«Письмо из Ада» Мэтт Шоу

(Доставлено собственноручно).
Дорогая миссис Уильямс,
Вы меня не знаете, и я могу только извиниться за нежелательное вторжение в столь трудное для вас время. Учитывая, что вас затравили новостные каналы, и вокруг вашего дома постоянно дежурит полиция, могу только представить, как вы хотите, чтобы вас оставили в покое - не желая дальнейшего беспокойства со стороны людей, если это не связано с тем, что случилось с вашей маленькой дочерью Хейли.
Я следил за развитием событий через журналистские сайты во всемирной паутине, телевизионные передачи и, конечно же, газеты. Подобное происшествие шокирует, где бы оно ни произошло, но почему-то кажется еще хуже, если учесть, что это случилось в нашей маленькой общине. Я не могу даже представить, какой стресс и беспокойство вы сейчас испытываете, и хотел бы найти способ избавить вас от этой боли. У меня нет детей, поэтому я не знаю, что такое связь между родителями и детьми, но - когда маленький Кит Беннетт исчез, убитый Яном Брэди, я почувствовал такое же сочувствие к его встревоженной матери, какое испытываю к вам. И даже сейчас я представляю, как мама Джейми Булджера бегает по тому торговому центру в судорожных поисках маленького Джейми, надеясь найти его где-нибудь. Интересно, если бы она нашла его, то обняла бы его крепче, чем когда-либо прежде, или стала бы ругать за побег? Полагаю, что и то, и другое одновременно. Внешнее проявление гнева, вызванное облегчением от того, что он нашелся, и собственной глупости от того, что оставила его без присмотра даже на минуту.
А ведь одной минуты бывает достаточно.
В любом случае, как я уже сказал, мне не нравится идея, что вы будете сидеть дома и ждать у телефона в надежде, что кто-то позвонит с новостями. Учитывая это, возможно, если я расскажу вам свою историю, вам удастся обрести некий покой?
Меня зовут Лоуренс Тоуп. Мне семьдесят три года, но иногда я чувствую себя гораздо старше. Когда я был моложе, времена были другими - мы выходили на улицу, не чувствуя необходимости запирать входную дверь, дети играли на улицах без присмотра, соседи знали друг друга. В наши дни детям не стоит отходить далеко от родителей, двери и окна запираются на два замка, и все слишком заняты своими телефонами, компьютерами или другими электронными устройствами, чтобы знать имена людей, живущих на их улице. Когда я рос, времена были проще, и, в некоторых отношениях, даже лучше. Но это не значит, что всегда было легко. Компании переживали трудности, людей постоянно увольняли. Мой отец, мужчина по имени Норман, потерял работу, оставив нашу семью из шести человек жить в нищете. Он был трудолюбивым мужчиной, хорошим человеком. В случившемся не было его вины - просто судьба. Мы перешли от трехразового питания к двухразовому, и иногда оно состояло из одной только каши даже без кусочка хлеба, чтобы вытереть тарелку. Настроение отца менялось к худшему, чем дольше он оставался без работы. Ежедневно он отправлялся на поиски вакансии и каждый раз возвращался домой отвергнутым. Некогда любящая семья стала распадаться на части, так как он вымещал свое разочарование на нас. Поначалу он только кричал, а потом начал распускать руки. Моим братьям доставалось сильнее, чем мне. Наверное, в этом одна из положительных сторон быть младшим, но братья стали обижаться на меня, считая любимчиком.
Но я не был любимчиком. Думаю, отец бил их первыми, просто потому, что они могли выдержать более сильные удары, чем я. Он был крупным мужчиной, а я был не только самым младшим, но и самым тщедушным. Как говорится, самый слабый из помета. Один его удар, и я бы, наверное, упал и больше никогда не встал. Мой отец был озлобленным, разочарованным человеком, но он не был дураком.
Когда недели превратились в месяцы, отец уже не мог позволить себе платить за аренду нашего скромного дома, и мы были вынуждены переехать в новое жилье. Мы с братьями теснились в одной комнате, а моя сестра спала в кровати с родителями. Сестра, как и я, избегала побоев. Если кого-то из детей и можно было бы назвать любимчиком, то это была моя сестра, так как отец, казалось, души в ней не чаял. Но даже несмотря на это, мы часто слышали, как она плачет рано утром, но никогда не рассказывала из-за чего. Чаще всего даже говорила, что нам это показалось, а мои братья дразнили меня, пугая тем, что в новом доме на самом деле водятся привидения. Спустя годы я могу предположить, что на самом деле происходило рано утром.
Несмотря на смену жилья, мы по-прежнему жили за чертой бедности. Отец лишь изредка приносил деньги, когда ему время от времени попадалась подработка. Это могла быть любая работа: покраска, отделочные работы, садоводство - все, что угодно, лишь бы приносило столь необходимый доход и давало возможность наполнить наши желудки. Каждый вечер, прежде чем приступить к еде, он заставлял нас читать молитву. Мы благодарили за то, что нам предстояло получить. Каждый повторял слова, в которых не было ни капли искренности. Как мы могли быть благодарны Богу, который позволил нашей семье опуститься на такое дно? Конечно, мы были бы благодарны если б отец сообщил нам о том, что нашел новую работу на полный день с хорошей зарплатой и, если уж совсем размечтаться, что мы можем вернуться в наш прежний дом, по которому мы все скучали. Это кажется несправедливым или неправильным - благодарить Бога, который оставил тебя, и все же мы притворялись и лгали, хотя бы для того, чтобы избежать побоев.
Со временем отец, похоже, перестал искать работу на полный рабочий день. Он привык допоздна спать по утрам и быть самому себе хозяином. Никто не указывал ему, что делать, не перед кем было отчитываться. Для человека, который работал всю жизнь, с раннего детства, это было блаженством - хотя я по-настоящему оценил это только после выхода на пенсию. Я получаю пенсию, но, как и мой отец до меня, продолжаю вести активную жизнь и подрабатываю, выполняя случайную работу для своих соседей - людей, с которыми нашел время познакомиться, несмотря на усталость или нежелание с их стороны.
Случайные отцовские подработки приносили совсем не столько денег, сколько он получал, работая в компании, но это было хоть что-то. Мы могли видеть, что мать несчастна, как и отец, но она никогда не говорила об этом открыто. Их отношения, когда-то теплые и полные любви и жизни, стали холодными и мрачными. Шло время, и вечерами отец все чаще обжимался с сестрой, слушая по радио наши любимые передачи, а мать возилась на кухне, содержа ее в безупречной чистоте. Теперь наша жизнь была такой, и мы казалось, в ней освоились. Да, случались разногласия, но мы по-прежнему оставались семьей.
Недели превращались в месяцы, месяцы - в годы. Отцу удавалось поддерживать нашу жизнь выполняя мелкую работу от случая к случаю. Мой старший брат съехал, поступив на службу, и это также помогло ослабить нагрузку, так как стало меньше ртов, которые надо кормить. Правда, это имело и обратный эффект: если отец был не в духе, я теперь тоже оказывался на линии огня. Я все еще был мелким по сравнению с другими, но теперь, по крайней мере, был достаточно взрослым, чтобы вынести побои, если отец того пожелает. И иногда мне перепадало, часто без причины. Я просто попадался под руку.
Изредка отец приносил домой немного больше денег. Вместе с деньгами приходила история о том, как он выиграл их в азартные игры. Только вот сбитые в кровь костяшки пальцев намекали на другой, более мрачный вариант получения им налички. И снова никто ничего не говорил. С одной стороны, это означало увеличение доходов семьи, а с другой - никто не хотел получить взбучку за то, что посмел усомниться в его словах. Он приносил домой не только деньги. Иногда отец приносил нам свежий хлеб, сочные спелые фрукты и, изредка, нежнейшее мясо. То были хорошие дни, когда вместе с продуктами он приходил домой с сияющей улыбкой на лице. На мгновение, хотя бы на вечер, к нам возвращался наш прежний отец.
Я ясно помню, как отец сидел во главе стола, когда мать подавала на стол роскошные блюда. Он вовлекал нас в беседу, рассказывая истории о том, как он получил такие кулинарные изыски. Булочнику нужно было вымыть окна, и, наряду с обычной платой, он предлагал хлеб, только что из печи. Бакалейщику нужно было почистить посуду, и он поступал как пекарь - платил за работу, а потом предлагал отцу выбрать что-нибудь из фруктов. Мяснику нужно было помочь с доставкой, и в дни, когда груз был тяжелее обычного, отцу разрешалось выбрать кусок мяса в награду за его усердную работу. По рассказам отца, он никогда ни на что подобное заранее не рассчитывал, но, судя по тому, в каком настроении возвращался к нам, ему всегда было это приятно. Люди заботились друг о друге. То, чего не встретишь в нынешнее время.
Те вечера - когда все были счастливы и смеялись, наслаждаясь едой, которую мы не могли позволить себе из-за растущих цен, - те вечера помогли мне стать человеком, которым я являюсь сегодня, но не по той причине, по которой вы, возможно, думаете. Можете считать меня доброй, нежной душой, сочувствующей и сопереживающей другим, но это не так. Видите ли, то, что рассказывал нам отец, было враньем. Упорный труд и доброта других людей в общине не накрывали наш стол и не наполняли желудки теми продуктами, которыми мы пировали в те счастливые времена. Пекарь, бакалейщик, мясник - они не давали отцу ничего сверх тех денег, что платили ему за работу. Мы наедались, потому что отец воровал. Он крал для нас то, чего не хватало нашей семье. Роскошная еда, о которых мы давно забыли, наполняла наши животы благодаря тому, что мой отец нарушил доверие тех, на кого он работал. Они оставляли его без присмотра, чтобы он выполнял порученную ему работу, а он набивал свою сумку всем, что в нее помещалось. Смех за нашим столом - обычно мрачный, полный отчаяния и безответных горестей - был вызван нечестными, незаконными способами, как и смех за моим собственным столом в последние недели... Отголоски его поступков отразились и на моей жизни. Мой отец воровал, чтобы сделать нашу семью счастливее. Следуя его примеру - и не в первый раз - я украл, чтобы сделать свой дом ярче. И на какое-то время ваша дочь подарила мне свет, от которого, как мне казалось, я никогда не устану.
Хейли была прекрасной девочкой. С того момента, как я увидел ее играющую в парке и улыбающуюся своему другу, был по-настоящему очарован. Ее глаза светились жизнью и умом, и - для своего возраста - она была очень вежливой и красноречивой. Это полностью ваша с супругом заслуга. Как только я ее увидел, сразу понял, что должен заполучить ее.
Мне было несложно с ней справиться. Когда вы перешли через дорогу в магазин за выпивкой, я совершил небольшой обман – убедил, что она вам нужна, и я должен немедленно отвезти ее к вам. Она не знала, что вы были всего лишь через дорогу, ведь ваши последние слова, сказанные ей, были о том, что вы сейчас вернетесь, а не о том, куда вы направляетесь. Она думала, что вы вернулись за чем-то домой. В ее защиту скажу, что пришлось немного подтолкнуть ее к тому, чтобы она забралась в фургон. Я заверил ее, что являюсь другом семьи и выполняю только то, что вы попросили. Она даже не попросила меня назвать ей ваше имя. Видимо то, что я знаю ее собственное имя – подслушал, когда вы его называли – было достаточным для нее доказательством, что мы знакомы.
Бедняжка Хейли закричала, когда поняла, что я солгал. Я пообещал ей, хотя бы для того, чтобы заставить ее замолчать, что разрешу вернуться к вам после вечера, проведенного со мной. Сказал ей, что мне одиноко и очень нужна компании, а это единственный известный мне способ получить ее. Я не объяснил ей причину, но то, как мой отец обращался с матерью, повлияло на мои будущие отношения с женщинами, и когда мне удавалось их завести, они никогда не длились долго.
Хейли вскоре успокоилась. Думаю, именно мысль о возвращении домой, к вам и вашему мужу, наполняла ее надеждой. Мы провели вечер вместе, и должен признаться, что так и не дал ей уснуть. Я заставил ее рассказывать мне шутки и истории о вашей семье (а судя по всему, у вас прекрасная семья, частью которой очень хотелось бы стать). То, как она рассказывала их, даже сквозь страх, заставляло меня улыбаться.
Я знаю, что ее нет в вашей жизни уже несколько недель, и я знаю, что вам ее ужасно не хватает, но, пожалуйста, успокойтесь, знайте, что ее страдания длились не дольше вечера. В тот день, когда я забрал ее - я уже сообщил это вам – заснуть ей так и не дал. Мы разговаривали, и она меня смешила. Я думаю, вам важно знать, что у меня не было с ней секса. Она умерла девственницей. Но это не значит, что от этого ей было легче.
В течение вечера она все время спрашивала, когда же вернется домой. Мой ответ был всегда один и тот же: я освобожу ее утром и - в полночь, когда наступал новый день, я действительно освободил ее. Положив руки ей на шею, начал сжимать. Ее глаза широко распахнулись от страха, и она царапала и скребла мои руки своими маленькими, изящными пальчиками - ее ногти пустили кровь из моей плоти. Раны, даже сейчас, когда я пишу, все еще остались на моей коже. Ваша дочь, какой бы юной и хрупкой она ни казалась, оказывала сопротивление. Но знайте, она отправилась домой задыхающейся, плачущей и напуганной. Если бы я не оборвал ее голос, думаю, она звала бы вас до последней минуты. Судя по тому, как она говорила о вас раньше, она вас очень любила.
В ту ночь мы лежали с ней в постели. Я не прикасался к ней. Мы просто были на одной кровати. Я не спал почти до самого утра, глядя на красоту, которая никогда не состарится и не будет испорчена суровостью мира, в котором мы живем. Возможно, вы так не считаете, но я оказал услугу вашей дочери. И вам. Я оказал услугу и вам - не придется наблюдать, как ваш ребенок растет и портится под влиянием внешних факторов, которые вы практически не можете контролировать.
На следующее утро я взял остро заточенное лезвие и нарезал ее плоть на удобные куски, которые можно было хранить в холодильнике и морозильной камере.
Сегодня, когда я заканчиваю это письмо, я также заканчиваю и последний ее кусочек, оставив напоследок самое лучшее - ее нежный зад. Ни одна часть не была потрачена впустую, хотя, буду с вами предельно честен и откровенен, некоторые части, конечно, было труднее переварить.
Как было сказано в начале моего послания, я хотел принести вам покой, и искренне надеюсь, что это письмо именно так и сделает. Теперь вы знаете, что случилось с вашей маленькой девочкой. Восьмилетней и навсегда невинной. Можете прекратить поиски, она спит с ангелами - как и я, на тот момент, когда вы будете это читать.
Я устал от этого мира. Последние новости от врача - мои оставшиеся годы (если мне "повезет") будут болезненными, с большим количеством лекарств и небольшими шансами победить яд в моем теле. Я не вижу смысла продолжать жить, когда желудок полон таблеток и радиация накапливается в моем слабеющем организме. Семьдесят три года - это хороший срок.
Пока я пишу вам последние слова, я уже приготовил кучу таблеток, которые отправят меня в путь. Ваша дочь отправилась в другое место в панике: корчась, брыкаясь и царапаясь в отчаянии. Я отправлюсь туда мирно во сне.
Пока наши пути не пересекутся в следующей жизни, я желаю вам всего наилучшего и – опять же - надеюсь, что это письмо принесет вам хоть какое-то утешение. То, что сделано, было сделано не по личным причинам против вас и вашей семьи. То, что было сделано, было вызвано необходимостью.
С уважением,
Л. Тоуп.