«Сага о Хильде Ансгардоттир» Джесс Буллингтон

Ансгар Гримссон был мужем многих славных деяний, воином, охотником и мореплавателем и заслужил место ярла в Гардаре, что на острове Гренландия. Он был далеким потомком благородного героя Лейфа Счастливого и потому правил Ансгар в Браттахлиде, что в Эйриковом фьорде, как правили предки его, с тех пор как Эйрик Торвальдсон впервые приручил эту дикую землю. Ансгар был крепок как умом, так и телом, и честен в поступках своих, и потому когда было решено, что пора бы провести совет, ведь давно их не было, остальные правители страны согласились, что Браттахлид – достойное место для альтинга. Люди шли из Хвалсея и Ватнахверви и даже Херьольфснеса, и были среди них добрые мужи с добрыми дарами, но пришел и Волунд Друг Глубин, что прокрался по откосу Браттахлида, словно волк одинокий, ищущий, чтобы украсть из становья людей.
Волунду Другу Глубин не доверяли, ведь остров у западного побережья, на котором он поселился, назвал он Хюмирбьяргом, утверждая, что именно оттуда гигант Хюмир отплыл на лодке ловить Мирового Змея со старым богом Тором. Но не только из-за речей о старых богах презирали и ненавидели Волунда – ведь рассказывать о былых временах не зазорно, но ходили слухи, что для Волунда святы они до сих пор, и не принял он истинного Господа, но все еще склоняется пред алтарями языческими. И что хуже всего – плававшие на лодках близ Хюмирбьярга, когда закат ложился на хладные воды, говорили, что слышали в тумане странные колокола и пение раздавалось средь древних утесов, взывавшее не к древним богам людей, но иным тварям, не богам и не гигантам, по именам, что добрые христиане забыли или не знали никогда.
Волунда не звали на совет, ведь двадцать мужчин и вдвое меньше женщин жили на Хюмирбьярге, а значит мало кто назвал бы его ярлом, но Волунд услышал и Волунд пришел, и истинные гренландцы сыпали проклятьями, видя его приближение. Ансгар был горд, а также силен и умен, и никто не сказал бы, что убоится он вести совет с Волундом, а потому пригласил он его в зал. Ансгар налил эля и велел красивейшей из дочерей своих, Хильде, отнести его Волунду, но когда откинул тот плащ свой, явив, что он из людей, измененных морем, она уронила кружку, пролив эль Волунду на ноги.
Многие из мужчин обратили взоры на оружие свое, сложенное в дверях, ведь сдавали они мечи и копья, прежде чем в зал войти, и многие из звавших себя мужчинами уставились на эль свой или стропила, лишь бы ни мига дольше не видеть лица Друга Глубин. Не было у него ни волос, ни бороды, тонкие шрамы кольцами огибали его лицо, словно плеть огня опалила его. Черны были шрамы эти, а не белы, и испещрены желтыми кружками. На эль, разлитый от отвращения, не обратил он внимания, зато потянулся к плащу и, достав сверкающую цепь, протянул ее девушке.
К отцу отвернулась она, не приняв той цепочки, чем порадовала собравшихся мужей и разозлила Волунда. Ринувшись мимо нее, прошел он к месту почетному и сел напротив Ансгара, словно был приглашен. Другие запротестовали, и Ансгару, быть может, пришлось бы, прогнать Волунда прочь, не привлеки его взгляд ожерелье, которое Друг Глубин толкнул по столу к хозяину, ожерелье, подобных которому не видели люди в Гренландии, и Ансгар, успокоив совет мановением руки, взял эту драгоценность.
Цепь была из металла – не серебра и не золота, но чего-то между ними, – ожерелье в свете очага сияло, как пена морская на закате солнца. А в центре висел маленький бивень, украшенный такой резьбой, что за все годы предводительства воинами и торговли не видел Ансгар равной ей. Он вгляделся в изображение, едва ли не плывшее по слоновой кости, и великий человек, не знавший страха ни в ярости битвы, ни когда волна опрокидывала драккар, ни когда охота затягивалась и не было выхода, кроме как найти дичь или умереть в пустошах, великий человек этот, Ансгар Гримсон, ощутил, как страх пронизал его до костей, и сам не знал, почему. Отведя взгляд от ожерелья, он увидел, что Волунд Друг Глубин улыбается, и, бросая ожерелье обратно незваному гостю, Ансгар сказал:
Волунд, Друг Глубин прозванный,
О, дары твои достойны,
Так займи же почетное место.
За все годы, что я прожил,
Тебя видеть не случалось.
Почему пришел ты ныне,
Чтоб занять сей трон почетный?
Волунд Друг Глубин не улыбался более и заговорил без вежливости, которой обязан был хозяину:
Пришел я по воле своей и выбору,
Ибо правлю я этим островом,
И оспорить этого некому.
Пора, наконец, вернуться
К путям нашим истинным,
Древним путям,
Что были однажды
И снова вернутся.
Все мужи совета возвысили голос и кричали в жажде вызвать мошенника на поединок и покончить с его грубостью, ересью и безумием. И снова Ансгар заставил их замолчать, хотя мановения его благородной руки уже не хватило. Вместо того он встал и громко призвал к тишине, а потом повернулся к Волунду и улыбка исказила его бородатое лицо:
Волунд, кто глубинам друг,
Но не мне и не альтингу,
Вижу, ты и впрямь безумен
И хвастун еще к тому же,
Может, встретимся с тобою
Мы на суше в океане
И покажем, кто здесь правит
И кто правит Небесами.
Великан Хюмир – не правит,
Ни Ёрмунганд, змея морская,
Лишь Господь один Небесный,
В его честь и покажу я,
Кто землею этой правит.
Волунд потряс головой, словно больно ему говорить было дальше, и сказал он, словно ребенку объясняя:
Не видать тебе победы
В этой битве, показал ты
Только глупость свою снова.
Ёрмунганд ему не имя,
И попы твои могли бы
Называть его «драконом»,
На языке, что древним кличут.
Имени этого тебе звука не вынести,
Но есть те, кто глубже его под волнами.
Склонишься ты, падет это место
И я…
Но никто не услышал конец похвальбы Волунда, ибо Хильде, красивейшая из дочерей Ангара, ударила Волунда кружкой, которую держала. Дикой была она в гневе, бесстрашной, как и отец ее, но преданной старым путям – не ведали мудрые, собравшиеся там мужи, что склоняется она пред алтарями языческими, но не теми, что чтил Волунд и племя его. Ясновидящей была она и, в ее юные годы, стоило обратить внимание на ее дар, а не ценить лишь как невесту по красоте ее. Она плюнула на Волунда, согнувшегося там, где сбит он был с места почетного, и пока совет одобрительно ревел от смеха, радуясь виду злодея поверженного, да еще девушкой, говорила она Волунду правду суровую:
Другом Глубин ты зовешься,
Но кому нужна дружба такая?
Трус и дьявол,
Богов поносящий.
Долго смеялся ты,
Но забудешься быстро.
Ты и отродья пещерные,
На том острове жизнь влачащие.
Так ужасен их облик,
Что дети, ругаясь,
Говорят о противнике –
С Хюмирбьярга он словно.
Волунд сказал еще что-то, но на языке нечеловеческом, и бежал, прежде чем к ответу был призван, а участник тинга, пытавшийся его остановить, – упал, и шея его окрасилась красным. И тогда совет понял, что Волунд принес оружие в зал, и этого было достаточно, чтоб вскочили они и бросились за ним - каждый считал, что он приведет злыдня к Ансгару, а Ансгар думал, что сам повергнет Волунда. В свете полной луны увидели они, как спешит Волунд по дороге к фьорду, и все как один ринулись следом. Но, при всей их скорости и ярости, Волунд был слишком быстр и достиг пляжа. Не ждала его там лодка, но вместо этого нырнул он в прохладную бухту, словно был месяц солнца, а не время жатвы. Иные из мужей клялись, что были и другие фигуры рядом с Волундом Другом Глубин, когда уплывал он в ночь, но никто не вызвался грести за ним и проверить это.


Рок, пришедший в Гренландию, нагрянул быстро и был жесток. Рыба не ловилась от мыса Уманарссуак до церкви Дюрнеса, с той ночи, как Волунда Друга Глубин изгнали из зала Ансгара. Словно все живое разом покинуло море. Единственный морж, пойманный со времени жатвы до месяца забоя, оказался жуткой черной тварью с человеческими зубами и перекрученными щупальцами каракатицы вместо бивней. Он убил Бьорнольфа Сноррасона, проткнувшего его копьем, и те охотники, что приблизились, чтоб прикончить его, клялись, что зверь кричал как ребенок, когда его добивали. Мясо было черным и маслянистым, как его шкура, и решили, что оставлять его будет не к добру. Труп вернули морю и поплыли домой, и больше охоту на моржей не собирали.
После вторжения Волунда Друга Глубин на альтинг Ансгара Гримсона Ансгар и совет его, прождав не дольше, чем велит обычай, снарядились на войну и поплыли на Хюмирбьярг. Но прибыв туда, обнаружили, что Волунда и всех людей его нет, лодки брошены и опрокинуты, а остров пуст, не считая груд мусора и бессчетных костей, среди которых немало было черепов человеческих. Когда отчаливали они, Снорри Кетильсон, друг Ансгара с детства, обнаружил нечто похожее на алтари, устроенные в запрудах для паводков, но даже при низком приливе резные камни были слишком глубоко под ледяной водой, чтоб извлечь и разбить их.
Одна из запруд, похоже, вела в пещеру и, нагнувшись, чтоб разглядеть, Ансгар ясно разглядел большую деревянную дверь в борту пруда. Дверь была изрезана рунами и образами, которые, казалось, дрожали и двигались, как на резном ожерелье, что показывал Волунд. Поклявшись вернуться в пору, когда в загонах будут ягнята и будет достаточно тепло, чтобы нырнуть и исследовать затопленную тайну, Ансгар возвратился домой в Браттахлид.
Вести о том, что Волунд Друг Глубин и народ его бежали с острова, обрадовали всех, кроме Хильды Ансгардоттир, которой все больше казалось, что сулит это беду. Умна была она, как отец, а он был не промах, и, в отличие от него, ведала она, как опасно смеяться над древними обычаями, ибо мать ее и мать ее матери, и мать матери ее матери и так далее, были ясновидицами и немало известными, прежде чем пришлось им скрыть таланты свои, и оставались они известны и после того, как мужья запретили им сидеть на могилах и молить на перекрестках о проблесках грядущего. Не думала Хильде, что лишь по глупости или безумию Волунд явился на совет, а потом бежал с людьми своими. И когда стало ясно, что море не даст прокорма этой зимой, она все больше задумывалась, что за тайны знал Друг Глубин и чьи советы он слушал.
Не находила Хильде ответа ни в мчащихся серых облаках, ни в убийствах воронов, нависавших над ней иногда, словно туча, когда забиралась она повыше, и сидела она на всех перекрестках без ответа. Однажды вечером, подавая эль отцу, услышала она, как тот со Снорри Кетильсоном обсуждает возвращение в прежнюю страну, если рыба и моржи не вернутся. Услышав, как говорят они о морских дорогах, она замерла и чуть не пролила питье. Зная, что нужно сделать, дождалась она утра и затем велела самому доверенному из рабов как можно дольше не говорить отцу о ее отлучке. Потом села в небольшую лодку, задержавшись на холодном каменистом берегу, лишь чтобы смазаться тюленьим жиром на случай падения в воду, ибо слышала она, что море сейчас сурово, как никогда.
Она выплыла на простор Эйрикова фьорда, что должно бы занять некоторое время, но течение подхватило ее и не было ей нужды окунать дерево в воду, чтоб толкать себя по узкому каменистому каналу. Когда село солнце, она увидела бухту, обобранную начисто, и пришвартовалась к обломку скалы, давно установленному для этой цели.
Поев сушеной оленины, она попила воды из меха и уснула на холодном влажном дне своей лодки. В ту ночь пришло к ней видение. При своем страхе, она знала, что недаром искала перекресток прилива и прибоя.
Когда она открыла глаза, на скамье перед ней сидел мужчина. Год был уж на исходе, и на рыбные воды падал бледный свет. Не сразу узнала она его, ведь без своих шрамов Друг Глубин выглядел обычным мужчиной, здоровым и бородатым. Потом он оскалил зубы, заговорив с ней. Увидев острые белые клыки макрелевой акулы, сверкавшие за его губами в лунном свете, поняла она, что это Волунд.
Дитя, ты бранила меня
И безумным звала.
И вот сидишь среди бури,
Одна посреди течения.
Принял бы я эту жертву,
Будь отцом ты отправлена.
Но ушел я оттуда
И блуждал путями морскими,
А не плавал на лодке,
И по снам бродя,
Как Владыка Глубин мой,
Понял: не по моим ты зубам.
И тогда Хильде осмелела, ибо давно она странствовала во снах и знала, что пока она спит, такому, как он, не нанести ей вреда. Думая получить ответ, потребовала она у Волунда:
Куда бежал ты, демон и почему,
Коль ты править достоин,
Бежал, не устроив
Вранам потеху с отцом моим и людьми его?
На альтинге бранился ты,
Но теперь моря опустели.
Как снять проклятие это?
Услышь меня, седой зверь моря,
Следящий из озера ледникового,
И отвечай – или встретишь мой гнев.
Смех Волунда Друга Глубин прозвучал, словно лодка скреблась своим днищем о каменистую мель. Он подмигнул Хильде, вставая и открывая свою наготу.
Судьбой твоею я связан,
Ответить тебе я должен.
Так знай, о дочь христианина,
С гигантов погибелью схожая,
Что плавал я в Маркланд.
Не слышала ты меня, и отец твой.
И лишь миром могу отогнать я
Того, кто окружил все земли.
И ныне получить он должен
То, что ему причитается.
Если дальше плыть не станешь,
Не заглянешь еще глубже –
То с тобой погибнет вместе
И Гренландии надежда.


Хильде Ансгардоттир, как проснулась, увидела, что звезда дневная уже поднялась над фьордом и, не теряя времени, отвязала веревку, державшую ее у причального камня. Она глянула на вечно разливающиеся водные просторы пред ней и устье Эйрикова фьорда позади и задумалась о курсе. Много раз она видела знаки и чувствовала предвестия, но ни разу прежде не была столь уверена, что она и правда ясновидящая, а не безумная. Если осталась еще надежда для ее родины, то должна она действовать, не взирая на риск. Даже бросить вызов валам морским в утлой лодке уже безумием было, и она это знала. Вознесла молитвы она Асу и Эгиру, гадая, могут ли они ее слышать, пока гребет она через валы.
Почти сразу она обнаружила, что несет ее некое течение и, хотя пыталась она управлять своим суденышком, течение ее словно не замечало. Она чуть не потеряла весло, пытаясь сбавить ход. Вскоре море раскинулось вокруг нее, а земля исчезла за спиной, и она забеспокоилась. Затем, так же быстро, как увлекло ее, течение замедлилось и отпустило лодку. Волны успокоились и исчезли, вскоре валов морских не осталось видно, и весь океан стал ровным, как замерзший пруд.
И поняла она, что находится на перекрестке путей морских. Села в лодке она и закрыла глаза, как часто делала на перекрестках Гренландии, позволяя разуму блуждать, где захочется. В руке держала она ожерелье, что Волунд принес и оставил у отца на столе, драгоценность, что взяла она, пока совет гнал Волунда из зала. Она сидела и ждала. Вскоре пришло оно, видение, что раскачало ее лодку и окатило ее водными брызгами. Она не шевельнулась, пораженная увиденным.
Вновь узрела она Волунда Друга Глубин. Был он в Маркланде, том западном королевстве, что предки Хильде исследовали и сочли слишком скудным, прежде чем вернуться в Гренландию. Волунд и мужи его вели там битву в темном лесу, враги их были странным народом, напоминающим северян, у которых гренландцы покупали иногда шкуры белых медведей. Эти безбородые враги Волунда не носили мечей, но сражались, как берсерки.
Хильде откуда-то знала, что эти чужие мужчины поклонялись некой голодной твари в небе и с неба и ненавидели они Волунда и его бога глубин. Не успев увидеть, кто победил, она помчалась назад по волнам, под волнами и увидела дно лодочки, качающейся в безграничном черном море. Она пришла в себя, уверенная, что кто-то смотрит на нее снизу.
Ее лодка снова начала двигаться, но Хильде не открывала глаз, ибо знала, что тогда потеряет себя навсегда. Она слышала, сколько воды стекает в холодном воздухе, и знала, что нечто крупнее любого кита всплыло на поверхность. Она увидела достаточно того, что отяготило ее ум, чтобы добавлять еще к весу оков безумия, уже давивших ей на череп, пытаясь пробить щелочку, где только можно. Ее лодка неслась все быстрее, пока не перемахнула через буруны, как брошенный гигантом камень, но она все равно не смотрела. Потом она услышала, как воды расступаются, словно принимая рухнувшую глыбу льда. Пауза, тишина, а затем нос лодки ее нырнул, царапая днище, и уткнулся во что-то твердое. Она почувствовала, как желудок ее взбунтовался, пока она падала вперед, и, как ни пыталась она зажмуриться, глаза ее распахнулись.
Был закат. Огромный каменистый остров возник перед ней, лодка остановилась у большой приливной запруды, корма поднялась в воздух, а нос уткнулся в воду. Присмотревшись, она заметила, что у края пруда была пещера. К ее замешательству, в камне, похоже, была дверь. А на этой двери - картины, ясно видимые ей, несмотря на даль и глубину. От этого зрелища холод пробрал ее до костей, и она отвернулась бы, будь она менее благородного рода. Не успела она надивиться на то, где оказалась, как дверь внезапно распахнулась внутрь, жадно заглатывая воду. Прежде чем успела закричать она, от страха или с вызовом, лодка Хильде качнулась вперед, нырнула в пруд и рухнула вниз, как лист, несущийся по мельничному жёлобу. Лодку вновь протащило по чему-то твердому и сухому, пока она проносилась сквозь двери. Она успела лишь удивиться, что внутри гораздо светлее, чем снаружи, и дверь за ней захлопнулась.


Ансгар Гримссон оплакал дочь, когда она не вернулась, и повесил раба, видевшего, как она отчалила, за то, что не сообщил об этом раньше, хотя такому наказанию редко предавали в ту просвещенную эпоху - разве что за убийство. Ансгар скорбел, как немногие отцы скорбели, ибо отчасти подозревал, что сам виновен в ее исчезновении.
Даже в добрый год такая зима суровой бы показалась, но теперь море ярилось еще сильнее и было жутким, как никогда, и все на острове чувствовали горе отца, что подвел свою семью. А затем, в разгар зимы, в месяц саней, Хильде Ансгардоттир вернулась в зал своего отца в Браттахлиде. Две истории рассказывают о судьбе, что принесла Хильде народу Гренландии, но обе они согласны, что вернулась она не трупом из моря, и не ангелом с небес, а вышла из самих скал фьорда, как карлики в древних песнях. На груди ее и спине даже во тьме ночной сияла бэрни [разновидность англо-саксонской кольчуги, чаще всего укороченной: рукава до локтя, подол до середины бедра — прим. пер.] из ослепительных зеленых колец. Шлем похожей работы крепко сидел на ее золотых бровях. В руке держала она меч, подобного которому не видели со времен легендарных, зазубренный на конце отворитель крови, украшенный рунами, столь же черными и извилистыми, как и шрамы, исполосовавшие ее руки и ноги. Покинув пещеру, из которой явилась, пошла она прямо в зал своего отца, но не положила своего червя-язвителя у входа и опасным золотом сверкнули глаза ее, когда тингманы попытались его отобрать. Здесь история ее и разветвляется. Мы последуем за дочерью дарителя колец до достойного конца, которым одарили ее певцы, и за похвальбой ее перед тингманами Браттахлида:
Прорубилась сквозь ад я,
Доныне неведомый,
И прошла там, где надо бы плыть.
Я видела тьму глубин и того,
Кого Волунд звал «Другом».
Ждать до сбора совета
Было бы слишком долго,
Ибо они придут – по пещерам,
Которыми шла я,
И по морю, что нас предало.
К оружию, в доспехи, к шуму и гаму,
Снегопаду из луков
И копья злобным выпадам.
Ансгар Гримссон и друг его детства, Снорри Кетильссон, поверили Хильде на слово, ибо женщина она или нет, а битва ярилась на лице ее и шрамы, покрывшие и доспехи и плоть ее, выдавали великого воителя. И приготовились к бою они, насколько могли. Но луна, спешившая по небу, не стояла на месте, и противник двигался по волнам быстрее, чем Хильде сквозь туннели под морем. Так мужи Бритталида были предупреждены и готовы, когда скользкие орды пришли из моря, но не было времени известить Хвалсей или Ватнахверви или Херьольфснес. В тех местах ни следа не осталось от залов и кораблей. То, что осталось от мужей и детей, рассыпанным по полям боя, не трогали ни орлы, ни волки, даже в голодную пору.
В Бритталиде стальной поток не ослабел, даже когда ночь стала днем, а потом и ночью. Не выносившие вида врага пали первыми, ибо искали они прибежища в бегстве или молитве, а колючие вражьи жала, подобные злой насмешке над копьями людей, пронзали им грудь и спину. Делившие одну скамью становились трупами и героями на глазах друг у друга. Наплыв врагов не слабел и не отступал, но напирал даже по крутым склонам Бритталида. Один за другим мужчины Гренландии падали, а Глубины поднимались, занимая их место. В конце, в ту жестокую ночь, когда вновь луна села, Хильде и Ансгар бились плечом к плечу, потом спина к спине, на вершине горы из своих павших родичей, рабов и дворян. Свет шел лишь от меча Хильде и ее доспехов, и зеленого железа Врага. Но против всех шансов, на рассвете второго дня, ярость боя стала утихать. К полудню дочь и отец прогнали Врага прочь к утесам у моря. И когда пала ночь, последние из тварей, что не были ни людьми, ни троллями, ни даже эльфами, бежали обратно в свои глубинные логова. И тогда рухнул Ансгар на землю, истекая кровью из двадцати дюжин ран. Он молил дочь взять еды, сколько сможет, и бежать к вышинам, пока Враг не собрался для нового нападения. Хильде Ансгардоттир вместо этого сложила отца и всех мужей его на погребальный костер. И в сумерках третьей ночи последняя живая гренландка спустилась обратно в пещеру, из которой недавно поднялась, решив обрушить рок на затонувший храм Глубин. И некому было рассказать, вернулась ли она.


Иные люди поют иную песнь о Хильде Ансгардоттир. Из нее можно узнать, что Врага отвращали человеческое лицо ее и золотые волосы. Враг говорит, что Хильде другие слова сказала стражнику у зала своего отца, войдя с острым зеленым мечом в руках:
Однажды пал этот зал,
Но больше пасть я ему не позволю,
Но должны мы уйти дорогами моря.
И первый, кто выйдет против меня,
Падет, не успев и вскрикнуть.
Бродила по Небесам я,
Доныне неведомым,
И прошла, там, где надо бы плыть.
Я видела Тьму Глубин
И там, за кольцами, свитыми сыном,
Лежит отец,
Владыка Грезящий,
Создающий весь мир в своем сне.
Первым вышел против нее сам Ансгар, и срубила она отца своим странным мечом. Тогда набросились на нее тингманы, но шансы были неумолимы, она билась с ними всеми и победила. Столь свирепым было лицо ее, что никто там не посмел вопрошать ее далее. Браттахлид пал первым, но не быстрее всех. Ко времени ягнят в загонах вся Гренландия была обескровлена или покорена, единственный драккар, покинувший Хвалсей до ее прихода, не смог пересечь морских валов, внезапно поднявшихся выше фьордов, и разбился о камни. Те, кто остались, собрались на утесах, прижимая детей к груди. Когда все были готовы, под летней луной они зажгли лампы с человечьим жиром и отправились за Хильде Ансгардоттир в морские пещеры, откуда она явилась. И некому было рассказать, вернулись ли они.