«В поисках истины» Чад Луцке

Стэн Липтон, доктор медицинских наук, стоял на крыше больницы в измазанном кровью халате, балансируя на краю. Он бывал здесь много раз раньше, в основном, чтобы помочь, когда пациента доставляли по воздуху, иногда, чтобы тайком выкурить сигаретку между операциями. Но никогда прежде он не думал о прыжке.
Крыша стала местом, где можно было искать ответы, искать среди звезд признаки чего-то большего. Может быть, пустота, которую он чувствовал, пришла вместе с работой, где ежедневное напоминание о смертности терзало мужчину, а травмирующие крики родственников усопших наполняли сны.
Возможно, это был просто вопрос увольнения, дабы вернуть спокойствие, которое, казалось, разрушалось безвозвратно, как кладбищенская статуя, которую никто не навещал. Или, вероятно, его психике уже был нанесен непоправимый ущерб и слишком глубокие душевные шрамы, чтобы от них можно было избавиться.
Он посмотрел вниз на улицу и представил себе беспорядок, который оставит после своего приземления, и лица испуганных свидетелей, что увидят брызги крови, как на школьном художественном проекте, когда он выдыхал водянистые чернила через соломинку. Это будет не искусство, ведь оно длится вечно.
Мужчина сделал шаг назад, сойдя с узкого выступа. Не потому, что в нем этого не было. Он сделал это из-за тех немногих людей, которые могли бы быть в этот момент внизу. Кошмары, которые он мог вызвать у тех, кто был бы проклят стать свидетелем, как хруст его ломающихся костей раздался бы, как они бы разорвали его плоть, как его голова ударилась бы об асфальт и забрызгала бы своим содержимым все вокруг. Свидетелем его смерти вполне могли стать люди вроде мистера Джейна, работающего в газетном киоске, который всегда следил за тем, чтобы один экземпляр последнего выпуска «Популярной механики» был надежно спрятан за стеллажами для него, так что Стэн был уверен, что получит его после того, как закончится его четырнадцатичасовая смена. Или, возможно, это могла бы быть пожилая женщина, что выгуливала бы свою собачку по 32-й улице и случайно остановилась перекусить хот-догом во время прогулки. А что можно сказать о детях, которые часто тусовались в игровом центре дальше по улице и крали сигареты у своих родителей, а потом обрызгивали друг друга одеколоном, чтобы замаскировать запах табака, прежде чем отправиться домой.
Это изменило бы их всех.
Он бросил окурок вниз. Затем открыл дверь и направился внутрь, чтобы закончить свою смену. Это было самое меньшее, что он мог сделать.


Доктор собирался быстро пройти мимо комнаты отдыха, но было слишком поздно. Грег заметил его.
― Стэнли, куда ты так бежишь?
Стэн замедлил шаг и не стал закатывать глаза от слишком часто употребляемого ласкательного имени.
― Привет, Грег.
― Подожди секунду.
Грег взял свою чашку кофе и вышел в холл.
― Ребекка искала тебя. Представляешь, Гамильтон не появился на работе сегодня, а Уэстон уже ушел. Ты не против взять на себя роженицу?
― Прямо сейчас?
― Да. У нее началось раскрытие шейки, которая уже достигла семи сантиметров.
Стэн покачал головой и улыбнулся, размышляя над иронией того, что он помогает спасать жизни, находясь на грани того, чтобы покончить со своей собственной.
― Ты же знаешь, что я не принимал роды уже много лет, верно?
― Стэн, это же как езда на велосипеде, ― пошутил Грег.
Мужчина поколебался, затем подумал о пациенте из 201 палаты, который еще не проснулся после наркоза и не знал, что ему ампутировали ногу. Он не хотел быть там, когда это произойдет.
― Да, ладно. Но ты должен забрать мой обход.
― По рукам.
Стэн умылся, оделся и провел короткую дискуссию с самим собой в зеркале о том, как держать себя в руках, проходя через этапы родов. За последние несколько лет он провел так много дней среди мертвых и умирающих, что появление на этот свет новорожденного казались ему таким же чуждым, как плавание на лодке по Амазонке с местными туземцами.
«Заканчивай смену. Тогда ты сможешь пойти домой и сделать задуманное. Хотя бы уйдешь, зная, что ты помог новой жизни явиться на свет».
Он натянул перчатки и протиснулся локтями в двери палаты.
Медсестры стояли в ожидании. Отца при родах не было. Вообще не было никого, кто мог бы поддержать беременную женщину в трудную минуту, только гудки машин за закрытым окном и прикосновения чужих рук.
Одна медсестра делала все возможное, чтобы успокоить женщину, которой явно было больно, в то время как другая медсестра рассказала доктору об очень неожиданном повороте событий.
― У нее тазовое предлежание, ― сказала она.
― Ягодичный значит. И почему никто мне этого не сказал раньше? Боже, у нее даже в карточке об этом не написано...
― Он просто стал ягодичным, ― медсестра понизила голос до шепота, стоя спиной к роженице.
― Что вы имеете в виду? Как это просто он стал ягодичным?
― Я хочу сказать, что сперва прощупала головку ребенка. У матери раскрытие до девяти сантиметров, а когда снова проверила, там были уже его ножки.
― Он там что, сальто сделал по-вашему?
Медсестра пожала плечами, и Стэн направился к своей пациентки.
― Здравствуйте, мисс Сэльер. Я доктор Липтон. Похоже, сегодня для вас будет особенный день.
Женщина, блестящая от пота, смотрела на каждое лицо в комнате и читала их. Если бы это была партия в покер, они бы все проиграли.
― Что-то не так с моим ребенком? С ним что-то случилось? Пожалуйста, не молчите!
Стэн положил руку на плечо женщины.
― Ничего такого, с чем мы не были бы готовы справиться. Это хорошая новость. Более интересная же заключается в том, что ваш малыш решил сменить позицию в последнюю минуту.
― Сменить позицию? ― повторила она призрачно-белыми губами.
― Вместо того чтобы поприветствовать нас головкой, он хочет сразу же приступить к делу... ножками вперед.
― Ягодичный? ― Страдальческая гримаса исказила ее лицо, когда она держалась за свой выпирающий живот. ― Почему мой врач не сказал мне об этом? Узи же этого не показывало!
― Это потому, что ваш ребенок тогда не был в тазовом предлежании. Каким-то образом ему удалось перевернуться за последний час. Итак, чувствуете ли вы какой-либо дискомфорт, выходящий за рамки нормы? Особенно за последние полчаса?
― Я чувствую чертовски много дискомфорта.
Женщина поморщилась, сжимая руками живот.
― Ладно. Хорошо. Как вы относитесь к кесареву сечению? Есть большой шанс, что нам, возможно, придется прибегнуть к нему, особенно учитывая, что схватки начались довольно давно, и я бы все-таки рекомендовал вам его.
― Все хорошо... ― сказала роженица сквозь стиснутые зубы. ― Делайте что нужно.
― Хорошо, мы собираемся вызвать сюда анестезиолога для вас. Тем временем медсестра подготовит вас, и мы вставим катетер, чтобы ваш мочевой пузырь оставался пустым. Если у вас есть какие-либо вопросы, Анжела может ответить на них сейчас.
Стэн вышел и направился прямиком в туалет, где снова изучал себя в зеркале, пока из крана текла холодная вода. Он вытянул руку вперед, проверить устойчивость, ожидая увидеть тремор, но, к его удивлению, кисть была неподвижной и спокойной.
Он снова посмотрел в зеркало.
― Этот ребенок не хочет иметь ничего общего с этим миром.
Его голос был подобен камню, упавшему в пустой колодец.
Мужчина отключился и позволил монтажу плохих воспоминаний воспроизвестись на стене перед ним: развод и все его внебрачные связи, сотни раз, когда он сообщал плохие новости ожидающим семьям пациентов, привычка курить, которую, черт возьми, он прекрасно знает, что ему следовало бросить много лет назад. Прошло несколько минут, прежде чем открывшиеся двери вернули его к реальности.
― Мы готовы, доктор Липтон, ― сказала медсестра.
Он снова вымыл руки, затем толкнул двери, готовый силой вытащить ребенка в эту дыру, называемую миром.


― Я не думаю, что ребенок передумал, ― сказал доктор Липтон медсестре.
― Сэр?
― Он перевернулся обратно?
― Нет, доктор. Я не думаю, что он мог бы...
― Ну, один раз у него уже получилось, не так ли?
Медсестра промолчала и, казалось, съежилась.
Пока матери давали кислород, Стэн сделал горизонтальный разрез над лобковой костью. Команда рук обтирала область от крови, растягивая мышцы, как только он добрался до них. На необразованный взгляд, процедура была жестокой, даже небрежной, поскольку множество пальцев тянули и растягивали ярко-красную плоть.
Отверстие осталось широко раскрытым с помощью ретракторов и пальцев, похожих на множество щупалец. Стэн проколол амниотический мешок, уничтожив последний кусочек границы между ребенком и миром.
Он просунул руку сквозь толстую стену плоти, затем мягко, но твердо схватил обе ножки ребенка. Пальцы в перчатках потянули и расширили отверстие, освобождая место для крошечного тельца, в то время как доктор Липтон выводил малыша из матери. Затем мужчина остановился.
Легкость продвижения по скользкой тропинке прекратилась, будто ребенок больше не подчинялся. Доктор потянул снова.
― Дайте мне больше света... быстро.
Мгновение спустя внутри женщины засиял яркий свет. Решительной хваткой ребенок крепко держался за дальний конец пуповины рядом с плацентой.
«Он не хочет иметь ничего общего с этим миром».
Доктор потянул снова, осторожно.
«Он предпочитает оставаться внутри».
― Достаньте пуповину, сколько сможете, и зажмите ее. Нам нужно как можно быстрее заканчивать.
― Что происходит? С моим ребенком все в порядке? ― спросила мать.
― Безусловно, мисс Сэльер. Все замечательно.
Чьи-то руки схватили пуповину, осторожно потянули, а затем зажали ее.
Доктор потянул снова, но настойчивая хватка ребенка не ослабла.
Зараза.
Еще один рывок.
«Это безопасно. Ты все делаешь по учебнику».
«Просто расслабься и действуй, только спокойно».
― Сестра, держите ножки. Мне нужно выяснить, что там происходит.
Медсестра приняла ножки ребенка, в то время как доктор Липтон просунул руку в разрез по локоть.
Мать попыталась приподняться и заглянуть за синюю занавеску.
― Что происходит? Что-то не так с моим ребенком?
― Мэм, все в порядке, ― сказала другая медсестра. ― Просто расслабьтесь. Не все роды одинаковы легкие.
Если бы мать могла видеть их лица, она бы безошибочно прочла замешательство на них.
― Мне нужно больше света, ― сказал доктор Липтон.
Медсестра боролась с ручным фонариком, но там было слишком много рук, слишком много пальцев.
― Дай мне посмотреть. ― Доктор протянул свободную руку. ― И поместите сюда втягивающее устройство.
В его голосе звучала тревожная настойчивость.
― Доктор Липтон, возможно, нам стоит просто вытащить ребенка на свободу. Я уверена, что он...
― Он не хочет присоединяться к нам... и мне нужно знать почему. Теперь вставь уже наконец втягивающее устройство и освободите мне немного места.
Медсестры обменялись неуверенными взглядами, в то время как обеспокоенная мать закрыла глаза и одними губами произносила молитву.
Брови Стэна нахмурились, когда он осматривал матку, ощупывая ручки ребенка, губчатые стенки внутри. Наконец он осторожно оторвал крошечные пальчики от пуповины.
― Тяни, ― скомандовал он.
Медсестра, державшая ножки, просунула руку под ребенка и осторожно потянула. Доктор высунул руку, а вместе с ней и головку ребенка. Воздух облегчения наполнил комнату, и медсестра накрыла ребенка тканью, вытерла его и положила на грудь матери.
― Он идеален, ― сказала медсестра.
― Да.
Залитое потом лицо матери растянулось в невероятно широкой улыбке, когда она держала своего новорожденного.
― Поздравляю. Я дам вам двоим минутку, а потом нам нужно будет перерезать пуповину, чтобы его осмотрели и привели в порядок. А сейчас врач извлечет плаценту, так что вы почувствуете небольшое давление.
Доктор Липтон уставился на зияющую рану в животе женщины.
Внутри ее утробы была тайна, смысл жизни, что-то, что приносило просветление. И он собирался это выяснить.
Медсестра слегка сдвинула ретрактор и легонько подтолкнула доктора, чтобы он продолжал операцию.
Стэн пальцами толкнул красное сочащееся кровью отверстие и обеими руками вошел в пустую камеру, где ребенок хранил свои секреты в течение девяти месяцев.
Он протянул остаток пуповины обратно к плаценте, схватил ее и вытащил, возможно, слишком быстро, слишком грубо. Но его миссия состояла не в том, чтобы закончить процедуру кесарева сечения. Это было сделано для того, чтобы осмотреть мягкую массу и, если в ней не будет найдено ответа, мужчина будет исследовать утробу дальше.
«Он хотел остаться внутри».
Медсестра наблюдала за доктором Липтоном, когда он сжимал плаценту, прощупывая ее пальцами, будто искал спрятанную внутри жемчужину.
― Доктор Липтон?
― Да... дайте мне еще минутку.
Он поискал еще несколько секунд, отложил плаценту в сторону, затем направился обратно к кровоточащей ране.
Еще раз он поместил свою руку внутрь женщины, проводя пальцами по пустому дому ребенка.
― Здесь что-то есть, ― прошептал он.
Не подозревая о намерениях доктора, медсестра терпеливо ждала рядом с ним, готовая оказать помощь. Но когда он неожиданно приблизил свое лицо к открытому разрезу, она заговорила.
― Доктор. Все хорошо?
― Я как бы и планирую это выяснить, ― сказал он, затем широко открыл разрез и зарылся лицом внутрь, глубоко дыша из пространства, которое не хотел оставлять ребенок.
― Доктор Липтон. Что вы делаете?
Медсестра потянула его за плечо, но мужчина сопротивлялся, зарываясь лицом еще глубже.
Рожаница крикнула с другой стороны занавески.
― Пожалуйста, скажи мне, что происходит... — она издала стон. ― Это и должно быть так?
Другая медсестра оставалась рядом с ней, уверяя, что все в порядке, в то время как ее широко раскрытые глаза оставались прикованными к доктору и его неуместному поиску истины.
― Доктор Липтон!
Медсестра сильно потянула его за плечи, в то время как половина его головы была уже погружена в тело женщины.
― Анджела, зови охрану.
― Охрану? Зачем? ― спросила мать, крепко прижимая к себе ребенка.
Анджела выбежала из палаты, в то время как другая медсестра схватила доктора Липтона за волосы и дернула со всей силы его голову назад. Она ахнула, увидев неожиданное выражение удовлетворения на блестящем от крови и околоплодных вод лице доктора — большие, как блюдца, глаза и безумную ухмылку.
― Конечно, ― сказал он. ― Мы знаем истину при рождении, но... забываем ее. На протяжении первых лет... мы забываем ее.
Два охранника, щеголявшие поясами, что были набиты предметами, которыми они никогда не смогут воспользоваться, схватили доктора и потащили его прочь через двери.
― Мы знаем ее в самом начале, ― сказал доктор. ― Но потом забываем.
Когда доктора тащили по коридору, собирая по пути испуганные взгляды, его суицидальные мысли развеялись, сменившись удовлетворением.
И, несмотря на неприятности, в которые он попал, улыбка осталась на его лице, вспомнив секрет, который мы все забыли так много лет назад.