«У кромки воды» Тим Ваггонер

Путешествуя пешком, вы приближаетесь с юго-запада. Вы не уверены, как долго шли. В конце концов, это не имеет значения. Важно лишь то, что вы здесь… или почти здесь.
Город не отмечен ни на одной карте, по крайней мере, современной, однако о нём известно некоторым людям. Например, тем, кто сведущ в архаике и эзотерике, а ещё, безусловно, военным. Армейские подразделения нагрянули сюда в начале прошлого века, почти сто лет назад. Они зачистили каждый уголок и, что гораздо важнее, прибрежные воды. Потом город оставили на милость времени и стихий. Вы не устаёте удивляться тому, что бравые вояки не разрушили всё до основания — не снесли, сожгли или даже разбомбили, — а после не засыпали солью худородную землю. Возможно, они посчитали, что их стараний на море было достаточно. А может, служивых настолько воротило от обнаруженного в городе, что они не захотели задерживаться в нём дольше, чем того требовал приказ. Не исключено сочетание одного и другого. Во всяком случае, кварталы или, по крайней мере, их остатки ещё стоят.
Сложно назвать причину, по которой город остаётся покинутым. Вероятно, тут поусердствовало не только правительство. Жители близлежащих городов и деревень на протяжении нескольких поколений упорно прилагали усилия, чтобы вычеркнуть из коллективной памяти сведения о данном месте. Хотя может статься, что дело в самой земле, источающей ауру запустения, неправильности, из-за чего возникает атавистическое отвращение, удерживающее на расстоянии всех, кто это чувствует.
Всех, кроме вас.
Вы улавливаете запах ещё до того, как достигаете западной окраины. Он исходит от реки, протекающей через город и впадающей в Атлантику. Запах разлагающейся растительной массы не кажется вам таким уж скверным. Он усиливается, когда река становится ближе. Вы пересекаете заброшенные железнодорожные пути, настолько изъеденные ржавчиной, что они запросто могут рассыпаться, если наступить ногой. Параллельно рельсам пролегает дорога, кирпичное покрытие которой потрескалось и раскрошилось.
До этого момента воздух был неподвижен, но теперь, когда вы ступили на разбитую дорогу, ведущую в город, поднимается лёгкий бриз. Ветер дует с востока, со стороны океана, неся влагу и холод... Тот холод, что проникает в кости, пробирает изнутри... Пасмурное небо сплошь затянуто сизо-фиолетовыми тучами. Вы чувствуете, как дождинка целует тыльную сторону ладони. Капля упала с небес, однако вы отлично знаете, что её истоки там, за городом, в пурпурно-серых водах, омывающих берег. В воде есть история — история за пределами истории или то, что геологи именуют «глубоким временем». Даже в крошечной капельке можно это ощутить, а ещё услышать, как она доверительно шепчет сквозь бесчисленные эоны. Вы останавливаетесь и подносите руку к лицу. Вдыхаете аромат воды — пьянящую смесь застоя, гниения и старой крови, — а затем кончиком языка касаетесь капли, пробуя её на вкус.
Вода не говорит ни о жизни, ни о смерти. Для «глубокого времени» подобные вещи столь мимолётны, что фактически не имеют смысла. Вместо этого вода вещает о движении тектонических плит, об океанских приливах, формирующих и изменяющих очертания суши, о звёздах, кружащихся над головой, об их свете, проникающем в невообразимые бездны, которые не так пусты, как желало бы человечество.
Эта вода древняя, а ещё она заряженная, изменённая тёмными и чуждыми силами… Чуждыми не только жизни на суше, но и всей естественной жизни на планете.
Язык — гораздо более длинный и тонкий, чем у обычного человека, — втягивается в рот, и вы ухмыляетесь. Великолепно. Даже лучше, чем вы надеялись.
Капли падают чаще, хотя это ещё не вполне дождь. Морось — вот лучшее определение. Ветер набирает силу, и редкие дождинки бьют, будто ледяные шипастые шарики.
Однако вы не слишком беспокоитесь. Вода и есть вода.
Теперь, когда вы шагаете через лабиринт узких улочек, в воздухе ощущается тошнотворный запах рыбы, который сохраняется, невзирая на то, что промысел закрыт давным-давно. Не то чтобы рыболовство было единственной причиной зловония, но непристойные существа, когда-то называвшие это место домом, со своими неуклюжими телами и смрадным дыханием уже почти столетие не ходят по городу. И всё же их запах остаётся. Вы полагаете, что за долгий срок их жизнедеятельности ужасная вонища просочилась в дерево и камень, а ещё в саму землю, на которой покоятся развалины, и за минувшую сотню лет ничуть не притупилась.
Вы проходите мимо заброшенных домов и предприятий, окна которых зияют пустыми провалами или заколочены досками, а крыши провисли или обрушились. Древесина испорчена непогодой до такой степени, что расслаивается мокрыми нитями. Рыхлые камни и кирпичи покрыты зеленовато-чёрным грибком, который, по-видимому, является единственным, что не даёт им обратиться в пыль. Несмотря на окружающий распад, здесь не безмолвно. Конечно, присутствует шум ветра и дождя, однако помимо этого вы слышите далёкие крики морских птиц в сочетании с плеском волн.
Периферийным зрением вы замечаете перемещения неких тёмных форм, неловко пришаркивающих, неуклюже прихрамывающих, судорожно подпрыгивающих в гротескной пародии на физическое движение. Когда же вы поворачиваете голову, чтобы лучше рассмотреть, то никого не обнаруживаете. Вы решаете, что это лишь призрачные тени. Отголоски былого. Но абсолютная уверенность отсутствует, что вызывает смутную тревогу.
Вы примечаете участок голой земли возле дороги и подходите к нему. Приседаете и погружаете пальцы в податливую грязь. Оставляете их там на несколько мгновений, прежде чем вынуть. Пальцы запачканы черноватосерой слизью. Вы подносите их к носу и обнюхиваете, словно истинный гурман, вдыхающий аромат изысканного вина. Это запах разложения, пропитавший почву вплоть до молекулярного уровня. Совершенство.
Вы позволяете усилившемуся дождю смыть слизь с руки. Однако плоть не очистилась. Потребуется нечто большее, чем вода, чтобы удалить остатки скверны. Но вы воодушевлены. Именно почва — эта нечистая почва — является тем, ради чего вы сюда и явились.
Ветер набирает силу. Продвигаться вперёд становится всё труднее, однако цель близка, и вы не позволяете себе унывать. Вы проделали долгий путь не для того, чтобы в последний момент поддаться отчаянию.
Проходя мимо каменных груд, которые раньше были домами, вы слышите — вопреки ветру и дождю — невнятные шорохи, будто какие-то существа снуют среди жалких руин. Люди давно покинули город, но это не значит, что место необитаемо. Когда возникает вакуум, естественный или нет, что-то обязательно старается его заполнить. Таков порядок вещей. В конце концов, вы же сами здесь, не так ли?
Кем бы ни были эти существа, они невелики. Один или два фута в длину. Хотя то, чего не достаёт в размерах, с лихвой компенсируется количеством. По вашим прикидкам, тварей десятки, а может статься, что и сотни. Пока они держатся на почтительном расстоянии, и это вас вполне устраивает. Вы бы предпочли не иметь с ними дела без чрезвычайной необходимости.
Несколько раз вы мельком видите, как существа шныряют среди полуразвалившихся зданий. Свет весьма тусклый из-за низких туч, нависающих над вами. Почти темно, словно в поздних сумерках, а дождь ещё больше снижает видимость. Вы улавливаете лишь отдельные детали — безволосые пятнистые шкуры, деформированные конечности, искривлённые когти, скрученные хвосты... И зубы: крепкие, острые, многочисленные.
Вы чувствуете движение в небе и поднимаете взгляд: дождь хлещет по лицу, бьёт по глазам. Вы моргаете, чтобы прочистить их, и обнаруживаете чернильные кляксы, скользящие в вышине, кружащие, раскачивающиеся из стороны в сторону, преодолевающие бурные воздушные потоки. Вы не можете толком разглядеть ничего, кроме общих очертаний — крыльев, клювов, лап. Сквозь порывистый ветер слышны птичьи крики, вот только они не похожи на призывы чаек, а скорее напоминают сердитые вопли голодных младенцев. Периодически одна из птиц снижается, как бы желая лучше вас рассмотреть, однако никогда не оказывается ближе расстояния вытянутой руки.
Вы опускаете голову и продолжаете идти против ветра. Монструозный эскорт не проявляет признаков агрессии, но ситуация может измениться в один миг.
И вот вы достигаете гавани. Строения тут находятся в худшем состоянии, чем те, что попадались до сих пор в путешествии по городу-призраку. Здесь явно поработало нечто большее, чем течение лет. Судя по состоянию дерева — того немногого, что осталось, — вы делаете ставку на преднамеренный поджог, устроенный руками людей. Эти здания, находящиеся слишком близко к воде… слишком близко к заразе, которую прибыли искоренять военные, нельзя было оставлять на произвол судьбы. Нет доков, и нет никаких признаков того, что они когда-либо существовали. Всё уничтожено.
Теперь вы видите необъятный океан, где бурные волны вздымаются, уподобляясь мифическим чудовищам. Грозовые тучи над водой гуще и темнее, а за ослепительными вспышками молний следуют сокрушительные громовые раскаты. Когда-то с берега был виден риф, чёрный как смоль, простоявший века. Ныне от него не осталось и следа.
Ещё один пережиток прошлого, стёртый военными.
Ваш приход не остаётся незамеченным.
Ветер удваивает, утраивает натиск, пытается сбить с
ног. Дождь сменяется ливнем, полосующим ледяными лезвиями. Существа, сопровождающие вас в походе через город, крадучись покидают укрытия. Игнорируя непогоду, уродцы берут вас в кольцо, собираясь в группы, копошащиеся, огрызающиеся, рычащие. У мелких тварей нет названия. Они — то, во что превратились городские собаки, кошки и крысы за последнее столетие; их тела и натуры исковерканы нечистой землёй. Это не более чем зубы, когти и аппетит, однако мутанты, будучи бездумными, всё же повинуются голосу своего хозяина, и вы знаете, что им приказано остановить незваного гостя возле незримой черты, где суша встречается с океаном.
Птицы опускаются под давлением разбушевавшейся стихии. Они заполняют свободное пространство на высоком берегу. Вероятно, когда-то крылатые создания были чайками, но сейчас их клювы изогнуты, лапы сходствуют с клешнями ракообразных, а между покрытыми слизью перьями выступают наросты, похожие на ракушки. Из омерзительных наростов появляются гибкие хоботки, которые колышутся в воздухе, будто принюхиваясь к окружающим запахам, а затем втягиваются обратно.
Сгрудившиеся мутанты не предпринимают попыток атаковать. Вас просто рассматривают глубокими, бесконечно чёрными глазами, однако вы ощущаете, как через них глядит кто-то ещё… Кто-то, обладающий огромным интеллектом, хладнокровный, безучастный... Не руководствующийся злыми намерениями — во всяком случае, не в том смысле, в каком это словосочетание используют люди, — а просто любопытный... И осторожный.
Вы смотрите прямо в глаза и изрекаете:
— Я прошу аудиенции.
Невзирая на ветер, дождь и гром, вы не повышаете голос. Нет необходимости. Существа прекрасно слышат.
Вы обращаете взор к морю и ждёте. Несколько долгих мгновений ничего не происходит, но потом вы обнаруживаете на воде выпуклость, которая увеличивается по мере продвижения к берегу. Кто-то приближается. Кто-то исполинский. Он проходит мимо того места, где когда-то лежал риф, и продолжает движение. В нескольких сотнях футов от берега поверхность воды прорывается, взметая пенящиеся струи. Уродцы возбуждённо визжат, а птицы по-детски звонко кричат. Их хозяин прибыл.
Он явился не в своём истинном облике, а в виде аватара — титанической фигуры, состоящей из камней, морских растений, древних костей, кусков давно затонувших кораблей, полуразложившихся трупов китов, акул и кальмаров. Толстые золотые нити пронизывают весь кошмарный конгломерат, и в сумрачном свете эти металлические вены мерцают, испуская ту же биолюминесценцию, что и порождения самых тёмных океанских глубин.
Голову новоявленного Левиафана образует голубовато-белый холм; присмотревшись, вы понимаете, что тот состоит из обнажённых, безобразно раздувшихся тел мужчин и женщин, утонувших в океане. Они цепляются друг за друга, не давая куче рассыпаться; их мёртвые глаза устремлены на вас, а рты открываются и закрываются беззвучно, словно у рыб, выброшенных на берег.
Вы всегда ценили в Древних чувство стиля, и новоиспечённый образ не разочаровывает.
— Владыка Дагон, — начинаете вы, — я премного благодарен за то, что ты соблаговолил принять меня. Это место... — Вы разводите руки в стороны. — Оно принадлежит тебе и всегда останется твоим. Я ни в коей мере не претендую на него и никогда не буду. Однако земля здесь богата тленом, а поскольку ты сейчас ею не пользуешься, то не мог бы... одолжить мне на время?
Немигающие глаза аватара внимательно вас рассматривают. Затем, без всякого видимого сигнала, один из уродцев выбирается из общей массы. Он подходит, поднимается на задние лапы, открывает зубастую пасть, одним резким движением делает выпад вперёд и откусывает кусок плоти от тыльной стороны вашей ладони. Больно, но терпимо. Вы не обращаете внимания на сочащуюся из раны густую зелёную субстанцию. Вместо этого вы наблюдаете за тем, как мутант опускается на все четыре лапы и вдумчиво жуёт.
Вот и всё, — думаете вы. Если владыка примет решение не в вашу пользу, то верные слуги набросятся и разорвут на части, прежде чем успеете предпринять что-либо для своей защиты. Да, вы сильны, но не настолько. Ещё нет.
Уродец жуёт, жуёт... Его безобразная мордашка морщится от отвращения, и вы боитесь, что он выплюнет. Однако мутант не делает этого и, наконец, проглатывает. Мелкий зверёныш несколько мгновений оторопело таращится на вас, прежде чем ускользнуть прочь. Другие твари поворачиваются и уходят, а птицы взмывают в воздух и уносятся с ветром. Вы остаётесь один на один с аватаром. С минуту тот стоит неподвижно, затем медленно кивает, сбрасывая нескольких утопленников, которые безгласно падают в воду. Левиафан неспешно отступает в гавань, пока не исчезает под волнами, и лишь горстка плавающих тел свидетельствует о его недавнем присутствии. Гроза стихает, хотя дождь и не прекращается полностью. Ветер снова превращается в слабый бриз.
У вас есть ответ.
Улыбаясь и испытывая некоторое облегчение, вы направляетесь к центральной площади. Кажется, это самое подходящее место, чтобы начать. Брусчатка здесь такая же разбитая, как и во всём городе, к тому же имеется множество проплешин, где земля обнажена. Вы выбираете наиболее подходящий участок и присаживаетесь на корточки. Рана на тыльной стороне ладони всё ещё сочится густой зеленью, и именно эту руку вы погружаете в перегной, заталкивая глубже и глубже, пока она не оказывается погребённой по локоть. Остаётся лишь ждать. Ожидание не занимает много времени.
Вскоре сквозь прорехи и разломы начинают пробиваться тонкие усики, тянущиеся к хмурому небу, с которого продолжает накрапывать сытный дождь. Усики неисчислимые, болезненно-зелёные, перекрученные и колючие. Сейчас они маленькие, но на этой земле вырастут большими и сильными, а после распространятся далеко за пределы города, региона, страны. И кто знает? Возможно, однажды даже выйдут за пределы этого мира.
Говорите, что хотите о Древних, — размышляете вы, пока зелёная субстанция убывает, всасывается в землю, питает потомство. — Однако они не против нового роста, хотя их пути и неисповедимы.