«Конфеты и тараканы» Анджела Сильвейн

Я вместе с мамой, братьями и сестрами лежу на подстилке из мелкой пыли под холодильником, спрятавшись от яркого света и оглушительного грохота музыки, от которого вибрируют доски пола под нами. По мере того, как на улице всходит луна, пробиваясь сквозь открытые занавески двери во внутренний дворик, расположенной в задней части обеденной зоны кухни, рев людей становится все громче, все неистовее. Их гораздо больше, чем человеческих женщин и девочек, с которыми мы привыкли делить наш дом, и они закутались в яркие ткани, разрисовали свою кожу или закрыли лица странными масками. Мама говорит, что это вечеринка в честь Хэллоуина, редкое событие, которое принесет достаточно сладостей, чтобы накормить всех нас. Хотя меня радует перспектива такого пиршества, я знаю, что мы должны быть терпеливы и очень осторожны.
Голоса участников вечеринки нарастают до крещендо криков и воплей, пока не исчезают один за другим. Повторяющийся гул, отбивающий такт музыки, наконец прекращается, и свет немилосердно тускнеет. Мама выводит нас из укрытия в прохладную темноту. Единственный свет - мерцание умирающей свечи в вырезанной голове-тыкве. Я осматриваю комнату одним взглядом, мои глаза вбирают в себя триста шестьдесят градусов. Шкафы со столешницами, в которых часто хранятся ценные крошки, возвышаются рядом со мной, а стулья в столовой, ведущие к столу, на котором могут быть тарелки с недоеденной едой, стоят пустыми, но я игнорирую свои обычные места для пиршества. Сегодняшний вечер обойдется без подъема наверх.
Мама была права насчет сладостей, и я следую за своими братьями и сестрами на запах сахарных конфет, разбросанных по полу, и мои шесть лапок приводят меня в движение беззвучным бегом. Я прощупываю воздух тонкими усиками и нахожу невостребованное братьями и сестрами лакомство - полосатый треугольник из чистого сахара, который поддается моим мандибулам. Конфета сладкая и сытная, это удовлетворительная еда, но я чувствую другой, отличный вкус поблизости и решаюсь пойти дальше.
Я перешагиваю через полусъеденное лакомство и направляюсь к лежащей передо мной человеческой женщине - женщине, которая живет с нами в одном доме. Я подбегаю ближе, и мои ноги наталкиваются на лужу теплой крови, которую я пробую, проходя через нее. В крови пробивается прядка волос, и я лавирую по ней, добираясь до мягкой кожи. Мои ноги оставляют следы, словно уколы иглы, на ее бледной щеке, пока я пробираюсь к ее глазам, которые смотрят вверх, широкие и остекленевшие. Запах и ощущение ее плоти мне знакомы. Она всегда крепко спит, в отличие от девочки-ребенка, которая ворочается и ворочается, и когда нет остатков еды, я иногда питаюсь ее ногтями.
Сегодня, однако, женщина не спит, поэтому мне не нужно быть нежным, когда я пирую на ее ресницах, отрывая их от век и обгладывая клещей, которые поселились в фолликулах. Это лакомство не сравнится даже с конфетами, разбросанными по полу. Поток воздуха перемешивает клещи на нижней стороне моего панциря в тот самый момент, когда яркий свет нарушает темноту. Я поворачиваюсь, чтобы бежать, и вижу человека в маске, гладкого и безликого, который поднимает ногу и обрушивает ее на мою убегающую мать, моих братьев, моих сестер. Их экзоскелеты хрустят под его весом, их кремовые внутренности выплескиваются наружу, смешиваясь с брызгами крови.
Наша численность - единственное преимущество, нас слишком много. Мы перепрыгиваем через конфеты и трупы и возвращаемся в темноту нашего безопасного места под холодильником. Я смакую остатки сахара, прилипшие к моим челюстям и передним лапам, наблюдая за мужчиной. Он опускается на пол рядом с женщиной и снимает маску, а затем гладит ее по лицу. Он мне знаком, этот человек, который когда-то тоже жил в нашем доме и беспокоил нас своими криками и сломанными вещами. Но потом он ушел, исчез.
Длинным зазубренным ножом он расчленяет тело женщины, заворачивая каждый кусок в пластик. Затем он переходит к девочке-ребенку, которая уже не ворочается, но и не спит. Есть и другие мертвые люди, не меньше десяти, и с каждым из них он расправляется быстрее, с меньшей осторожностью, чем с женщиной и ребенком. Моя собственная семья лежит на полу среди рассыпанных конфет, но я не оплакиваю их. Я просто жду и наблюдаю, зная, что темнота наступит снова и будет много вкусной еды.