«Прощай, темная любовь» Роберта Лэннес

Марла провела пальцами по складке своего синелевого халата и раздвинула в стороны его полы спереди. Она прислонилась к кровати, где лежало тело, неподвижное и очень мертвое.

Она позволила халату свалиться с плеч. Падая на пол, тот издал приглушенный звук, напоминающий хлопок от взмаха крыла лебедя. Девушка посмотрела на свои груди, затем ниже. Сжав один сосок, она протянула другую руку к телу и дотронулась до эрегированного члена, торчащего над широкой резинкой. Рука Марлы охватила ствол пениса, в то время, как другой она теребила свой сосок, пока тот не затвердел. У нее замирало дыхание, когда она дергала окаменевший член, разминая, дразня, возбуждая себя. Пальцы спустились к промежности, раздвигая половые губы, чувствуя спрятавшийся там бугорок плоти. Трогая. Трепеща. Дрожа от нетерпения. Она поняла, что приближается к оргазму.

«Нет, нет», - прошептала она. «Не так».

Она взяла себя в руки и попыталась отстраниться от происходящего. Заставила себя подумать о том, что творится снаружи, об автобусной остановке, где люди ждут начала новой жизни, обмениваясь сплетнями и настороженными взглядами. Она слышала их отдаленные голоса. Шум моторов. Даже тиканье его наручных часов. В передней комнате тихо играло радио. Музыка. Жизнерадостная. Далекая. Успокаивающая.

Плач. Ребенок. Ребенок миссис Лопес.

Марла улыбнулась.

Так здорово.

Так ново.

Так не... но нет.

Она еще сильнее стиснула член. Желая. Осталась только похоть. Марла взгромоздилась на труп сверху. Она протолкнула свекольно-красный стержень в жерло своего пылающего чрева и опустилась на него. Оргазм. Снова и снова. Вводя его внутрь. Сосульку, неумолимую в своем ледяном холоде против ее живого тепла.

Внезапно она практически почувствовала едкий запах мочи. Сейчас она не могла не обращать на него внимания. Нахлынули воспоминания о туалетах в парках, в городе, на променаде, на автовокзале. Вонючих. Холодных. Темно-серые стены с белыми тюрбанами туалетной бумаги словно обрушивались на нее, а кучи фекалий выглядели будто попытки безумного художника заявить о себе. Почему там? Почему он всегда хотел заниматься этим именно там?

Там. Потом. Лучшие дни. Когда он взял ее на карнавал. Стояла жаркая, солнечная погода. На ней был новый сарафан, который он ей купил. Розовый. Слишком короткий. Он выиграл ей игрушечного осьминога, купил кулек фруктового льда, покатался с ней на американских горках. Когда они столкнулись с двумя его коллегами по работе, он представил ее словами «моя дама».

Они улыбнулись и сказали, что она великолепна. Нокаут. В тот день он на нее смотрел. Действительно смотрел. Будто видел впервые. Это вселило в нее надежду, что все изменится. Может быть. Когда-нибудь.

Она увидела себя тогда, поморщилась, а затем увидела себя здесь, сейчас, пронзенная его безжизненным членом, в экстазе. Но на этот раз, на ее условиях.

Стук в переднюю дверь оборвал ее видения.

Она замерла. Ногу свело судорогой. Она не слышала ничего, кроме собственного прерывистого дыхания. Снова стук, будто выстрел. Вряд ли это могло быть что-то важное. Никто не должен был прийти. Девушку охватила паника. Она стиснула зубы. Затем шаги начали тихо удаляться. Незнакомец уходил, кем бы то он ни был.

Марла вздохнула с облегчением.

Сердце защемило, легкая боль поднималась из глубины тела, уничтожая злобную похоть, ползла по горлу, пока слабый крик не сорвался с ее губ. Ее друзья. Где они были сейчас? Когда-то он рад был их видеть, смеялся вместе с ними в их теплой компании. Затем, один за другим, они попали под запрет. А его друзей она никогда не видела. Они были частью его мира, мира, который, как он говорил, ей лучше не знать. Мира, о котором она никогда не позволяла себе любопытствовать. Ведь, в конце концов, у нее был кто-то, кто любил ее, защищал ее. А ее друзья не могли это сделать.

Она позволила ему стать ее миром, а себе - частью его мира, какой только могла.

А затем настал день, когда она поняла, что он защищает ее слишком усердно.

Она оторвалась от трупа и встала. Затем стала ходить вокруг кровати, натягивая халат, глядя на него. Его лицо было все еще красивым даже после смерти. Широко смотрящие ясные голубые глаза. Раздутые ноздри. Орлиный нос. Полные, раздвинутые губы. Зовущие. Марла приблизила свое лицо к его и почувствовала знакомый запах алкоголя. Кислый. Она накрыла его губы своими. Ее язык искал тепло, знакомые места. Он принимал ее тепло, но не удерживал.

Она прижалась к нему и ощутила легкую щетинку на его холодных щеках.

Мрачный янтарный свет от потертых старых пожелтевших штор придавал комнате атмосферу нереальности. Она была совершенно одна, рядом с ним, ее мечта наконец-то исполнилась. Мечта, в которой она так долго боялась признаться даже самой себе. Заключавшаяся в выборе. Кто угодно, только не он.

Она не знала, когда ее любовь, ее страсть, ее потребность в нем перевернулись кверху тормашками. Когда его приход домой начал заставлять ее съеживаться. Когда его запах стал вынуждать ее отворачиваться. Когда его прикосновение начало коробить ее. И когда это все изменилось, изменилась и она. Медленно. Неуклонно. И, наконец, окончательно, безвозвратно. То, что происходило между ними, уже не казалось горько-сладким, волшебно наэлектризованным. Пришло осознание, что он ведет битву, а она - его враг в этой битве. Победоносный, разрушающий, хитрый, жестокий, неумолимый – это все он. Армия, состоящая из одного человека, в войне без причины, без провокации, без повода. В один день он был веселым и игривым. На следующий день - жестоким. И так все последующие дни, пока ее преданность не превратилась в зерно гнева. Зернышко обернулось горстью, затем ведром, бочкой, и так продолжалось до тех пор, пока уже ничто не смогло вместить все это. До сегодняшнего дня.

Он оставил ей свои деньги, свои вещи, но теперь они не казались для нее важными. Она хотела кого-то еще. Мужчину, который будет любить ее нежно, открыто, ласково. Любого мужчину, который будет делать это. Сейчас у нее появилась возможность выбирать. Она сбросила цепи. Его смерть стала окончательным разрешением. Он оставил ей ее собственную жизнь, которую она теперь будет лелеять.

Она пристально посмотрела на него и почувствовала прилив новой силы.

«Ты никогда больше не скажешь мне, что у меня не может быть никого другого. И я никогда не услышу твою ложь - что никто, кроме тебя, не может заставить меня кончить».

Она встала на колени возле его лица, позволив халату раскрыться. Пальцы скользнули между ног, раздвинув набухшие половые губы, касаясь раздувающегося бугорка кожи внутри, быстро и жадно двигаясь. Другая рука подтолкнула одну из грудей ко рту. Язык заметался по соску, щелкая по нему, пока он не покраснел до багрового цвета.

«Посмотри на меня…», - произнесла Марла хриплым шепотом. Она извивалась над своими пальцами, издавая стоны.

Затем уставшая упала на кровать, охнув от нехватки воздуха. Это вымотало ее. Она полежала несколько минут, пока дыхание не восстановилось.

Приподнявшись на подушке, Марла потянулась за пачкой сигарет, лежащей на тумбочке. Зажгла одну. Выпустила дым ему в лицо. Делая длинные затяжки, она теребила маленькие круглые шрамы от ожогов на своем животе и груди. Повернув бычок пальцами, она прижала зажженный конец к сморщившейся и влажной плоти его щеки. Сигарета потухла с потрескивающим звуком.

В тот момент она вспомнила вечер после долгого дня на пляже. Марла сильно обгорела и покрылась пузырями. Он был так обеспокоен. Он накладывал на нее мази и холодные компрессы. Всю ночь, пока она, наконец, не уснула, он держал ее за руку, поднося кубик льда к ее опухшим губам и шепча успокаивающие слова. На следующее утро, прежде чем она полностью проснулась, он уже взгромоздился на нее, получая то, что, по его словам, она ему задолжала. Боль...

«Как тебе такое? Ты говорил, что боль и удовольствие неотделимы друг от друга. Близки друг к другу. Тебе они кажутся одним и тем же? Ублюдок! Что ты знал об этом? Ты просто хотел заклеймить меня на всю жизнь, чтобы никто другой не захотел меня. Чтобы ты был уверен в этом, не так ли? Тебе это нравилось. Причинять мне боль. Знать, что мне придется лгать всем, кто увидит эти шрамы, при том, что лгать бесполезно, потому что любой поймет, откуда они взялись. И осознавать, что никто не заподозрит тебя. Ведь только чокнутая Марла могла с собой это сделать. Ха!».

Она зажгла еще одну сигарету.

Кондиционер захрипел, один раз заглох, а затем снова замурлыкал. Сквозь его ржавую темную массу в окне проникали звуки улицы. Она часто воображала, что это огромное радио, передающее музыку города. Сырой ритм. Стенания. Свист ветра. Рев двигателей. Стук дождя. Вой сирен. Музыку, которую могла понять только она. Он называл ее странной и глупой. Он никогда ничего не понимал. Она прижгла его щеку еще раз. Волоски зашипели. Запахло паленым.

Она услышала, как остановился автобус. Заскрипели тормоза. Там собрались все лжецы, насильники, обманщики, ублюдки, фальшивые засранцы, задиры, льстецы и настоящие сумасшедшие. Готовые для поездок в персональные преисподние. И скоро их станет больше. Ожидающих в своем беспочвенном гневе, замусоренных своими разочарованиями, кивающих ложным надеждам, спрятавшимся за телевизионными улыбками. В конце концов, что еще было в этом мире? Что?

Один за другим она оставляла крошечные ожоги на его груди, пока из них не вырисовалось очертание сердца. Звук, похожий на шипение далекой кошки, успокаивал ее. Сняв с себя халат, она посмотрела вниз на такое же очертание сердца, давно вырезанное на ее животе. Она не улыбалась. Ей это не казалось красивым. И не будет никому еще. Он знал это. Она загасила сигарету в его пупке.

Он начал вонять. Как дерьмо. Как испорченные овощные консервы. Как смесь плесени, мочи, пота, рвоты и болезни. Она чуть не задохнулась. Настроив зажигалку, чтобы она горела, как паяльная лампа, Марла коснулась кончиком пламени одного из его глаз. Она почти ожидала, что сработает рефлекс, и веко дернется. Вместо этого глаз зашипел и лопнул. Она задержала дыхание. Огонь медленно выжег весь глаз, оставив глубокую дымящуюся черную дыру. Она начала проделывать тоже самое с другим, но чуть не задохнулась и прекратила.

Пора. Она пошла на кухню и отыскала большой разделочный нож, коробку ароматических свечей и шесть плотных мусорных мешков.

Сначала Марла зажгла свечи, расставив их по всей комнате. Вонь от трупа, казалось, стала меньше. Затем она принялась тщательно расчленять тело, стараясь быть максимально аккуратной. Это оказалось намного сложнее, чем она ожидала. Девушке приходилось налегать на нож всем телом, чтобы рассечь кость.

Она наполнила шесть мешков частями тела, простынями и халатом, после чего завязала их макушки. На кухне она отмыла нож и положила его туда, где отыскала. Затем приняла горячий душ, вытерлась, оделась, упаковала три чемодана и начала прибираться.

Марла проходила комнату за комнатой, вспоминая. Там было полно воспоминаний, в том числе и хороших. Понравившиеся ей шторы, которые он купил. Понравившиеся ему диван и кресло, которые она увидела в каталоге «Сирс». На раковине лежала его расческа, все еще забитая его мягкими седовато-каштановыми волосами. Очки, одеваемые им для чтения телегида. Она любила смотреть телевизор вместе с ним.

Она подошла к телефону и вызвала такси.

Какая жалость, что она слишком молода, чтобы водить машину. Через несколько месяцев ей стукнет шестнадцать. Тогда она вернется и заберет его автомобиль. А до тех пор следовало набраться терпения.

В последнюю очередь Марла, один за другим, перенесла мешки к задней двери. Открыв ее, девушка выставила их наружу в переулок. Затем зашла внутрь и бросила прощальный взгляд на шесть аккуратно связанных блестящих черных пакетов. Задумчиво, она отвернулась.

От парадной двери прозвучал гудок такси.

«Ну, я думаю, пора прощаться, папа. Спасибо тебе за все». Она пожала плечами. «И пошел к черту».

Марла позволила таксисту отнести ее чемоданы. Она стояла у входной двери, пытаясь вспомнить, каково это - любить его, но не чувствовала ровным счетом ничего.

Она заперла дверь и пошла в ждущий ее новый мир.