«Белый» Роберт Маккаммон

За Рассом Трусдейлом пришли в тот момент, когда он досматривал «Конана», потягивая имбирный чай с травами.

Тихо, словно тени, они проникли в его квартиру через парадную дверь; трое мужчин, облаченных в черные костюмы с капюшонами и маски, будто кошки в ночи, проскользнули по узкому коридору прямо в гостиную. Прежде чем Расс успел закричать, они заклеили ему рот скотчем и аккуратно вытащили из кресла с откидной спинкой, стараясь не пролить ни капли чая и не издать ни малейшего звука, который может насторожить соседей, затаившихся за стенами, окрашенными в серый цвет.

Они заломили ему руки за спину и стянули запястья черными пластиковыми наручниками. Ничего, что он одет в красную клетчатую пижаму: там, куда его ведут, одежда не имеет значения. Расс слабо пытается сопротивляться, но рука в черной перчатке, сжимающая ему шею, намекает, что лучше вести себя спокойно; в его голове пульсирует кровь, штаны намокли от мочи, и он становится податливым, как пластилин. Эти люди — профессионалы с железными нервами.

Ему на голову надевают черный мешок. Сначала ноги его не слушаются, и его приходится тащить силой, но затем один из профессионалов бьет его под колено — аккурат по нервам, и вспышка боли заставляет плохого мальчика слушаться старших. Он идет туда, куда они заставляют. Куда-то вниз, вниз. Левой ногой он задевает что-то металлическое. В его охваченном ужасом мозгу мелькает мысль, что на голени останется синяк. И дальше — вниз, вниз. Открывается дверь автомобиля, Расса заталкивают в холодный салон, где чьи-то руки хватают его за плечи и с силой опускают на колени, дверь захлопывается — похоже на фургон, думает Расс; да, это и есть фургон, и он трогается с места.

Вперед и вперед. Как долго они едут? Пятнадцать минут, двадцать? Вперед и вперед, без остановок. Расс задумывается: почему фургон не останавливается на светофорах? Рука в перчатке треплет его по правой щеке, будто бы с сожалением. «За что? За что? За что?» — скотч превращает его слова в неразборчивое мычание, к тому же никто его не слушает.

«Это фильм ужасов, — думает Расс. — Настоящий. Здесь нет ни вампиров, ни зомби, ни духов умерших. Но это фильм ужасов, и я в нем главный герой».

Он не имел ни малейшего понятия, за что в эту октябрьскую ночь его вытащили из теплой и уютной квартиры. У него нет ни больших денег, ни богатых родственников. Он не брал в долг у уличных спекулянтов. Врагов у него тоже нет, насколько ему известно. Он не делал ничего плохого.

Тогда за что?

Фургон замедляется. Колеса подпрыгивают на «лежачих полицейских». Четыре раза. Затем фургон останавливается, открывается дверь, и Расса вытаскивают наружу, и в этот раз на его шее уже заранее держат руку — на случай, если он решит сопротивляться, поэтому он и не пытается — все равно без толку. Он высокий и худой, весит чуть больше семидесяти килограммов, а люди, которые его схватили, сильны как футбольные нападающие или профессиональные борцы на закате карьеры. С ним обращаются, как с мешком соломы. Сопротивляться бессмысленно.

— Пошел, пошел, пошел, — кричат ему в ухо. Слышится эхо, и Расс понимает, что они, судя по всему, на какой-то закрытой парковке или где-то под землей. Пятнадцать-двадцать минут езды от его дома… Бесконечно далеко.

Расс идет вперед. Его не подталкивают, но слишком замедляться тоже не позволяют. Они действуют твердо и эффективно, они носят ботинки, которые стучат по бетону: клац, клац, клац. Новая нота: звенит брелок на ключах. Отпирают замок. С легким скрипом открывается дверь. Расса ведут вверх по лестнице. Расс чувствует, что в воздухе пахнет сигаретами и дезинфицирующим средством, а от него самого исходит едкий сладковатый запах страха. Под ногами что-то хрустит, будто костная стружка.

Вверх и вверх. Два лестничных пролета. Три пролета, четыре. Отпирают еще одну дверь. Руки, ведущие Расса, не жестоки, но и не милосердны. Они будто говорят: «Это всего лишь бизнес, парень, всего лишь бизнес. Мы делаем свое дело, и делаем его хорошо, мы не хотим портить себе репутацию, так что, будь добр, делай то, что мы говорим, а иначе нам придется выбить тебе зубы».

Его заталкивают в комнату, судя по звукам и ощущениям, довольно маленькую.

— Итак, — раздается голос. — Вот вы и на месте.

Эти слова прозвучали так, будто за ними вот-вот последует продолжение, нечто вроде: «Добро пожаловать, дорогой друг», или «Устраивайтесь поудобнее, я принесу попкорн». Но голос молчит. Это не единственный голос: еще один, монотонный, официальным тоном произносит: «Мы его взяли, он в белой комнате».

Руки отпускают его.

С глухим стуком захлопывается дверь. В замке поворачивается ключ.

Щелк.

Ужасный звук.

Расс Трусдейл со связанными за спиной руками, заклеенным скотчем ртом и мешком на голове, стоит и ждет. Пол под ногами холодный, очень холодный. Он ждет, но ничего не происходит. Он долго стоит, не осмеливаясь пошевелиться. Через некоторое время начинает плакать, из-под мешка раздаются приглушенные скотчем всхлипывания, но если даже в комнате кто-то есть, они молчат.

Время идет. Сколько прошло, час? Время теперь не имеет значения. Он ждет и ждет, боясь пошевелиться. Чувствует, что за ним наблюдают. Если он шевельнется, им это может не понравиться. Но если он не будет двигаться, они поймут, что он послушный мальчик, что он будет их слушаться, что он хочет, чтобы это недоразумение разрешилось — и тогда он отправится домой, домой, домой.

И поэтому он стоит неподвижно так долго, как только может.

Наконец, он не выдерживает: всего лишь переносит вес тела с одной ноги на другую и натыкается бедром на что-то твердое. Похоже на край стола. За ним кто-то сидит? За ним кто-то сидел все это время? «Простите, — думает он. — Что бы я ни сделал, что бы вы обо мне ни думали, простите. Прошу вас, прошу вас, прошу… это какая-то ошибка… прошу… умоляю…»

В дверной замок вставляют ключ. Под удушающим мешком по лицу Расса стекают капли пота. Дверь открывается. Он дрожит, чувствуя по движению воздуха, как кто-то вошел — явно не один человек. Дверь снова захлопывается с таким грохотом, что Расс подпрыгивает. «Не к добру это», — думает он. Звук зловещий, он словно говорит: «Теперь ты в нашей власти».

С его запястий снимают наручники. Прежде чем он успевает потереть затекшие руки, по его одежде скользит острое лезвие. Секунда — и он стоит совершенно обнаженный. Затем его толкают в кресло. Чья-то грубая рука хватает его правую ладонь и с силой прижимает к столешнице. Этот человек легко переломает в его руке все кости, если захочет. С его рукой совершают какие-то манипуляции: пальцы расставляют широко друг от друга. Расс стискивает зубы и мычит от боли, но манипуляции продолжаются. Теперь берутся за левую руку. Его тело обматывают скотчем, приматывая его к стулу и фиксируя левую руку к боку. На это требуется много времени и скотча. Они хотят убедиться, что он не сможет высвободиться. Пот стекает по лицу Расса ручьями, в его голове мелькает мысль, что еще немного — и он захлебнется в своем мешке. «Пожалуйста, — мысленно умоляет он, — пожалуйста».

Дело сделано.

— Хорошо, — произносит кто-то. Дверь открывается и снова закрывается, на этот раз тихо.

— Представление начинается, — объявляет другой голос.

С головы Расса снимают мешок.

Ему в глаза бьет белый свет двух ярких прожекторов. Ослепленный, он жмурится изо всех сил. Перед ним за двухметровым столом сидят двое, чьих лиц он не может разглядеть. Он смотрит по сторонам и видит стены, покрытые белой глянцевой плиткой, отражающей свет. Потолок тоже белый и блестящий. Он будто попал в рот, где только что до блеска начистили зубы. В воздухе сильно пахнет дезинфицирующим раствором. «Дурной знак», — думает он, пока его глаза пытаются привыкнуть к свету.

Кто-то за его спиной протягивает руку и так резко срывает скотч с его рта, что Рассу кажется, что ему чуть не оторвали губы. Руку убирают, и Расс пытается оглянуться, но шея не поворачивается так далеко назад, чтобы он мог что-то разглядеть; человек за его спиной находится для него в слепой зоне.

— Рассел Джей Трусдейл, — произносит один из сидящих за столом. Голос мужской, спокойный. Таким голосом обладают менеджеры по продажам — льстецы, способные заговорить зубы кому угодно.

— «Джей» означает «Джеральд», верно?

— Я не должен здесь находиться, в чем дело, это какая-то ошибка, я ничего не…

— Тс-с-с, — перебивает его «менеджер». — Помолчите минутку, Рассел. Давайте успокоимся и будем вести себя подобающе.

— Богом клянусь, я ничего не знаю, у меня ничего нет, ради всего святого, я не должен быть…

Рука профессионала давит на болевую точку у него на шее, и боль заставляет Расса замолчать. Слезы наполняют его глаза и стекают по лицу.

— Тихо, — говорит мужчина. — Давайте-ка минутку поразмышляем о наших грехах.

Наконец, с его шеи убирают руку.

Расс ничего не говорит. Он тяжело дышит, сердце бешено стучит; скосив глаза, он замечает, что растопыренные пальцы его руки привязаны проволокой к гвоздям, торчащим из крышки стола. Он пытается пошевелить рукой, приподнять ее над столом хоть немного, но тот, кто делал работу, хорошо знает свое дело.

— У нас возникла проблема, — продолжает человек. — Думаю, вы знаете, о чем идет речь, Рассел.

— Я не знаю, клянусь, выслушайте меня, просто послушайте…

«Стоп, — говорит он сам себе. — Так будет только хуже. Остановись. Дыши, дыши, дыши. Пот попал в глаза. Дыши, черт возьми! Успокойся… попытайся вспомнить. Тише, тише. Думай. Давай еще раз. Тише».

— Произошла большая ошибка, — говорит он голосом, который даже он сам ни за что не узнал бы.

Тишина. Где-то работает вентилятор? Расс слышит тихое жужжание.

— Ошибка, — повторяет незнакомец. — Он говорит, это ошибка, — он будто разговаривает с кем-то другим, кто тоже находится в комнате. Он наклоняется вперед, но лица по-прежнему не видно из-за прожекторов. — Рассел, мы никогда не совершаем ошибок, — по его голосу слышно, что он слегка улыбается. — Знаете, я могу обидеться.

— Я не должен находиться здесь, — говорит Расс. — Я просто сидел дома, смотрел телевизор. Я уже собирался спать…

— Мне плевать, Рассел. Почему меня должны волновать ваши привычки: когда вы смотрите телевизор, когда вы ложитесь спать? Никому из присутствующих здесь это неинтересно.

— Послушайте… прошу вас… Откуда вы знаете, как меня зовут? В чем дело? Я могу все исправить!

— Вы говорите, что можете исправить? Я вас правильно понял?

— Да. Конечно. Я могу…

— Для этого мы вас сюда и пригласили. Чтобы все исправить. Иначе вы бы по-прежнему сидели дома, смотрели телевизор и готовились ко сну. Мы ничего не делаем без причины. Это была бы пустая трата человеко-часов.

— Исправить что? — спрашивает Расс. — Что я должен исправить?

— Все, — отвечает «менеджер» самым спокойным тоном. — Все, что вы только что пообещали исправить.

— У меня нет денег, — говорит Расс. — Ладно, в прошлом месяце я немного перегнул палку с кредитами и купил посудомойку, но я расплачусь, клянусь, я…

— Прекратите клясться, — мягко отвечает незнакомец. — Это вам ничем не поможет.

Расс думает, что начал раздражать его, а этого он совсем не хочет. Он меняет тактику.

— Я хочу все исправить. Что бы это ни было. Я просто… я просто хочу знать, кто вы такие и почему я здесь.

— Вы здесь потому, что я так захотел. Я — тот, кто хочет, чтобы вы находились здесь. Все просто, не так ли?

Рассу кажется, что он разучился дышать, он не может вздохнуть, он вот-вот потеряет сознание.

— Слушайте… пожалуйста… я не сделал ничего плохого. Я просто сидел в своей квартире.

— Угу.

— Вы не могли бы убрать свет? Я так ослепну.

Долгое время все молчат. Человек за столом не двигается, прожекторы остаются на месте.

— У вас, — произносит менеджер, — возникли некоторые проблемы.

— Проблемы? Какие проблемы?

— Необходимо кое-что исправить, и вы только что вызвались это сделать. Теперь… Рассел, я хочу задать вам вопрос и хочу, чтобы вы как следует подумали, прежде чем ответить. И ответ должен быть честным, все ясно?

— Да. Ясно. Что вы хотите узнать?

— Хорошо, — «менеджер» произносит это таким тоном, будто хвалит непослушного ребенка. — Вопрос следующий: что находится между красным и синим?

— Что?

— Именно об этом я и спрашиваю. Что находится между красным и синим?

— Я не… — Рассу кажется, что его сейчас стошнит, рвота подступает к горлу, и ему приходится несколько раз сглотнуть. — Я не понял вопроса.

— Тогда я повторю. Что. Находится. Между. Красным. И. Синим?

— Я не знаю, я вас не понимаю! — «Американский флаг, — проносится в его голове, — конечно! Вот что он имеет в виду». — Белый! — Расс едва не выкрикивает это. — Между красным и синим находится белый!

Тишина затягивается. Где-то крутится вентилятор, разгоняя тяжелый воздух.

— Вы же знаете, что ответ неверный, — говорит «менеджер». — Рассел, кажется, мы начали не очень хорошо, не так ли?

— Белый! На флаге Америки между красным и синим находится белый! Разве вы не это имели в виду?

— Нет, — отвечает он. — Хорошо, давайте так. Вы работаете специалистом по обработке данных в НСР [Национальный совет по разведке — прим. пер.], верно?

— Да.

— Как давно вы там работаете и чем конкретно занимаетесь?

— Проверяю данные. Числа. Ну, где-то… восемь лет. Вот и все. Я проверяю числа по контрольным листам.

— Хм. И вы занимаетесь этим на протяжении восьми лет. Ваша работа не кажется такой уж значимой.

— Но этим я занимаюсь. Это моя работа. Этим я…

— Вы серьезно относитесь к своей работе? — спрашивает человек. — У вас есть ощущение, что вы приносите кому-то пользу?

— Да. Думаю, да. То есть… Кто-то же должен этим заниматься. Но больше я ничего не делаю, только сверяю списки с числами, — Расс осмеливается задать вопрос. — Что с моей рукой? Что вы собираетесь делать?

— Вопрос не в том, что я собираюсь делать, Рассел. Вопрос в том, что вы вынудите меня сделать. Вы готовы сотрудничать?

— Конечно. Клянусь… то есть, да. Но этот свет… пожалуйста, вы не могли бы подвинуть эти лампы?

— Нет, Рассел, не мог бы.

Некоторое время незнакомец молчит; он просто сидит и слушает тишину. Затем прочищает горло и спрашивает:

— Что находится в ячейке номер девять-семь-семь-два в камере хранения Центрального вокзала [в Нью-Йорке — прим. пер.]

— Что?

— Рассел, если вы не будете отвечать на прямые вопросы, вы меня разозлите. Повторяю: что находится в ячейке номер девять-семь-семь-два в камере хранения Центрального вокзала?

— Не знаю… я… я вообще ничего не знаю ни о какой ячейке на Центральном вокзале.

— В самом деле?

— Да! Богом клянусь, не знаю!

— Давайте первый, — говорит «менеджер», и мужчина, стоящий в слепой зоне Расса, включает электронож и ловко отрезает указательный палец Расса, прямо под костяшкой.

В жизни каждого бывают моменты, которые называют точкой невозврата. Это означает, что вы перешли черту, которую иногда не следует переходить, потому что пути назад уже нет. Расс только что достиг этой точки невозврата через невыносимую жгучую боль, и крик, вырывающийся из его груди и эхом разносящийся по этой белой комнате страха, свидетельствует о том, что домой он уже никогда не вернется.

— Тс-с-с, — говорит «менеджер». — Сделайте глубокий вдох. Я подожду.

— О, боже мой, о боже… ох… я ничего не… господи… я ничего не делал… — Кровь льется ручьем. Пахнет медью, и Расса все-таки тошнит прямо на колени.

— Видите, — говорит ему человек наставительным тоном, будто отец сыну. — Ни к чему весь этот беспорядок. Это ненормально. Я это ненавижу. Если ответите на вопрос, вы… ну, мы, разумеется, не отпустим вас домой, но мы отвезем вас в более приятное место, где вы сможете хорошо выспаться. Как вам?

— Я ничего не делал! — через боль начала прорываться ярость. — Господи боже… вы меня что, совсем не слушаете?

— Я не слышу того, что мне нужно. Отдохните минутку, расслабьтесь и придите в себя. К тому же я не выношу вида и запаха крови. Меня от этого тошнит.

Превозмогая пульсирующую боль, Расс понимает, что звук вентилятора теперь стал громче. С его подбородка капает пот. На столе повсюду брызги крови. Обрубок его указательного пальца дергается. Его снова рвет, но на этот раз немного.

— О, господи, — шепчет он. — Пожалуйста…

«Менеджер» говорит:

— Тогда сосредоточьтесь. Вечером пятого числа на углу Мэдисон и Тридцать третьей, рядом с продуктовым магазином, вы встречались с человеком. Как его зовут?

— Какой еще человек? Не встречался я ни с каким человеком! И я не знаю там никаких магазинов!

— Вас видели профессионалы, Рассел. Как я уже сказал, мы никогда не ошибаемся. А на этих людей можно положиться. Послушайте, все, что мне нужно — это одно имя. Понимаете?

Расс утвердительно трясет головой. С его лица при этом слетают капельки пота. Он на грани обморока. Желудок совершает очередное сальто, но «менеджер» терпеливо ждет. Расс думает, что, раз ему нужно лишь имя, он скажет ему имя, и тогда пытка прекратится.

— Джо Фрэнквитц, — говорит он наугад.

Незнакомец смеется. Искренне, громко смеется, будто услышал забавнейшую шутку.

— Рассел, — укоризненно произносит он, в то время как из-за сияющих прожекторов надвигается жар. — Вы же знаете, что это не то имя. Давайте средний.

Электронож вгрызается в средний палец Рассела, но, прежде чем он успевает закричать от боли, его мозг отключается.

Ему на лицо брызгают холодной водой, и он приходит в себя. Он начинает всхлипывать, но сдерживает рыдания. Такого удовольствия он им не доставит. Боль пожирает его, слезы струятся по щекам — но удовольствия он им не доставит.

— Господа, — говорит «менеджер», — теперь он пытается нам противостоять. Взгляните на него. Видите, какой взгляд? Мы разбудили зверя, не так ли, Рассел?

— Это ошибка, — Расс охрип от боли. — Вы схватили не того.

— Все так говорят, — звучит ответ. — Рассел, мы дадим вам пару минут, чтобы успокоить зверя. У нас есть нож, а у вас — пальцы. Вернее, то, что от них осталось. Но у вас есть и вторая рука. А еще локти и плечи. Видите, мы запросто решим проблему. После чего мы отправимся домой, выпьем горячий шоколад, поцелуем своих жен и заглянем в спальни к детям. Все дело именно в них, Рассел, в этих спящих детях. Мы не хотим, чтобы такие люди, как вы, беспокоили их сон, совершали вещи, которые плохо скажутся на их будущем. У всех присутствующих здесь есть семьи. Вы отвечаете на наши вопросы — вы покидаете эту комнату. Вы не отвечаете… что ж, комнату вы в любом случае покинете, но в этом случае способ вам не понравится. Так что сделайте глубокий вдох, пусть ваш разум прояснится, и ответьте на следующий вопрос: второго числа текущего месяца в девять часов в баре на окраине Хилтона вы передали кому-то сверток. Кому?

Настала очередь Расса смеяться. Из его ноздрей брызнула слизь.

— Я не… никаких свертков. Я никогда… Я никогда не был в баре на окраине Хилтона.

— Мы уже знаем, кому вы передали сверток, Рассел. Нам просто нужно подтверждение. Ладно, как насчет фамилии? Вот упрямец! Хотя бы инициалы?

— Д. Ж., — говорит Расс.

— Господа, и у нас есть победитель! Лишился двух пальцев, и по-прежнему пытается сопротивляться.

— Р. Х., — говорит Расс.

— Невероятно, — говорит «менеджер».

— П. К., — продолжает гадать Расс. — С. Б… С. Р… В. Г… А. М…

— А, к черту, — говорит «менеджер». — Жгут готов?

Рассу кажется, будто кто-то отвечает «да».

— Терпеть не могу эту часть. Все эти брызги. Ладно, приступим.

Жужжит нож. Он врезается в правое запястье Расса, и внезапно его правая рука свободна; из раны хлещет кровь, он смотрит на свою изуродованную руку и теряет сознание, будто тяжелый камень погружается в темную воду.

К его лицу что-то прижимают — что-то похожее на пригоршню снега. Придя в себя, он отплевывается и воет от боли. Обрубок правой руки обработан и перевязан, и теперь на столе распластана его левая рука, беззащитная, с широко расставленными пальцами.

— Я из-за вас пропускаю футбольный матч, Рассел, — говорит «менеджер». Он явно раздражен упрямством непослушного мальчика. — А ведь я большой фанат «Джетс».

Расс опускает глаза. Может ли он говорить, испытывая такую боль? Он пытается, но ничего не выходит.

— Хотели что-то сказать?

Расс пробует еще раз, собрав все оставшиеся силы.

— Вы, — хрипит он, — взяли не того. Клянусь… клянусь Марией и Иисусом.

— Похоже, у нас здесь глубоко религиозная душа, — говорит незнакомец, обращаясь к своим безмолвным коллегам.

— Я не сделал… ничего… плохого. Я сверяю числа. Вот и все. — С неимоверным усилием Расс поднимает голову прямо к безжалостному свету. — В чем дело… Что я, по-вашему, сделал?

— Это было бы нечестно, не так ли? Давать вам подсказки. Нет, не думаю.

— Прошу вас… скажите. Что я сделал?

— Отвечайте на мои вопросы, тогда я отвечу на ваши. Когда вы в последний раз были на переправе на Статен-Айленд?

— Не помню. На переправе? Вроде бы… кажется, в апреле или мае.

— Ох, Рассел! Хватит уже! А как же во вторник вечером?

— Нет. Вы ошибаетесь. В прошлый вторник я весь вечер был дома, — он сглатывает, по-прежнему пытаясь справиться с болью. — Я каждый вечер провожу дома.

— Во вторник, — продолжает «менеджер», — в восьмом часу вечера вы сели на паром в Статен-Айленд вместе с пожилым бородатым мужчиной. При себе у него был чемодан. Как звали этого мужчину и что лежало в чемодане?

— Это нечестно, — шепчет Расс. — Я уже ответил на вопрос. Теперь ваша очередь.

— О, я вас обманул. Собственноручно дать вам оружие против самого себя? Ну уж нет. Я повторяю: как звали старика и что было у него в чемодане?

К своему удивлению, Расс с презрительной ухмылкой отвечает:

— Авраам Линкольн. Геттисбергская речь.

«Менеджер» слегка наклоняется вперед. Расс слышит, как что-то трещит, будто полиэтиленовая пленка.

— Вы, — раздается голос из самого центра прожектора, — выиграли суперприз. За то, что не сказали нам абсолютно ничего, вы получаете… — он делает неопределенный жест правой рукой.

Расс вздрагивает от звука бензопилы у себя за спиной.

Снова трещит полиэтилен: двое мужчин за столом прикрывают лица прозрачной пленкой.

Звук бензопилы приближается. Запах бензина перекрывает все остальные запахи — рвоты, пота и ужаса.

— Пожалуйста, — умоляет Расс, загнанный в ловушку лучами прожекторов. Обрубок правой руки безнадежно дергается в воздухе. — Прошу вас… в чем я виноват?

— Вы существуете, — говорит «менеджер», но Расс едва ли слышит его слова из-за шума приближающейся пилы.

Все заканчивается быстро.

Человек с бензопилой — настоящий профессионал, у него большой опыт. Это не составляет ему труда. Это его работа.

Кровь заливает полиэтилен и белые стены. Кровь брызгает на потолок и стекает по полу. Кровь заполняет все пространство, — кровь, которая бьет из самой середины тела Расса Трусдейла, разрубленного пополам. Кровь, кровь, кровь, а над ней — бледное лицо с застывшей гримасой ужаса, лицо, которое будет мучиться своим последним вопросом до тех пор, пока время не сотрет с него плоть. Или пока это не сделает огонь в печи крематория, расположенного в подвале этого здания, через каких-то пятнадцать минут.

Еще один человек исчез из этого странного мира. Несчастные одиночки исчезают каждый день.

Все кончено, пила умолкает, человек с голосом менеджера по продажам выключает прожекторы и говорит своим спутникам:

— Что ж, друзья, стоит отметить… у этого человека богатый внутренний мир.

Все смеются. Это случается не так часто, но все же иногда случается, и каждый раз он говорит одно и тоже.

— Я бы сейчас пива выпил, — говорит он им. — Холодненького. Нужно обмыть. Кто со мной?

Все согласны. А кто платит?

— Разумеется, я, черт вас побери, — говорит он и вздыхает так, как вздыхают люди, выполнившие свою работу, несмотря на трудности. — Следующий все нам выложит, — уверяет он и поводит плечом, словно сбрасывая навалившийся вес.

Все уходят, и в комнате появляются двое уборщиков в оранжевой спецодежде и респираторах; они уносят разрубленное пополам тело. Его части они складывают в полиэтиленовый мешок и везут на каталке со скрипучими колесиками к лифту цокольного этажа. Дело сделано, и четверо нелегальных иммигрантов принимаются орудовать тряпками; они работают до тех пор, пока комната не принимает свой первозданный, чистый и сияющий, белоснежный вид.