«Опухоль» Дж. Р. Парк

Ты один в пустой комнате.
Ты лежишь на спине.
То, что ты не мог делать с тех пор, как началась боль.
Здесь тихо.
Нет гудения машин или электрического гула от работающего оборудования. Нет телевизора или радио, играющего на фоне всех этих разговоров в новостях о "странных происшествиях".
Через дверь ты ожидаешь услышать приглушенные звуки разговоров, лающих приказов и криков боли. Но шум в ушах, оставшийся после их панических голосов, шокированных выражений и последующего бегства, все еще заполняет твой слух.
Ты можешь только догадываться о том, что происходит снаружи.
Ты думаешь о том, чтобы пошевелить головой, повернуть тело и подпереться, но страх, что ты можешь потянуть за трубку и вывернуть что-то жизненно важное, удерживает тебя в неподвижном состоянии.
Ты и не подозревал, насколько серьезным окажется расследование твоих желудочных спазмов.
Твое туловище онемело.
Наркотики, должно быть, все еще действуют.
Ты понятия не имеешь, в каком состоянии они тебя оставили. Твой живот могут вскрыть, ввести в тебя трубки и камеру. От этой мысли слюна покрывает внутреннюю поверхность твоего рта, но с неведением ты чувствуешь безопасность, за которую можешь ухватиться. Твои глаза устремлены вверх.
Даже сама мысль о том, чтобы посмотреть вниз, вселяет в тебя страх.
Поэтому ты не смотришь.
Ты просто продолжаешь смотреть вверх.
На потолок, на решетку из серых плиток.
Они напоминают тебе о том, как ты учился в начальной школе.
Во время уроков ты смотрел на такой же потолок и мечтал.
Ты придумывал игры среди решеток. Создавал образы в текстуре. Чудовища странной формы, непостижимые для мира природы, ползали и скользили по линиям. Луковичные головы и увядшие конечности тащили эти создания по потолку в соревновании по постоянно меняющимся правилам.
Ты никогда не был уверен в текучести своей собственной игры, но это не имело значения. Результат всегда был один и тот же: либо тебя прерывал суровый тон учителя, требовавшего "перестать мечтать и обратить на него внимание", либо побеждало самое большое и уродливое существо.
Встречаясь с другими, оно принимало их размеры, поглощало их форму, пока - победив в полном уничтожении - его пульсирующая, волнистая масса не покрывала потолок.
Ты пытаешься использовать это отвлечение в своих интересах, сосредоточиться на воспоминаниях о своем прошлом, но мысли о монстрах - последнее, что тебе сейчас нужно.
Тем не менее, ты пробуешь.
Ты вспоминаешь свою учительницу, миссис Лаквелл, и своих друзей, хотя они уже давно отдалились друг от друга. Только, когда ты вспоминаешь их, у них у всех одно и то же выражение лица. Широкие, пристальные глаза.
Лица искажены путаной смесью эмоций. В них есть отвращение, страх, но также и какая-то безумная улыбка, как будто они смеются над шуткой, которую все еще пытаются осмыслить. Они всегда считали тебя странным. Ты с трудом заводил настоящих друзей. То же самое касалось и отношений. Посмотри на себя сейчас. Шесть месяцев в одиночестве после очередного катастрофического разрыва.
Они смотрели на тебя с таким же выражением, какое ты видел раньше на лицах врачей и медсестер. Даже за их масками можно было разглядеть эту безумную полуухмылку.
Широко раскрытые глаза. Пристально смотрящие. Ищущие ответа.
Ты вспомнил похожее выражение на тех телешоу с скрытыми камерами. Шоу, где разыгрывают ничего не подозревающую жертву. Взгляд шока и неверия. По крайней мере, в этих передачах ты в конце концов видишь облегчение на лице жертвы, когда ведущий сдирает свою фальшивую бороду и показывает, что все это было просто розыгрышем.
Но у медиков не было такого эпизода. Ни съемочной группы, ни фальшивых бород.
Все, что они могли делать, это смотреть, указывать на монитор, вздыхать, а потом уходить.
Внезапно.
Все до единого.
Что они видели? И что они говорили?
Маски приглушали их слова, а оцепенение, с которым ты боролся, мало чем помогало. Что повлияло на тебя - наркотики или изображения на экране - ты не мог сказать точно. Возможно, и то, и другое.
Монитор был неясным. Мешанина оттенков и тонов, мясистые внутренности твоего тела.
Но, несмотря на естественное отвращение к виду собственной крови, ты наблюдал за происходящим с почти бесплотным интересом. Это было легче пережить, если не задумываться о реальности увиденного. Но через некоторое время этого стало слишком много. Что-то похожее на чувство укачивания заставляло отвести взгляд.
Успокаивающий серый цвет потолочных плит, безмятежный в своей неподвижности, стал твоим якорем в этих неспокойных водах.
Внезапный вздох вернул тебя к монитору. Ты изо всех сил старался повернуть голову. Чтобы посмотреть на хирургов вокруг тебя. Их нестройные тона и резкие движения вызвали у тебя панику, и к тому времени, когда они все ушли, монитор исчез из поля зрения.
И вот вы здесь.
Один.
В тишине.
Последствия суматохи подобны беззвучному заряду, его кинетический ток наполняет воздух вокруг тебя.
Ни врача, ни медсестры, ни даже вида монитора, на котором ты мог бы составить собственное мнение, у тебя нет ответов.
Все, что у тебя есть, - это потолок. Но то, что когда-то было твоим якорем, быстро теряет свою успокаивающую силу.
Куда они ушли? Их отозвали по срочному делу? Или что-то на экране их напугало?
Ты говоришь себе, что нужно перестать быть глупцом, но страх отказывается утихать. Ты пытаешься пошевелить шеей, поднять голову, но твой череп словно сделан из гранита.
Твои руки чувствуют то же самое: тяжелые, чужеродные предметы. По крайней мере, у онемения есть одно преимущество: ты не чувствуешь холода, а кровать под тобой кажется просто воздухом.
Стук в дверь заставляет тебя сначала подпрыгнуть, испуг быстро сменяется надеждой, когда ты молишься о появлении врача.
Но больше никаких звуков не раздается.
Поскольку дверь за тобой, у тебя нет надежды повернуть голову и посмотреть, что происходит. Однако тишина говорит тебе все, что тебе нужно знать.
Ты чувствуешь что-то в животе, и шок от физического ощущения заставляет тебя издавать звучный стон.
Оно приходит снова. Газообразное ощущение.
Ты пытаешься вызвать отрыжку в ответ, но ничего не получается.
И тогда ты чувствуешь это.
Что-то движется у тебя в животе. Нет, не на животе, а в животе.
Это невозможно!
Ты начинаешь перечислять причины, почему этого не может быть, но когда ты чувствуешь это во второй раз, твои мысли начинают ускоряться. Они налетают друг на друга по мере того, как нарастает твоя паника, превращаясь в беспорядочную, запутанную мешанину. Ты пытаешься разобраться в нагромождении тревог.
Может быть, ты пошевелил руками и ударился обо что-то?
Длинная серая трубка медицинской камеры.
Да, конечно, это наверняка она.
Камера должна быть в тебе.
Газ, который они тебе дали, адреналин, вызвавший панику, наркотики, которыми тебя кормили, - все это, должно быть, выветривается.
Да, ты все еще не чувствуешь своих рук, но чувство в животе должно вернуться. Ты стучал по трубкам, камере, сместил их, и ты чувствовал, как они двигаются внутри тебя. Должно быть, так и было.
Ты устремляешь взгляд в потолок, пытаясь найти хоть какое-то удовлетворение в своих рассуждениях.
Еще один стук в дверь.
Затем ты слышишь слабый звук голоса, приглушенный, с другой стороны.
Ты напрягаешься, пытаясь осмыслить звуки, извлечь из них смысл. Но как бы ты ни старался, ты не можешь различить ни одного узнаваемого слога.
Чем дольше ты прислушиваешься, тем больше голосов слышишь, таких же низких, приглушенных и неразборчивых.
Ты пытаешься кричать, но твой голос слаб и не слышен.
Даже для твоих собственных ушей его хриплые звуки едва различимы.
От усилий ты начинаешь кашлять, и в ответ на конвульсии твой желудок снова начинает бурлить.
Потолок. Твой якорь. Это все, что у тебя есть, пока не кончится действие наркотиков, и тогда ты попытаешься двигаться. К черту трубки. Ты вытащишь их, если понадобится. Попробуй встать и посмотреть, что, черт возьми, происходит.
Удовлетворенная отрыжка покидает твои губы. Это было бы сладким облегчением, но резкая боль в боку схватывает тебя.
Наркотики определенно действуют.
Ты чувствуешь свое тело так, как никогда не чувствовал его раньше. Ты чувствуешь свои внутренности, свой желудок, толстую кишку, кишечник, ритмичное расширение и сжатие легких. Ты чувствуешь, как все они собраны вместе, плотно сжаты и завернуты в оболочку твоей кожи.
Ты чувствуешь себя как мешок с мясом. Мягкий и липкий. Скрепленный тончайшим материалом.
Давление твоей кожи кажется огромным. Невероятное напряжение.
Сжатие, чтобы держать все вместе, вызывает клаустрофобию.
Но ты знаешь, что в оболочке есть дефект. Маленькое отверстие, проделанное врачами. Ты чувствуешь края их разреза. Натяжение твоей кожи тянет за разрез, заставляя отверстие расширяться, заставляя разрыв становиться все больше и больше.
Ты направляешь свои мысли в сторону от места операции, но тянущие усилия твоего тела не прекращаются. Твой пупок, кажется, затягивается, и, привлекая твое внимание, ты представляешь сморщенный узел кожи.
Узел кожи в твоем сознании. Складки плоти, закручивающиеся спиралью к центральной точке.
Хрупкость этой центральной точки становится фиксацией. Ты чувствуешь, как она отрывается. Нити медленно рвутся. Она трескается. Развязывается и распутывается. За этим следует разворачивание твоих уплотненных кишок, распускающихся, как какой-то цветок из сочащегося мяса.
Потрясение, вызванное твоим воображением, возвращает движение в твое тело. Ты вытягиваешь шею, отчаянно пытаясь увидеть, что происходит.
И ценой неимоверных усилий тебе удается наклонить ее вниз и посмотреть на себя.
К счастью, на твоем животе нет скрученных кишок.
Но то, что ты видишь, заставляет тебя широко раскрыть глаза.
Ты чувствуешь, как по твоему лицу расползается безумная полуухмылка, пока ты пытаешься осознать увиденное.
Чуть ниже ребер твоя кожа вздулась, создавая выпуклость в контуре твоего туловища. Твоя кожа выглядит натянутой, а струйки крови забрызгивают неестественный бугор.
Ты пытаешься объяснить это, но твой разум потерял дар речи.
Потянувшись к опухоли, твои руки, все еще чувствуя себя лишенными связи, все же откликаются. Они неуклюже нащупывают нарост, но форма тает при соприкосновении. Она погружается внутрь и расплющивает кожу.
Ужас внутри тебя нарастает.
Ты чувствуешь подергивание в левой руке. Что-то проступает под поверхностью, словно ногтями проводят по внутренней стороне бицепса.
Ты поднимаешь глаза к потолку. С глаз долой, из сердца вон. Ты чувствуешь движение внутри себя. Что-то неуютное. Что-то чужое. Что-то когтистое.
Оно тащит себя через твои мягкие внутренности.
Ощущение усиливается, когда ты фиксируешь взгляд на плитке. Фактурные потолочные плитки. Успокаивающая серая плитка.
Пятна и оттенки создают в твоем сознании формы. Формы, которые крутятся и поворачиваются, руки и ноги, глаза и зубы. По ним ползают чудовищные комочки, как будто ты снова в начальной школе.
Твое тело начинает чесаться. Кожа стягивается, когда давление изнутри начинает вырываться наружу. Ты чувствуешь, как чужеродные конечности скользят между твоими мышцами. Твое бедро становится горячим, легкие сдуваются, опухоль в руке заставляет бицепс сгибаться.
Твое тело наполнено движением, а кожа пульсирует от ужасающего прилива.
Ты начинаешь задыхаться, чувствуя, что твоя шея вздувается. Булавочные уколы боли жалят твое горло, а ощущение ползет вверх с осторожностью исследующего паука.
Ты молишься, чтобы резкий голос миссис Лаквелл отругал тебя, чтобы ты очнулся от дневных грез, но он не приходит.
Все, что ты можешь себе представить, это других детей, которые смотрят на тебя с отвращением.
Кошмар продолжается. Существо внутри продолжает ползать, зарываясь в тебя. Скручивая и выворачивая твои внутренности. Пожирая тебя изнутри.
Во рту появляется привкус.
Тошнотворный, сладковатый вкус, такой же, как вкус воздуха в густом желтом тумане. Это было странное ощущение, когда ты стоял на автобусной остановке и вдыхал его. Как будто твое тело впитывало его. Эксперты в новостях сказали, что это безвредно. Связано с метеоритным дождем накануне вечером. Естественное явление.
Сейчас тебе так же плохо, как и тогда.
Ты пытаешься сесть, но ноги не работают. Ты чувствуешь, как они дрожат.
Ощущаешь, как их сводит от внутренних сил.
Ты потерял всякий контроль.
Но ты все еще можешь кричать.
Ты слышишь, как дверь с грохотом распахивается, ударяясь о стену. Шаги приближаются, и над тобой встает фигура.
Головной убор и маска хирурга придают силуэту необычную форму, лишая его человечности.
- Доктор, - слабо произносишь ты, чувствуя, как его руки прижимаются к твоему животу.
Пальцы в перчатках обхватывают комок, и ты чувствуешь, как он извивается в руках хирурга.
Позади тебя раздаются повышенные голоса, металлический звон, когда что-то падает на пол.
Хирург поднимает скальпель и подносит его к свету. Ты вздрагиваешь при мысли о том, как это лезвие разрезает твою кожу.
Действие наркотиков закончилось, - пытаешься сказать ты. - Я все чувствую.
Но ты не уверен, что твои слабые хрипы передают твою мысль.
Они, конечно, не достигают ушей хирурга.
Вместо этого ты чувствуешь, как крепнет их хватка. Выпуклость корчится.
Ты концентрируешься на потолке. Все вихревые формы срослись. Самая большая, самая уродливая победила, поглотив их всех.
Хирург опускает лезвие.
Они собираются помочь тебе.
Ты просто глупец. Воображение взяло верх над тобой. Там нет никаких комков, только складки кожи и жира. Твое тело ворчит, протестуя против навязчивой операции.
Но чувствительность твоей кожи слишком реальна. Ты чувствуешь укус скальпеля еще до его прикосновения.
- Пожалуйста, - стонешь ты, ища успокоения.
Ты смотришь в глаза хирургу и тянешься к его лицу, пытаясь вызвать реакцию. Способ наладить связь.
Но твоя рука неустойчива и неуклюжа. Ты хватаешь маску и отдергиваешь ее.
Позади тебя раздаются крики.
Ты чувствуешь боль в руке.
Хирург сжимает сильнее и начинает проталкивать лезвие внутрь.
Ты вглядываешься в их лица, и все становится ясно.
Комнату наполняют звуки рыданий.
Когда твое окружение начинает исчезать, растворяясь в темноте бессознательного состояния, ты слышишь голос, похожий на песню ангела, который щекочет твой слух.
Это девушка.