«Не слушай» Харрисон Филлипс

Эван Харлоу взял бутылку с ледяной холодной водой и вылил ее на голову Джексона Грина, приведя его в сознание. Это было в какой-то степени приятно - увидеть шокированное выражение на его лице, когда он пришел в себя. Он никогда бы не ожидал, что окажется на стуле посреди большого промышленного склада с гофрированными стальными стенами и голым бетонным полом.
Да и с чего бы?
Эван отшвырнул пустую бутылку в сторону. Она ударилась о стену, и звук громким эхом разнесся по всему помещению.
Единственным источником света в помещении была пара флуоресцентных ламп. Они были яркими. Они отбрасывали резкие темные тени на лицо Джексона, когда он смотрел на Эвана, возвышавшегося над ним.
И тут Эван присел, оказавшись лицом к лицу с Джексоном. Ему нужно было посмотреть этому молодому человеку - ему было всего двадцать шесть лет - в глаза. Эван улыбнулся.
- Привет, - сказал он, его голос был монотонным. - Ты тут? Ты меня слышишь? Ты знаешь, кто я?
Джексон не мог ответить - Эван, конечно же, плотно завязал ему рот кляпом. Было бы глупо не сделать этого.
Но Джексон утвердительно кивнул. Конечно, он знал, кто он такой - Эвану не нужно было спрашивать. Джексон очень внимательно наблюдал за Эваном (и его семилетней подругой Фелисити) в течение - насколько Эван мог судить - последних нескольких месяцев.
- Хорошо. Тогда ты понимаешь, почему мы здесь, не так ли?
Джексон снова кивнул.
Эван выпрямился и глубоко вдохнул через нос. Он повернулся и посмотрел на различные принадлежности, которые он прихватил с собой. Среди них был небольшой деревянный ящик. Внутри ящика лежала веревка. Там же лежал нож.
И еще был его пистолет.
- Тогда я уверен, - продолжал Эван. - Ты понимаешь, что я собираюсь с тобой сделать, и насколько болезненно я намерен это сделать.
Джексон смотрел, широко раскрыв глаза, как олень, попавший в свет фар грузовика, который, почти наверняка, сотрет его из существования в кровавое месиво на дороге. Он пробормотал что-то неразборчивое сквозь кляп.
Эван фыркнул в ответ на смех.
- Даже не беспокойся. Ты серьезно думаешь, что я поведусь на твои уловки? - он почувствовал, как по его щеке скатилась слеза. Он не заметил, что его глаза снова наполнились слезами. Он вытер слезы тыльной стороной ладони.
Эван присел и взял нож из ящика. Медленно встав, он подошел к Джексону и повертел нож в руке.
- Знаешь что? Мне бы очень хотелось, чтобы мы могли поговорить. Я хотел бы задать тебе вопросы, не боясь, что ты будешь играть со мной в свои игры разума. Но я знаю, что это невозможно. Я знаю, что при первом же удобном случае ты запустишь мне в голову свои идеи.
Эван поднял нож. Свет голых труб резко отразился от нержавеющей стали. Он мог видеть собственное отражение в лезвии, не более чем безликий силуэт на фоне ярких флуоресцентных ламп позади него.
- Интересно, что бы ты хотел, чтобы я сделал? Перерезать себе горло? Или прикажешь мне выпотрошить себя?
Эван был отличным детективом, одним из лучших в полиции. Он мог собрать воедино, казалось бы, несвязанные улики так, как большинство других детективов никогда не могли. Постороннему наблюдателю часто казалось, что он сбивается с пути, следуя зацепкам, которых просто не существовало. Он потерял счет тому, сколько раз люди говорили ему отказаться от той или иной версии.
- Ты складываешь дважды два и получаешь пять - такую аналогию он слышал больше раз, чем хотел бы вспомнить. Но его настойчивость всегда окупалась. Он всегда получал своего человека.
За время службы в полиции он повидал многое. Почти каждый день недели проходил в погонях за серийными убийцами, насильниками и педофилами (или в их присутствии). Он встречал много больных людей. Но таких, как Джексон Грин, он еще не встречал.
Джексон Грин был больным человеком. Он был серийным убийцей, который получал удовольствие от убийства невинных людей. Почти все его жертвы были ему незнакомы - он убивал их просто ради собственного удовольствия. И их было много. Никто точно не знал, сколько их было, но Эван, просмотрев тысячи записей, охватывающих, по крайней мере, последние десять лет, оценил их число в более чем сотню. Но Джексон так и не был привлечен к ответственности, потому что никто никогда не знал, что преступление вообще было совершено. Большинство людей никогда не считали его жертв жертвами. В большинстве случаев его преступления вообще не считались преступлениями.
Но мысль о том, что на свободе находится серийный убийца, не просто пришла к Эвану сама собой. О нет. Никто даже не задумывался об этом, пока Джексон сам не позвонил в участок и не признался в своих преступлениях. И даже тогда большинство людей (в частности, Джо, упокой Господь его душу) считали его каким-то чудаком, ищущим внимания, - все убийства, в которых он признался, были признаны самоубийствами. Только когда Эван соединил все точки, люди начали понимать, что, возможно, в этих смертях было нечто большее, чем они предполагали.
Многие смерти были связаны с подозрительными обстоятельствами. Жертвы покончили с собой, в этом не было сомнений. Но почти во всех случаях для этого не было никаких причин. Подавляющее большинство его жертв были счастливыми, здоровыми людьми, со стабильной работой и стабильной жизнью, с мужьями, женами и детьми. И даже если они хотели покончить с собой, у них не было никаких причин делать это так, как они сделали. Большинство из них убивали себя на публике, в людных местах, переполненных людьми. И они всегда убивали себя ужасными, болезненными, кровавыми способами.
Проведенные в то время расследования показали, что способы, с помощью которых некоторые из этих людей покончили с собой, были бы невозможны для любого человека без посторонней помощи. Возьмем, к примеру, смерть Чарли Уэстона. Ему было тридцать четыре года. У него была хорошо оплачиваемая работа, он работал консультантом по ипотечному кредитованию. У него был хороший дом на окраине города. У него была красивая невеста - через несколько недель она должна была родить ему первенца. У него было очень мало причин для самоубийства. Однако два года назад, в теплый солнечный день, он вышел на заполненную людьми рыночную площадь и, призвав всех к вниманию, принялся обезглавливать себя циркулярной пилой, работающей от аккумулятора. Поначалу это звучало невероятно, но Эван сам видел записи камер видеонаблюдения. Чарли взял циркулярную пилу и рассек себе шею. Из раны обильно полилась кровь. При той скорости, с которой кровь вытекала из его тела, он должен был потерять сознание почти мгновенно. Но он этого не сделал. Он переложил пилу в другую руку и стал резать другую сторону шеи. Он резал взад и вперед, пока лезвие не перерубило позвоночник. Только когда его голова упала на пол, труп Чарли повалился на землю.
Это было причудливо. Это казалось невозможным. В конце концов, был сделан вывод, что Чарли, должно быть, находился под воздействием наркотиков, несмотря на то, что в токсикологическом заключении было указано обратное.
Такой же вывод был сделан, когда Сандра Бейкер-Скотт - жена Алистера Бейкер-Скотта, предпринимателя-миллиардера (он прославился как изобретатель нового типа газонокосилки) - вышла, совершенно голая, на переполненную площадку начальной школы их младшего сына и несколько раз ударилась головой о кирпичную стену здания. Учителя пытались остановить ее, но безуспешно. Она легко отмахивалась от них, продолжая биться головой о стену. Вскоре ее кожа разошлась и отслоилась, обнажив череп. Но она не останавливалась. Снова и снова, снова и снова она билась головой о кирпич, пока ее череп не раскололся и не разлетелся на куски, обнажив мозг. Ее сыну пришлось наблюдать за тем, как его мать разбила свою голову до неузнаваемости, после чего она упала замертво на асфальтированный пол детской площадки.
Опять же, все было связано с наркотиками.
Это не имело особого смысла для Эвана, тем более что токсикологические отчеты показывали, что это не так. Но в то время не было лучшего объяснения, поэтому он согласился с этим.
Но теперь он знал другое.
Эван снова склонился перед Джексоном. Он приложил кончик лезвия ножа к обнаженной коже его бедра и надавил, приложив достаточно силы, чтобы прорвать кожу и пустить кровь.
Джексон вздрогнул от боли.
- Я бы хотел... - сказал Эван, затем сделал паузу, задумавшись. - Я бы хотел, чтобы ты рассказал мне, как ты это сделал. Как тебе удалось убедить всех этих людей сделать с собой такие ужасные вещи? Как ты убедил Фелисити сделать то, что она сделала?
Эван не знал как, но Джексон мог просто сказать своим жертвам убить себя, и они это делали. Как бы он ни велел им это сделать, как бы больно и жестоко это ни было, они делали это. У них не было выбора в этом вопросе. Эван объяснил это сильной формой гипноза - что-то связанное с тем, как он говорил. И это было все, что требовалось - несколько слов, и они становились всего лишь его марионетками, которыми он мог распоряжаться по своему усмотрению.
И чаще всего он добивался того, что они убивали себя самыми ужасными и жестокими способами.
Джексон заставлял людей прыгать с крыш высотных зданий. Он заставлял их бросаться под встречные поезда. Он заставлял людей расчленять себя. Он заставлял их пожирать себя. Он заставлял людей топиться и поджигать себя.
Одна жертва - ее звали Кэти Арнольд - села на скамейку посреди оживленной автобусной станции и начала вырезать мясо из собственных бедер, поедая плоть, которую она сдирала. Ей удалось дойти до кости левой ноги и наполовину правой, прежде чем она истекла кровью.
Но Джексону явно надоело убивать людей и не получать за свою работу никакого вознаграждения. Серийные убийцы жаждут внимания, которое сопутствует тому, что они делают. Им нужно признание. Но Джексон не получал никакого внимания. Никто даже не знал, что есть убийца, о котором можно говорить. Именно тогда начались телефонные звонки. Он хотел поиграть с полицией в кошки-мышки, чтобы они попытались его поймать.
Первым с Джексоном поговорил не Эван - эта сомнительная честь досталась коллеге Эвана, человеку по имени Джозеф Стивенс. Джо (так он просил всех называть его) был отличным детективом. Он был добрым и веселым. Он любил свою жену, Софию, и их двоих детей. Но он также был немного жестким. Он не терпел дерьма от подонков, которых вылавливал на улицах. Эвану это в нем нравилось. Очень нравилось.
Джо поначалу отмахнулся от звонков Джексона, посчитав их проделками шутника. Но когда звонки продолжились и Джексон, который не пытался скрыть свою личность, начал высказывать более серьезные угрозы, Джо стал относиться к нему более серьезно. Когда Джексон сказал Джо, что собирается убить кого-то на премьере новой любительской постановки "Вестсайдской истории" (которая, так получилось, проходила в тот же вечер), Джо настаивал, что это чепуха. Несмотря на это, они с Эваном все равно решили пойти на спектакль. Они внимательно наблюдали за зрителями. Ни один человек не выглядел так, будто был готов превзойти самого себя. Но потом, во время финала, когда ансамбль исполнил довольно хорошую финальную песню, актриса, игравшая Марию, облила себя бензином и подожгла. Крики и вопли наполнили зрительный зал, когда бедная женщина неподвижно стояла на сцене, охваченная пламенем. Она все еще пела.
Каким бы невероятным это ни казалось, но, похоже, Джексон сыграл какую-то роль в самоубийствах всех этих людей. Джо по-прежнему настаивал на том, что это были наркотики. Он допускал, что Джексон как-то замешан, но он исходил из того, что Джексон накачивал своих жертв наркотиками, используя какой-то сильный галлюциноген, который позволял ему вкладывать эти мысли в их сознание.
Это было бы вполне правдоподобно, думал про себя Эван, если бы не эти токсикологические отчеты.
Звонки продолжались, Джексон просил и умолял детективов найти его, не дать ему причинить вред кому-то еще. Но самоубийства продолжались - все они были жестокими, кровавыми и странными.
Вскоре Джо умер.
Была пятница. Он взял выходной, так как это был день рождения Софии. Он решил побаловать ее шикарным ужином в шикарном итальянском ресторане. Они взяли с собой детей. По общему мнению, они получили огромное удовольствие от еды. Они выпили две бутылки вина. Дети попробовали гавайскую пиццу и с нетерпением ждали вкусного джелато на десерт. Но затем, когда они ожидали прибытия пудингов, которые они заказали за 30 минут до этого (очевидно, Джо был очень огорчен этим), Джо начал кашлять и хрипеть. Сначала София предположила, что он подавился большим глотком вина, который только что выпил, и что через секунду все будет в порядке. Но когда он продолжил кашлять, кровь начала сочиться с его губ, забрызгивая белую скатерть стола при каждом приступе кашля. Тогда София закричала, зовя на помощь. Два официанта подбежали, чтобы помочь, но один быстро исчез, чтобы вызвать скорую помощь. Когда второй попытался помочь, Джо оттолкнул мужчину, в результате чего тот потерял опору и опрокинул соседний стол. Дети кричали, потерявшись где-то в суматохе. Белая рубашка, в которую был одет Джо, начала краснеть; не от крови, вытекающей изо рта, а от плоти на груди, которая теперь плавилась, растворяемая серной кислотой, вытекающей изнутри. Вскоре рубашка тоже выгорела, обнажив пустоту из жидких органов и липкой крови, где должен был находиться торс Джо. В этот момент София потеряла сознание, а Джо был уже мертв.
Оказалось, что за некоторое время до этого Джо проглотил не менее тридцати презервативов, наполненных серной кислотой. Джексон заставил его сделать это. Должно быть, он сказал ему сделать это во время одного из их телефонных разговоров. Он должен был знать, что в какой-то момент времени один из этих презервативов порвется, что запустит цепную реакцию, в результате которой каждый из презервативов будет лопаться, вызывая выброс кислоты, растворяя Джо изнутри. Даже Джексон не смог бы предсказать идеальное время этого события, поскольку оно произошло в переполненном ресторане, на глазах у его близких.
С тех пор Эван работал не покладая рук. К ужасу Фелисити, он часто работал всю ночь и возвращался домой только после восхода солнца. Она умоляла его сделать перерыв, позвать кого-нибудь еще на помощь. Он был нужен ей дома. Она напоминала ему о том, что находится на шестом месяце беременности и что их ребенок появится раньше, чем они об этом узнают - она не хотела, чтобы негативная энергия, которую он приносил в их дом, находилась рядом с малышом.
- Не волнуйся, - заверил ее Эван. - Мы найдем его очень скоро. Я чувствую это.
Джексон как будто прислушивался. Возможно, он действительно слушал. Оказалось, что Джексон знал, где живет Эван, и все это время наблюдал за ним. Казалось, он был готов к финалу игры.
Однажды вечером Эван работал допоздна, когда зазвонил его мобильный телефон. Это была Фелисити. Он проверил время. Было 11:20. Обычно к этому времени Фелисити уже лежала в постели и крепко спала - она не любила ждать. Несколько обеспокоенный, Эван ответил на ее звонок.
- Привет, детка, - сказал он. - Ты в порядке?
- Угу, - ответила Фелисити. - Я в порядке.
Эван мог сказать, что она не в порядке. Но он не мог понять, что не так. Она была не похожа на себя.
- Уже поздно. Обычно ты не звонишь в такое время. Что происходит?
- Я думаю, что наш ребенок родится сегодня вечером.
- Что? - это потрясло Эвана. Было слишком рано; не может быть, чтобы у Фелисити начались роды. -Что ты имеешь в виду?
- Я думаю сегодня, мы познакомимся с нашим ребенком, - сказала Фелисити, а затем захихикала.
Она не говорила так, как будто у нее были схватки. Она не говорила как женщина на грани родов.
- Почему ты так говоришь? Еще слишком рано. Почему ты думаешь, что ребенок скоро родится?
- О, он не родится. Но твой друг здесь. Он собирается нам помочь.
- Какой друг? - и тут его осенило. Это было очевидно - Джексон был там. Он проложил себе путь в дом Эвана, а теперь околдовал Фелисити.
- Он сейчас там? - спросил Эван, молясь Богу, в которого он не верил, что ответ будет "нет".
- Ага, - ответила Фелисити. - Ты хочешь поговорить с ним? Он хочет поговорить с тобой.
- Да, детка. Передай ему трубку, хорошо?
На несколько мгновений линия замолчала. Затем раздался звук шарканья, когда Фелисити передала трубку Джексону.
- Привет, Эван! - сказал Джексон, его голос был наполнен чувством волнения. - Как дела? Что ты задумал? Ищешь меня? Уверен, что да.
Эван не ответил ни на один из его вопросов. - Слушай, ты, ублюдок. Если ты хоть пальцем ее тронешь, клянусь гребаным Богом, я тебя убью.
У Джексона хватило наглости рассмеяться.
- Нет, не убьешь.
Эван почувствовал, как внутри него поднимается глубокий гнев. Он больше не хотел арестовывать этого парня. Он не хотел, чтобы он предстал перед судом, чтобы он заплатил за свои преступления. Он просто хотел, чтобы он умер.
Джексон продолжал:
- И в любом случае, тебя должна волновать не эта дрянь. Ребенок в ее утробе находится в большей опасности.
- Какого хуя тебе от меня надо? - Эван теперь плакал - глубокими, изматывающими рыданиями, из-за которых ему было трудно выговаривать слова. - Ты хочешь, чтобы я перестал тебя преследовать? Я сделаю это. Я отзову собак. Ты победил.
Джексон снова рассмеялся.
- Я победил? - сказал он. - Мой друг, это не игра с победителями и проигравшими. На карту поставлены серьезные последствия. А теперь я предлагаю тебе поспешить домой - ты нужен своей шлюхе.
С этими словами Джексон положил трубку.
Эван смотрел на трубку дольше, чем мог себе представить. Это длилось не более нескольких секунд, хотя казалось, что прошли часы. Тем не менее, эти несколько секунд могли оказаться решающими - они могли означать разницу между жизнью и смертью. Он встал из-за стола и выбежал из кабинета, не снимая пиджака, который висел на спинке стула, несмотря на хлеставший снаружи дождь.
В обычный день Эвану потребовалось бы двадцать минут, чтобы добраться до дома. Он ехал быстро и добрался менее чем за пятнадцать.
Он ворвался через парадную дверь и сразу же позвал Фелисити.
- Здесь, дорогой, - раздался ее ответ из кухни.
Эван последовал на звук ее голоса и вошел в кухню. Как только он вошел в комнату, он замер на месте. Он крепко схватился за дверную раму - только это не позволило ему рухнуть на твердый кафель.
Перед ним за стойкой для завтрака стояла Фелисити. Она улыбалась. Она была обнажена и вся в крови. На прилавке лежал нож. Он тоже был весь в крови. Глубокая рана проходила горизонтально по низу распухшего живота Фелисити. Из этой раны выходила пуповина ее ребенка - их ребенка - и тянулась к стойке для завтрака. Оттуда она направилась в блендер, где лежал мертвый зародыш их будущего ребенка.
- Это мальчик! - сказала Фелисити, ее голос был приятным и веселым. Она понятия не имела, что сделала с собой или с их ребенком. Она нажала на кнопку на передней панели блендера. Лезвия завибрировали, превращая плод в жидкость. Из открытой крышки блендера брызнула кровь, облив Фелисити с ног до головы.
Эван задыхался, сдерживая крик, который так отчаянно хотел вырваться наружу. Поднявшись на ноги, он побежал через кухню и поймал Фелисити как раз перед тем, как она потеряла сознание, ее глаза закатились назад.
Скорая помощь прибыла быстро. Они смогли подавить кровь, хлынувшую из Фелисити, и сохранить ей жизнь достаточно долго, чтобы погрузить ее в машину скорой помощи и отвезти в больницу. Врачи сказали Эвану, что в течение следующих 12 часов будет ясно, выживет она или нет.
Затем Эвану позвонили. Он ожидал, что это будет Джексон, который звонит, чтобы похвастаться тем, что он сделал. Но это был не он; это был Купер, еще один из коллег Эвана. Очевидно, Джексон находился под стражей. Он сдался. Судя по всему, он пришел в участок и потребовал поговорить с Эваном.
Эван хотел дождаться Фелисити. Он хотел убедиться, что с ней все в порядке. Он был уверен, что если он оставит ее, она умрет. Но его желание отомстить было сильнее. Он собирался убить Джексона. Он собирался заставить его заплатить за то, что он сделал.
Именно поэтому Джексон сейчас сидел перед ним, раздетый до нижнего белья, с кляпом во рту и привязанный к стулу посреди промышленного склада.
Эван взял Джексона на мушку. Он схватил его за шиворот и вытащил из комнаты для допросов, в которой его заперли. Было уже поздно. Вокруг было не так много людей, но все до единого - все хорошие люди, люди закона - умоляли Эвана подумать о том, что он делает. Эван направил пистолет на своих коллег. Он сказал им, что застрелит их, если они попытаются остановить его. Никто не пытался остановить его - должно быть, они знали, что он не блефует.
Эван вытащил Джексона из участка на автостоянку, где ударом приклада по основанию черепа лишил его сознания.
Джексон очнулся только после того, как Эван вылил ему на голову воду.
- Честно говоря, - сказал Эван Джексону. - Я не уверен, что собираюсь с тобой делать. - это была правда - Эван понятия не имел, что он может сделать. Последние несколько часов прошли как в тумане. Он не мог вспомнить, какой у него был план, и был ли у него вообще план.
Эван взял пистолет из ящика. Он направил его на Джексона.
- Конечно, я могу просто пристрелить тебя. Выстрелить тебе в мозги. Покончить с этим.
Джексон выглядел испуганным. Страх был виден в его глазах.
Это порадовало Эвана.
- Но нет, - сказал Эван, опуская пистолет. - Это было бы слишком просто. Легко для тебя, я имею в виду. Я хочу, чтобы ты страдал. Я хочу, чтобы ты медленно умирал.
Эван засунул пистолет в пояс брюк. Затем он бросился к Джексону. Настигнув его, он схватил его за волосы и оттянул его голову назад, приставив нож к его открытому горлу.
- Я мог бы просто перерезать тебе горло и дать истечь кровью. Но даже это было бы слишком быстро. Я должен отрезать тебе пальцы, один за другим. Затем я должен отрезать тебе руки. Я хочу причинить как можно больше боли.
Эван ослабил свою хватку на Джексоне. Джексон хрюкнул и что-то пробормотал сквозь кляп. Эван проигнорировал его. Он снова повернулся к ящику. Он снял веревку и перевернул ящик. Он посмотрел на крышу. Там под гофрированным стальным листом пересекался ряд стальных балок. Он подтолкнул ящик ногой, пока тот не оказался под одной из нижних балок. Затем он встал на ящик и перекинул веревку через сталь. Прежде чем спуститься с ящика, он крепко завязал ее на месте. Затем он стал завязывать свободный конец в петлю.
Джексон хрипел и ерзал на своем месте. Эван улыбнулся. Джексон, похоже, больше боялся быть повешенным, чем расчлененным.
- Ты не хочешь, чтобы я тебя повесил? - спросил Эван. - Тебе не нравится идея качаться на стропилах, когда тебе перекрывают кислород, когда из тебя вытекает жизнь?
Джексон покачал головой.
Эван усмехнулся.
- Это очень плохо. Но не волнуйся, я не дам тебе умереть там, наверху. Я освобожу тебя до того, как это случится, а потом буду пытать тебя другими способами. Потом, когда я закончу, я подвешу тебя еще раз, пока ты почти не умрешь. Затем я снова освобожу тебя. Я буду делать это до тех пор, пока твои глаза не начнут умолять меня убить тебя.
И тогда, даже не задумываясь о том, что он делает, Эван встал на ящик и накинул петлю на собственную шею.
Он стоял неподвижно, молча и глядя в одну точку, пока до него не дошло, что происходит.
Тогда Джексон встал со стула, и веревки, которыми он был связан, упали на пол. Узлы так и не были завязаны - их просто перекинули через петлю и оставили свободными, как велел Джексон.
Воспоминания возвращались к Эвану медленно, капля за каплей. Он вспомнил, что Джексон сказал ему не завязывать веревки, а оставить их свободными. Он помнил, что так и сделал. Он помнил, что Джексон был в сознании, когда они вошли в палату, и что он охотно сел на деревянный стул. Он помнил, что Джексон все еще был в сознании, когда он садился в машину у полицейского участка. Он помнил, что никогда не бил Джексона прикладом пистолета, как убеждал его мозг.
Он не мог вспомнить, когда именно Джексон добрался до него.
Джексон вытащил кляп изо рта, обнажив широкую зубастую ухмылку.
- Что... - Эван попытался заговорить. - Я... - слова просто не шли с языка.
Джексон поднес палец к его губам.
- Шшшш, - сказал он. - Не беспокойся о том, как мы сюда попали - как ты туда попал. Это было неизбежно. Ты просто делаешь то, что я говорю. Как и все. Никто не застрахован от моего обаяния.
Джексон все еще улыбался. Эван хотел протянуть руку и схватить его, обхватить руками его горло и выжать из него жизнь. Но он не мог пошевелиться. Его руки просто висели по бокам, зажатые в замок.
- Почему ты убил моего ребенка? - сказал он. Он чувствовал, как слезы катятся по щекам, и не мог их вытереть.
- Потому что это было весело.
Эван стиснул зубы. Он крепко сжал веки, и по его лицу потекли слезы. Если бы он мог в эту секунду схватить Джексона, он бы вбил его череп в землю голыми кулаками. Он бы разорвал его на части, так же легко, как отрывает крылья у надоедливой мухи.
Джексон продолжал:
- Но, если серьезно, это всегда было частью плана. Видишь ли, мне нравится убивать. Я чувствую себя сильным, когда отнимаю у людей то, что им дорого. Я оставил матерей и отцов, скорбящих по своим мертвым детям. Я оставил детей без родителей. Но я также забрал то, что каждый человек ценит больше всего, но отказывается признать это - свою жизнь. Только боги могут давать и забирать жизнь. Это делает меня Богом.
- Ты не Бог. Ты психопат.
- Ты говоришь "том - ай - то", я говорю "том - а - то". Неважно, кто я. Важно то, что я планирую делать дальше. После того, как мы закончим здесь, я думаю, я перееду в другой город и начну свою игру снова. С тобой было весело играть. Когда ты уйдешь, меня больше ничто не будет здесь удерживать.
Джексон подошел к Эвану. Он залез в карман и достал ключи.
- Не волнуйся - я навещу Фелисити, прежде чем уйду. Я дам ей знать, что ты думаешь о ней. Если она еще жива. Затем Джексон разразился смехом. Он пересек блок и отпер висячий замок, которым была заперта дверь. - Знаешь что? Возможно, я действительно буду скучать по тебе.
Джексон открыл дверь в холодную, освежающую ночь снаружи.
- Увидимся позже, Эван. Это было нереально круто.
И затем он захлопнул дверь.
Эван все еще плакал. Он мог только слушать, как замок стучит о стальную дверь блока. Он отчаянно пытался заставить себя двигаться - делать хоть что-нибудь, кроме как просто стоять здесь. Он думал о Фелисити. Он думал об их ребенке. Он думал о Джексоне и обо всем, что он у него отнял.
И тогда он шагнул с ящика.