«Курильщик трупов» Алисса Наттинг

Мой друг Гизмо, работающий в похоронном бюро, иногда курит волосы забальзамированных покойников. Запах его не беспокоит, он привык к ужасным запахам. Он утверждает, что после нескольких минут затяжек моменты из жизни трупов проносятся в его голове как кино. Он не курит детские локоны. - Однажды я сделал это, - сказал он мне, - и два дня наблюдал, как собака умирает снова и снова.
- А что будет, если курить волосы живых людей?
Я немного пьяна. Мне нравится Гизмо с романтической точки зрения, и я думаю, не стоит ли ему сказать, что он может просто покурить мою челку и все выяснить.
- Не знаю, - пожимает он плечами. - Может, тогда я буду просто дышать жжеными волосами. А может, тогда я украду их воспоминания, и они никогда не смогут их вернуть.
Кража памяти - приятная для меня концепция. Я только что пережила ужасный разрыв со своим бывшим парнем. Пока все это тянулось, я часто звонила Гизмо поздно вечером, пока он был на работе. В перерывах между курениями волос он давал мне отличные советы.
На следующий день я решаю пойти в парикмахерскую и остричь волосы, отросшие за последние четырнадцать месяцев.
- Я хочу вернуть свои волосы, - говорю я, протягивая пакет Ziploc.
Поскольку я знала, что буду чувствовать себя странно, попросив об этом, я решила пойти в Save-N-Snip, где возле кассы висит большая нарисованная от руки табличка с надписью ЕСЛИ МЫ ОБНАРУЖИМ ВШЕЙ, МЫ НЕ СМОЖЕМ ВАС ПОДСТРИЧЬ; формулировка зловещая, и когда я ухожу с пакетом для волос, я не чувствую как самое странное животное, которое они когда-либо видели.
Дома я беспокоюсь, что вместе с моими волосами попали пряди волос других людей. Кто знает, какие воспоминания о других людях он мог случайно выкурить и приписать мне? На всякий случай я перебираю пакетик и достаю все, что хоть отдаленно напоминает пряди прямых волос. У меня целые мили кудрей.
Когда на следующий вечер я появляюсь в морге с пакетом волос и зажигалкой, Гизмо настроен несколько скептически.
- А что, если я приму не те воспоминания? - спрашивает он. - Что, если я выкурю это, а потом ты даже не вспомнишь своего имени?
- Вряд ли, - говорю я, - для этого тебе понадобятся детские волосы. Эти волосы - все воспоминания, которые я могу потерять.
На мгновение я задумываюсь о том, чтобы обмануть его и притвориться, что ничего не знаю, сразу после того, как он вдохнет. Я могла бы спросить "Где я?", а потом схватить его за руку с растерянными глазами лани.
Внезапно на его лице появляется подозрительное выражение, и он опускает косяк.
- Была ли у тебя когда-нибудь собака, которая умерла медленной и мучительной смертью, - спрашивает Гизмо, - и если да, то стояла ли ты рядом с ней все это время, постоянно бдительно следя за ней?
В его выражении лица сквозит настороженность.
- Никаких собак, - сообщаю я, - только золотые рыбки. - Я издаю звук, похожий на звук спускаемого унитаза.
Уверенный, он кивает и делает глубокий вдох. Моя голова начинает ощущаться теплой и манящей, как будто некоторые ее части массируют. Он слегка покашливает.
- Срабатывает? - спрашиваю я.
- Трюфели, - говорит он, прикладывая руку ко лбу, как фальшивый экстрасенс. - Ты действительно любишь трюфели.
Я киваю; это мой любимый клубень. Содержимое моей головы начинает наполняться движением, как будто в ушах бурлит вода. Из какого-то места в моем черепе начинают доноситься крошечные хлопающие звуки, которые становятся все более хрустящими. Внезапно взгляд Гизмо меняется.
- Твой бывший - придурок, - говорит он. Это тоже кажется правильным, но когда я пытаюсь придумать конкретный пример, в мозгу остается смутное и не проходящее щекотание. - Ты слишком уязвима, - говорит он. - Этот болван никогда не смог бы дать тебе то, чего ты действительно хочешь.
Внезапно одно из мертвых тел содрогается, и его рука поднимается на стол. Я вскрикиваю и хватаюсь за голову.
- Не волнуйся, - говорит Гизмо, - это просто предсмертный хрип.
- Просто предсмертный хрип? - смеюсь я. - Ты хоть знаешь, как тревожно это звучит?
Гизмо еще больше вдыхает мои волосы. Полагаю, он уже привык к тревожным звукам.
Когда мы подходим к хрипящему телу, оно кажется нам смутно знакомым.
- Это ведь не он? - спрашиваю я. - Мой бывший?
- Нет. Но я вижу сходство. - Гизмо слегка поворачивает голову и смотрит на труп. - Тот же подбородок.
Пока я любуюсь руками Гизмо, они берут небольшой клок волос трупа между двумя пальцами. Он бросает на меня пытливый взгляд.
- Хочешь посмотреть, какой была жизнь этого парня?
Я отказываюсь из суеверных соображений. У меня в голове образовалась дыра в памяти, на заполнение которой может уйти несколько дней - недель, даже больше. Я боюсь, что могу решить, что воспоминания какого-то другого человека - это мои собственные.
Когда я оглядываюсь на Гизмо, он уже закончил с моими волосами и весело смотрит на меня.
- Что, - спрашиваю я, - выкладывай.
Мы отходим к углу со скамейкой, и внезапно кислый запах в воздухе становится сильнее.
- Это неправильно, что мы задерживаем гниение тел, - говорю я. - Я чувствую, насколько это неправильно.
- Вот что случилось между тобой и твоим бывшим. Все шло плохо, но ты продолжала держаться.
Его руки в перчатках проникают под рубашку и обхватывают мою голую талию. Осознание того, что он только что имел дело с мертвой плотью, сначала пугает меня, но потом я придвигаюсь ближе. Может быть, думаю я, для него это приятный контраст. После прикосновения к мертвому человеку моя кожа должна казаться особенной и живой.
- Знаешь, - говорит он, - у меня накопилось много воспоминаний о неудачных отношениях. - он снимает перчатку, чтобы прижать голую руку к моему лицу. - Я знаю, чего не стоит делать.
Тело позади нас издает еще один предсмертный хрип. Меня это пугает, и я вскакиваю, но его рука остается на моем лице, и я не отворачиваюсь.
- Но я видел и хорошие воспоминания, - продолжает он. - Я умею быть очень романтичным.
Я ожидаю, что его дыхание будет пахнуть ужасно, как жженые волосы, но вместо этого оно пахнет шампунем "Сиреневый дождь". Я смотрю, как тонкий слой талька, оставленный резиновой перчаткой на его руке, волшебно блестит на свету, и дыра в памяти в моем мозгу становится все голоднее и голоднее.
Съешь его поцелуями, говорит дыра; ей нужно немедленно перекусить новым воспоминанием. И мы целуемся, и странные запахи морга вдруг превращаются во что-то прирученное и скользкое, во что-то, по чему наши легкие могут скользить, как по желе, во что-то, что может удержать наши сердца в тихом предсмертном стуке.