«Объятья» Джо Конрат

Она приходит ночью.
Я выдвигаю кресло-качалку на балкон, чтобы понаблюдать за ней, старинной вишней, которая скрипит и протестует так же, как мои старые кости. Отсюда открывается потрясающий вид на мой задний двор; живые изгороди, подстриженные под леденцы, фонтан "херувим", вечно плюющийся водой, океан вдалеке.
Солнце лениво кланяется и уходит, разбрасывая оранжевые и фиолетовые пальцы по моим акрам густого газона. Много лет назад это были коктейли с шампанским и крокет. Теперь я даже не могу вспомнить, когда в последний раз гулял по территории. Один знакомый, покойный, как и большинство, однажды описал мужчин как прекрасный односолодовый напиток - жгучий и незрелый в молодости, смягчающийся с возрастом.
Наконец-то я стал вкусным.
Портрет моей юности висит над камином: суровое лицо и брови смягчены решимостью. Брови, которые поседели, стали кустистыми и не имеют направления.
Когда-то я бы не согласился ни на что меньшее, чем сокрушить всю оппозицию.
А теперь я соглашусь на немного меда в свой чай.
Я смотрю, как опускается туман, мягкое, неземное одеяло, мерцающее в огнях моего двора.
Она всегда приходит с туманом, и я чувствую, как учащается мой пульс, согревая меня. Я сбрасываю одеяло со своих колен - оно мне больше не нужно.
Первый взгляд на нее - это волшебство. Благоговение и удивление - чувства, известные только молодежи и мне. Стоит больше, чем я когда-либо зарабатывал. Она одета в полупрозрачно-голубое, цвета луны, одеяние, которое колышется, как шелк. Ее лицо всегда умиротворенное, движения уверенные, и я одновременно очарован и умиротворен. Ее танец - это природа и жизнь, приливы и отливы. Медленные, томные повороты и удобные позы, руки всегда манят, мелодия, известная только ей.
Под моим балконом она останавливается и улыбается, как делала это много лет.
- Потанцуй со мной.
Сегодня вечером я это сделаю.
Я хватаюсь за подлокотники своей кресла-качалки скрюченными руками и, дрожа, поднимаюсь на ноги. Тысячи болей, которые терзают мои дни, таблетки от рвоты, которые заставляют меня биться сильнее, беспокойные ночи - все это сведено на нет моей решимостью. Наконец-то у меня есть силы осознать, что у меня их не осталось. Рука была разыграна и сброшена.
Трясущимися ногами - годовалый ребенок, со сбитыми коленками и широко раскрытыми глазами - я перегибаюсь через перила. Я падаю в ее объятия и разбиваюсь...
И тогда я свободен. Я кланяюсь своей госпоже и беру ее за руку.
- Могу я пригласить вас на этот танец?
Музыка свежо звучит в моих ушах, легкая и воздушная. Я обнимаю ее, и мы вальсируем в тумане над моей лужайкой, прочь из моей пустой тюрьмы. Через херувима и живые изгороди, через пляж, через море, чтобы погнаться за солнцем.
Ее рот приближается к моему, мягкие губы приоткрываются.
Черные зубы. Острые.
Я кричу, мой голос приглушен ее голодным поцелуем, который царапает мое лицо, сдирает кожу, тянет.
Я смотрю на нее снизу вверх глазами без век, молочно-красными.
Ее пасть находит мой мягкий живот, кусает, проникает глубоко.
Меня втягивают в землю обвивающиеся кольцами внутренности.
Вниз.
Вниз.
Нагревается до такой силы, что обжигает сам воздух, запекая сырую плоть, но при этом не убивая нервы.
Мы снова танцуем на ржавых гвоздях, на белых углях и рыболовных крючках, мои внутренности связывают нас вместе навечно.
Для другого танца.
И еще одного танца.