«Билли, Билли Трусонюх» Саймон МакХарди

Входная дверь в туалет с грохотом ударилась об стену, и быстрые лёгкие шаги эхом отдались от кафельного пола. Я заглянул в кабинку, и мое сердце бешено заколотилось в грудной клетке. Это была она, Элина Бойко, я бы узнал её ножки где угодно. Она самая красивая девочка в школе, и я ждал этого гребаного момента весь день.
Во время обеда я подсыпал ей пару растолчённых таблеток слабительного в её спагетти болоньезе, и вот теперь маленькие ублюдки начали действовать. Она открыла дверь в кабинку рядом со мной, и её голые ягодицы шлепнулись на сиденье унитаза. Ее задница взорвалась, как гейзер, выбрасывая содержимое желудка в сатанинском неистовстве. Смрад от её дерьма оказался такой густой и едкий, что я блеванул на свою в футболку.
- Ох, черт бы меня побрал, - захныкала она.
Ну вот, собственно, и пришло время мне нанести свой удар, пока она занята. Я протиснулся под кабинку и остановился прямо у нее между ног. Я подмигнул ей, и улыбнулся, а эта дрянь завопила как взбесившаяся Банши.
- Приветики, - сказал я, хватая ее за трусики и потянув их. Они соскочили с одной ноги, но зацепились за пятку другой. - А ну отдала мне свои труселя, сука, - закричал я потянув их сильнее.
Элина схватилась обеими руками за унитаз, чтобы я не стащили её на пол, когда из её задницы летели во все стороны брызги "шампанского". Трусики начали опасно тянуться. Черт возьми, я не должен допустить что бы они порвались, если они порвутся, у меня больше никогда не будет такой хорошей возможности, как эта. Я меняю тактику, хватаю ее за ногу и дергаю её вверх. Она слетела с унитаза, я стянул трусики с её ноги и побежал из кабинки. Две девушки стояли у раковины, поправляя свой макияж и корча в зеркало утиные рожи.
Элина выскочила из кабинки вслед за мной крича:
- У него мои трусики!
Растерянные взгляды двух девушек сменились гневом. Они попытались схватить меня, но я ударил одну из них кулаком в лицо и вылетел через дверь в школьный коридор. Сука, было время перемены, и коридоры были переполнены школотой. Я пробирался сквозь них толкая локтями любого, кто вставал у меня на пути.
- Билли, Билли Трусонюх! - кричали мне вслед девочки.
Я знаю, кто я такой, и не чувствую стыда за это прозвище. Я мчусь по школьному коридору с парой восхитительно теплых трусиков в руке. Шаги шлепали по полу позади меня, когда девушки бросились в погоню за мной.
- Бегите, бегите шмары! Вам меня не поймать. Я - Билли, Билли Трусонюх! - кричу я через плечо.
Я бежал так быстро, как будто все черти ада бросились за мной в погоню. У меня кружилась голова от предвкушения. Это был последний день в старшей школе, и я наконец-то заполучил трусики Элины Бойко.
Звуки погони затихли, когда я выскользнул из школьных ворот. Я сбавил скорость, перешёл на шаг и свернул на Джексон-авеню. Широкая дорога была обсажена вязами и забита припаркованными автомобилями. В поле зрения не было видно ни души. Должен ли я сейчас немного приподнять ластовицу, чтобы подразнить себя? Мой член звенит в штанах от предвкушения. Я разжимаю руку, трусики разворачиваются, как распускающийся цветок. Нет, я не должен этого делать. Я отворачиваюсь.
- Не будь дураком, Билли, подожди, пока не вернешься домой, - бормочу я себе под нос.
Я прав. Будет еще приятнее, если я подожду до тех пор. У меня будет весь дом в моем распоряжении, и тогда я смогу насладиться моментом.
На подъездной дорожке нет машин, когда я бегу по дорожке к дому. Я в безопасности. Я достаю ключ от входной двери из-под садового гнома возле гаража, одетого в трусики и лифчик (я сам их нарисовал), отпираю дверь и врываюсь внутрь. Дом дремлет в лучах раннего послеполуденного солнца. Я не хочу его будить, поэтому на цыпочках иду в свою спальню. Стены увешаны журнальными и каталожными фотографиями женщин в нижнем белье. Я кладу трусики на кровать. Они белые, с красивыми бабочками на них. Я раздеваюсь. Мой член болезненно тверд, и тонкая струна преякулята свисает с кончика крайней плоти. Послеполуденное солнце заставляет его сверкать, как волосы ангела.
Я благоговейно разворачиваю трусики, чтобы посмотреть на ластовицу, и ахаю. Внутри них есть след от прорвавшегося поноса цвета овалтина и корочка, покрытая творогом. Я набрасываюсь на них и запихиваю ластовицу как можно глубже в ноздри. Я вдыхаю глубокими вдохами, пока у меня не начинает кружиться голова, и толкаю свой член в потолок, безумно поглаживая его.
- О-о, Элина, о, твои трусики так хорошо пахнут.
Слишком хорошо, потому что всего через несколько ударов я готов кончить.
- О, Боже, а-а-а, - я кончаю и мой кончун вылетает на два фута в воздух.
Это похоже на акробатического ленточного червя, прежде чем он приземлился с самоубийственным шлепком на моей щеку.
- Фу, - говорю я и хихикаю.
- Билли, что ты делаешь?
Я замираю на вершине своего тазового толчка. Мой папа стоит в дверях с испуганным выражением на лице, а рядом с ним моя мама, дедушка и мой брат-пиздюк, Джеральд. Их рты разинуты. Не хватает только бабули.
Мое лицо горит от стыда. Сперма стекает вниз по моей щеке на подушку.
- Эм...
Я чешу в затылке, не в силах придумать ничего, что могло бы объяснить мою компрометирующую ситуацию, но я прихожу в себя достаточно быстро, чтобы накинуть одеяло на свой, теперь уже сморщенный пенис.
- Он свалил из школы, чтобы подрочить, засунув трусики какой-то девки себе в нос, - услужливо добавляет Джеральд.
Трусики все еще свисают из моих ноздрей. Я вытаскиваю их и вытираю ими щеку.
- Фу, гадость, - говорит Джеральд.
- Да ты на всю голову ебанутый, - говорит дедушка.
- Я думаю, нам нужно поговорить, сынок. Приведи себя в порядок и приходи в столовую, когда будешь готов, - говорит папа и уводит остальных членов семьи прочь.
Одеваясь и приводя себя в порядок, я слышу плач матери и возмущенное бормотание дедушки. Папа пытается успокоить всех успокаивающими словами. Они всегда слишком остро реагируют на подобные вещи. Я все еще чувствую запах выделений Элины у себя в носу, и от этого у меня снова встает. На мгновение я задаюсь вопросом, не будет ли моя семья возражать подождать еще пару минут, пока я предёрну ещё раз. Лучше этого не делать, все пойдет не очень хорошо, если они снова меня поймают, а я хочу покончить со всем этим грязным делом как можно быстрее.
Мой отец сидит за столом, скрестив руки на груди, и хмурится. Покрытые коркой трусики Элины лежат посреди стола. Мама вытирает нос влажной салфеткой, Джеральд ухмыляется, у дедушки такой вид, будто у него сейчас будет аневризма, а бабушка сидит в своем инвалидном кресле спиной к нам и смотрит повторы "Губки-Боба". Я был бы удивлен, если бы она вообще что-то услышала сквозь шипение бака с кислородом и её хрипением в груди, когда она делает большие глотки воздуха.
- Все в порядке, бабушка?
Она заваливается в кресле на одну сторону и громко протяжно пукает.
Я сажусь напротив матери. Мне так стыдно, что я никому не могу смотреть в глаза.
- Что ты можешь сказать в свое оправдание, ты, грязная маленькая обезьяна? - говорит дедушка.
- Пожалуйста, папа, позволь мне разобраться с этим, - говорит отец, поднимая руку.
Я делаю глубокий вдох и позволяю своему признанию излиться наружу.
- Я украл трусики Элины Бойко из школы, прогулял уроки и дрочил, пока они были засунуты мне в нос. Я ничего не мог с собой поделать. Они были еще теплыми и так хорошо пахли, как свежеиспеченный хлеб.
Мой член прижимается к нижней стороне стола при этих воспоминаниях.
- Я хорошо воспитывал тебя не для этого, Билли, - говорит папа, разочарованно качая головой.
- Я знаю, па, прости меня. Этого больше не повторится.
Я сдерживаю слезы.
- Все в порядке. Я знаю, как это бывает, когда ты молод и полон спермы.
- Да, нелегко быть молодым, - я смущенно рассмеялся.
Мама сочувственно улыбается мне, в то время, как дедушка пристально смотрит на меня. Однако он приходит в себя, эта вена, размером с макаронину на его лбу, больше не пульсирует. Джеральд усмехается и показывает мне верх большие пальцы.
- Теперь, когда все улажено и Билли пообещал больше так не делать, не начать ли нам семейныe торжествa в пятницу вечером? - говорит папа, возбужденно потирая руки.
Все за столом перешептываются в знак согласия. Бабушка кашляет и пукает с жидким звуком. Ее задница звучит как пушка, стреляющая из кастрюли с супом.
- Пожалуй, я начну первым, - папа лезет в карман и достает пару розовых трусиков. Они испещрены зелеными и желтыми выделениями, как будто кто-то с инфекцией пазух носа чихнул в них, когда ел йогурт. - Уличная шлюха продала их мне за десять долларов. Она сказала, что не меняла их три месяца
- Я думаю, у нее хламидиоз, - говорит мама, морща нос.
- М-м-м, чем грязнее, тем лучше, - говорит дедушка и потирает выпуклость спереди на брюках.
- Энн, - говорит папа.
Мама бросает на стол пару белоснежных трусиков. У них есть след скольжения от пояса до пояса, а промежность неоново-желтого цвета с пятнами мочи.
- Я отсосала парню на стройке, и он дал мне их в качестве оплаты.
- Вот это моя девочка, - говорит папа, подмигивая маме.
Все выжидающе смотрят на Джеральда. Джеральд усмехается.
- На этот раз, я превзошел самого себя.
Он достает пару кружевных красных трусиков.
- Да ладно тебе, сынок, ты же знаешь, что это не то, что нам нравится, - говорит папа, хмурясь.
Джеральд швыряет их в папу. Они шлепаются ему на ладонь, когда он их ловит.
- Давай, понюхай их.
- О-о-о-о, Божечки, что это, черт возьми, такое? - говорит папа, его ноздри подергиваются, а глаза слезятся.
- Восемнадцатилетняя жертва утопления. Она пробыла в воде неделю.
Джеральд - стажер в морге, и ему всегда достается лучшая добыча.
- Ох и забористые же. Это может быть твоей лучшей находкой, сынок. Я горжусь тобой, - говорит папа и хлопает Джеральда по спине.
Дедушка встает.
- Вы все готовы к пьесе сопротивления?
Я знаю, что будет дальше, и чуть не визжу от возбуждения. Мой член так сильно прижимается к нижней части стола, что я боюсь получить занозы.
Дедушка шаркает через комнату к бабушкиному креслу.
- Нам нужны твои трусики, Линда. Мы вернем их позже.
Бабушка хмыкает. Дедушка опускается на колени между титаническими бедрами бабушки.
- Ох, ёбаный экибастуз, моя спина, - стонет он.
- Все в порядке, папа, я сделаю это.
Папа встает из-за стола и помогает дедушке вернуться на стул. У дедушки отвисает рот, и это не от инсульта, ему действительно нравится быть тем, кто снимает трусики бабушки, чтобы посмотреть, что внутри них. Это самое яркое событие его недели.
Папа благоговейно опускается на колени между бабушкиных бедер, скользит руками вверх по ее платью и стягивает с матери трусики. Как бы прощаясь с ними, бабушка делает последний вздох.
- У тебя всегда самые лучшие трусики, мамочка, - говорит он, глядя на них сверху вниз.
Бабушка проводит руками по папиным волосам, и он улыбается ей со слезами на глазах.
Папа переносит матриархальные трусики обратно на стол так же осторожно, как Туринскую плащаницу. Я чувствую их запах. Если бы вы могли представить себе мусорный контейнер, наполненный муреной из тунца и детскими подгузниками, оставленными просачиваться в пустыне в течение недели, и добавить след гниющих стервятников, то вы бы немного уловили их запах. Воистину, эта женщина - чудо.
Папа кладет трусики на стол вместе со всеми другими сокровищами, которые мы нашли сегодня. Семья издает коллективный вздох. Трусики бабушки крадут внимание, как они всегда делают, и это не потому, что они размером с палатку. Влагалищные и анальные выделения превратились в калейдоскоп цветов: малиновый, мокко, грибной и попугайно-зеленый. Сверху колышется прозрачное, желеобразное вещество. Может быть, ее пизда поглотила медузу, когда мы ходили на пляж на прошлой неделе?
- Мы благодарны тебе, бабуля, - говорит дедушка.
Как по команде, "Губка-Боб’ заканчивается. Мотор бабушкиного кресла-каталки оживает, и она поворачивается к нам лицом с улыбкой над своими многочисленными подбородками. В своем нетерпении она опускает инвалидное кресло и мчится к столу, натыкаясь на него. Как глава семьи, бабушка всегда выбирает первой. Распухшей рукой она протягивает руку и ловко хватает трусики Элины.
- Отличный выбор, бабушка, - говорю я.
Она снимает кислородную маску, прижимает ее к губам и носу и делает короткие, прерывистые вдохи. Это лучше, чем кислород. Другая ее рука скользит между бедер и с хлюпаньем погружается в ее "киску".
- Бабушкины чур мои!, - кричит Джеральд и хватает их со стола.
Капля выделений вываливается из ластовицы и покачивается на столе.
- Ты, ёбанная пизда! Я хотел их, - дед тянется к "утопленнице".
Я опередил медлительного старого пердуна, и он вынужден довольствоваться шлюхой с хламидиозом. Его член уже вышел. Это похоже на черепашью голову с трупным окоченением и жидкой седой бородой. Это просто оставляет маму и папу мастурбировать на белоснежные трусы строителя. Они не возражают. Для них все сводится к тому, чтобы делать что-то вместе, как семья.
Сделав щедрую порцию сливок, папа пододвигает увлажнитель ко мне через стол.
- Помни, сынок, семья, которая играет вместе, остается вместе.
Я вытаскиваю свой бриллиантовo-твердый член.
- Урок усвоен, папа, - говорю я.