Тоби никогда не родился. Я думаю о своей жизни, какой бы она была, если бы я никогда не встретила Спенсера. Возможно, если бы я сначала встретила Эрика, я была бы счастлива сейчас. Возможно, у нас был бы нормальный ребенок.
- Я тоже люблю тебя, сынок, - говорю я ему.