«Знакомство с мясом» Сэм Уэст

Ева ворочается во сне, а я наблюдаю за ней. Она такая красивая. Все, что я хочу сделать, это протянуть руку и убрать длинные шелковистые темные волосы с ее глаз. Я хочу поцеловать эти полные, вишнево-красные губы, те самые губы, которые так долго терзали мои мысли и мечты...
Глаза Евы открываются. Они большие, овальные и напоминают мне кошачьи глаза - великолепные, сияющие, золотисто-карие.
И прямо сейчас они полны ужаса и замешательства. Она изо всех сил пытается сесть. Но, конечно, она не может.
- Тише, - говорю я ей, - не напрягайся, просто постарайся расслабиться.
- Кто ты такой? Где я?
Обычные вопросы. Предсказуемые. Разочаровывающие.
Я игнорирую ее мольбы. Ненавижу, когда они начинают хныкать, задавать глупые вопросы и умолять меня отпустить их. Это оставляет меня равнодушным. Это заставляет меня чувствовать себя плохим человеком, а я не плохой человек. Иногда они злят меня, когда умоляют. Но не сейчас. Не с ней. Я не думаю, что когда-нибудь смогу разозлиться на нее. Она отличается от других. Особенная. Я знаю, что мы будем очень счастливы вместе.
Я молча наблюдаю за гаммой эмоций на ее лице, физическим проявлением внутренних битв, которые бушуют в ней. Сейчас на первый план выходит растерянность.
- Что тебе от меня нужно?
Я не отвечаю.
- Пожалуйста, просто отпусти меня. Еще ничего не случилось, я никому не скажу. Я даже не знаю, кто ты, мы можем просто забыть, что это вообще произошло. Пожалуйста, ты не должен этого делать.
Они всегда несут одну и ту же чушь. Я глубоко вздыхаю и встаю с маленького пластикового стула у кровати, к которой она прикована наручниками.
Я открываю верхний ящик прикроватной тумбочки и достаю кухонные ножницы, которые держу там.
Медленно, методично я разрезаю униформу супермаркета, в которую она все еще одета.
- Зачем ты так поступаешь? - рыдает она. - Что я тебе сделала?
Я не обращаю на нее внимания. Ножницы с трудом справляются с толстым, противным полиэстером ее униформы, но я упорствую. Они были специально заточены для этого случая, и я не потерплю поражения.
Наконец, ужасная униформа разрезана посередине. Под ней простой черный лифчик и такие же трусики. Я не могу оторвать глаз от стремительно вздымающихся и опадающих грудей.
О Боже, эти груди. У меня кружится голова от одного взгляда на них. У меня все болит при одной мысли о том, чтобы разрезать переднюю часть ее лифчика и посмотреть, как эти мясистые бугры совершенства выплескиваются на свободу.
У Евы большие сиськи. Что забавно, поскольку обычно я предпочитаю меньший размер. Все, что больше горсти - пустая трата времени и все такое. Но Ева нарушает все мои правила в отношении внешности. Черт, да она сама по себе такая.
Теперь она действительно рыдает, что очень жаль. Так жаль, когда они так портят свои лица. Особенно Ева, она ведь такая красивая.
- Прошу, отпусти меня, - говорит она между рыданиями. - Тебе нужны деньги? Я могу достать денег.
Почему-то я в этом сильно сомневался. Она работает в супермаркете. У нее растущая гора долгов, и та работа, о которой она мечтала выпускницей, все еще кажется далекой перспективой.
Сопли пузырятся у нее в носу, и я отворачиваюсь. Я не хочу видеть ее такой.
- Пожалуйста, - хнычет она.
Я снова смотрю на нее, отчаянно желая сорвать с нее нижнее белье, но я не хочу делать этого, когда она в таком состоянии.
- Я сейчас уйду. Пока меня не будет, я хочу, чтобы ты успокоилась. А когда ты успокоишься, мы поужинаем вместе, как два цивилизованных взрослых человека, хорошо?
Она просто лежит и рыдает, и я перестаю ждать ответа. Я подхожу к двери, ее жалобный плач звучит у меня в ушах. Если она поймет, что для нее будет лучше, она возьмет себя в руки.
Я очень на это надеюсь. Как я уже сказал, она мне очень нравится.
Внизу на кухне я занимаюсь приготовлением ужина. Мне нравится моя кухня. Она хорошая и большая, и после смерти мамы я стал неплохим поваром, даже если только я сам так считаю.
Звуки рыданий Евы доносятся с лестницы. Это начинает меня раздражать, поэтому я включаю радио, чтобы заглушить ее. В эфире Фил Коллинз. Мне нравится Фил Коллинз. Я напеваю "Another Day In Paradise", пока готовлю мясо.
Приготовление мяса - моя любимая часть. Я черпаю вдохновение в японской кулинарной школе, в частности, из того блюда, где они подают рыбу живой. Это очень свежее блюдо, по-видимому, не то чтобы я его когда-либо пробовал, я не большой поклонник рыбы. Я позаимствовал это блюдо и добавил к нему свою собственную уникальную изюминку. Я очень горжусь этим, даже если это только мое мнение.
Итак, в центре кухни у меня есть большой стальной остров, как на профессиональной кухне. На нем лежит мясо. Я вырезал ему язык и засунул в рот яблоко, но, несмотря на это, оно все еще издает смешные булькающие звуки.
- Тихо, - говорю я, накладывая жгут на верхнюю часть бедра.
Мне нравится отрезать конечности и замораживать их, я не подаю блюдо целиком живым, потому что, во-первых, стол в столовой недостаточно большой. Вы же не идете в ресторан, чтобы перед вами поставили целую корову, это было бы просто глупо.
Кроме того, я люблю приберегать мясо для тушения и прочего.
Я работаю над мясом. Жгут хорошо и туго затянут, а ножовка у меня наготове.
Я начинаю пилить. Мясо было предварительно тщательно обработано, поэтому я искренне удивлен, что оно так сильно дергается. Раньше оно так не делало, должно быть, у него открылось второе дыхание. Я думаю, что онo остановится, когда лишится ноги, но сначала мне нужно ее отделить, а такими темпами она не скоро оторвется; я еще даже не добрался до бедренной кости.
- Пожалуйста, не моглo бы ты не шевелиться? - спрашиваю я, понимая, что со мной должно быть что-то не так, раз я пытаюсь общаться с куском мяса.
Конечно, онo все еще бьется, брыкается и выгибает спину. Я вздыхаю. Я очень хочу, чтобы онo былo живo для сегодняшнего основного блюда, поэтому я беру молоток с кухонного стола и бью его по виску.
На мгновение меня охватывает паника. Что, если я его убил? Я смахиваю длинные светлые волосы с лица и нащупываю пульс на шее. Он все еще есть, хотя и очень слабый.
Я возвращаюсь к работе и отпиливаю ногу. Зубья пилы звенят о бедренную кость, и я пилю еще усерднее – над бедренной костью всегда приходится хорошенько потрудиться.
Наконец я разрезаю последний кусочек кожи, и нога свободна. Я убедился, что через кожаный жгут просачивается минимум крови, и должен сказать, что мои усилия меня впечатлили. Когда я закончу, в туловище должно быть еще много крови, чтобы мясо было сочным и нежным. Нет ничего хуже жесткого мяса.
Я позволяю ноге упасть на пол с тяжелым стуком и беру паяльную лампу. Мне нужно быстро прижечь культю, иначе мясо истечет кровью и умрет. Я насвистываю в такт радио, обжигая плоть синим пламенем. Запах довольно сильный, и я думаю, не текут ли слюнки у Евы в ее комнате. Плоть быстро чернеет и пузырится, и я опускаю лампу.
Я сразу же приступаю к работе, отпиливая вторую ногу, в воздухе витает запах свежего мяса. Мой желудок одобрительно урчит, и я вспоминаю, что сегодня ничего не ел - то одно, то другое. Неважно, за ужином я наемся вдоволь.
Сейчас по радио звучит песня "I Will Always Love You". Мне нравится эта песня, она заставляет меня думать о том, как сильно я люблю Еву.
- И я-и-а, всегда буду любить тебя-и-а-а, - беззвучно причитаю я вместе с радио.
Когда я заканчиваю, я весь вспотел. Отделение конечностей - тяжелая работа. Я чувствую то теплое чувство удовлетворения, которое возникает после тяжелого физического труда и хорошо выполненной работы. Приготовление мяса всегда доставляет мне удовольствие. Теперь мне остается только прибраться, разделать мясо, накрыть на стол и принять душ.
Через час я выхожу из душа, чувствуя себя посвежевшим и предвкушая предстоящую ночь. Я вытираю конденсат с маленького зеркала над раковиной, чтобы лучше видеть, когда буду бриться. Мне не приходится бриться часто, что, полагаю, является благословением. У меня, можно сказать, мальчишеская внешность. Мне двадцать восемь, но я не выгляжу ни на день старше двадцати, отчасти из-за моей нежной, как у младенца, кожи. У меня светлые волосы, которые я ношу спадающими на лоб, и ясные голубые глаза. Люди практически не обращают на меня внимания, я выгляжу как любой другой худой молодой парень. Что, в общем-то, хорошо.
Закончив, я возвращаюсь в комнату Евы.
- Ужин готов, - говорю я с яркой улыбкой, высовывая голову из-за двери.
Она не кричит, и это хорошо. Обычно они кричат, когда я говорю им, что ужин готов.
Я так хочу, чтобы она была другой. Я хочу, чтобы у нас все получилось.
Она выглядит такой красивой, лежа там в своей разрезанной униформе и черном нижнем белье.
Сначала ужин, - твердо говорю я себе. - Что ты за человек такой? Я должен относиться к ней с уважением. Я хочу не только ее тело.
Я подхожу к ней, и она смотрит на меня красными глазами.
- Я рад, что ты успокоилась, - говорю я ей.
- Как тебя зовут? - спрашивает она.
Меня редко спрашивают о имени, и на секунду я задумываюсь.
- Томас, - честно отвечаю я.
- Приятно познакомиться с тобой, Томас. Спасибо, что пригласили меня в свой дом сегодня вечером.
Я вдруг вспоминаю, что у нее есть степень по психологии. Она играет со мной, я не дурак. Но самое печальное, что я хочу верить ей, хочу верить, что я нравлюсь ей. Она это знает, я это знаю. Эта мысль приводит меня в ярость.
- Не играй со мной, Ева, - говорю я вежливо, но думаю, что мы оба более чем осознаем скрытую угрозу за моими словами.
Надо отдать ей должное, она сохраняет спокойствие.
- Я не понимаю, что ты имеешь в виду.
- Сейчас я освобожу твои руки.
Это самое большое испытание. Вот когда они действительно могут начать действовать. Я достаю ключ из кармана джинсов, и вставляю его в каждый из наручников, которыми она прикреплена к кованому изголовью кровати.
Она садится на кровати и растирает запястья.
- У меня есть для тебя кое-что, чтобы надеть на вечер.
Она остается на месте, сидя на кровати. Я чувствую, как ее глаза сверлят мне спину, когда я открываю дверцу шкафа в спартанской комнате.
Я достаю ее маленькое платье, скромное, но сексуальное. Белое, длиной до колена, не слишком обтягивающее и не просвечивающее, но достаточно приталенное, чтобы подчеркнуть ее сочные изгибы.
- Надень это, - говорю я, бросая его ей. - Я купил его специально для тебя.
- Оно чудесное, - говорит она, поглаживая материал, как будто он действительно ей нравится.
Я ощущаю теплое сияние, не заботясь в этот момент о том, играет ли она со мной.
Она встает, и рваные остатки ее отвратительной униформы из супермаркета падают на пол. Она небрежно натягивает платье через голову, оно спадает на ее идеальное тело, и я тут же замираю от восторга. Может, ей не нужно его надевать, и мы сразу перейдем к делу?
Я отбрасываю эту неджентльменскую мысль в сторону. Сначала я должен покорить ее своей вкусной стряпней.
- Как я выгляжу? - спрашивает она, кружась вокруг меня.
- Прекрасно, - отвечаю я.
Она одаривает меня улыбкой, которая согревает мое сердце.
- Ты такой умный, как ты вообще узнал мой размер?
- Я давно наблюдаю за тобой, Ева, и многое о тебе знаю.
Ее глаза расширяются. У нее красивые глаза, особенно сейчас, когда краснота исчезает с каждой минутой.
- Почему ты никогда не подходил ко мне? Тебе не нужно было идти на такие меры.
Я задумчиво смотрю на нее. Боже, я так хочу ей верить. Моя Ева. Моя прекрасная Ева.
- Не спуститься ли нам к ужину? - спрашиваю я, протягивая руку.
Она берет предложенную руку, и по всему моему телу пробегает дрожь. Никто из них никогда так не брал меня за руку. Это откровение. Я знал, что Ева - другая, я просто знал это.
- Пойдем, - говорит она с самой милой улыбкой.
Я веду ее вниз по лестнице в столовую. Надеюсь, ей понравится ужин, который я для нее приготовил.

Мясо выглядит потрясающе, даже если это я сам так считаю. Я поставил его на серебряное блюдо в центре стола.
Наверное, пришло время рассказать немного больше о "мясе".
Раньше мясо звали Джессика Уэллс. Девятнадцать лет, студентка, одно время любовь всей моей жизни. Она оказалась огромным разочарованием. Удивительно, как быстро можно разлюбить кого-то.
Я часто разочаровываюсь в своих стремлениях найти настоящую любовь. Но, по крайней мере, теперь у меня есть Ева.
Когда взгляд Евы останавливается на ее ужине, ее реакция предсказуема. Какая досада. Она начинает кричать, вырывает свою руку из моей и бросается к двери.
Она не успевает далеко уйти. Я мгновенно оказываюсь позади нее, прижав ее тело к двери.
- Ева, Ева, Ева, - приговариваю я. - Куда это ты собралась?
Должен признаться, что мне нравится, как она приникла ко мне, нравится, как она вздрагивает и ее плечи как бы прижимаются к моей груди, когда она тяжело дышит.
- Что ты наделал? - шепчет она.
По-моему, необычный вопрос. Обычно их речь уже бессвязна к этому времени. Может быть, у нас есть шанс.
- Я приготовил тебе ужин, вот что я сделал. Должен сказать, я нахожу твое отношение немного неблагодарным.
Я замечаю, что она перестала задыхаться, а ее грудь перестала вздыматься.
- Мне жаль, - говорит она. - Это выглядит прекрасно. И я умираю с голоду, мы скоро будем есть?
То, что она говорит, удивляет меня. Честно говоря, я не ожидал этого. Она либо искренняя, либо чертовски хорошая актриса.
В любом случае, я провожаю ее к ее креслу. Ева настолько особенная, что я выделил ей место во главе длинного стола. Я никогда не делал этого раньше, обычно там сижу я.
Она грациозно садится, ее глаза не выдают ни малейшего проблеска эмоций.
Я занимаю место рядом с ней, моя правая рука небрежно касается ручной электродрели, которая стоит рядом с поварской паяльной лампой. Я беру девятидюймовый гвоздь и кручу его между пальцами.
- Обычно я прибиваю их к сиденью, - говорю я. - Ты первая, с кем я этого не сделал. Конечно, я предпочитаю этого не делать, но они обычно не оставляют мне выбора.
- Они? Кого ты имеешь в виду, говоря "они"?
Ее голос звучит, будто она почти сердится на меня. И снова наш разговор заводит меня в тупик. Я думаю про себя, что мне нужно быть осторожным. Но, несмотря на это, мне просто нравится ее общество.
- В современном мире трудно найти ту единственную. У меня было более чем достаточно ужасных свиданий и отношений, - говорю я ей.
- Уф, расскажи мне об этом. Я встречалась со столькими неудачниками, что уже почти перестала искать того особенного человека. Это просто... О, это неважно, прости.
Она заинтриговала меня, и я слегка подалась вперед на своем сиденье.
- Нет, пожалуйста, продолжай. Закончи то, что ты собиралась сказать.
На мгновение она выглядит восхитительно застенчивой.
- То, как ты смотрел на меня в спальне, когда я надевала это платье, заставило меня почувствовать себя особенной. И это было приятно. Ни один мужчина никогда не смотрел на меня так, как ты. Наверное, я просто почувствовала небольшой укол ревности, когда ты сказал "они". Она одна из тех, о которых ты говорил? - спрашивает она, кивая головой в сторону мяса.
- Да, можно сказать, что у нас ничего не вышло.
- О, мне жаль. Что случилось?
- Она мне очень нравилась, но оказалась настоящей стервой.
- Я хочу пить, Томас. Нельзя ли выпить стакан воды?
- Да, конечно, где мои манеры?
Я решил, что бедная девушка заслуживает стакан воды. Она действительно восхитительна, такая освежающая перемена. Кроме первых дурацких вопросов, она не сказала ничего, что могло бы меня разозлить. Больше никакого дерьма типа "где я, кто ты". Я это ненавижу. По крайней мере, у Евы хватило порядочности спросить мое имя в совершенно вежливой манере. Как будто ей не все равно.
Я поднимаюсь на ноги. На столе стоит вино, но я забыл кувшин с водой.
- Мне нужно сбегать на кухню и принести воды.
Это проверка, больше чем какие-либо другие. Она не знает, что я хорошо подготовлен, чтобы справиться с любой атакой или побегом, на который она может пойти.
Когда я возвращаюсь меньше чем через минуту с кувшином воды и двумя стаканами на подносе, Ева уже на ногах.
Моя вспышка разочарованного гнева мгновенно утихает, когда я вижу, что она делает.
- Я просто наливаю нам по бокалу вина, - говорит она. - Надеюсь, ты не возражаешь.
Я почти ожидал, что она будет размахивать передо мной дрелью, и я так рад, что это не так.
- Это здорово, спасибо, - говорю я, наливая ей стакан воды.
Она выпивает его одним глотком и снова протягивает свой стакан, чтобы я налил еще. Я рад услужить.
- Так скажи мне, Томас, где именно мы находимся? Я не помню, как мы сюда попали.
Вопрос не раздражает меня. Должно быть, все дело в том, как она задает вопросы.
- Я забрал тебя, когда ты закончила свою смену в супермаркете, разве ты не помнишь? Ты переходила парковку, я набросился на тебя и схватил, прижав к лицу платок, пропитанным эфиром.
- Вау, честно говоря, я не помню. Ты и с ней так поступил?
Теперь я начинаю немного злиться. Я бы хотел, чтобы она не называла мясо "ею". Мясо - это мясо, не больше и не меньше.
- Это больше не "она". Это - кусок мяса, вот и все. Я же сказал, у нас ничего не вышло. Я двигаюсь дальше, и она тоже. Я продолжаю жить, а она стала мясом.
- Прости, Томас, я не хотела тебя обидеть, блюдо выглядит прекрасно. Мне просто любопытно узнать о тебе, мы же на свидании, в конце концов.
Я чувствую себя немного виноватым. Ведь я уже был готов пригвоздить ее к месту.
- Все в порядке, я понимаю, что тебе любопытно, - я поднимаю свой бокал в тосте. – За твое здоровье.
- За тебя, - говорит она.
Мы пьем вино.
Мясо портит момент стоном. Ева проливает вино на стол, пачкая белую скатерть.
Это тот самый момент, - думаю я. - Момент, когда она начнет истерично лепетать.
- Прости, мясо меня напугало. Я подумала, что оно мертвое. Ужин обычно такой и бывает.
Ее реакция меня забавляет.
- Да, наверное. Я придерживаюсь японской школы кулинарии. Живое - значит свежее. Просто подожди, пока не попробуешь, тебе понравится.
Она бледнеет, и я чувствую прилив разочарования. Если это все притворство, я буду так зол... я не буду отвечать за то, что я с ней сделаю...
- Ну, выглядит замечательно.
Я подозрителен. Ее глаза, бледный цвет лица и дрожащее тело говорят об обратном.
Я делаю глоток вина, и она делает то же самое. Должен признаться, я немного дуюсь. Я не хочу впадать в одно из своих мрачных настроений. Когда я расстроен, я могу быть немного придурком, а я не хочу навредить Еве.
- У тебя прекрасный дом, Томас, мы все еще в городе? У тебя должно быть очень хорошая работа, чтобы позволить себе такое место.
- Мы на окраине, - говорю я, чувствуя, как мое надвигающееся черное настроение немного отступает. - Раньше я жил здесь с мамой, но она недавно умерла. Мне было немного одиноко после ее смерти.
- О. Мне жаль это слышать. Мне тоже иногда бывает одиноко. Чем ты занимаешься на работе?
Мне так давно не задавали этот вопрос, что я искренне растерялся. Женщины, которые приходят сюда, обычно не спрашивают ничего подобного. А я не то, чтобы часто выхожу в свет и общаюсь, поэтому не часто слышу это.
- Деньги никогда не были проблемой для нас с мамой. Мама была при деньгах.
Я забываю рассказать ей, как так получилось. Что она отравила моего очень богатого отца, когда я был совсем маленьким, чтобы мы с ней могли быть вместе. Вместе вместе, если вы понимаете, к чему я клоню, но это уже другая история. Мы с мамой были близки, и я очень по ней скучаю.
- О. Хотела бы я сказать то же самое о своем финансовом положении. Я ненавижу свою работу, она заставляет меня чувствовать, что все эти годы учебы были пустой тратой времени.
- Ну, тебе больше никогда не придется беспокоиться о работе, потому что с этого момента я буду заботиться о тебе.
- Ты так добр, Томас, мне так повезло, что у меня есть ты, это как камень с души.
Моя первая реакция - подумать, что она говорит с сарказмом. Но она говорит так мило, что я хочу ей поверить.
- С этого момента есть только ты и я. Мне разрезать мясо?
Я переключаю свое внимание на мясо. Как я уже сказал, я положил туловище на спину на серебряном блюде. Оно слегка подергивается, но глаза закрыты, только тихо стонет. Кажется, что оно то приходит в сознание, то теряет его. Конечно, я вырезал язык и заморозил его. Язык - настоящий деликатес. Во рту у мяса лежит яблоко. Я пригвоздил его к щеке. Меня раздражает, когда мясо выплевывает гарнир. Между дергающимися, почерневшими обрубками ног я начинил его. Я обнаружил, что сырой лук и чеснок, введенные в прямую кишку и влагалище, придают мясу тонкий аромат. Я не делал маринад, но иногда мне нравится смазывать поверхность мяса соусом-маринадом по собственному специальному рецепту, прежде чем готовить его.
Ева ничего не говорит. У нее снова тот забавный вид, немного позеленевший, если вы понимаете, о чем я. Я начинаю сомневаться в ней. Ладно, скоро я узнаю, играет ли она со мной, когда я буду готовить ужин.
- Какие тебе нравятся стейки? С кровью, средний или хорошо прожаренный?
Ее рот беззвучно открывается и закрывается, как у рыбы, выброшенной на берег. Я вздыхаю.
- Послушай, Ева, я приложил много усилий, чтобы приготовить ужин, самое меньшее, что ты можешь сделать, это попробовать его. Я не предполагал, что ты окажешься такой узколобой.
Я стою над мясом, держа в одной руке разделочный нож, а в другой - паяльную лампу.
Я размышляю, где его разрезать. Грудь может быть неплоха, если в ней есть немного лишнего жира. Но если это не так, мякоть может стать немного жесткой и трудно жующейся из-за молочных желез. Это мясо довольно плоскогрудое, поэтому я отбрасываю эту идею. Огузок всегда хорош, но, по моему скромному мнению, самый вкусный срез - это филе, как и у коровы.
Я помещаю нож в лакомый кусок на мясистом изгибе, чуть выше тазобедренной кости и ниже талии, и делаю первый надрез, направляя нож к позвоночнику. Почерневшие обрубки комично дрыгаются. Кровь вытекает из раны, скапливаясь на серебряном блюде. Я мгновенно прижигаю порез паяльной лампой. Это немного сложно, нужно быть осторожным, чтобы не обжечь пальцы. Разделочный нож очень острый и скользит по плоти. Моя цель - снять хороший стейк из филе, готовя его по ходу дела.
Это занимает всего несколько секунд, и я уже приготовил для Евы идеальный стейк из филе. Я беру ближайшую тарелку и перекладываю стейк на нее, положив при этом нож и паяльную лампу на серебряное блюдо.
- Вот, пожалуйста, - говорю я, меняя тарелку, которую держу, на ее пустую. - Надеюсь, ты не против блюда с кровью, но поверь мне, это единственный способ съесть его...
Я не успеваю закончить фразу. Похоже, Еве не нравится моя стряпня. Должен признаться, она совершенно застала меня врасплох, и я на мгновение растерялся.
Она бросается на меня, и в эту долю секунды я понимаю, что она на самом деле делала, когда я вышел из комнаты. Ее намерением было не налить нам вина, а взять один из множества длинных гвоздей, которые я держал рядом с электроинструментом. Должно быть, она сидела на нем все это время, ожидая своего часа.
Она летит на меня с боевым кличем, приземляется на меня сверху так, что мы оба падаем на пол. Я чувствую удивительно острую, парализующую боль в груди и понимаю, что она вонзила гвоздь в мое левое плечо. Она целилась в мое сердце, но глупая корова промахнулась.
После этого я признаю, что проиграл. Лежа в тумане боли, я понимаю, что между мной и Евой больше ничего нет. Все кончено.
Она сидит на мне верхом, ее пальцы впиваются в гвоздь в моей груди, я подозреваю, что она пытается углубить рану.
Это ее ошибка. Она должна была ударить меня коленом по яйцам, или схватить оружие со стола, или задушить меня, или что-то в этом роде. Все, что угодно, только цепляться ногтями в шляпку гвоздя по-девчоночьи.
Несмотря на боль, которую я испытываю, мне не составляет труда сбросить ее с себя и перекатиться на нее сверху. Я гораздо сильнее, чем кажусь, должно быть, из-за того, что я постоянно кого-то расчленяю.
- Ты, тупая сука! - кричу я ей в лицо. - Зачем ты сделала это?
Она ничего не отвечает, она просто начинает кричать и брыкаться, как они все в конце концов делают. Я сжимаю ее запястья над головой и смотрю на нее сверху вниз.
- Нам было так хорошо вместе, Ева. Почему ты должна была взять и все испортить? Все, что тебе нужно было сделать, это съесть свой гребаный ужин, неужели я так много прошу?
Сопли пузырятся у нее в носу, и я удивляюсь, почему я никогда раньше не замечал, насколько она уродлива. Крики начинают меня раздражать. Я кладу руки ей на шею и сжимаю. Ее глаза выпучиваются, а лицо становится пунцовым и одутловатым. Она немного затихает, так как уже близка к обмороку.
Я так зол на нее за то, что она испортила романтическое настроение, что даже не хочу больше заниматься с ней сексом. Я беру ее за плечи, приподнимаю, а затем бью головой об пол. Мне достаточно сделать это всего один раз, и она отключается.
Успокоившись, я сажусь обратно. Я умираю от голода. Нет смысла позволять ужину остыть. С Евой я разберусь потом.
Вот только она больше не Ева. Теперь она для меня лишь кусок мяса.
Думаю, мои поиски настоящей любви продолжаются.

Неделю спустя:
Салли ворочается во сне, а я смотрю на нее. Она такая красивая. Все, что я хочу сделать, это протянуть руку и смахнуть короткие светлые волосы с ее глаз. Я хочу поцеловать эти полные розовые губы, те самые губы, которые так долго терзали мои мысли и мечты...
Глаза Салли открываются. Они широко раскрыты в испуганном замешательстве. Она изо всех сил пытается сесть. Но, конечно, не может.
- Тише, - говорю я ей, - не напрягайся, просто постарайся расслабиться.
- Ты кто? Где я нахожусь?
Обычные вопросы. Предсказуемые. Разочаровывающие.
Но сейчас у меня нет на это времени. Мне нужно спуститься вниз, чтобы приготовить мясо.