«Кадильщик» Кристин Морган

— Ты не получишь трубу.
— Почему, черт возьми, нет?
Кассиэль, Ангел Воздержания, поморщилась.
— Ну, из-за этого, в частности, например.
Она решила выбрать это женское воплощение для того, чтобы лучше служить в качестве помощницы и прислужницы Пресвятой Богородицы в это трудное время, и в надежде оказать успокаивающее влияние на некоторых воинственно настроенных небесных обитателей, которые жаждали карающего огня и мечей света. Ее тонкая фигура была завернута в бледно-розовую мантию. Безупречные мягкие крылья, как у лебедя, были сложены за ее спиной. Ее волосы были шелком, спряденным с серебром, ее глаза блестели турмалиновыми огнями, ее образ был нежнейшей успокаивающей божественной красотой.
Воздержания или нет, но сейчас она выглядела так, будто хотела стукнуть Табаэта по голове, когда он ответил:
— Несправедливо! Это полная чушь!
На Небесах царила тишина почти полчаса, безмятежная и мирная с тех пор, как была снята Шестая Печать.
Собралось великое множество людей перед Агнцем в белых одеждах и с пальмовыми ветвями в руках. Двенадцать раз по двенадцать тысяч были отмечены как избранные слуги Господа Бога. Под высоким небом дрожала смертная земля, сотрясаемая сильными землетрясениями и извержениями вулканов. Солнце закрыла пелена пепла, луна окрасилась в цвет крови. Всадники разъезжали кругом, неся за собой войну, чуму, смерть и голод оставшимся в живых.
Но на Небесах, в этом сияющем Зале перед самым Престолом Всевышнего, почти полчаса царила блаженная тишина. До настоящего времени.
— Это фигня! — повторил Табаэт. — Это чертовски несправедливо! — он указал на семь своих братьев. — Они все имеют трубы! Они все должны уничтожить дерьмо!
— Они, — сказала Кассиэль, явно пытаясь сохранять терпение, — были испытаны и признаны самим Габриэлем Открывающим.
— Только потому, что они больше ему нравятся! У него не должно быть любимчиков. Он такой засранец!
Его братья нахмурились. Небесный сонм ахнул. Сама Матерь Божья расстроено приложила нежные кончики пальцев к Своему алебастровому лбу.
Иссарил, старший из восьми, выступил вперед с пылающими крыльями и пламенем во взгляде.
— Как ты смеешь так говорить о нашем отце!
— Он нам не настоящий отец! Думаешь, он трахнул хоть одну из этих самок-производительниц? Все, что он сделал — это вытащил нескольких неудачников из Сокровищницы Душ и умаслил эту мамашу Лайлу высиживать их, словно яйца кукушки. Сомневаюсь, что у него вообще есть член!
Позади Табаэта раздалось громогласное покашливание. Кассиэль, закрыв глаза, сделала глубокий вдох. Иссарил расправил плечи, почтительно сложил крылья и приподнял благородный подбородок.
— Дерьмо, — сказал Табаэт. Повернувшись, он поднял глаза вверх. Выше. И еще выше.
Там, конечно же, стоял не кто иной, как Габриэль, возвышающийся архангел, окутанный великолепным сиянием. Его мантия была почти ослепляющей, а что касается сияния его нимба, забудьте о слове «почти». Могучие орлиные крылья распростерлись за его спиной. Взор его глаз тоже был орлиным, острым и прозорливым. Его губы образовали мрачную безжалостную линию.
— Как, — спросил он в очередном грохоте, — ты назвал доброго Ангела Зачатия?
— Эм-м-м... — Табаэт попытался смущенно улыбнуться. Этот номер не прошел.
Вслед за Габриэлем шли семеро херувимов, неся на бархатных подушках семь длинных бронзовых труб с костяными мундштуками. Все семеро самодовольных маленьких говнюков насмехались над дискомфортом Табаэта.
Он откашлялся неловким мышиным писком. Его перья зашуршали, а подошвы его сандалий зашаркали по мраморному полу Зала, пока он переступал с ноги на ногу.
— Эммм... — снова сказал он. — Привет… Папа.
— Прости его, Отец, — начал Сафаэт, седьмой из восьми детей, старше только самого Табаэта. — Он…
Габриэль поднял руку, его орлиный взор не отрывался от Табаэта. Сафаэт отступил, засунув руки в объемные рукава своей мантии.
— Ты всегда был трудным, — заявил Габриэль. — Импульсивным в словах и делах. Ты один не мог удержаться от поиска свитков, охраняемых Вулгарисом, Профанисом и Обсценисом...
— Я хотел увидеть, в чем дело!
— Известно, что ты часто общаешься с падшими и представителями других вероисповеданий.
— Они знают интересные вещи, — возразил Табаэт. — Классные истории. Мне было любопытно, интересно, вот и все!
— И теперь, — продолжал архангел, повышая голос, — в этот решающий момент, в этом святейшем месте, ты срываешь процесс богохульными оскорблениями и мерзкими разговорами.
— Ну… да… потому что… потому что… — Табаэт огляделся в поисках помощи или сочувствия, не обнаружив ни того, ни другого. Даже Сафаэт не смотрел ему в глаза. Иссарил посмотрел, но только для того, чтобы ухмыльнуться. Горькая желчь закипела в его глотке, снова нахлынули гнев и несправедливость. — Потому что эти жополизы… — он махнул рукой в сторону своих братьев, — могут дуть в трубы Судного дня и крушить дерьмо!
— Они не будут «крушить»… вещи, — сказал Габриэль и закашлялся.
— Черт возьми, они сделают это! Я тоже читал «Кодекс Апокалипта»! — он указал на первую трубу, которую пухленький гребаный херувим держал на подушке. — Из-за этой пойдет дождь изо льда, пламени и крови! — он указал на следующую, потом на следующую. — А эта сбросит в море огромный камень, который уничтожит кучу кораблей и рыб… А эта, эта крутая засранка заставит упасть с неба звезду, мать ее, полыни…
— Табаэт! — проревел Габриэль.
На мгновение архангел казался готовым вымыть его рот серно-щелочным мылом… и Кассиэль, казалось, была готова ему помочь.
— Что? Они могут крушить дерьмо, а я нет! Несправедливо оставлять меня в стороне! Я знаю, что я самый младший, но...
— Быть младшим не значит...
— Ты не можешь играть в любимчиков! — возразил Табаэт. — Как будто мы попали в какую-то долбаную сказку с королем с восемью сыновьями, и когда приходит время наследования, младшему принцу всегда дают пинка под зад!
Габриэль сделал глубокий вдох, отчего увеличился, казалось, вдвое, а его нимб засиял всей яркостью Творения. Табаэт сглотнул, внезапно и впервые задавшись вопросом, могут ли бессмертные ангелы умереть.
Прежде чем вопрос решился бы тем или иным способом, вмешалась Кассиэль. Ангел Воздержания схватила Табаэта за шиворот, подняла его одной рукой с пола, тряхнула, словно непослушного котенка, и крикнула:
— Хватит! Ты замолчишь, или я заставлю тебя замолчать!
Слишком испуганный, чтобы даже рассмеяться, Табаэт сжал губы, покраснев под осуждающими взглядами всего Сонма, Святого Двора, состоящего из двадцати четырех Старейшин, почти всех, кто был кем-то… кроме Самого Господа Бога, который в настоящее время не присутствовал. Потащив за собой к передней части Зала, она швырнула его — сильнее, чем это было необходимо, по его мнению, — на табурет, стоящий в углу рядом с ярко горящим алтарем.
Это нечестно! Иисус гребаный Христос!
Он сгорбился, вздрогнув, и бросил еще один взгляд, чтобы убедиться, что Престол все еще пуст. Так оно и было, хотя поблизости в ожидании парили полдюжины шестикрылых серафимов. К счастью, Агнец в короне из семи звезд, с треском сорвавший седьмую Печать со священной Книги, теперь хмуро смотрел на нее как ребенок, который подготовился не к тому экзамену. Подойдя к Своей божественной Матери, Он пробормотал какой-то вопрос.
Табаэт, обладающий острым слухом, уловил немного — что-то о третьем горе и действительно ли они были уверены в том, что это не сорвет египетскую тему с Маат и Апепом. Услышав это, он едва снова не заговорил, рискуя спровоцировать еще одну вспышку гнева. Обвинения Габриэля в том, что он встречается и беседует с представителями других вероисповеданий, были небезосновательными. Табаэта поражало то, насколько многие из этих древних историй имели подозрительное сходство с тем, что считалось истинным Евангелием.
Нет, ну, правда… все эти девственные роды и воскрешения? Все эти злые драконы или змеи с плохой репутацией? Сходство не может быть простым совпадением. Он разговаривал с богами из различных пантеонов, свергнутыми, запрещенными и исчезнувшими, и, по его мнению, все это звучало как полная херня.
Еще он общался с несколькими падшими, и давайте поговорим о плохой репутации! Давайте поговорим о подставах! Даже в самом Завете было ясно, что Господь Бог Всемогущий может быть настоящим мудаком.
Начнем с того прикола, который Он провернул в Эдеме с этими несчастными простаками: если они не должны были есть от Древа, зачем было помещать его туда и говорить им об этом? Почему бы не посадить его в другом месте и никогда не упоминать об этом? К чему этот фокус?
Это мало чем отличается от того, как боги Олимпа поступили с как-ее-там, Пандорой. Вот тебе волшебный ящик, но не вздумай его открывать, да и, кстати, в качестве прощального подарка получи большую порцию любопытства! Затем они посылают ее выйти замуж за невинного брата наглеца, который разозлил их, в наказание всему человечеству, которое даже не знало, что, нахрен, происходит.
Забавно, что в обоих случаях человечество в конечном итоге обвинило женщин, а не тех, кто в действительности устроил этот хитрый трюк.
Или посмотрите на Иова! Говорить о том, чтобы тебя наебали, нет никакой причины. Конечно, они пытались повесить подстрекательство на Сатану, но давайте начнем с того, зачем вообще Господь Бог Всемогущий заключил пари с дьяволом? Кажется, у кого-то проблемы с азартными играми?
Посмотрите также на Авраама и Исаака. Какой это был хорошо продуманный розыгрыш! Принеси в жертву своего сына... ха-ха, подожди, это просто шутка. Черт, чувак на самом деле собирался это сделать! Посмотрите на Лота — если это был тест, тогда в чем был его смысл? Табаэт никогда не расстраивался из-за Лота, или Ноя, или этих парней, но он расстраивался из-за дочерей Лота и того одного из сыновей Ноя. Эй, разве дочери хотели трахнуть своего пьяного старика? Кто-то отсюда вложил это в их головы, что они, сбежавшие из разрушенного города, возможно, являются последними людьми на Земле и должны найти способ продолжить свой вид, ура-ура-ура. И, эй, получите порцию мистера Ковчегостроителя, упившегося в стельку, валяющегося голым в грязи и, вероятно, блевавшего на себя; так что Хам засмеялся, даже охренительно громко заржал, потому что это должно было быть чертовски смешно! Но что он за это получает? Вуаля, держи систематическую гребаную дискриминацию на протяжении тысячи лет.
Габриэль выстроил семь своих драгоценных ангелов-принцев перед великим Престолом, в то время как толстые маленькие херувимы порхали и самоуверенно прихорашивались, наслаждаясь тем, что являясь носителями труб, находятся в центре внимания. Агнец, водя пальцем по Книге, шевелил губами, беззвучно произнося свои строки.
Гребаный ад, они могли хотя бы провести генеральную репетицию. Разве апокалипсис не заслуживает генеральной репетиции? Давайте уже!
Табаэт сидел на табурете со скучающим видом, лениво покачивая ногами в сандалиях. По краям алтаря висели ряды кадильниц, выпускавших сладкий дым. Ладан, но подождите, это же мирра! Украшенные золотой филигранью, инкрустированные бриллиантами, подвешенные на серебряных цепях, они напоминали те безделушки, которые Саломея могла носить на своем поясе с висюльками для танца живота, или яркие помпоны в стиле динглбол, украшающие салон какой-нибудь позерской тачки. Со своего места, если немного постараться, Табаэт мог дотянуться до ближайшей кадильницы пальцем ноги. Поерзав на стуле, он подтолкнул ее, наблюдая за поднимающимися волнообразно вверх завитками дыма.
Интересно, сможет ли он оттянуть одну из них, отпустить и сделать из них маятник Ньютона?
Он был не одинок в своей скуке и унынии. Старейшины дремали, сидя на своих сиденьях, Сонм сплетничал, болтая между собой. Из четырех живых существ, призванных олицетворять четыре стихии природы, Бык нюхал мраморный пол, словно в надежде попастись, Лев растянулся и дремал, как кошка перед очагом, Орел беспокойно ерзал на своем насесте — Табаэт внимательно следил за ним, ожидая, что в любой момент он может поднять свой хвост и исторгнуть из себя струю жидкого птичьего дерьма — что тогда произойдет? — а Человек мог ждать автобуса.
Наконец, Габриэль кивнул Агнцу, и Агнец подошел к Своему месту. Серафимы, парящие у Престола, возвысили свои голоса небесным хором, распевая «Свят, свят, свят», пока все собрание не успокоилось и не сосредоточило свое внимание.
Началось поднесение труб, и первым был вызван Сафаэт. Седьмой младший ангел выглядел что-то между обмочившимся от страха и полным фанатиком, когда подошел к Агнцу. Тогда было провозглашено, что звук этой Первой трубы прольет лед, кровь и огонь на землю, уничтожив треть всех трав и деревьев.
Сонм ахнул, словно это была шокирующая новость, несмотря на то, что Табаэт это уже озвучил. Очевидно, ему не нужно было беспокоиться о спойлерах. То же самое произошло, когда была представлена Вторая труба, чей звук сбросит в море огромный камень, от которого затонет третья часть кораблей и погибнет третья часть рыба. Затем Третья, вызывающая с неба падение звезды, мать ее, полыни, которая отравит — на секундочку! — треть мировых рек, источников и пресных вод.
Он заметил, что некоторые из его братьев выглядели немного обеспокоенными, принимая эти орудия разрушения. Какого хрена они ожидали? Игрушечные дудки для вечеринок? Всем счастливого Армагеддона!
Затем была отдана Четвертая труба, которая тушила третью часть света солнца, луны и звезд, отбрасывая на землю ужасную тень кромешной тьмы.
После этого все стало странным.
Звучание Пятой Трубы должно было возвестить о Первом Горе, каком-то запутанном дерьме, связанном со звездой, ключом и бездонной ямой, из которой бы вышел дым Бездны и покрытая броней саранча, имеющая вид скорпионов с человеческими лицами и львиными зубами... Возможно, тот, кто написал «Кодекс Апокалипта», сидел на наркоте.
История с Шестой трубой походила на высокобюджетный боевик, когда будут призваны двести миллионов всадников, чтобы убить третью часть оставшихся людей, переживших саранчу-скорпионов, отравленную воду, ледяные и огненные дожди и прочее дерьмо.
Иссарил, старший из избранных Габриэлем, был последним, кто получил свою трубу. Услышав, что будут делать остальные, даже он забеспокоился. Однако до того, как Агнец обратился к нему, произошла — невероятная! — гребаная рекламная пауза!
Табаэт потрясенно покачал головой. Он прочитал об этом в Кодексе и подумал, что это было там по ошибке, скопировано с какой-то другой работы. Но нет, вот он, Агнец, рассказывающий о маленьком свитке и чуваке по имени Иоанн, который должен был его съесть, и что на вкус он был как леденец, но расстроил его желудок, поскольку даровал ему силу пророчества.
Это была адская реклама? Божественных антацидов? Святого Гастала в свитках?
Все это было таким чертовски странным. Агнец упомянул ангела, который доставил Иоанну этот свиток, но не сказал, кто именно это был. Но точно не Табаэт. Опять упущение, какая чудовищная несправедливость!
Соблазн вскочить в знак протеста был почти непреодолимым. «Я протестую!» — закричать чертовски драматично. Остановить всю эту тупую процедуру. Да, это доставит ему кучу неприятностей, но — озарение пришло к нему, словно первые лучи солнца — что ему было терять?
Отсюда, как он знал, Кодекс будет нести неразборчивую ахинею о Зверях, Блудницах и семи чашах, которые будут наливать ангелы… опять же, не он — Табаэт был готов поставить на это свою задницу, крылья и нимб! Снова рассказы об озерах огня, бездонных ямах, новых небесах и новой земле, как в той дурацкой песне, и...
Нет! Боже, черт подери, нет!
Он вскочил с табурета, когда Агнец рассказывал Иссарилу о том, как звук Седьмой трубы откроет Храм, в котором можно будет увидеть Ковчег Завета, и развернутся события Третьего Горя, и бла-бла-бла о семи чашах с кровью, болью и огнем.
Кассиэль подошла к Пресвятой Богородице, которая, расстроившись, оплакивала страдания, когда любовь к Сыну наполнила Ее сердце. Таким образом, внимание Ангела Воздержания было отвлечено, и, будучи слишком далеко, чтобы добраться до него, Табаэт открыл рот, чтобы выразить свое мнение об этой чертовски возмутительно обидной несправедливости.
Но слов не вышло. Он не мог говорить. Сука в розовом, в конце концов, заставила его замолчать, украв его речь, заглушив его голос!
Серьезно, какого хрена???
Он попробовал еще раз.
Ничего. Ни писка, ни карканья, ни шепота. Он был отключен! Отключен, нахрен!
В порыве ярости и негодования он рванул к алтарю и яростно ударил по висевшим украшенным золотом кадильницам, отчего те, зазвенев, начали болтаться из стороны в сторону, перепутываясь своими серебряными цепями, выбрасывая в воздух сумасшедшие клубы дыма. Дым, пепел и угли разлетелись во все стороны. Цепи оборвались и кадильницы, упав, ударились о мраморный пол. Некоторые из них раскололись, рассыпав вокруг горящие куски ладана и мирры.
О, теперь он получил полное внимание Зала! Это было настоящее столпотворение: Старейшины повскакивали со своих сидений, серафимы визжали словно какие-то гарпии или сирены, а не ангелы, Сонм толпился в потрясенном замешательстве. Тлеющий благовонный уголь закатился под зад Льва, воспламеняя шерсть огромного существа, отчего тот проснулся и, вскочив на ноги, заметал хвостом словно огненным знаменем, опаляя одежды запаниковавших небожителей. Бык заревел и топнул копытом, раскалывая мрамор. Орел, издав пронзительный крик, взмахнул мощными крыльями, и да, исторг жидкое птичье дерьмо... на серебряные сандалии Кассиэль! Что до Человека, то ему точно больше не было скучно.
Агнец уронил свиток, который стал бесконечно разворачиваться, как список Санта-Клауса в мультфильмах. Матерь Божья прижала сложенные руки к Своей девственной святой груди, если бы на Ней был жемчуг, Она бы сжимала его.
Братья Табаэта стояли там с длинными трубами, свисающими с их рук, словно безвольные члены. Габриэль, испустивший гневный рев еще более яростный, чем у Льва, взлетел, взмахнув своими мощными крыльями, отчего поток воздуха отправил ошеломленного херувима в свободный полет.
Табаэт собирался получить сейчас хорошую взбучку.
Но сначала они должны будут его поймать.
Схватив одну из кадильниц за цепь, Табаэт начал раскручивать ее над своей головой, рисуя дымовые круги и представляя себе ковбоев с лассо, Давида со своей знаменитой пращей. Кадильница крутилась, издавая глухой свист. Ближайший к нему из Сонма, достаточно храбрый, чтобы попытаться броситься на него, отступил от кружащегося пятна золотой филиграни и мирры.
Габриэль приземлился за пределами радиуса полета кадильницы. В его трубе не было вялости, когда он нанес ею по кадильнице мощный удар хоум-ран, расколовший ее, как яйцо, отчего по Залу разлетелся очередной шквал пепла и углей. Серебряная цепь разрезала ладони Табаета, когда кадильница вырвалась из его рук. Он вскрикнул — или попытался, так как все еще молчал, — и отступил к алтарю. Его пятка задела другую кадильницу, ту, которая, сорвавшись с петель, упала, извергнув свое содержимое, но не раскололась.
Он схватил ее, обжигая и без того больные руки о раскаленную металлическую чашу, и используя ее как черпак, пропахал ею огненное ложе углей, вечно горящих на жертвеннике, и наполнил ее до краев ярко горящим пламенем. Искры, вздымающиеся вверх, образовывали вокруг него миниатюрные торнадо. Волны мерцающего жара опаляли его крылья и волосы.
— Положи это немедленно! — приказал Габриэль, теперь бывший ростом метров девяти и представляющий из себя очень яркий образ того, насколько мстительным может быть мотивированный архангел.
И теперь Табаэт думал не о ковбоях или Давиде, а о некоем иностранном парне по имени Фаэтон. Несчастный ублюдок — в буквальном смысле! — олимпийского бога солнца имел свои проблемы с бестолковым отцом-придурком... Когда он выпросил у своего папаши-бездельника позволение править солнечной колесницей, гребаные лошади вышли из-под контроля и понеслись, не разбирая дороги, таща солнце по хаотичной тропе разрушения.
Вмешался ли Аполлон, попытавшись помочь или спасти Фаэтона? Нет, он просто бездельничал с нимфами, кормившими его виноградом и оливками, в то время как этот идиот Зевс — поговорим об отцах-придурках! — поразил бедного ребенка молнией.
Габриэль метнулся к жертвеннику, но Табаэт был меньше, быстрее и подпитывался отчаянием. Продираясь сквозь толпу, маневрируя, лавируя и уворачиваясь, он бежал как угорелый, по пути случайно создав еще несколько возгораний, когда яростное пламя кадильницы лизнуло мантии и пышные библейские бороды. Остановитесь, упадите и катайтесь, суки!
Путь перед ним открылся, как будто в бой внезапно вмешался старый Моисей, хотя на самом деле это был всего лишь Сонм, убравшийся с его дороги. Табаэт обнаружил, что бежит от Престола прямиком к хрустальному окну, через которое Господь Бог мог лицезреть свое Творение. Частично это было волшебное зеркало, частично монитор космического корабля, частично портал.
До недавнего времени вид был довольно живописным: сине-зеленый шар с постоянно меняющимися узорами белых облаков, греющийся в золотом солнечном свете под внимательной заботой бледной луны, окруженный необъятным простором черного бархата, усыпанного мириадами сияющих и гармонично вращающихся небесных сфер.
Эта хрень с Судным днем все испортила. Всадники, бывшие там, сеющие хаос, войну, смерть, голод и чуму. Горящие города. Сражающиеся армии. Улицы, залитые кровью. Континенты, стертые с лица Земли до основания, вулканы, извергающие магму, серу и кипящую грязь. Рыдания и молитвы несчастных, достигающие Небес.
И это было всего лишь предварительным шоу! Семь труб еще даже не трубили, а лишь тогда Апокалипсис действительно разразится. Его братьям предстояло крушить дерьмо в серьезном эпическом, мировом масштабе… а что же он? Будет сидеть здесь, смотреть и пропустит все самое интересное?
Ага, к черту это. Помирать, так с музыкой.
— Табаэт! Не смей! — воскликнула Кассиэль.
Ему не нужно было оглядываться, чтобы знать, что Габриэль был прямо за его спиной. Ему также не нужно было оглядываться, чтобы знать, что Престол наконец-то занят, и Господь Бог Всемогущий проверяет, как идут дела. Сюрприз! Как тебе такое всезнание?
Еще несколько шагов… кадильница была невыносимо горячей в его руках… кожа ладоней шипела, как бекон, волосы разлохматились, стелющийся дым от его тлеющих крыльев оставлял за ним след, словно от сбитого самолета.
Еще несколько шагов и… наконец-то!
Взмах и подача!
Какая рука у этого парня!
Безумный огненный шар, словно пушечное ядро вылетает через окно-врата, несется пылающей кометой сквозь пространство небесного свода, озаряя атмосферу ужасными молниями и врезается прямо в измученную планету!
Ссссст-райк! Больше боулинга, чем бейсбола, но кому какое дело до этого в данный момент? Это был словно удар молотка по силомеру! Линии разломов земной коры, которая все еще смещалась, снова изменились из-за новых землетрясений, подземными толчками разрушая все больше гор до оснований. Возник дикий грохот и в воздух поднялись клубы пыли. Миллионов, взывающих о пощаде, постигла новая агония.
И снова на минуту или около того на Небесах воцарилась тишина. Никто не двигался. Никто не говорил.
С лицом, покрытым волдырями, опаленными волосами и крыльями, обгорелой мантией, Табаэт медленно повернулся.
Все смотрели на него. Архангелы, Старейшины, Агнец и Его Пресвятая Матерь, все. От низшего из Сонма до Всемогущего, Всеведущего Господа Бога. Даже Бык смотрел на него, вопросительно склонив свою тупорогую голову. Его братья все еще держали свои трубы, похожие на вялые висячие члены. Он был уверен, что теперь они могут отсосать у самих себя.
Позади него опустошение продолжало терзать измученный мир. Табаэт каким-то образом почувствовал, как пораженные Всадники спрашивают друг друга, что, черт возьми, только что произошло, этого не было в сценарии, это не было частью плана, не так ли? Кому-нибудь лучше быстро вернуться и отредактировать пророчество!
Табаэт даже не пытался заговорить. Кассиэль, вероятно, все равно не допустила бы этого.
Поэтому он просто поднял сжатые кулаки до уровня плеч, ангельски улыбнулся и выбросил вверх два средних пальца, потрясая Небеса двойным приветствием.