«Укус» Шэйн МакКензи

Слим наклонил бутылку водки ко рту, постукивая по ее дну, чтобы достать последнюю жгучую каплю, которая, как он знал, там осталась. Он высунул дрожащий язык и фыркнул, когда бутылка отказалась подчиниться.
- Черт возьми!
Бутылка разбилась о кирпичную стену и превратилась в искрящийся туман.
- Твою мать…
Лютер снова понюхал правую ногу Слима, и тот в сотый раз пнул его левой ногой. Правая нога лежала на бетоне, как бесполезный кусок мяса; он уже давно ничего не чувствовал в этой ноге... но отчетливо чувствовал ее запах.
И Лютер тоже это почувствовал. Каким бы сильным ни был этот запах для Слима, он представлял себе, что обостренное обоняние Лютера делает его похожим на фейерверк в его носу. С собачьего языка текла слюна, когда он тяжело дышал.
Слим не любил на него смотреть. Он все равно ничего не мог с этим поделать, поэтому просто опустил штанину и притворился, что все в порядке. Даже когда из раны вытекала жидкость, впитываясь в ткань его уже покрытых грязью джинсов, он просто давал ей высохнуть, а затем соскребал молочную пленку зазубренным ногтем большого пальца.
У Слима осталась одна сигарета, но зажигалки не было. Он не думал, что когда-нибудь найдет в себе силы сходить за ней; вставать становилось все труднее и труднее, не говоря уже о том, чтобы идти куда-то. Он сунул руку в карман куртки, нащупал там сигарету и вздохнул. Его никотиновая зависимость била его по яйцам, но он жевал ее, пока она не утихла.
Лютер перевел взгляд с ноги Слима на его лицо. Его хвост был зажат между ног, и он скулил тихо, шепотом. Его язык скользнул по подбородку и лицу, приглаживая влажные волосы.
Слим вздрогнул, когда с улицы донесся смех всего в нескольких футах от того места, где они с Лютером сидели, скрытые темнотой переулка, как две летучие мыши со сломанными крыльями на полу пещеры. Переулок был их домом. Слим не хотел, чтобы это был их дом, но однажды он сел там, когда его нога сильно болела, и с тех пор не мог пошевелиться. Поэтому переулок стал родным милым домом. Поначалу все было не так уж плохо. Он плюхнулся на землю на расстоянии вытянутой руки от мусорного бака, в котором лежала какая-то спасительная еда. Он не знал, кому она принадлежала, но кто бы это ни был, они не приносили ее с тех пор, как он был там. Он надеялся, что они будут приходить каждый день, но, в конце концов, перестал надеяться. И пока он сидел на этом месте, ощущение в ноге превратилось из мучительной боли в ничто—зловещее онемение.
Он не знал, как долго просидел на этом месте, потеряв счет приходящему и уходящему солнечному свету. Липкий суп из его собственного дерьма и мочи приковал его к земле и стене, к которой он был прислонен. Его запах смешивался с острым ароматом его гноящейся ноги, превращаясь в гниющую смесь. Вокруг них кружили мухи в постоянном хаотическом жужжании.
Слим повернул голову, чтобы посмотреть на шум, доносившийся слева, и увидел мужчину, обхватившего обеими руками шеи полуодетых девушек по обе стороны от него. Все трое были закутаны в зеленую одежду. Слим завидовал их очевидному опьянению, и просто наблюдая, как они спотыкаются, он дрожал от желания. Девочкам, которые и сами шли с дрожащими ногами, приходилось поддерживать бормочущего мужчину, пока его ноги пьяно плясали по тротуару, отказываясь держаться прямо. Они хихикнули в унисон, затем потеряли равновесие и все рухнули в кучу зеленого хлопка и потной кожи.
Лютер зарычал. Он встал между Слимом и незваными гостями, опустил голову и пристально посмотрел на них.
- Ух ты... чертова собака, - сказал мужчина, прижимая одну из ног девушки к своей груди. – Хороший, хороший. - За этим последовали оглушительный смех и хихиканье девушек.
Они начали подниматься на ноги, когда одна из женщин заметила Слима. Она прищурилась в темноте, одновременно спотыкаясь, чтобы удержать равновесие. От пластикового ожерелья из клевера, свисавшего с ее шеи, отразился зеленый блеск.
- Там кто-то есть? - Она сделала около пяти неуклюжих шагов в переулок, ее лодыжки угрожали сломаться, когда она пыталась балансировать на высоких каблуках. Вдруг она остановилась. - Черт возьми... как воняет, мать твою!
Это замечание вызвало еще большее хихиканье со стороны остальных. Лютер сделал еще несколько шагов в ее сторону.
Слим молчал. Он только хотел, чтобы они оставили его в покое. Его тело сотрясалось от голода и жажды, а больше всего – от отвращения. Он просто сидел неподвижно, глядя на девушку, которая смотрела на него так, словно он был каким-то животным в зоопарке, выставленным на потеху. Ему на нос села муха и пощекотала его крошечными грязными лапками.
Мужчина с помощью другой женщины присоединился к их подруге, глазея на Слима. Они просто стояли молча, как будто один его запах отрезвил их.
- Эй... приятель, - сказал мужчина. - Т-ты не надел ничего... зеленого. - Он чуть не упал, сказав это, но его подруги поддержали его.
- Пошли, - сказала девушка, державшая его, - пошли отсюда на хрен. Этот ублюдок воняет!
Лютер сделал еще один шаг в их сторону. Слим хотел было оттащить его назад, но не сделал этого, а просто остался на месте, как будто оставаясь совершенно неподвижным, он мог скрыться от глаз пьяниц.
- Эй, - сказал мужчина, - приятель. Разве ты не знаешь... тебя могут укусить, если ты не наденешь что-нибудь зеленое?
Девушка сделала несколько слепых шагов назад, увлекая за собой мужчину. По его глазам было видно, что он еще не закончил говорить, но ноги никак не могли его удержать. Его отстранили, и Слим был благодарен судьбе.
Просто оставь меня в покое, черт возьми.
Другая девушка, стоявшая ближе всех к нему, все еще смотрела на него.
- Знаешь, он прав. Плохая примета – не носить зеленое.
Лютер рявкнул и щелкнул челюстями. Вокруг его рта образовалась пенная борода, капли которой образовали чернильное пятно на бетоне под ним.
Девушка задрала рубашку, обнажив крошечные груди и тонкие треугольники бледной кожи вокруг ярко-розовых сосков. Ее ожерелье из клевера звякнуло само по себе, болтаясь на ее скомканной рубашке.
- С Днем Святого Патрика, - сказала она. Потом неловко повернулась и последовала за подругой из переулка.
Слим знал, что ему следовало бы обрадоваться, увидев пару грудей. Это было так давно. В последний раз он видел их года два назад, и они принадлежали Гретхен. Эта женщина готова была сосать член за окурок сигареты. Слим вспомнил, что даже не мог разглядеть ее соски сквозь грязь и жир.
Но даже при том, что вид чистых, молодых грудей был освежающим, он чувствовал себя более подавленным, чем когда-либо. Девушке не было стыдно показать их ему. С таким же успехом она могла бы показать свои сиськи куче червивого дерьма. Неодушевленная вонючая куча грязи.
Черт!
И Слим мог бы послать к черту День Святого Патрика. Или любой другой бесполезный праздник, если уж на то пошло. Наблюдая за бесчисленными группами шатающихся пьяниц, одетых в зеленые шмотки, Слим сжал кулаки, чтобы унять дрожь.
Плохая примета – не носить зеленое? Ты можешь укусить меня прямо здесь, сука!
Пока в его голове кружились мысли, Слим схватил себя за промежность и сжал, жалея, что у него не хватило смелости сделать это, пока девушка все еще смотрела на него.
Он не почувствовал, как кто-то потянул его за руку. Он смотрел в сторону улицы, наблюдая за другими пьяницами, выходящими из баров. Он думал о розовых сосках, уставившихся на него.
Он не чувствовал, как Лютер вонзает зубы в плоть его икры, как раз сбоку от берцовой кости, той части, которая онемела от болезни. Услышав слюнявое рычание, он обернулся и ахнул.
- Лютер, нет! - Он протянул руку и схватил горсть свободной кожи на задних лапах собаки, его мех был острым, как щетина метлы. Он попытался стащить с себя собаку, но Лютер был в другом мире. Мире, подпитываемом голодом и отчаянием. - Черт возьми!
Слим не хотел видеть свою ногу. Не после того, как перестал ее чувствовать. Он слишком боялся того, что там увидит. В последний раз, когда он видел ее, там была темно-красная открытая рана, которая отказывалась заживать, окруженная почерневшей плотью.
Но Лютер уже оторвал ткань от его штанины. Его морда была окрашена красным... болезненно красным. Темно-молочно-красный цвет. Пес на мгновение отстранился, чтобы проглотить изрядный кусок, и Слим, сам того не желая, опустил глаза на свою ногу. Когда кровь хлынула из рваной раны, запах исчез вместе с ней. В воздухе сгустился туман.
Слима вырвало прямо на грудь, но он все еще делал все возможное, чтобы удержать Лютера подальше.
Черная плоть потемнела и приобрела цвет, которого он никогда раньше не видел. Он был очень темный, чернильный. Вокруг черной плоти, забрызганной чем-то молочно-малиновым, была зелень. Распространяясь по голени и под икрой, змеясь по коже, которая всего несколько месяцев назад не была затронута его инфекцией.
Зеленый.
Мухи жужжали и ползали по открытой плоти, их шевелящиеся белые личинки зарывались в ткань. Отведав остро пахнущего мяса, Лютер проголодался. Как он ни старался, Слим ничего не мог сделать, чтобы удержать собаку от очередного укуса.
Когда рот Лютера сжался, укусив его за ногу, Слим мог только наблюдать, как собака набрасывается на него. Собака съедала размягченную, больную плоть, глотая один кусок за другим, ворча и фыркая на ходу.
У Слима было мгновение, прежде чем Лютер погрузился достаточно глубоко, чтобы почувствовать это, мимо мертвой черно-зеленой плоти к чувствительному мясу вокруг его берцовой кости, чтобы подумать о том, что пьяная группа сказала ему.
Разве ты не знаешь... тебя могут укусить, если ты не наденешь что-нибудь зеленое?
Он сунул руку в карман и вытащил смятую сигарету. Он зажал ее между потрескавшимися губами и стал шарить по карманам в поисках зажигалки, которой, как он знал, там не было.
Плохая примета – не носить зеленое.
Он закричал, когда Лютер снова прокусил плоть, и сигарета упала в растекающуюся лужу крови, впитывая ее. На этот раз он почувствовал это. Четко и ясно. Он посмотрел на свою изуродованную ногу и увидел, что часть его плоти все еще была окрашена в зеленый цвет.
Это не помешало собаке кусать его снова и снова, пока его зубы не заскрежетали по кости.