«Порнозвезда» Алисса Наттинг

Меня ожидает анальный секс с победителем конкурса на Луне. Я работаю на реалити— шоу для взрослых под названием “Съешь это”, где мужчины— участники едят как можно больше определенного продукта, чтобы выиграть возможность заняться сексом с ведущими шоу. Руководство нашего шоу решило сделать финал сезона в космосе, чтобы соответствовать текущему тренду съемок в экстремальных и сенсационных локациях.
Я узнала, что получила космическую роль, на неожиданном ланче в мою честь. Мне подали шампанское и несколько гелиевых шаров с серебряными лунами на боках. Я вспомнила документальный фильм на Discovery Channel про туалеты на космических кораблях. Оказывается, туалет засасывает всё, как пылесос. Это как вакуум для мочи.
— Космос сам по себе — это один большой вакуум, — сказал Дик, ведущий шоу. Он протянул мне кекс в виде ракеты, украшенный глазурью. Дик отвечает за проведение конкурсов поедания и определяет грань между допустимым рвотным рефлексом и дисквалифицирующей рвотой.
На протяжении вечеринки я улыбалась плохим каламбурам и шуткам про "возвращение в атмосферу". Когда я уходила, моя коллега Присцилла сказала, как мне повезло.
— Космос сейчас... как горячая тема, понимаешь? Эксклюзивный клуб.
Той ночью, после душа, я смотрела на свои соски и их бугристую, слегка лунную поверхность. Я зашла на форум шоу, чтобы посмотреть, что люди говорят о моем выборе. Хотя я на шоу всего один сезон, я уже стала хедлайнером среди зрителей.
GoodEatFan из Нью— Джерси написал: У ее груди мягкий расширяющийся вид, как у поднимающегося хлеба. Большинство комментариев касаются моей визитной карточки — моих волос. Они действительно каштановые, густые и длинные, и каждый участник, с которым я работала, перед тем как начать что— либо делать, всегда разворачивал меня и погружал свой член в мои волосы. Это происходит каждый раз. Конечно, на Луне это будет невозможно.
Еще до того, как я встречу участников, мы с продюсерами шоу наблюдаем за их интервью. Мы подглядываем за их разговором через одностороннее зеркало, что придает всей ситуации ощущение полицейской операции.
Участники, с которыми я буду работать в этом шоу, — Гафф, Лео и Билл. Гафф владеет собственной компанией по производству удобрений и, безусловно, самый крупный из всех. Его голос невероятно низкий. Дик не может с этим смириться.
— Если бы Джеймс Эрл Джонс пропел йодлем во влагалище вселенной, голос Гаффа был бы тем звуком, который отозвался бы эхом в ответ.
Кевин из отдела кадров соглашается.
— Кажется, что его грудь поддерживается какой— то внешней пластиной, которая скрыта волосами.
Скрытая камера — они повсюду — приближается к лицу Гаффа. Он дышит ртом. Его зубы разного размера и расположены в самых неподходящих местах, будто они когда— то выпали, и ему пришлось в спешке запихнуть их обратно, не заботясь об их первоначальном положении. Держу пари, он любит вафли.
Лео физически намного меньше меня. Печально то, что я могу сказать, что он действительно думал, что хорошо оделся для кастинга. Он — катастрофа из пуговиц. Каждая пуговица на его рубашке застегнута, и кажется, что их неестественно много — дополнительные пуговицы и запасные пуговицы для подстраховки, рудиментарные пуговицы, которые свисают с верха его рукавов, будто много веков назад там мог быть карман. Его волосы слишком длинные для его лица, и это делает его еще более изможденным. Я слышу, как продюсеры бормочут, что ему стоит сделать повторный тест на ВИЧ, просто чтобы убедиться, он выглядит не очень хорошо, и они правы. Когда я смотрю на Лео, это как увидеть лимон цвета зубной эмали.
Шейла, единственная женщина в комнате, говорит:
— Он словно живет в промежутке между нашим миром и расой анемичных человекоподобных ящеров. Он живет там, в своей машине.
Шейла — продюсер, а не исполнитель, но она постоянно ставит себя на место исполнителя и спрашивает: Кто вообще сможет к нему прикоснуться? Она задает этот вопрос всем, кроме меня. Однако я отвечаю на него, поэтому я говорю.
— Я голосую за то, чтобы оставить его. Он не доставит хлопот.
Вокруг стола раздается одобрительный шепот.
Билл — это Билл. В каждом эпизоде выбирают хотя бы одного участника, которого в хороший день можно было бы принять за не совсем отталкивающего, и в этом эпизоде это Билл. Тот факт, что он знает это, что он получает "горячее" внимание, делает его еще более мерзким и отвратительным, чем остальные. Он ни в коем случае не привлекателен. Кто— то из кастинга, вероятно, получил указание пойти на собрание родительского комитета, найти там одного парня с самыми маленькими грудями и самой короткой залысиной и не снимать баллы, если его глаза широко расставлены. Вместо "точно" он постоянно говорит "точно— точно". Интервьюер наконец спрашивает, не близкий ли ему человек Ширли. Он хохочет. Он ведет себя так, будто встретил своего комического соперника, и пытается дать пять, на что интервьюер не реагирует.
Я встречаюсь с участниками лично в первый день физической подготовки. Это снимается как бонусный материал для DVD сезона. Мы наденем скафандры и будем ходить в подводном бассейне.
Гафф, который, видимо, развил невероятную емкость легких, играя на баритоне в школе, просит не надевать костюм и не получать кислород.
— У меня тяжелые ботинки, — говорит он. — Я просто пойду с вами по дну.
— Не выпендривайся, — поддразниваю я. Я должна поддразнивать. На мне комбинезон в стиле серферов, в нагрудные карманы которого вшиты гелевые вставки, напоминающие грудь. Моя настоящая грудь вываливается из верхней части костюма, создавая эффект, будто это драгоценности огромной короны. Иногда я вспоминаю, что я единственная женщина на всей съемочной площадке, и все на меня смотрят, но это что— то, что приходит ко мне каждые двадцать минут или около того, примерно через пять минут после того, как я вспоминаю, что я полностью под кайфом.
— Твоя красота прекрасна, — говорит Гафф и сразу понимает, что мог бы сделать комплимент более изысканным. Прежде чем он начинает пытаться выкрутиться из этой ситуации, я замечаю, что он ест пачку крекеров Lance с арахисовым маслом.
— Эти штуки вообще бывают свежими? — спрашиваю я.
Он смотрит на упаковку, будто она даст ему ответ. Неоново— оранжевые крошки застряли в его бороде, как вши с другой планеты.
— Я просто имею в виду, — говорю я, — каждый раз, когда я вижу их в автомате, они выглядят так, будто лежат там с семидесятых. Может быть, дело в упаковке.
Грудь Гаффа начинает тяжело подниматься и опускаться, и я делаю несколько шагов назад. Возможно, продукты Lance из автоматов — это единственное, что он когда— либо ест, и они являются источником его сверхчеловеческих размеров и силы. Может быть, до того, как он нашел Lance, он был таким же худым, как Лео. Я вдруг беспокоюсь, что только что оскорбила его любимую вещь в жизни. Я думаю о том, как бы я себя чувствовала, если бы кто— то подошел ко мне и сказал: "О чем думают зависимые от валиума? Таблетки никогда не сделают тебя по— настоящему счастливой!"
Но вместо этого он начинает смеяться, глухие раскаты, что— то между Зеленым Великаном и Сантой. Лео подходит к углу комнаты и прижимается к нему, словно это его мама. Он шепчет:
— Я люблю эти крекеры.
Гаффу это нравится. Проходит не так много времени, прежде чем мозги встречаются с мускулами, и они образуют симбиотические отношения, как ракушка и кит. Когда они стоят рядом, у меня возникает ощущение, что Лео недавно вырвался из груди Гаффа, что он начал как ленточный червь, но пробился вверх по эволюционной лестнице.
Билл, конечно, слишком хорош, чтобы разговаривать с кем— либо, кроме меня. Я замечаю, что его огромные золотые часы не работают.
Медицинская команда проводит серию тестов, чтобы проверить наши жизненные показатели: бег на беговой дорожке, отжимания и тому подобное. Билл продолжает разглядывать свою задницу в зеркале. Я наблюдаю, как он смотрит на мою задницу, затем на свою, затем на мою, затем на свою, как будто они ведут разговор друг с другом, и только он может его слышать.
Лео воспользовался этим случаем, чтобы бросить курить, что похвально, но сочетание физических нагрузок и никотиновых пластырей вызывает у него недомогание. Когда наступает его очередь на беговой дорожке, он подбегает, и его рубашка уже промокла от разминки. Он снимает ее, и на груди уже четыре пластыря, расположенные почти точно там, где врач собирается разместить электроды.
— Они должны быть размещены прямо над сердцем? — спрашиваю я, хотя уже знаю ответ. Один из бывших участников, с которым мне пришлось спать, однажды носил пластырь. Когда он сказал мне: Детка, смотри на пластырь, а?, я сначала с недоумением уставилась на его маленькую треугольную бородку. Но затем он закатал рукав и с гордостью продемонстрировал пластырь, как пятиклассник, показывающий временную татуировку кобры. Очевидно, нашивки болят, если на них наступают, и он использовал это как предлог, чтобы не наклоняться ко мне. Как будто я так этого ждала.
Мы ждем, пока Лео закончит блевать, а затем идем надевать наши скафандры. Оказавшись внутри, руки Лео, которые раньше выглядели как бледные стручковые бобы, теперь кажутся примерно того же размера, что и у Билла. Это повышает его уверенность.
Гафф и Лео укрепляют свой союз под водой. Вместо того чтобы использовать клешню— дотяжку, которую нам предоставили, Гафф сажает Лео себе на плечи и управляет им, как удлиненной конечностью. Билл продолжает ронять свою клешню и ругаться в микрофон шлема. Он не может выполнить свою "миссию" по использованию клешни для затягивания болта.
Я наслаждаюсь уединенным миром, в который мы попали, а также своей новой ролью бесполого гиганта. Весело быть индивидуально завернутым и окруженным водой со всех сторон. Как раз когда я начинаю чувствовать себя одной из парней, Билл подходит.
— Хочешь увидеть моего электрического угря?
Он прижимает свой шлем— аквариум к моему, и мы звеним, как хрустальные бокалы, поднимая тост.
На обеде Гафф съедает все бесплатные бутерброды, а затем просит еще, как какой— то стероидный Оливер Твист из приюта для лесорубов и мехов. Лео в итоге пришлось есть активированный уголь. Когда мы поднимались из воды, его вырвало в скафандре, конкретно внутри шлема. Это покрыло весь объектив, и было невозможно понять, то ли его стошнило, то ли его голова взорвалась. Билл заявил, что потерял аппетит из— за этого инцидента, но после того, как мы сняли скафандры, я увидела, как он направился прямо к столу с едой.
Остаток дня проходит в компании Гаффа, Билла и меня. Лео взял выходной, чтобы восстановиться. Гафф продолжает бросать на Билла странные взгляды краем глаза, будто знает, что Билл прячет печенье в одном из своих карманов — он просто не может понять, в каком именно.
Я до сих пор не думала о том, что я собираюсь делать на Луне. Я немного боюсь быть известной как первая космическая шлюха, хотя я не чувствую себя шлюхой. Никогда не чувствовала. По крайней мере, я не делаю людям корневые каналы. По крайней мере, я не накладываю макияж на мертвых.
Когда день подходит к концу, продюсеры шоу показывают нам наши настоящие скафандры. Под "нами" я подразумеваю того, кто выиграет, и меня. В каждом скафандре есть небольшой портал; мой сзади, а его спереди. Человек, который объясняет нам это, соединяет их концы, как марширующие слоны, цепляющиеся хоботами за хвосты. Когда они выравниваются, они открываются, герметизируются и сокращаются до приемлемой длины. Таким образом, он сможет войти в меня. На Луне.
Поскольку я буду в скафандре и буду выглядеть как огромный мужчина— физик сзади, они оснастили заднюю часть моего шлема монитором. На нем будет показываться запись меня, делающей то, что мы будем делать, только без скафандра.
— Есть вопросы? — спрашивает ученый.
У Билла есть вопрос.
— А можно, типа, встать на колени и всё такое?
Я представляю, как пыхтение Билла будет доноситься до меня через гарнитуру в стерео. Это будет звучать так, будто он в учебном лагере выполняет приказ выкопать десятифутовую яму для отхожего места. Секрет секса с людьми, которые издают отвратительные звуки, — перекричать их. Это также помогает им быстрее кончить, что уже половина дела.
За несколько дней до запуска участников приглашают попробовать продукт для конкурса поедания, который был частично разработан NASA. Поскольку еда не должна крошиться и создавать летающие крошки, продюсеры выбрали гибридный тип колбасы. Это желеобразная, частично мясная субстанция, которая не будет крошиться или распадаться.
— Можно ли добавить в это блюдо арахисовой пасты? — предложение Гаффа о добавлении вкуса отклонено.
— Оно ничем не пахнет, — говорит Лео. Это правда, но Лео говорит это осторожно, как будто знает, что сейчас ему скажут: «Пахнет вкусно».
— Вообще— то, — говорит один из ученых, — он должен пахнуть пластиком.
Лео снова принюхивается. Он кивает.
Билл держит моток колбасы в двух пальцах, как будто это самая длинная в мире сигара.
— Ух, — говорит Билл.
Это должно быть хорошо.
— Неужели мы должны есть то, что так похоже на сами— знаете— что? Иногда люди даже говорят слово «колбаса», вместо того чтобы сказать «сами— знаете— что».
— Это просто еда, — говорю я ему. — Это просто мясо.
— Ну, — говорит ученый, — это не просто мясо.
Далее он перечисляет несколько элементов, которые обычно не встречаются ни в сосисках, ни в сами— знаете— чем.
Нам сказали, что соревнование по поеданию мяса будет записано на пленку и проведено, когда корабль будет висеть над Луной. Победивший участник и я отправимся в небольшой капсуле на лунную поверхность, чтобы совершить половой акт. То, как руководитель описывает это, странно напоминает медовый месяц, когда мужа и жену провожают в более уединенные покои.
Взлет — дело непростое. В какой— то момент мой разум говорит мне, что мы взорвались, и проходит еще несколько секунд, прежде чем я понимаю, что это не так. Мне кажется, что мои кости грызет ледник с очень тупыми зубами.
Затем все останавливается. Кабина мгновенно становится слишком неподвижной. Когда я смотрю на свое отражение в хромированной панели, выражение моего лица кажется тысячелетней давности.
Билл бормочет что— то о том, что он космический ковбой. Я смотрю на Дика, единственного, кого я здесь действительно знаю. Он смотрит в окно и, кажется, в ужасе. Вместо того чтобы пойти со мной и участниками тренироваться перед запуском, он решил подготовиться, используя свой собственный режим гипноза и магнитотерапии.
— Дик, ты в порядке? — мой голос звучит странно.
Я решаю, что мне стоит завести космическую личность, и тогда я смогу перестать чувствовать себя так неловко из— за того, что все вокруг одинаково. Я переименовываю себя в Лорну. Я произношу «р» на испанский манер и хлопаю ресницами от отсутствия гравитации.
Дик не в восторге.
Он очень загорелый, и ему нравится быть очень загорелым, и, возможно, этим объясняется его внезапная увлеченность солнцем.
— Где солнце?
Он постоянно кричит об этом. Лео от этого становится не по себе. Гафф ищет солнце внутри хижины.
Билл пытается прочесть по памяти список односложных фраз и постоянно смотрит на шпаргалку в своей руке. Большинство участников «Горячего биллинга» пытаются выучить шутки наизусть перед записью. Но как только камера начинает работать, они уже не помнят их. Никогда.
Медицинский советник/оператор успокаивает Дика и привязывает его к кокону на стене. Выглядит это так, будто какой— то гигантский паук поймал его и подвесил там. Я продолжаю следить за грузовой дверью, чтобы в нее не вошел космический арахнид размером с человека и не сожрал его целиком. Я слегка поглаживаю Дика по руке, и у него изо рта течет слюна. Решено, что я буду вести шоу самостоятельно.
Около часа мы кувыркаемся в воздухе и привыкаем к невесомости. В каюте тесно, и Билл постоянно тянется, чтобы пощекотать мне ноги. Я чувствую свой живот и промежность в одном и том же месте; середины нет. Только голова, а потом все остальное.
— Мне совсем не хочется есть, — говорит Лео, когда ему протягивают пищевую упаковку. После нескольких дебатов руководители решили обернуть ее еще одним слоем съедобной защитной оболочки. Если бы упаковку действительно уронили на землю на Земле, она бы наверняка отскочила.
Билл показывает камере на мою грудь.
— Вот здесь у меня есть все необходимое для вдохновения, — говорит он. Я хочу напомнить Биллу, что даже если он выиграет, он не будет видеть или трогать мою грудь в любой ситуации. Но я этого не делаю. Я достаю секундомер, чтобы засечь время приема пищи. Гафф уже широко раскрыл рот в предвкушении.
— Готовность... внимание... поехали!
Первые тридцать секунд гонки всегда самые лучшие, они демонстрируют первоначальный прилив адреналина.
Гафф, конечно, самый крупный, но проблема крупных участников в том, что они привыкли есть с голодухи. Он уже поглотил около двух футов сосисок (кто знает, какой процент из них пластиковый) и не может быть слишком голодным.
Билл страдает, это очевидно. Я многое знаю о рвотном рефлексе. Горло — это дорожка с односторонним движением, вверх или вниз, и, по моему профессиональному мнению, горло Билла сейчас перешло в восходящее движение.
Лео, тощий кандидат на роль темной лошадки, удивляет нас всех. Он ест змееподобными движениями, сползая по спирали вниз, как будто это один из его собственных органов, который он случайно выкашлял — для него есть место, и он знает, куда его положить, и он его туда кладет.
В последние тридцать секунд Билл вынужден остановиться и пристегнуть свой мешок для блевотины. Он прилипает к его лицу, как гигантский серый ботинок. Я с удовольствием наблюдаю за тем, как его брюшные извилины перемещают его по каюте.
Гафф почти перестал двигаться и напоминает гигантскую игрушку, которую нужно подзарядить. Лео заканчивает за десять секунд до истечения срока. Мы объявляем его победителем, и когда мы с ним пристегиваемся ремнями к аппарату, который доставит нас на поверхность Луны, он продолжает повторять:
— Я никогда раньше ничего не выигрывал.
Когда мы выходим, мне кажется, что из моего живота растет дерево, листья которого весят по пятьдесят фунтов. Они постоянно отваливаются и тяжелой массой падают мне на колени.
Я наблюдаю за тем, как Лео пытается сделать подпрыгивающую походку, когда интерком на моем шлеме подает сигнал. «Мы готовы». Это один из руководителей шоу на Земле; я не помню его имени, но он всегда носит смешные галстуки. Смешные в плохом смысле. Крошечные банки пива с ангельскими крыльями.
Что— то в том, что я слышу его голос среди пустоты, заставляет меня понять, что за мной наблюдают. Это ощущение, которое, как ни странно, никогда не возникало в прошлом во время крупных планов или даже когда мне приходилось приседать над унитазом, который вовсе не был унитазом, а был гигантской камерой. Я чувствую, как мышцы моей фальшивой улыбки непроизвольно напрягаются.
Лео встает позади меня, и я ободряюще похлопываю его по руке. Проходит несколько мгновений, прежде чем порталы наших скафандров сближаются. Когда они открываются, раздается звук, как будто наружу вытекает что— то очень важное. Шум высокочастотный и быстрый, как ветер из будущего.
— Эм... секундочку, — говорит Лео.
Я отвечаю ему:
— Не спеши, время не ограничено, — хотя мы дышим кислородом из баллона, и оно, конечно, есть. Когда он наконец входит в меня, я смотрю на Землю, которая выглядит как круглая дверь какой— то древней гробницы, словно если бы мы могли просто протянуть руку и отодвинуть ее, то открылся бы ответ на что— то очень важное.
Раздается помехи, и я слышу разговор руководителей: Почему это выглядит так познавательно? Надо было выбрать телесный пузырь. Я перекрикиваю их стонами.
— Э... секундочку, — снова говорит Лео.
— Не торопись, — говорю я, но, чтобы произнести это, срываюсь со своего сексуального голоса.
— Продолжайте, — напоминает мне интерком.
Я чувствую себя хорошо, но в то же время очень странно, глядя на мир и его расстояние. Я чувствую его тяжесть в животе, как беременность, как старую еду. Когда я хочу, я закрываю рукой Землю и ее океаны, и тогда даже с учетом камер кажется, что меня никто не видит.