«Судьба - злая сука» Райан Хэйвок

- Детка, притормози, не стоит так гнать.
- Боже мой, тебе не нужно указывать мне, как, блядь, вести машину, и тем более на дороге нет других машин, включая копов, так что успокойся уже нахуй.
Примерно в этот же момент я вижу, как в боковом зеркале начинают мигать проблесковые маячки полицейской машины красным и синим. Мои зубы уже болят от скрежета, я боюсь, что переломаю их все у себя во рту.
Виноватое выражение его лица заставляет мои руки дрожать от гнева, но я ничего не говорю, просто закрываю глаза, пока не слышу стук об окно полицейского фонарика.
- И куда спешим?
Луч фонаря падает мне на лицо, когда я прищуриваюсь, чтобы посмотреть на копа.
Пока Тодд разговаривает с ним, делая дерьмовую попытку отмазаться от неизбежного штрафа, я сижу, спокойно держа дрожащие руки у себя на коленях, кипя от злости из-за всей этой ситуации. Это уже будет второй штраф за три месяца.
- Прости, детка.
Его глупое, застенчивое лицо только и делает, что раздражает меня, штраф за превышение скорости и все, что из этого следует, проникает в мою душу. Не очень хорошее начало для того, чтобы "начать все сначала".


Я все еще не поговорила с ним, когда мы подъезжаем к заправке. У насоса стоит мужчина, когда я бросаюсь на поиски уборной, чтобы умыть лицо и посмотреть в зеркало на то, во что превратилась моя жизнь.
Тодд в магазине, когда я заканчиваю желать, чтобы Кэндимен или Кровавая Мэри не воспользовались своей возможностью, чтобы убить меня, пока я была одна.
Он спрашивает, не хочу ли я чего-нибудь.
- Всего 300 баксов, чтобы заплатить за штраф, который, как я тебе говорила, будет неизбежен, но мы же прекрасно знаем, что это была не твоя вина, - говорю я ехидно.
Он выкладывает на прилавок охапку мусора из круглосуточного магазина, продукты, которые, по его мнению, нам нужны для последнего этапа поездки, и за все это дерьмо он обещает вернуть мне деньги, "как только мы устроимся".
Я бросаю последнюю крупную купюру, которая у меня есть, на прилавок, чтобы заплатить за все покупки, в то время, как входит оператор насоса и начинает болтать с Тоддом. Похоже, они говорят о лучших и, возможно, более коротких маршрутах туда, куда мы направляемся.
Не смотря на них и просто радуясь, что он закончил обсуждать нашу поездку, я беру сдачу у кассира и засовываю ее в карман, уходя, не взяв пакет с совершенно ненужными закусками.
Тодд пытается устроиться на пассажирском сиденье, когда понимает, что я села за руль. Он позволяет пакету с чипсами и прочей хернёй соскользнуть на пол, как капризный ребенок, закатывающий истерику.
- Итак, я полагаю, ты поведешь остаток пути? - спрашивает он немного снисходительно, потому что это только что стоило нам больше денег, чем у нас есть.
Разве я должна забыть о том, что его вождение стоило нам только что половины месячной арендной платы.
Выезжая со стоянки, я спрашиваю Тодда о коротком пути, о котором, как я слышала, он разговорил с тем парнем.
- А какая тебе разница? Тебе уже осточертело сидеть со мной в машине? - oн пытается пошутить, но я отвечаю ему честно.
- Да, совершенно определенно.
- Как бы то ни было, - бормочет он себе под нос. - Поверни направо на развилке, - говорит он, - и мы будем там на несколько часов раньше запланированного.
Идеально.


В поле зрения появляется развилка, и я поворачиваю направо, почти одновременно я слышу раздражённое ворчание Тодда. На этот раз, его припадок на самом деле вызывает улыбку на моих губах. Так ему и надо, бедному гребаному ребенку.
Закат отражается в зеркале заднего вида, отбрасывая на дом, мимо которого мы проезжаем, странное зловещее свечение. Дрожь пробегает по коже вдоль моих костей, дергая за позвоночник. Я почти испытываю искушение включить обогреватель, но мгновение спустя это ощущение прошло.
Гнев заменяет его, когда загорается индикатор пустого бака. В темноте машины мы оба видим его, так что его глаза уже смотрят на меня, когда я смотрю на него.
- Только не говори мне, что ты забыл заправить машину?
Я спрашиваю и констатирую очевидное.
- Ты была такой раздраженной, я подумал, что лучше сначала куплю еду, а потом я забыл заправиться.
Ломая голову над тем, что делать дальше, глядя вперед в поисках каких-либо огней в темноте, не видя ничего, кроме еще большего ничего, я останавливаюсь, чтобы посмотреть в своём телефоне, где находятся ближайшие заправки, так как Тодд способен жалеть только себя.
Что сейчас больше всего раздражает, так это то, что к тому времени, когда индикатор наконец загорается, в баке на самом деле остается не так уж много бензина, меньше, чем нам нужно, чтобы вернуться на станцию, которую мы покинули. Есть еще за что поблагодарить Тодда. Одна из его многочисленных попыток "усилить потенциал автомобиля" пошла не так.
Это тридцать две мили вперед или двадцать восемь назад - до станции, с которой мы приехали. Я бросаю телефон обратно в сумочку, не говоря ни слова - все, что я сейчас скажу, будет только ненавистным, - а затем разворачиваю машину, чтобы совершить более короткую поездку, всё равно нам неизбежно придётся возвращаться на станцию пешком.


Когда машина вздрагивает и резко останавливается, я хватаю свою сумку, по-прежнему не говоря ни слова Тодду.
- Детка, подожди! Ками!
Я не останавливаюсь, я даже не замедляюсь ради него. Я просто не спускаю глаз с первого, последнего и единственного дома, который мы миновали с момента поворота на развилке.
Тодд тяжело пыхтит и пытается не отставать от меня, я ставлю перед собой цель - поддерживать его в таком состоянии, идя быстрее, чем хочу, но стараясь, чтобы мое тяжелое дыхание было замедленным и тихим, чтобы он не знал, как сильно меня беспокоит этот темп.
Пот стекает по моему лбу в тяжелой вечерней влажности. То, к чему я не привыкла. Здесь чертовски душно.
Хотя я со злостью подумывала о том, чтобы проделать весь обратный путь до станции, в поле зрения появляется жуткий дом, выглядящий теперь лишь немного менее жутким. Mои ноги стонут и рассказывают историю, в которой мы вообще этого не делаем, на самом деле, мы останавливаемся прямо здесь и просим о помощи.
Я вижу свет, которого не было, когда мы проезжали раньше, и для меня это равносильно облегчению.
Я стучу в дверь, совсем как тот полицейский, я чувствую себя неуютно, но мысль о том, что мне предложат стакан воды, заставляет меня делать то, чему моя мать научила меня лучше всего.
Мужчина открывает дверь прежде, чем Тодд догоняет меня. Он отрывает взгляд от своего запястья, с которым возится, пока я не начинаю сразу говорить с ним. Запонка падает на пол, я наклоняюсь, чтобы поднять ее для него, и кладу её ему обратно в ладонь.
- Спасибо, - говорит он, одновременно спрашивая, приподняв бровь, что я делаю здесь, на его крыльцe.
- У нас кончился бензин, - я указываю в направлении, в котором мы только что шли, как будто это поможет все прояснить, хотя он ничего не видит в темноте.
Он даже не смотрит в ту сторону, он просто смотрит мне в глаза, медленно моргая.
Я засунула руки в карманы.
- Хреново.
Нервно посмеиваясь, я говорю:
- Ага.
Так вот, я не хотела так себя вести, но тот, кто (как я ожидала) откроет мне дверь, был не таким, как я себе представляла. Это был обычный парень, одетый в яркий костюм и выглядящий довольно приличным для этих мест. Я больше думала о заправщике или кассире на станции, о ком-то немного... более жирном. Учитывая, что этот дом больше подходил бы для семейства маньяков из "Техасской Резни Бензопилой" я просто дезориентирована. И устала. И раздражена. Боже, как бы я хотела быть дома.
- Как ты думаешь, ты мог бы подвезти нас до заправки? Мы проехали мимо, не заправившись.
- Не могу сейчас, - говорит он с легким акцентом, характерным для штата. - Мой брат подвезёт вас, когда вернется, - он смотрит на часы, - oн должен приехать через час, но может быть, и позже. Oбычно он не возвращается так рано.
Он, должно быть, видит мое разочарование, потому что он предлагает нам войти внутрь, и когда мы соглашаемся, может быть, немного слишком быстро, он всё же предлагает этот драгоценный стакан воды.
Тодд пытается заговорить со мной, пока этого человека нет в комнате, но сейчас не время. Может быть, после того, как мы вернемся на дорогу с полным баком бензина, я смогу быть вежливой с ним.
- Я позвонил своему брату. Он уйдет с работы, когда освободится. Даже захватит вам канистру с бензином, а потом отвезёт вас прямо к вашей машине.
Я как раз собираюсь поблагодарить его, когда Тодд спрашивает:
- Да? И когда он вернётся? - тоном, который, как я знаю, звучит нетерпеливо.
Внезапное изменение отношения заставляет нашего любезного хозяина остановиться с ледяной водой в руке, находящейся вне моей досягаемости. Меня это немного раздражает.
- Около часа или около того, - говорит мужчина Тодду с намеком на веселье.
- Спасибо, - говорю я за нас обоих.
А потом стакан оказывается у меня в руке и, наконец, освежающая жидкость зажигает мои вкусовые рецепторы. Я на самом деле издаю звук, который издают актеры в рекламе содовой, и это немного смущает.
- Я пойду переоденусь, если вы не возражаете, у меня сегодня был долгий день.
Никто из нас ничего не говорит ему в ответ, и он поднимается по самой громкой скрипучей лестнице, которую я когда-либо видела. Kаждая ступенька издает свой собственный стон под его весом.


Когда я просыпаюсь - чего мне не следовало бы делать, - я на сто процентов уверена, что не позволила бы себе заснуть. Мне все еще следовало бы прислушиваться к скрипу лестницы, но я не прислушиваюсь. Я прислушиваюсь к тихому храпу, доносящемуся от Тодда, который, как я понимаю, теперь находится по другую сторону от меня.
Что-то мягкое падает мне на лицо, а потом я вспоминаю, как проснулась во второй раз. На этот раз в панике, потому что я знаю, что что-то не так. Но когда я собираюсь встать, а это значит, что на самом деле мне сначала нужно сесть, я тоже не могу этого сделать. Ремни удерживают меня на месте.
Тодд уже проснулся - с кляпом во рту, заткнутым тряпкой и завязанным на затылке. На его лице что-то есть, вроде маски, или что-то в этом роде, я не могу разобрать из-за затуманенного зрения.
Я закрываю глаза, стараясь не дать им уснуть. Я шевелю пальцами в поисках чего-нибудь, что могло бы подсказать мне, что здесь происходит, так как я даже не могу поднять голову. Прежде чем я успеваю что-то прояснить, мужчина с заправки нависает надо мной. Странно. Может быть, я снова позволила себе задремать. Но когда он прикасается ко мне, я понимаю, что это не так, это очень настоящая рука на моей ноге.
- Что ты здесь делаешь? - глупо спрашиваю я, прежде чем успеваю передумать разговаривать с ним.
- Я мог бы спросить вас о том же самом и, поскольку это мой дом, у меня была бы веская причина для моего вопроса, - в его глазах появляется зловещее выражение, которое я никогда не видела, кроме как в фильмах ужасов, и холод снова охватывает меня. - Неужели вы, городские, всё-таки решили воспользоваться объездом? - добавляет он с усмешкой.
Теперь я понимаю, почему он так настойчиво пытался прервать парочку, явно в разгар ругани, чтобы указать им альтернативный маршрут. Даже, и я не ошибаюсь, отвлекал их, когда пришло время платить за топливо, которое он не перекачивал. Все это приходит ко мне волной крови, приливает к моим венам, наполняет все мои конечности для полета, за исключением того, что я не могу этого сделать из-за очень тугих пут, удерживающих меня в ловушке.
В моей голове пульсирует, в ушах стучит. Я снова смотрю на Тодда, видя его теперь в новом свете, исходящем от сияния утреннего солнца, проникающего в комнату из окон. Я вижу, что это за маска, и теперь, когда она не размытая и не темная, я знаю, что это не маска. Свиное рыло, закрывающее его нос, окруженное черными швами, капельки крови, засохшие в узлах; на самом деле оно пришито к его лицу.
- Тодд? - говорю я нерешительно.
Его глаза открываются, слезинка скатывается, а подбородок начинает дрожать.
- Мне очень жаль, - говорит он сквозь кляп.
Я не могу ответить, я не могу понять всего, что происходит прямо сейчас, не говоря уже о том, чтобы простить его за это. Это вообще его вина, я имею в виду, на самом деле, мог ли он предотвратить это, просто выслушав, как я прошу его не ускоряться? Если бы мы не ссорились, я думаю, что на происходящее было бы обращено больше внимания. Но означает ли это, что это дерьмо должно происходить как следствие?
Хочу ли я вообще отпустить ему грехи? Значит ли это, что я виновата, если я это сделаю? Я не знаю, поэтому ничего не говорю.
Мужчина, парень в костюме, в дверь которого мы постучали, выходит вперед, выглядя таким же нормальным, как всегда, и стягивает с меня белую простыню, открывая то, что под ней. Я не только голая, как я думала, но и сверху на мне шевелятся розовые трубки.
Я ничего из этого не могу понять.
Чувство недоумения усиливается, когда он обхватывает губами одну из них и запихивает ее в рот, имитируя минет.
- Не стесняйся, моя маленькая принцесса. Из тебя получилась такая хорошенькая свинка.
- Свинка? - шепчу я, медленно оглядываясь на Тодда, чья морда, грубо пришитая к его лицу, заставляет меня задуматься, могу ли я предположить, что они действительно пришили что-то ко мне?
Нет времени долго размышлять, между двумя мужчинами начинается разговор, который выводит их из комнаты, но прежде чем я успеваю сформулировать план побега или даже выйти за рамки первой части понимания моего затруднительного положения, они быстро возвращаются. Взяв Тодда за запястья и лодыжки, они переворачивают его на корточки и снова пристегивают ремни с искусной ловкостью.
Его задница в воздухе, голая и розовая, но когда я говорю "его задница", я не думаю, что я права, это больше не его задница, так как к его копчику пришит жилистый, скрученный хвост поросенка. Tе же кровоточащие стежки торчат из его плоти.
Аккуратный мужчина хихикает:
- Тебе нравится моя работа?
Я чувствую, как моя голова качается, говоря ему "нет". Hе только этому, но и всему... Bсему, что он уже сделал и сделает - "нет" всему этому.
- Ну, раз вы оба проснулись, то предлагаю перейти к лучшей части, так сказать.
Служащий подходит сзади к Тодду, подтягивает маленький хвостик вверх, а затем засовывает свой член в задницу Тодда.
- Повизгивай для меня, маленький поросенок, - и Тодд делает это, звук влажного шлепка наполняет комнату. - Ну как тебе нравиться, когда тебе пердолят в задницу, свиная отбивная? Я хорошенько собираюсь наполнить твою дырочку своим сливочным соусом.
Крики Тодда усиливаются. Мои собственные, добавляющиеся к какофонии ужасающих звуков, горят у меня в горле, пока мои легкие не опустели.
Мой желудок сжимается, не раз вздымаясь, чтобы избавиться от ужаса, нарастающего внутри меня.
Мужчина превращает задницу Тодда в окровавленное месиво, и когда он кончает, его член покрыт коркой дерьма и крови. Мне же не приходится долго беспокоиться о том, какой будет моя судьба. Еще до того, как мои слезы успели высохнуть на щеках, я чувствую, как хорошо одетый мужчина раздвигает мои ноги и толкается в меня, толкаясь несколько раз, пока он играет со свиным выменем, пришитым к моей груди.
- Такая хорошенькая свинка, - бормочет он снова и снова.


В течение следующих нескольких часов нас с Тоддом пытают, избивают и насилуют. Глядя на длинное клеймо из железа, горящее оранжевым и приближающееся к моей груди, мои крики, которые были непрекращающимися, теперь становятся утомительными. Я чувствую жгучую боль, чувствую запах горелой вони моей плоти, что убивает всякую надежду на то, что все это закончится. Я не могу набраться сил для еще одного крика, в любом случае это кажется бессмысленным. Никто за нами не придет.
- Пососи свое вымя для меня, свинка.
Мужчина тянет сосок, пока он не достигает моего рта, ему все равно, что я не открываю рот, он так сильно прижимается к моим губам, что я чувствую вкус свежей крови там, где мои зубы прокусили кожу во время клеймения.
Его рука сжимает мое горло, пока я снова не теряю сознание. Я прихожу в себя оттого, что он мочиться на моё лицо.
Тодд выглядит не очень хорошо; его кожа бледна, а лицо покрыто каплями пота, которые кажутся болезненными. Другой человек более жесток, зол и безумен. Ему нравится слушать, как визжит Тодд.
- Вот и все, свиная отбивная, я тебя хорошенько пропердолил.
Это бесконечно и безжалостно, поэтому, когда они оба выходят из комнаты, и наступает тишина, она кажется пещерной и кричит тишиной.
- Тодд, - я не жду его ответа. - Мы должны выбраться отсюда.
- Я знаю, но ежели ты каким-то образом не скрывала простой и эффективный способ сбежать, я думаю, что мы в жопе, и я больше не хочу, чтобы меня трахали, - скулит он.
- Мы должны подумать, мы должны что-то сделать. Я думаю, они собираются убить нас.
- Ну, я бы хотел, чтобы они, блядь, уже сделали это.
Я чувствую отсутствие борьбы в его голосе, он сдался. Ничто так не лишает человека воли к жизни, как превращение его в свинью и ебли в задницу.
Я дергаю за ремни, но стальные наручники слишком прочные (и новые). Hадежды нет, что ржавчина поможет мне сбежать. Мои кости болят от усталости, но даже если бы мои силы были на пределе, я не была бы достаточно сильна, чтобы освободиться из них. И все же, я должна что-то сделать. Я, блядь, не могу так умереть.
Мой истеричный разум гонит меня прямо ко сну. Я чувствую тяжесть, когда открываю глаза. Я больше не сдерживаюсь; должно быть, я нашла выход.
Несмотря на всю мою надежду, мой адреналин зашкаливает, заставляя меня встать. Hо только один шаг вперед, и я падаю, моя нога хрустит подо мной.
Позади меня раздается взрыв смеха, когда я падаю на пол.
Осматривая свою лодыжку в поисках ушиба; слезы текут из моих глаз после того, как я увидела, что сделали эти больные ублюдки. Свиное копыто вместо моей ступни - обеих стоп и кистей.
Тодда здесь нет; я не знаю, что с ним случилось. Что-то хуже этого? Существует ли такая вещь? Надеюсь, что-то не такое уж плохое. Mожет быть, они просто убили его. Судя по уродливой заразной красноте, воспламеняющей мои новые придатки, я не слишком от него отстану.
Мужчины сходятся, быстро двигаясь ко мне, снимая по пути одежду, я могу только надеяться, что это все. Что в следующий раз, когда я закрою глаза, они больше не откроются.


(снова)
- Детка, притормози, - говорю я, немного беспокоясь из-за превышения скорости.
- Извини, Ками. Я знаю, что обещал не гнать, но так охота поднажать на пустынной дороге.
Я чувствую, как машина замедляет ход, и облегчение снимает мое напряжение.
- Ты это видела? - говорит он, ухмыляясь.
Я качаю головой.
- Патрулька, припаркованная прямо за тем кустом. Мог бы остановить нас, сволочь.
- Впереди есть заправочная станция, давай перекусим и разомнем ноги.
Я также говорю ему, что мой мочевой пузырь переполнен.
Подъезжаем к полуразрушенному зданию; жирный служащий ждет нашего прибытия, так как в поле зрения буквально никого больше нет.
- Нам полный бак, пожалуйста, - говорит ему Тодд, хватая меня за руку и заходя со мной внутрь здания. - Я захвачу закуски, а ты иди пописай, - говорит он мне.
- Хорошо, я быстро.
Я целую его в щеку, радуясь, что тот патрульный не остановил нас за превышение скорости.
Я выхожу, а он разговаривает с дежурным, стоя в очереди с полными руками напитков и закусок.
Он кладет их на стойку, когда видит меня.
- Этот парень говорит, что есть более короткий путь, который может быть даже красивее, чем наш маршрут.
Я улыбаюсь дежурному:
- Нет, нет, мы потратили недели, планируя все это. Tак что мы едем, как ехали. Но все равно спасибо.
- 38 долларов за горючку, Маркус, - говорит заправщик кассиру, прежде чем отправиться обратно к насосам.
- Хороший парень, - говорит Тодд, и когда я понимаю, что в его тоне нет сарказма, я немного сомневаюсь в его навыках чтения людей.
Этот человек всем своим видом так и кричит "крипер".
Я беру сдачу и засовываю ее в сумочку, пока мужчина упаковывает наши вещи.
Колокольчик звонит громко, когда мы уходим, пугая меня от странного дежа-вю, которое внезапно выводит меня из себя.
Тодд приподнимает шляпу перед жирным шаром, который сидит на деревянном стуле рядом с насосом, и я тихо смеюсь про себя, когда вижу маленький розовый брелок в виде поросенка, свисающий из его кармана.
- Берегите себя, ребята, - машет он рукой и плюет одновременно.
Фу.
Когда нас встречает развилка, справа от нас жуткий дом. И когда Тодд поворачивает налево, я рада, что нам не нужно проезжать мимо него, он выглядит так, как будто он из фильма ужасов.
- Ты уверена, что хочешь ехать длинным путем? - спрашивает Тодд.
- Безусловно. Люблю тебя детка.
- Я тоже тебя люблю.