«Мертвое сожаление» Саймон МакХарди

Эдвард Кирби был парализован. Его тело больше не слушалось его команд, он не мог ни пошевелить конечностью, ни пошевелить веком. Была только темнота и мягкое жужжание кондиционера. Что-то накрыло его лицо, это было мягко и успокаивающе - хлопчатобумажная простыня. Воспоминание прокручивалось по кругу в глубине его сознания; сначала он не обращал на это особого внимания, изо всех сил пытаясь восстановить контроль над своим телом, но теперь, потерпев поражение, он наблюдал за этим воспоминанием. Холодный свет приближающихся фар другой машины, чувство всепоглощающего отчаяния, заставившее его так крепко сжать руль, что пальцы онемели, а костяшки пальцев побелели, чувство облегчения и восторга, прежде чем его голова взорвалась белой болью, и он провалился в черноту и забвение.
Темнота теперь была другой. Это была чернота беззвездных ночей и шкафов под лестницей, а не та темнота, которая приходит вместе со сном без сновидений или пустотой могилы. Эдвард чувствовал запах застоявшейся крови и больничного дезинфицирующего средства. Неужели это больница? - недоумевал он. Может быть, легкий ветерок пошевелил хлопчатобумажную простыню так, что она упала ему на лицо; медсестры были слишком заняты, чтобы заметить это? Он услышал приглушенные голоса, щелчок дверной задвижки, а затем увидел бледный свет.
- Эдвард Кирби? - спросил женский голос.
- Привет, - испуганно ответил Эдвард, его голос потряс его самого, он звучал нежно, почти по-неземному.
- Да, это он, - ответил незаинтересованный мужской голос.
Женщина откинула простыню; Эдвард поднял глаза и обнаружил, что смотрит на женщину, одетую в небесно-голубую медицинскую форму, ее спокойные серые глаза пристально изучали лицо Эдварда из-за толстого пластикового козырька.
- Автокатастрофа, Дэйв? - спросила она.
- Да, Грейс, недалеко от водопада Тинсли он убил семью из пяти человек.
- Придурок, - выругалась Грейс.
Воспоминания о том вечере нахлынули на него снова. Он решил, что съездит на машине к водопаду Тинсли и порыбачит, как делал это в более счастливые времена со своим отцом; это дало бы ему возможность подумать о том, как избавиться от страданий и лишений последних нескольких лет. Проезжая по унылому участку шоссе, обсаженному осенними дубами, он был поражен бессмысленностью всего этого, бесконечными циклами неудач, потерь, презрения окружающих. Он увидел приближающийся автомобиль и, не задумываясь, прибавил скорость, резко вывернул руль влево и лоб в лоб врезался во встречный автомобиль.
- Мне так жаль, - прошептал Эдвард, боясь снова услышать свой собственный голос.
Грейс не ответила, и он в отчаянии посмотрел на ее помощника Дэйва, который в изнеможении откинулся на спинку стула, ища утешения, но тот молчал, довольствуясь глотком из белой, покрытой пятнами кофейной кружки.
Грейс занялась осмотром Эдварда. Через некоторое время Дэйв допил свой кофе, взял блокнот и встал у ног Эдварда, готовый записать травмы.
- Обширные повреждения правой височной и клиновидной костей, перелом правой бедренной кости, ссадина на левой коленной чашечке...
- Со мной все будет в порядке? - умолял Эдвард, но ответа не было.
- Семидюймовая рана на правой плечелучевой кости... - продолжала Грейс.
- Что с вами не так, люди? - причитал он, а они оба продолжали игнорировать его.
Грейс взяла с подноса скальпель и одним быстрым движением начала разрезать грудину Эдварда.
- Нет! - закричал он. - Bы не дали мне никакого обезболивающего!
Это было так, как если бы его кожу опалили раскаленной кочергой. Он почувствовал, как сталь вонзилась в его плоть и рассекла вены, артерии и нервы. Игнорируя его мольбы, Грейс сделала разрез с другой стороны его груди, затем, следуя за животом, разрезала Эдварда до лобка. Мольбы Эдварда превратились в мучительные вопли, когда Дэйв начал мастерски работать ножницами для ребер. Не было никакого способа заглушить звук ломающихся костей, негде было спрятаться от боли, не было милосердной потери сознания. Зрелище было столь же отвратительным, сколь и мучительным, но в агонии наступил момент прозрения: он умер прошлой ночью недалеко от водопада Тинсли, никто не смог бы выжить в той катастрофе. Машины столкнулись лоб в лоб на скорости сто пятьдесят миль в час, и теперь он присутствовал при собственном вскрытии, его дух все еще был привязан к телу. Он был мертв, но его чувства были сверхъестественно обострены. Было ли это его наказанием за убийство той семьи - задерживаться и терпеть мучения, причиненные трупу Эдварда Кирби?
После удаления передних ребер и грудины грудная клетка Эдварда раскрылась подобно розовому бутону, обнажив его внутренние органы. Грейс засунула руку в брюшную полость и начала извлекать его органы, тщательно осматривая и взвешивая каждый из них. Анатомическая реконструкция была произведена небрежно, ни одна из его внутренних частей впоследствии не была возвращена на свое законное место, а скорее засунута обратно в полость подобно тому, как мясник запихивает потроха индейки. Операция завершилась удалением головного мозга. Когда вибрирующая пила отделила его черепной свод от нижней части черепа, Эдвард ощутил проблеск надежды: если бы его головной мозг был отделен от спинного, как бы он продолжал чувствовать, видеть или думать? Наконец-то он был бы мертв. Эдвард цеплялся за эту мысль, когда Грейс перерезала спинной мозг ножницами, а затем с ужасом наблюдал, как она кладет его мозг на весы.
Прошло два часа, прежде чем Грейс наконец отложила скальпель и начала зашивать его. Крупные неровные стежки кажутся неуклюжими по сравнению с ее работой скальпелем, - подумал Эдвард. После завершения вскрытия Дэйв отвез Эдварда обратно в морозильную камеру морга и натянул простыню ему на голову. В холодной темноте, когда его крики все еще отдавались эхом в ушах, Эдварда мучило мучительное осознание. В своем завещании он оговорил, что не хочет, чтобы его кремировали, а предпочел быть похороненным на семейном участке рядом со своими родителями; его страданиям не будет быстрого конца, его ждали столетия медленного гниения в безмолвной земле. Через много тысячелетий, когда его выкопают, чтобы освободить место для жилищной застройки, будет ли он по-прежнему молить безжалостного бога о забвении?