«Мёртвая тишина» Джек Кетчaм

Говорят, третий раз – алмаз.
Я здесь, чтобы просветить вас – фигня это все.
Было уже за полночь, когда зазвонил телефон, а я полусонно сидел в мягком кресле, которое Мэри купила мне более двух десятилетий назад. Вполне возможно, я натурально спал – «Китайский квартал» я смотрел уже тысячу раз, а на экране Джек Николсон рыскал в поисках улик у надежно охраняемого водохранилища, то есть, самая заварушка еще только начиналась. И вот, стоило мне моргнуть – а Джек уже сидит с забинтованным носом.
В такое время никто с нормальными вестями не звонит.
Я все еще неплохо двигаюсь для шестидесятидевятилетнего парня – понял это после всего лишь третьего звонка, окончательно проснувшийся, напряженно застывший во мраке кухни.
– Джордж? Это Крис Нолин. – Голос я узнал, и тревоги в нем не уловил. Нолин чуть ли не слова растягивал с этакой ленцой, будто улыбался там, на другом конце провода. Он – до мозга костей житель штата Мэн, уже восемь лет (или около того) тянет лямку шерифом Дэд-Ривер. Эту должность я, слава Господу, давным-давно оставил.
– Чем могу быть полезен, Кристофер?
– У нас тут, в Олд-Грир-плейс, возникла проблема. Ты ведь знаешь об этом, правда?
– Конечно, как же не знать, – откликнулся я. – У шоссе 189, в том окаянном заливчике. Черепаший ручей.
– Именно так. – Кристофер помолчал какое-то время, и вместо его трепотни на линии прорезались встревоженные голоса и хлопанье дверцами машины. – Помнишь, мы с тобой недавно одну тему в «Карибу» перетирали... Джордж, черт, это все дела минувших дней, но... ты ведь понял, о чем я? О том, что произошло тогда.
Конечно, я его понял. Черт возьми.
– Ты на что это тут намекаешь, Кристофер?
– Я знаю, что уже поздно. Но я бы очень хотел, чтобы ты был здесь, Джордж.
– Крис... Что ты хочешь мне сказать? Они что... снова... вернулись?
– Я знаю, в это трудно поверить. Но – да. Они вернулись.
По пути к двери я достал из холодильника бутылку рутбира и открыл ее ключом. Дни, когда я пил шотландский виски, давно прошли. Не знаю, о чем я думал, топая к машине, если я вообще о чем-то думал. Помню, я разглядывал бутылку. На этикетке было написано «Рутбир». Никаких причудливых названий бренда вроде «Спрайт» или «Фанта». Одно, да еще и простое как палка, слово – «Рутбир». От конторы «Бойлан Боттлинг и Ко», основанной еще в 1891 году. Помню, я подумал, что есть что-то почетное в том, чтобы быть компанией по розливу рутбира. Дельце-то солидное, стоящее того, чтобы им заниматься.
И вот шоссе 189 осталось позади. Мой старый «Шевроле Сильверадо» разбрасывал грязь и гравий по той развалине, что когда-то, году этак в 1800-м, была хорошо проторенной лесовозной дорогой, еще до напасти с шелковичным червем. Теперь это просто разбитый проезд к Грир-плейс – ну, вернее, к Олд-Грир-плейс, так мы это теперь называем. Грира-то, кстати, владельца этих мест, уже пятнадцать лет как на свете нет. Осталась только эта вот узкоколейка, изрытая после зимы рытвинами – с низким кустарником, тянущимся с обеих сторон. По ней я ехал, ясное дело, медленно.
Там, где дорога расширялась, я увидел двухэтажный деревянный фермерский дом, освещенный, как рождественская елка – даже на чердаке горел свет. Перед входом стояли четыре патрульные машины из Дэд-Ривер, и две кареты «скорой помощи» из Лаббока. Эти, последние, как раз отъезжали, когда я подруливал. Мигалки погашены – значит, спасать тут некого. Я допил остатки рутбира, поставил бутылку на пол со стороны пассажирского сиденья и припарковался за «Фордом Ранчеро» с открытым кузовом – он, как я догадался, принадлежал владельцам земли, кем бы они ни были в наши дни. Криса Нолена я заметил на крыльце – он разговаривал с высоким худым мужчиной, завернутым в одеяло. Мужичок поправил очки на носу, прежде чем указать на сосново-кедровую чащу вдоль левой стороны дома, а затем – на то место, где высокий клен нависал над самой крышей.
Помощники шерифа Смоллетт и Ричардсон – парни, знакомые мне еще с тех времен, когда они играли в нашей Младшей лиге с сопливыми носами, – стояли над свидетелем номер два, мужчиной в халате и пижаме, сидевшим в кресле-качалке слева от них. Смоллетт делал пометки. Ричардсон казался рассеянным, его взгляд был прикован к лесу.
В дверях маячили еще двое помощников. На вид им было лет по восемнадцать, но, с другой стороны, в наши дни все кажутся отчего-то моложе. Сцена была чертовски знакомой, как и мои ощущения от нее. Какой-то странный восторг от того, что ты находишься в центре чего-то, что, как ты знал, было важным, и в то же время холодный ужас от того, зачем Крис вообще позвал меня сюда. Образы из прошлого нахлынули на меня с тех пор, как я положил трубку – все то, что я изо всех сил старался забыть.
Резня на тропе, ведущей к пещере, освещенной кострами, женщины и дети, ножи и зубы, мой собственный дробовик, боже милостивый, направленный прямо в глаз маленькой девочке, а затем – нутро пещеры, полное запаха горящей плоти и человеческой паники. Мужчина в таких же очках, как этот, с крыльца, ничего не замечает, руки протянуты ко мне, когда я стреляю... Голый мальчик, разорванный на куски прямо у меня на глазах...
Оба – ни в чем не повинные гражданские.
Два человека, отправивших меня в отставку.
Я думал, что на этом – все. Но нет ведь.
Потому что потом была другая ночь, другая пещера, другие мужчина и женщина, еще два пацана, расстрелянные в упор – ни капли не невинные овечки. Моя маленькая личная вендетта... но и мне досталось – нож крепко прошелся по плечу и груди, и эти шрамы до сих пор иногда откликаются болью. Я помню лицо мальчика, зажаривающееся на углях. Помню больницу – и сон, где я с Мэри; сон – как единственный светлый проблеск во всем этом кошмаре.
Я захлопнул дверцу машины и направился к крыльцу.
– Привет, Джордж.
– Привет, Крис.
– Мистер Бирн? Почему бы вам не присесть пока вон там, со своим товарищем? Мне нужно переговорить с мистером Питерсом с глазу на глаз. Не волнуйтесь, это ненадолго.
Стояло самое начало октября – до лютых морозов еще далеко, – но мужчина дрожал. Он кивнул и двинулся прочь.
– Я смотрю, бригады из Лаббока уехали с пустыми руками. Никто не пострадал?
– Никогда не видел, чтобы тебе так везло, Джордж. Сидят эти двое типцов дома одни, середина ночи. Бирн спит мертвым сном наверху, в своей спальне. А второй, его, извините, наперсничек – бодрствует на кухне. Угадай, что делает? Только что закончил чистить свой полуавтоматический дробовик «Моссберг 930». Утром намерен поохотиться на уток – и, о чудо, ружьишко смазано и заряжено. Итак, когда весь этот ад разверзнется, мистер Деббс – ну да, так его зовут, Деббс – мистер Деббс, может, и гомик, но честно два года отмахавший в Афганистане, будет во всеоружии. Три точки проникновения в дом, все – через оконные решетки. Двое злоумышленников пролезли в окно, выходящее в гостиную. Один их кореш обогнул дом и поперся в прихожую. Это – первая ошибка, потому что Деббс с дробовиком наперевес сидел аккурат за открытой дверью, всего в нескольких футах от них, в своем кресле. И как, черт возьми, они не заметили его через кухонное окно – я никогда не узнаю. Сам Деббс предполагает, что когда они осматривали дом, он сам справлял нужду в ванной комнате наверху. Так, что тут у нас... Женщина забралась на тот клен, сбила сетку вон с той ветки, которую им, черт возьми, следовало обрезать прошлой осенью, до наступления зимы, и залезла внутрь. К счастью для мистера Бирна, окно ведет в гостевую спальню – она у них заместо кладовки, – так что женщина разбудила его, задев какой-то шаткий деревянный столик у окна. Как я уже сказал, я никогда не видел такой удачи. Пойдем в дом, Джордж.
Мы прошли мимо двух молодых помощников шерифа, стоявших в дверях – они все это время молчали. Может, слушали Криса. А может, просто рассматривали кровавую баню перед собой. В помещении воняло дерьмом и мочой.
Двуствольная картечь 12-го калибра наносит адский урон с близкого расстояния, и к этому не привыкаешь, независимо от того, видел ли ты такое раньше. Первый труп лежал прямо передо мной, распростершись лицом кверху, между гостиной и прихожей – с дырой в шее величиной с кулак, с широко распахнутыми блестящими глазами, в луже крови. Что мне сразу пришло на ум – так это простая мысль: «Ей здесь не место». Это была молодая женщина, лет двадцати с небольшим, я бы сказал, – с коротко подстриженными волосами, крупнотелая и симпатичная, несмотря на полосы грязи на лице, приоткрытые губы и брызги крови, пролегшие от щеки до самой линии роста волос. Мне она напомнила какую-нибудь бедолагу-беспризорницу из романа Диккенса. Мэри всегда была неравнодушна к Диккенсу, и меня тоже заставила кое-что у него прочесть. Так вот, мертвая девушка напомнила мне нищенствующую цветочницу, в комбинезоне и рабочих лаптях, сидящую на углу грязной улочки где-нибудь в Лондоне. Девушка, оказавшаяся не на своем месте. Молодая женщина, не обретшая в мире места, а потому вся такая неуместная.
И нож с длинной рукояткой, все еще зажатый в ее правой руке, тоже выглядел чем-то неуместным. Я обошел натекшую вокруг тела кровь и вошел в комнату.
– Слезы божьи, – вырвалось у меня.
Маленькая девочка. Еще одна.
Эти слова накрепко застряли у меня в голове. Привет из прошлого, как говорится. Еще одна. Этой, наверное, лет одиннадцать-двенадцать было. Выстрел из дробовика буквально пригвоздил ее к подоконнику, руки были раскинуты поперек доски, как будто она отдыхала там, широко расставив ноги, а выцветшее голубое платье почти что неприлично обтягивало ее бедра. Половина левого бока была оторвана.
Снова – Диккенс. Вскоре после того, как Мэри умерла, я перечитал «Оливера Твиста», любимый ее роман, и кое-что из прочитанного далось мне нелегко. Все эти беспризорники. Малолетки, торгующие собой. У этой вот был топорик – лежал лезвием вверх на полу близ ее грязной голой ступни.
– Мы почти уверены, что знаем, кто эти двое, – сказал Крис. – Пегги и Дарлин Клик. Дарлин – вот эта девочка. Она пропала в районе залива Кобскук пару лет назад. Подходящий возраст, подходящее описание. Мать, отец и брат были убиты, изрублены к чертовой матери. И, ну, ты понимаешь, частично съедены. Пошли на кухню...
Мужчина успел проскочить через дверь в прихожую – и тут-то ему и пришел конец. Возможно, в слепой панике Доббс выстрелил в него дважды. Первая пуля угодила прямо в сердце. Вторая – разодрала лицо. Возраст определить невозможно, но тело убитого казалось стройным и сильным.
– Что-то в нем есть особенное, не так ли? – заметил Крис.
Ну да, первая и самая вопиющая особенность – парень был голым, будто только час назад родился. Приглядевшись, я заметил, что оба его соска проколото этакими дикарскими украшениями из кости – по сути, просто острыми костяными осколками толщиной где-то в полдюйма. Третий такой «пирсинг» украшал мошонку – чуть ниже основания причиндала.
Я видел подобное раньше. Во второй раз, когда мы столкнулись с этими людьми. Тогда мы предположили, что острые осколки костей служили не столько украшениями, сколько стигматизирующими метками. Что этот человек был кем-то вроде раба. В данном случае, явно добровольца – если бы дела обстояли иначе, вряд ли он взял бы на вылазку топорик, сейчас валяющийся между его ног.
Я сказал обо всем этом Крису. Он подумал и покивал.
– По-моему, в этом есть смысл, Джордж. Хотя, довольно мерзкая история. Я имею в виду... ладно, не бери в голову. Давай поднимемся по лестнице. Есть еще один труп.
Пока мы поднимались, он обрисовал для меня ситуацию. По его словам, реакция у этого гомика Деббса была что надо. Быстрый, хорошо обученный, опытный солдафон. Как только он расправился с мужчиной на кухне и двумя девушками в гостиной – между этими убийствами разница была от силы несколько секунд, – его наперсничек Бирн как раз сбежал вниз по лестнице. В этот момент дверь в кладовку распахнулась, и на лестничной площадке появилась женщина. Она уже бежала вниз, когда выстрел из дробовика настиг и ее – и, как говорится, полетели клочки по закоулочкам.
Мы встали над телом...
– Матерь божья, Крис! Я помню ее...!
Я узнал широкий гладкий шрам, тянувшийся от ее левого глаза к уху, отсутствующую бровь и проплешину над ухом. Я узнал ее стройную, мощную фигуру.
В последний раз, когда я ее видел, она нападала на меня в пещере, и я застрелил ее.
Но мы так и не нашли ее тело.
Тогда она напугала меня. Она пугает меня и сейчас.
Даже несмотря на зияющую рану в ее груди.
– Будь я проклят, – пробормотал я и опустился на одно старое шаткое колено, чтобы рассмотреть ее поближе.
Это точно была она. Тогда мы так и не узнали, как ее звали, было ли у нее вообще имя. Мы называли ее просто Женщина. Но мы решили, что она была вожаком стаи. Мы обыскали побережье и леса, прочесали милю за милей. Никаких следов. Ни пятнышка крови. Ничего. Не осталось никаких признаков того, что она когда-либо существовала.
Воспоминания сделали меня уязвимым. Я уж было подумал, что брежу – прошлое как-то умудрилось вторгнуться в настоящее, – потому что именно тогда ее глаза вспыхнули, эти серо-зеленые, глубоко посаженные глаза. Она была мертва, черт возьми; «скорая помощь» констатировала ее смерть на месте происшествия – но все равно я взвизгнул, будто побитый щенок, и чуть не упал, но сильная мозолистая рука, схватившая меня за запястье, оказалась крепка и удержала меня, пока я таращился на нее сверху вниз, пока глядел прямо в суровые глаза этой мертвой женщины. И на мгновение показалось, что эти глаза тоже узнали меня – они яростно блеснули в свете лампы, падающей из холла, изучая мое лицо, а затем из них, как мне показалось, медленно улетучилась всякая жизнь. Что-то другое пришло жизни на смену – некий иноздешний, потусторонний покой, или печаль, или утомленная покорность судьбе. Что-то подобное давным-давно явилось мне в глазах Мэри – и когда последний свет в них погас, я понял, что ее нет, по-настоящему больше нет. Я даже не удивился, что мне в голову пришло сравнить убитую дикарку с моей незабвенной супругой. Сравнение просто посетило меня – непрошенное, но самоочевидное.
– Вот дерьмо, – протянул Крис позади меня.
Мне пришлось выдергивать свое запястье из его хватки, по одному пальцу за раз.
В его глазах я прочел непривычную для бравого полицейского растерянность.
Это я тоже видел раньше. Слишком часто.
И все-таки наблюдалась мной одна странность.
– Где ее нож? – спросил я.
– А?..
– Ее нож. Или топор. Хоть что-нибудь...
Я протянул руку и осторожно повернул тело женщины – сдвинул совсем чуть-чуть, дабы не навлечь на себя гнев следователя, несомненно, уже спешащего сюда. Вот он, нож. У нее за спиной. Надежно спрятанный в ножны, свисающие с потрепанного пояса из кожи.
– Она не стала его доставать, видишь, Крис? Почему...
На мгновение я представил, как она стоит на лестничной площадке, видит мужчину, неуклюже спускающегося по лестнице всего в нескольких шагах от нее, слышит рявкание дробовика внизу – четыре выстрела подряд. Я живо увидел, как она заколебалась. И мне показалось, что я понял, что увидел в ее взгляде за мгновение до этого. Что все кончено. За четырьмя убийственными выстрелами – мертвая тишина, окончание всего и вся.
Все, кто ее сопровождал, снова умерли, и тогда Женщина поняла, что тоже смертна.
И она смиренно пошла вниз по лестнице – навстречу неизбежной судьбе.
Может, я домыслил слишком многое. Дал разгуляться фантазии.
Но меня эта фантазия поразила.
Мы спустились по той же лестнице в коридор и вышли на крыльцо. Вдохнули свежий воздух. Деббс и Бирн все еще сидели на качелях на крыльце, слегка покачиваясь, Деббс обнимал за плечи своего друга. Он посмотрел на нас.
– Еще были собаки, – сказал он.
– Что-что? – переспросил Крис.
– Не знаю... Я не сказал сразу, потому что у меня это из головы напрочь вылетело. Но я слышал, как они лаяли на улице после... после стрельбы. Я открыл дверь сразу и увидел, как они направились в лес – три или четыре псины. Одна из них выглядела... довольно-таки странно...
– В смысле – странно?
– Ну... она как-то странно прыгала, что ли. Я не все разглядел – было темно, только из кухни свет и шел. Но на минуту я заподозрил, что никакая это не собака... что это тоже человек, только бегающий на четвереньках. Странная... очень странная фигня. А потом они – ну, собаки эти, или черт знает, что, – убежали...
Вдалеке мы увидели свет фар от медленно двигавшейся по дороге машины, и вскоре из своего старого «Шевроле» 88-го года выпуска вышел Док Калтсас. Редкие седые волосы старика были растрепаны после сна. Док помнил те дни, когда я сам был шерифом, и я был рад его видеть. Я рассказал ему, что произошло между мной и этой женщиной, и он решил подняться наверх.
– Не могу винить ребят из «скорой помощи», – сказал он, когда закончил осмотр тела. Он пожал плечами. – Ну, всякое, бывает, примерещится....
Двое помощников Криса отвезли Деббса и Бирна в Дэд-Ривер. Мы забронировали им на ночь номер в мотеле «Обочина». Они заявили, что с ними все в порядке, но Крис мягко настоял на том, что они не в состоянии вести машину. И эти двое уж точно не могли здесь оставаться. Я задержался, пока Док не закончил. Было около шести утра, когда он позвал нас в коридор.
Он стоял на коленях рядом с женщиной, которую Крис назвал Пегги.
Док встал, медленно выпрямил спину и протянул руку.
– Взгляните на это, – сказал он.
В его ладони лежал мягкий кожаный мешочек шириной около двух дюймов, шнурком от ботинка привязанный к потрепанному ремешку. Док сказал нам, что снял эту штуковину с шеи покойницы. Я, надо думать, не заметил его сразу, так как ужасный вид ран оттянул на себя все мое внимание. Док открыл мешочек и вытряхнул содержимое себе на холеную руку.
Тонкий плоский кусок сланца, какой можно найти где угодно на побережье, но очень старательно, до блеска, отполированный, с гладкими краями. И пара зубов. Молочные зубы – это было видно сразу. Клык и коренной. Док перевернул сланцевую табличку – и все мы увидели аккуратно, уверенной рукой выведенное на ней имя: Адам. А под ним – «покойся с миром».
– Значит, был еще и ребенок, – промолвил Крис. – Мальчик.
Какое-то время мы, все трое, помолчали.
«Семья, – подумал я. – Семья, не похожая ни на одну другую, видит Бог – но именно так они думали о себе. Как о людях, связанных судьбой. Да, вот почему Женщина сошла по ступенькам безоружной. Она решила дать смерти шанс. Это ведь, если мне известно все, уже третья ее семья. И я сыграл свою роль в массовом уничтожении первых двух. Так что, возможно, она просто слишком устала, чтобы начинать все сначала. Возможно, пришло ее время стать последней. Той, на ком все и закончится».
И сейчас мне странно говорить об этом, в то время я чувствовал себя разбитым.
Женщина была убийцей.
Возможно, убийцей наихудшего сорта.
За ней тянулся шлейф бесчеловечных преступлений. Что может быть хуже поедания человеческой плоти, каннибализма, людоедства? Первобытная мерзость...
Но, черт возьми, я должен сказать, что мне все равно было ее жаль.
Мы вышли на улицу, где раннее солнце только начинало согревать воздух. Это был тот час, тот миг, когда смолкают все звуки, когда умолкают сверчки, лягушки и ночные птицы, а дневные создания еще не дали знать о своем присутствии медленно просыпающемуся миру.
Затем неподалеку раздается щебет одинокой птицы.
А где-то вдалеке скорбно завыла собака.