«Так много боли, так много смерти» Шэйн МакКензи

- Какого хрена ты от меня хочешь? Что еще мы можем сделать?
Эрин смотрела на него из-за кухонного стола, ее глаза были красными и запавшими. Она указала на него дрожащим пальцем с обгрызенными до щепок ногтями.
- Ты рад, что это случилось. Не так ли?
Шон зашагал вперед, но при звуке слов жены остановился. Его глаза горели от недосыпания.
- Что ты сказала?
Она вскочила на ноги, бросив кофейную чашку на пол и разбив ее. Кофе остыл, и он полз по линолеуму, пока не коснулся кончиков пальцев ног Шона.
- Я сказала, что ты рад. Она наш ребенок! Где... где мой ребенок? - последнее предложение вырвалось из ее горла с высоким тоном, после чего она рухнула на колени и разрыдалась, а черный холодный кофе впитался в ее пижамные штаны. - О... O Боже, Шон. Я не могу так жить. Без нее. Лучше бы я умерла.
Шон позволил себе упасть рядом с ней, притянул ее к себе и обнял, позволяя ей разрыдаться у него на плече. Ему тоже хотелось плакать, но за последние два месяца он так много плакал, что остался только гнев. Слова жены все еще звучали в его черепе, и часть его души задавалась вопросом, была ли она права.
Нет-нет. Я скучаю по своей дочери. Неважно, насколько... трудной она была. Как бы я ни расстраивался. Она - моя чертова дочь!
Шон не был уверен, сколько времени они пролежали так на полу, Эрин прижималась к нему, словно они находились на краю обрыва при сильном ветре. В какой-то момент во время рыданий она заснула, и у Шона не хватило духу ее разбудить. В те дни сон давался нелегко.
Зазвонил телефон.
Каждый раз, когда эта чертова штука звонила, грудь Шона напрягалась, а желудок сводило. До сих пор каждый раз, когда он звонил, на другом конце не было хороших новостей. Только бесполезная информация. Детектив Хадсон заверил их, что все, что можно сделать, уже сделано. Либо это были репортеры, а то и просто шутники.
Эрин рывком проснулась, снова и снова сильно шлепая его по груди.
- Ответь. Поторопись, Шон, и ответь, черт возьми...
- Я иду, - он бросился к беспроводному телефону, не в силах сдержать растущую надежду. Глубокий вдох, затем он ответил: - Да?
Голос детектива Хадсона вплыл в его ухо. Но слова, которые он произносил, не могли быть правдой.
После всего этого времени...
Мужчина продолжал говорить, но Шон не слышал ни слова. Его разум просто повторял первые три слова, которые были произнесены.
Мы нашли ее.


Оклахома. Они нашли ее в Оклахоме. Семь часов езды от Остина.
Шону понадобилось пять часов, чтобы добраться туда, и хотя Эрин всегда говорила ему, чтобы он сбавил скорость, был осторожен, что он убьет их, она не сказала ни слова, пока он пробирался через пробки, чтобы добраться до их маленькой девочки.
Живой.
Она была жива.
Так сказал детектив.
- Мужчина выгуливал собаку, услышал крики. Их было тринадцать. Мы нашли тринадцать детей, но живыми остались только девять.
И Лили была одной из них. Шон знал, что это неправильно - радоваться, что другие дети мертвы, а не его дочь, но все равно он был счастлив. Он не мог представить, через что приходится проходить другим родителям, но заставлял себя не думать об этом.
Моя девочка жива. Она жива, и это все, что имеет значение.
- Здесь поверни налево, - сказала Эрин.
Она не переставала дрожать всю поездку, не произнесла ни слова, кроме тех указаний, которые она получала от своего мобильного телефона.
Шон не винил ее. Пока они не увидели Лили, это все еще казалось нереальным. Казалось, что это какой-то жестокий розыгрыш.
Детектив Хадсон стоял у своей машины. Он тоже приехал из Техаса за день до звонка Шону и Эрин.
- Хотел убедиться, что все по-настоящему, - сказал он. - Хотел сначала увидеть ее своими глазами.
Этот человек был добр к ним, ему было не наплевать. У Шона сложилось впечатление, что детектив Хадсон хотел найти их дочь так же сильно, как и они.
Шон не успел заглушить двигатель, как Эрин уже открывала дверь и мчалась к детективу. Она кричала и выла на ходу, и, глядя на нее, Шон не мог остановить текущие слезы. Но после всего того времени, что он провел в слезах, эти слезы были другими. Это были слезы облегчения, облегчения настолько тяжелого и сильного, что оно едва не раздавило его грудную клетку. Он остался в машине, с трудом открывая дверь, наблюдая, как детектив берет Эрин за руки, что-то шепчет ей, а затем ведет ее на заднее сиденье своего "Линкольна".
Дверь была распахнута. Эрин упала на колени и застонала, а затем закинула руки в машину.
Шон видел, как крошечные ручки, покрытые слоем черной грязи, схватились за затылок Эрин, как они обняли друг друга, как тело Эрин сотрясалось, когда она сжимала их дочь в объятиях и рыдала сильнее, чем когда-либо.
Сцена плавала в слезах Шона, и все, что он мог сделать, это прижаться лбом к рулю, плакать и благодарить Бога.


- Я хочу это увидеть.
Детектив Хадсон поджал губы, положил руку на плечо Шона. Он бросил взгляд в сторону дома, где криминалисты входили и выходили, делали снимки, собирали улики.
- Я не могу этого сделать, Шон. Даже если бы это было в моей юрисдикции, это было бы почти невозможно. Вероятно, сейчас уже мало что можно увидеть.
Шон отдернул руку и посмотрел мимо детектива в сторону дома. Дом, где его дочь держали в плену более двух месяцев. Где двенадцать других детей держали Бог знает сколько времени, четверо из них сейчас замерзли и гниют.
- Я хочу увидеть, где этот больной ублюдок держал моего ребенка. Покажи мне.
Эрин обняла Лили и что-то прошептала ей на ухо. Лили выглядела такой же счастливой, как всегда, ее улыбки и хихиканье были такими же легкими, как и всегда. Кроме слоя грязи на коже и немного похудевшей фигуры, она выглядела вполне нормально.
Настала очередь Шона схватить детектива за плечо, когда его осенило.
- Он... с моей дочерью... Он...?
- Нет. Мы проверили ее до того, как вы приехали. И других детей тоже. Никаких признаков сексуального насилия.
Шон держал руку на детективе и крепко сжал, опустив голову.
- Слава Богу за это.
- Мужчина выдавал себя за охранника. Насколько мы можем судить, он ездил из города в город, работал волонтером в школах. Большинство детей были из Техаса, двое из Оклахомы. Ни одного из одного города. Кто знает, как долго он этим занимался.
- Охранник. Сукин сын.
- Шон, - начал детектив Хадсон, проводя рукой по своим седеющим волосам. - Там не очень приятно. Запах... Я не вижу причин, почему ты должен это видеть. У вас есть ваша дочь. У тебя есть Лили, невредимая и...
- Невредимая? Моя дочь может быть... особенной. Но она не глупая, Хадсон. Невредимая? Да она будет в жопе до конца своих дней из-за этого дерьма!
Шон поморщился от громкости своих слов и бросил нервный взгляд на Эрин и Лили. Эрин провела пальцами по волосам Лили, глядя на Шона сквозь прорези глаз, но Лили только улыбнулась, играя с мобильным телефоном Эрин.
- Я хотел сказать, что у меня есть видео. Снимал на телефон, так что качество не самое лучшее, но ты можешь видеть внутренности дома, можешь даже увидеть ублюдка, когда они вытаскивали его задницу оттуда. Он кричал какую-то херню о завершении своей работы, о том, сколько боли и смерти будет, если...
- Покажи мне. Мне... мне просто нужно это увидеть. Для моего же блага. Пожалуйста.
Детектив улыбнулся Эрин через плечо Шона, слегка кивнул ей, как будто между ними был какой-то секрет, а затем повел Шона к своей машине.


Видео начиналось возле дома. Офицер подошел к Хадсону, сказал ему, что он не может там находиться, и даже после того, как Хадсон продемонстрировал свой значок, офицер не выглядел довольным. Но затем они вытащили мужчину через парадную дверь дома, и его крики привлекли внимание офицера. Хадсон подошел ближе, видеозапись дрожала, когда он двигался.
На вид мужчине было около пятидесяти-шестидесяти лет. Белые усы, покрывавшие его лицо, выглядели остроконечными, грубыми. Его глаза были дикими, красными, как накрашенные ногти на ногах. Вены на его шее вздулись и натянулись, когда он пытался освободиться от офицеров по обе стороны от него. Худой человек. Такой человек, который мог совершать нападения только на детей, потому что не мог одолеть никого другого.
- Нет! - кричал он, пинаясь и брыкаясь. - Вы должны дать мне закончить... Bы должны! Так много людей погибнет, если вы не дадите мне закончить мою работу!
- Господи, - сказал Шон, балансируя телефоном на своей ладони.
Когда мужчина приблизился к Хадсону и его телефону с камерой, его взгляд перекосился и уставился, казалось, прямо на Шона.
- Монстры, - прорычал он. - Монстры, все они. Вы не понимаете, что вы делаете! Если я не убью их... если я не убью их, тысячи умрут! Тысячи!
Когда офицеры толкали его вперед, он продолжал кричать. Репортеры были там, пытаясь получить показания, но их игнорировали. Когда мужчину затолкали в заднюю часть полицейской машины, он ударился лицом о стекло, размазывая слезы и слюну, продолжая кричать и умолять. От его взгляда у Шона скрутило живот от ужаса.
Он думает, что Лили собирается причинять людям боль... убивать людей?
Шон подумал о том, как его дочь заставляла его чувствовать себя, когда он был рядом с ней. Да, он любил ее, конечно, любил, но всегда было что-то... там. В глубине его нутра. Что-то, о чем, как ему казалось, она даже не подозревала. Что-то, что Шон не знал, как объяснить даже самому себе, но это что-то всегда беспокоило его.
Ты рад, что это случилось. Не так ли?
На кадрах видно, как офицеры садятся в машину, отмахиваются от репортеров, а затем уезжают. Затем в кадр попал дом, в который входил Хадсон.
- Они пытались мне наплести, что я не должен входить внутрь, но я могу быть убедительным сукиным сыном, - сказал Хадсон, а затем указал на маленький экран. - Приготовься, Шон, хорошо? Это дерьмо... ну, это пиздец, вот что это такое.
Шон не ответил, но крепче сжал телефон, попытался сглотнуть слюну, чтобы увлажнить горло, но не смог.
Дом был полутораэтажным, наверху был небольшой чердак. Именно здесь содержались дети, клетки стояли вдоль задней стены, как в приюте для животных. В углах стояли миски для собак, некоторые из них все еще содержали отбросы, которыми он их кормил. На вид это была овсянка с изюмом, но потом изюм начал двигаться, и Шон понял, что это мухи. На клетке висели прозрачные бутылки с водой, такие же, как для хомяков или мышей. Еще больше мух рассекали воздух, ползали по стенам и потолку, ныряли в собачьи миски и выпрыгивали из них, а потом разбегались по полу.
- Чертов сукин сын...
Детектив Хадсон ничего не сказал, только вздохнул и засунул руки в карманы.
Пол был застелен картоном, средняя часть которого была окрашена в темно-коричневый цвет. Мухи тоже были там, высасывая все, что могли. Несколько личинок копошились над пятнами. В центре комнаты стояла больничная каталка, с боков свисали толстые кожаные ремни. Металлический каркас каталки был испачкан засохшей кровью. Сверху стоял поднос, на его поверхности аккуратно лежали хирургические инструменты. Каждый из них окрашен кровью, старой и свежей.
- Он работал над молодым парнем, когда его поймали. Они не успели спасти ребенка, - сказал Хадсон.
На другой стороне комнаты, напротив клеток, к стене были прикреплены листы тетради с линовкой. На каждой странице аккуратным почерком были написаны имена. Видео показывало некоторые из имен, задерживаясь там достаточно долго, чтобы Шон мог их прочитать, но они ничего не значили для него.
Бумаги были разложены в столбики, одни короче других. На странице в верхней части колонки имя было написано более крупным, жирным шрифтом и подчеркнуто.
- Это имена детей в самом верху, - сказал детектив Хадсон. - Но пока никто не знает, что означают остальные имена.
Видео показывало все имена, сканируя стену слева направо, пока, наконец, не остановилось на бумаге с именем Лили, написанным вверху.
- Может быть, другие дети? Которых он планировал похитить? - сказал Шон.
- Возможно. Если это так, то слава Богу, что мы нашли этого ублюдка. Извините за мой лексикон.
Действительно, слава Богу. На этих страницах должны были быть написаны тысячи имен. Что касается длины столбцов, то столбец Лили был самым длинным, он тянулся до самого пола, а затем снова поднимался вверх. Имена были крошечными, едва разборчивыми, в то время как другие страницы читались легче.
Если я не убью их... если я не убью их, тысячи умрут! Тысячи!
Шон не знал, что это значит, но с него было достаточно. Он передал телефон обратно Хадсону и уставился в лобовое стекло.
- Слушай. У тебя много забот, у всех нас. Почему бы вам не позволить мне поселить вас в гостинице, принести ужин, а?
- Tы не обязан делать...
Хадсон поднял руку.
- Не говори больше ни слова об этом. Теперь идем. Вам троим нужно быть вместе, и я не хочу, чтобы вы пытались ехать домой сегодня вечером.
Спустя еще несколько секунд Шон кивнул и улыбнулся. Он бросился к своей семье и обнял их, подхватил свою дочь и осыпал ее лицо поцелуями.


Дома все вернулось на круги своя. Пережитое, казалось, сблизило семью, а отношения Шона и Эрин не были такими хорошими с тех пор, как они стали молодоженами.
Они внимательно наблюдали за Лили, гадая, когда это начнется или когда она набросится на них. Но этого не происходило. Она выглядела совершенно здоровой, и это почему-то волновало Шона еще больше.
- Ты бы видела это, - сказал Шон Эрин однажды ночью в постели. - Собачьи клетки. Он, должно быть, убил тех других детей на глазах у живых. Там была каталка... и инструменты... О, Господи, Эрин.
Эрин опустила его голову, чтобы он покоился на ее груди, провела пальцами по его затылку.
- Она сейчас дома. Не думай об этом. Это сведет тебя с ума.
Не думать об этом?
- Не думать о этом мужике? О том, что он говорил, когда они вытаскивали его из дома? Я просто продолжаю слышать это снова и снова в своей голове и... я не знаю. Как получилось, что я в худшем состоянии, чем наша дочь?
- Отец должен чувствовать боль своего ребёнка. Это просто означает, что ты хороший отец, вот и все. Хватит об этом на сегодня. Пришло время тебе стать хорошим мужем.
Она поцеловала его, высунула руки из ночной рубашки. Хотя Шон позволил себе погрузиться в ее плоть, и хотя это было чертовски приятно, его мысли были где-то в другом месте.
И он не перестанет терзаться, пока не получит ответы.


- Tы уверен в этом? - спросил детектив Хадсон, когда они подъехали к тюрьме.
Мужчина предложил отвезти Шона туда, и Шон согласился. Он надеялся, что по дороге они смогут подкинуть друг другу несколько теорий, но они оба по большей части молчали.
- Это сводит меня с ума. То, что он сказал о детях. Как тысячи погибнут. Я не могу выбросить его голос из головы.
- Он просто сумасшедший придурок, заблудившийся в своих фантазиях. Не подвергай себя этому, Шон. Этот человек не скажет тебе ничего, что могло бы помочь, я обещаю тебе это.
- И Лили. Я думал, она будет... я не знаю. Я думал она будет не в себе после всего, понимаешь? Но это не так. Она в полном порядке, счастлива настолько, насколько это возможно. Я спросил ее об этом, и она все вспомнила, даже рассказала мне, как этот человек мог навредить другим детям. Я не сказал Эрин эту часть. Когда она это рассказывала... она улыбалась. Как будто она вспоминала поездку в Диснейленд или что-то в этом роде.
- Хорошо, так что ты хочешь сказать? Что твоя дочь... наслаждалась этим? Потому что, если ты это имеешь в виду, если ты веришь во всю эту хрень, которую говорил этот придурок...
- Я не знаю, что, блядь, я говорю, ясно? Я запутался, взбешен и напуган. Я не знаю, что еще делать. Я думаю, если я смогу поговорить с этим парнем, может быть, это поможет. Может быть, он скажет что-нибудь, что поможет мне понять.
Через несколько мгновений Хадсон просто кивнул.
- Xочешь, чтобы я пошел с тобой?
- Я думаю, мне лучше сделать это одному. Эрин даже не знает, что я это делаю. Я сказал ей, что у тебя есть еще несколько вопросов ко мне, что я буду в участке весь день. Я буду признателен, если ты оставишь это между нами, детектив.
Он кивнул.
- Я не буду сидеть здесь и говорить, что знаю, через что тебе пришлось пройти. Потому что, это не так. У меня самого никогда не было детей. Если тебе это нужно, я верю тебе. Просто будь осторожен, хорошо?
- Буду. И спасибо.
После прохождения всех процедур - заполнения бумаг, сдачи всего, что было в карманах, прохождения через металлоискатель, досмотра - его провели в комнату с серыми стенами. Там была толстая стеклянная перегородка, отделяющая одну сторону Шона от другой, и телефон с обеих сторон. Шон сел на оранжевый пластиковый стул, вытер пот с ладоней о джинсы. Сердце гулко стучало в груди, и он начал думать, что, возможно, это действительно плохая идея.
Может, мне стоит просто уйти прямо сейчас? Пойти домой к своей семье.
По ту сторону стекла открылась дверь, и в нее задом наперед вошел охранник... за ним - охранник пропускного пункта. Усы мужчины отросли и превратились в полноценную белую бороду, в центре которой находилась розовая нижняя губа. Он был одет в оранжевый комбинезон, наручники впивались в плоть его морщинистых, пятнистых запястий и кистей рук. За ним последовал другой охранник, и они усадили мужчину на место напротив Шона, что-то сказали ему, после чего отошли назад, но все еще оставались на расстоянии нескольких шагов.
Шон и мужчина смотрели друг на друга целую минуту. Шон знал, что в какой-то момент ему назвали имя этого человека, но он не мог его вспомнить.
Мужчина взял телефон первым, его руки дрожали, губы двигались из стороны в сторону, словно он что-то пробует.
Шон на мгновение замешкался, затем взял телефон и прижал его к уху.
- Я знаю, кто ты, - сказал мужчина. - Ты не видишь этого. Ты не знаешь, что она сделает.
Шон чуть не выронил телефон. Мужчина произнес эти слова шепотом, словно рассказывая секрет. Он тяжело дышал и смотрел на Шона с паникой в глазах.
- Почему ты так говоришь? - спросил Шон. - Почему ты думаешь, что моя дочь или кто-то из этих детей может причинить кому-то вред? Ты - здесь монстр, ты, гребаный ублюдок. Ты слышишь меня? Не моя маленькая девочка!
Охранники, стоявшие за мужчиной, начали движение вперед, но Шон сделал глубокий вдох, извинился перед ними глазами, поднял руку, чтобы дать им понять, что все в порядке. Они сдержались, но выглядели готовыми наброситься на заключенного.
Мужчина облизнул губы, его глаза ни на секунду не отрывались от Шона.
- Ты пытаешься убедить себя, а не меня. Потому что ты знаешь. В глубине души ты знаешь, что я прав, - он наклонился вперед. - Разве ты не видишь? Убив их, я бы спас столько жизней. Тысячи жизней. Думаешь, мне от этого легче? Я не монстр... но я проклят видением. Я вижу, что они сделают, эти дети. Но от этого мне не стало легче их убивать.
Слезы начали литься, и от их вида Шону захотелось пробить стекло и задушить этого придурка.
Мужчина прочистил горло.
- Но я сделал это, потому что это должно было быть сделано. Чтобы спасти бесчисленное множество других жизней. Эти дети все еще там... там будет так много боли. Так много смертей. Господи, помоги нам всем.
- Моя дочь... ей всего семь лет. Как она может...
- Еще нет. Я не знаю, когда это случится. Я просто знаю, что смерть окружает Лили. Больше, чем любого другого ребенка. Она... она напугала меня, - сказал мужчина. - Наблюдала за мной. Всегда смотрела и улыбалась.
- Держи имя моей дочери подальше от своего рта. Ты, гребаный кусок дерьма.
Мужчина встал, прижался лбом к стеклу. Он уронил телефон, но Шон все еще слышал его голос. В его голове, пронзительный, словно иголки в мозгу.
- Ты должен остановить ее. Ты должен увидеть. Закончи это, Шон. Закончи то, что я начал. С Лили и остальными. И там есть еще. Так много. Всегда будет больше.
Охранники пытались оттащить заключенного от стеклянной перегородки, но не могли сдвинуть его с места, пока он смотрел на Шона.
И тут его обдало жаром. Как будто его голова была в микроволновке.
Шон отступил от стекла, схватился за голову обеими руками и закричал. Жар был настолько сильным, что он ожидал, что изо рта вырвется пламя.
Перегородка разлетелась вдребезги, осыпав пол толстыми кусками зазубренного стекла. В тот же миг огонь погас в его голове, и Шон упал на спину, гримасничая, стоня и массируя виски. Кровь лилась из его носа, струйки текли из ушей.
Мужчина наклонился вперед, не обращая внимания на охранников, словно они были всего лишь парой надоедливых мух.
- Теперь ты видишь. Закончи это!
Мужчина поднял кусок стекла и прижал его к горлу, пиля взад и вперед, пока не проделал путь от одного уха до другого. Кровь лилась потоками, и охранники, наконец, смогли сдвинуть его с места, они звали на помощь и пытались остановить кровотечение.
Шон просто сидел там, дрожа, стиснув зубы, пока его голова пульсировала.
Часть его души хотела броситься домой, быть с семьей, обнять своих девочек и больше никогда их не отпускать. Другая часть его души боялась их увидеть.


- С тобой все в порядке, Шон? - сказал Хадсон, когда они въехали на подъездную дорожку к дому Шона. - Ты уверен, что не хочешь, чтобы я зашел внутрь и поговорил с Эрин о том, что случилось? Черт, чувак... тебе не кажется, что она должна знать?
Солнце зашло пару часов назад. Он знал, что у Эрин будут вопросы.
Шон открыл пассажирскую дверь.
- Я скажу ей. Но не прямо сейчас, хорошо? Мне просто... мне просто нужно время. Моя гребаная голова меня убивает, все мысли в кучу. Дай мне день. Я скажу ей завтра.
Хадсон сжал кулаки над рулевым колесом.
- Черт возьми, Шон. Я же говорил тебе, что это плохая идея. Черт...
- Просто... Завтра, хорошо? Спасибо, что подвез.
Шон закрыл дверь и похлопал по капоту. Он слышал, как машина дала задний ход и уехала, пока он шел к дому.
Теперь ты видишь. Закончи это!
Он обхватил кулаком ручку, почувствовал ароматный запах готовящегося ужина и в этот момент понял, что все будет хорошо. Мужчина был просто сумасшедшим засранцем. А теперь он мертв. Хорошенькое избавление.
Он вошел в дом и отправился на кухню за стаканом воды. Эрин стояла у плиты, помешивая деревянной ложкой в большой кастрюле соус для спагетти. Она широко улыбнулась, вытерла руки о спину и бросилась к нему, обхватила его руками и впилась влажным поцелуем в его губы.
- Как все прошло? Что хотел детектив?
- Просто больше бумажной работы. Ничего особенного. Скукота, - oн улыбнулся, поцеловал ее снова. - Хорошо быть дома. Где Лили?
- В своей комнате. Она все пыталась попробовать соус, а я все отбивала ее руку. Она уже несколько дней просит мои спагетти.
- Пахнет потрясающе. Давай я пойду поздороваюсь с ней, а потом помогу.
Она поднялась на цыпочки и поцеловала его в лоб.
- Не нужно. Я все сделаю. Иди поиграй с дочкой. Она звала тебя сегодня. Казалось, она чем-то расстроена.
- Правда?
Шон решил обойтись без воды. Когда он шел по коридору к спальне Лили, он понял, что его головная боль прошла. Сильная пульсация полностью прекратилась.
Лили хихикнула с другой стороны двери. Шон улыбнулся и вздохнул.
Когда он открыл дверь, то тут же вскрикнул, споткнулся и ударился затылком о стену. Он сидел там, глядя в комнату, на свою дочь, сидящую в центре в стиле индейцев, подпрыгивающую со своей куклой Cabbage Patch вверх-вниз, вверх-вниз, широко улыбающуюся и хихикающую.
Хуже всего был запах. Как испорченная, подгоревшая свинина и волосы. Густой и жирный, заставляющий заднюю стенку горла Шона щипать от кислоты.
- Привет, папочка, - сказала она. - Ты видел плохого человека? - она снова улыбнулась, шире, чем прежде.
Ее окружали гниющие трупы. Они лежали один на другом. Их плоть была обуглена, потрескалась, и под ней виднелся темно-красный цвет. Безволосые. Они были навалены от пола до потолка, в комнате было так тесно, что Лили едва хватило места для игры.
Мужчины и женщины всех возрастов. И дети. Дети младше ее, их лица исказились и застыли в муках, глаза разжижились и стекали по почерневшим щекам, шипя и дымясь, когда желе вытекало.
Дети были похожи на жареных цыплят, брошенных небрежной кучей вокруг нее. Дым наполнял комнату, клубясь от жареной плоти.
А Лили только покачивала свою куклу и смеялась. Как всегда счастливая.
- В чем дело! - сказала Эрин, выбегая в коридор.
Она взглянула на лицо Шона, и ее бег превратился в спринт. Она перепрыгнула через ноги Шона и ворвалась в комнату.
Шон пытался остановить ее, предупредить, но не мог ничего сделать, кроме как смотреть на геноцид, устроенный в спальне его маленькой девочки.
Эрин не обращала внимания на трупы. Казалось, она вот-вот столкнется со стеной из вареной плоти, но вместо этого она прошла сквозь нее, словно это было всего лишь спроецированное изображение. Она опустилась на колени рядом с Лили, обняла ее, покачала, глядя на Шона.
- В чем, черт возьми, твоя проблема?
Так много боли. Так много смерти.
Теперь ты видишь. Закончи это!
Я закончу, - подумал Шон. - Я должен.