«Питейный рог» Кристин Морган

Его прозвали Ульвик Бездонный, а его способность пить эль, вино и медово-сладкую медовуху - чуть ли не легендой.
Он пил больше всех, всегда последним держался на ногах, когда люди со многих стран, со всех концов света валялись без чувств, купаясь в собственной блевотине и моче. Люди, и как говорили, не-люди тоже... гномы и тролли, темные эльфы, даже великаны... они все пали перед ним в этом состязании.
Вопросы сражений и кровопролития он часто оставлял другим. Это у них - жажда войны, насилие, кровавая бойня. Это у них - дикая любовь к мечу, копью и топору. Он мог сражаться и сражался; он не был ни трусом, ни миролюбивым монахом. Когда он выходил на поле боя, он без колебаний наносил жестокие удары: раскалывал черепа, отрубал конечности, вываливал вонючие и дымящиеся внутренности, - вел бойню не хуже любого воина. Но он делал это только с мрачной бескомпромиссностью своего предназначения - работа, которую необходимо делать.
Он предпочитал буйное веселье медового зала, смех и пение, перебирание струн арфы нестройному звону клинков по стали или липовому дереву... влажному мясистому хрусту костей... агонизирующим крикам. Он предпочитал запахи дыма от очага и сытной еды запахам крови, дерьма и смерти.
Если на следующий день у него будут болеть голова и тело, то лучше от пьянки и добродушной драки между скамьями, чем от столкновения плечом к плечу о стену из щитов. Если ему суждено проснуться голым и дезориентированным, со скудными воспоминаниями, то лучше уж лежа в постели рядом с какой-нибудь пышногрудой шлюхой, чем без кольчуги брошенным умирать в грязи.
Такова, значит, была жизнь Ульвика Бездонного. Это была его слава. Его знаменитая жажда вселяла ужас в сердца трактирщиков и пивоваров, дворянских стюардов и военных интендантов. Если опустеет кег, бочонок или бочка, кто знает, что может произойти?
Разумеется, он платил приличные деньги - хорошим серебром; какую бы добычу он не брал или какими бы дарами не вознаграждался, довольно скоро все это попадало в их руки. Ульвик не претендовал ни на титул, ни на земли, не собирался жениться и мало заботился о сыновьях. Пока он был пьяным и сытым, содержал свое оружие и доспехи в приличном состоянии и не попадал в долги, он не видел необходимости припрятывать драконье богатство.
Только не тогда, когда можно выпить! Если бы он мог, заключая пари и бросая вызов, заставлять других платить, - тем лучше... ибо кому хочется пить в одиночестве? Но сам он не собирался покупать кувшины эля для дюжины незнакомцев.
Если у него и были какие-то амбиции, то вряд ли необычные: он умрет, он должен умереть, - достойно, в славной битве, заслужив себе дорогу в Валгаллу, где будет веселиться с рогами медовухи в руках до великой финальной битвы в конце света.
В политике он почти не участвовал. Благородные короли или вожди мятежников - для Ульвика не имели значения. Не имело значения и то, станут ли друзья врагами; в конце концов, когда все они объединятся под знаменем Одина, все старые привязанности отпадут.
Да, это был Ульвик. Крупный мужчина, с широкой грудью, толстым, но крепким животом, мускулистыми руками и густой бородой на лице. Человек, чьей любимой сказкой или сагой скальда была история о Торе и Утгарде, в которой король-великан подвергал смелого громовержца испытанию в мастерстве пьянства, - ведь так оно и было!
Ульвик любил эту сказку и все никак не мог наслушаться, как великаны дали Тору огромный питейный рог и велели осушить его всего за три глотка... однако, как бы сильно и жадно он не пил из него, уровень внутри почти не опускался... и даже могучий носитель Мьёльнира был вынужден признать поражение.
- Дайте мне попробовать выпить из этого рога, - обычно говорил Ульвик. - У меня получится значительно лучше. Почему бы и нет? Разве я не перепил троллей, великанов и гномов? Дайте мне шанс!
- Это была шутка, - раздраженно объясняли скальды. - Это магия! Другой конец рога встречался с бескрайним океаном! Никто, даже Бог, не может осушить его!
- Я это знаю, - отвечал он им с усмешкой. - Но я также знаю, что великаны, даже несмотря на это, были посрамлены и не осмелились посмеяться над ним, потому что он все-таки понизил уровень внутри рога! Такого никто, даже Утгард, не считал возможным!
- И это, - говорили они ему, - с того самого дня стало причиной приливов и отливов...
Но к тому времени внимание Ульвика наверняка переключилось на что-то другое. Возможно, на удручающее состояние его собственного опустошенного сосуда, или на приближение трактирщицы, нагруженной полными и щедрыми кувшинами. Или на людей, которые слышали о его репутации и хотели сами убедиться, правдивы ли легенды. Или на заигравшую веселую мелодию, или вспыхнувшую драку.
И все же мысль об этом легендарном роге никогда не покидала его. Интересно, каково было на вкус его содержимое? Явно не как морская вода; какая бы магия ни связывала их, она должна была также трансформировать или замаскировать ее вкус, иначе Тор, без сомнения, с отвращением выплюнул бы первый же соленый глоток. Наверняка напиток подходил для того, чтобы его подавали в зале короля-великана. Крепкий эль? Богатое вино? Медовуха, способная соперничать с медовухой в самой Валгалле?
Хватит, чтобы заполнить даже его, Ульвика Бездонного? Хватит, чтобы удовлетворить, насытить его, утолить на время его сильную жажду? Предположим, он сможет лучше поразить их, этих великанов и богов? Предположим, он сможет если не осушить рог, то понизить его уровень больше, чем это сделал сам Тор? Изменить сами приливы и отливы, ну и связанное с ними тусклое движение Луны?

Наступила глубокая зима. Ярлы заключили перемирие, чтобы ни одна армия не пошла в бой. Длинные корабли простаивали у причалов, пока толстый лед загромождал фьорды и заливы. Женщины гнули спины над ткачеством, ремесленники над своими инструментами. Умельцы вырезали фигурки для тафл-игр из китового уса. Вычищалось оружие, планировались весенние набеги. Дни оставались темными, ночи - еще темнее. Мужья и жены ссорились и трахались. Рождались дети. Гончие вынюхивали объедки в камышах, покрывающих пол. Рассказывались сказки, пелись песни.
А Ульвик? Ульвик пил. Он пил в большом зале до тех пор, пока не уставал от гостеприимства лорда. Он пил в тавернах, пока не кончалось серебро. Он пил с друзьями и с незнакомцами. Но слишком скоро запасы медовухи истощились. Слишком скоро вина нигде не стало, а эль стал редкостью. Только ячменное пиво, да и то разбавленное водой, стояло между жаждой Ульвика и его полной погибелью. Его дух настолько погрузился в мрачное отчаяние, что он обнаружил себя, несчастного, лежащим в грязи свинарника, слушая, как свиньи сопят у своей кормушки.
Там его и нашла девушка, девушка-свинопас, босая и оборванная. Едва ли ему подобная, не столько стройная, сколько тощая, с темными глазами и резкими чертами лица. Ее конечности были покрыты грязью. Она была одета в рваную тунику и несла ведро с помоями. Но когда она остановилась и спросила его, не нужен ли ему кусочек хлеба или кружка эля, она показалась ему самой Фрейей в великолепном золотом одеянии.
Он принял ее предложение, отважившись войти в сарай, освещенный и согретый только одной сальной свечой. Хлеб был тверд, как точильный камень, и черств, как пыль. В кружке, однако, был хороший эль... хотя и не самый лучший, но далеко не самый худший... и Ульвик жадно проглотил ее содержимое. Гулкая дрожжевая отрыжка вырвалась наружу, за ней последовал вздох облегчения, пробравший его до самых кончиков пальцев.
- Еще? - спросила девушка-свинопас.
- О, я мог бы жениться на тебе, - пылко сказал он, и она засмеялась, наполняя кружку из маленького, затасканного бочонка.
Ульвик посмотрел на него, прикидывая, сколько он вмещает. Девушка поймала его взгляд. Ее смех превратился в кривую улыбку.
- К сожалению, слишком мало, - она встряхнула бочонок, давая ему возможность услышать слабый плеск. - Вряд ли это питейный рог Утгарда, не так ли?
- Ты знаешь эту сагу?
Уже чувствуя, как благословенный бальзам эля наполняет его внутренности, Ульвик плюхнулся на шаткую скамью, заскрипевшую под его весом.
- Конечно знаю, - снова наполнив его кружку, девушка уселась на нескладный табурет у стола.
Она нашла несколько сморщенных яблок и принялась отрезать дольки, добавляя их к хлебу.
В глазах Ульвика все это выглядело как самый настоящий пир... этот скромный сарай прекрасен, как любой длинный дом... узкая койка под наклонным карнизом - настоящее брачное ложе для этой богини, которая дала ему эль и знала об Утгарде! Возможно, ему следует жениться на ней...
- А еще я знаю, - добавила она, и ее темные глаза блеснули в свете свечи, - еще один такой рог.
- Еще одна сага? - клянусь Фриггой, он это сделает!
- Не просто сага. Именно настоящий питейный рог, волшебный, который наполняется гораздо быстрее, чем его можно опорожнить.
Он усмехнулся.
- Если бы!
- Это правда, - сказала она. - Я видела его.
- Ты никогда его не видела!
- Видела!
- Где? Надо полагать, в зале короля-великана?
Она покачала головой.
- В лачуге ведьмы.
- Расскажи мне!
Словно обдумывая и взвешивая свои слова, она вылила в его кружку остатки эля из бочонка.
- Откуда он взялся и как она его получила, я не знаю. Сделанный гномами? Богом данный? Украден из сокровищницы какого-нибудь дракона? Кто знает? Но она, ненавидя больше всего на свете счастье и радость, лелея больше всего на свете несчастье и печаль, прячет его в глубинах пещеры. По мере того, как он снова и снова наполняется, его содержимое перетекает, проливаясь на голую скалу и просачиваясь в темные впадины земли.
Ульвик изумленно уставился на девушку.
- И... и ты видела этот рог? Как?
- Какое-то время я была ее рабыней-невольницей.
- Ты когда-нибудь...
- Пила из него? Я не посмела! Она грозила мне самыми страшными наказаниями, целыми мирами страданий, если я сделаю хоть один глоток! Наконец, когда я больше не могла терпеть ее жестокости, я сбежала.
Он снова поднес кружку к губам, но обнаружил, что она пуста. Эль кончился, во рту пересохло, жажда стала сильнее, чем когда-либо.
- Это далеко отсюда? Лачуга ведьмы?
Теперь девушка уставилась на него.
- Ты ведь не думаешь...
- А почему бы и нет? Зачем прятать такое сокровище? Такой дар тратиться в впустую...
- Но какие наказания! Миры страданий!
- Я не боюсь старой карги! - лишь слегка пошатываясь, он поднялся во весь рост. - Отведи меня туда! Покажи!
Несмотря на ее нежелание, его было не переубедить, и вскоре они уже ехали по холодному дикому лесу. Ульвик ехал, закутавшись в плащ, защищаясь от ночного холода, его лошадь топала, фыркала и парила. Девушка, сидевшая верхом на ослике, таком же тощем, как и она, ехала полуголой, в одной изорванной тунике, но не дрожала и не жаловалась. Время от времени это казалось ему странным, но перспектива питейного рога гнала его вперед.
Наконец они добрались до места, где росли сучковатые и скрюченные деревья. Их изогнутые ветви были покрыты черным мхом, а толстые деформированные корни торчали из суглинистой земли. Неясно вырисовывались камни, изрезанные рунами или вытесанные в чудовищные формы. Могильный ветер печально вздохнул, и в тенях зашевелились невидимые фигуры.
- Там, - прошептала девушка, указывая вперед, на слабый свет огня. Она остановила осла. - Я не должна идти дальше. Если она меня увидит...
- Тогда ладно. Жди здесь.
Ульвик спешился. Он надежно закрепил шлем, оставил щит перекинутым через спину, и вытащил короткий клинок, подходящий для нанесения ударов с близкого расстояния, поскольку, складывалось такое впечатление, там будет тесно... лачуга ведьмы была именно такой, действительно лачугой, грубым сборищем палок, построенным на скалистом утесе. В кривом дверном проеме висела кожаная занавеска. Из кривого дымового отверстия шел тонкий едкий дым. Изгородь из ежевичных кустов опоясывала сад, заросший чахлой, зловещей растительностью.
Мимолетное чувство опасности заставило Ульвика остановиться и задуматься - было ли его решение мудрым поступком. Он колебался, оглядываясь на девушку, которая привела его сюда, но ее лицо было бледным, неясным пятном в темноте.
Затем, сквозь тишину ослабевшего ветра, он услышал эхо льющейся, разбрызгивающейся по камню жидкости. Едкий запах дыма сменился пьянящим, знакомым запахом. Медовуха! Медовуха - сладкая и золотистая, крепкая и насыщенная!
От одной мысли об этом у него защемило в горле. Особенно мысли о том, что медовуха просто выплескивается, пропадает впустую...
Он шагнул вперед, одной рукой отодвигая шкуру, в другой держа наготове клинок. Пусть только кто-нибудь встанет на его пути, человек или чудовище, воин или ведьма...
Никто не стоял у него на пути. В лачуге никого не было, никого, похожего на злобную старуху. Маленький огонек мерцал без присмотра. На полках стояли горшки и кувшины, покрытые паутиной и пылью. Он двинулся дальше, протискиваясь в щель в скале позади лачуги. Из нее повеяло сквозняком, сладкий аромат меда уступил место пьянящей насыщенности эля.
Испытывал ли он когда-либо в своей жизни такую жажду? Такую тягу выпить? Когда он доберется до своей цели, он будет пить, пока не захлебнется!
Ульвик отважился войти в узкий проем пещеры, слыша, как эхо текущей жидкости становится все громче. Каждая потерянная капля терзала его, как когти зверя, причиняя боль не только телу, но и душе.
Путь открылся перед ним, и он увидел зал, свет факела освещал скалистые образования, испещренные сверкающими кристаллическими прожилками. Повсюду были разбросаны сокровища: драгоценные камни и серебро, колье и браслеты, броши, украшенные драгоценными камнями. Но что привлекло и удержало его взгляд - питейный рог.
Он покоился на каменном выступе в простой деревянной люльке. Если бы он ожидал увидеть золотую работу и замысловатую резьбу по слоновой кости, то был бы разочарован. Но все, что он видел - как рог переполнялся до краев, как жидкость, пахнущая теперь виноградным вином, изливалась ровным потоком. Как она скапливалась на выступе в неглубокой луже, откуда вытекала мелкими ручейками, текла вниз по трещинам и по расщелинам, исчезая впустую, нетронутой в каменном сердце Земли.
Он бросился к нему, не задумываясь вложив в ножны свой клинок, не обращая внимания на обломки под ногами, на грохот и перекатывание разбросанных костей. Даже когда он отбрасывал в сторону черепа с их открытыми челюстями, широко распахнутыми в смерти, он почти не обращал на это внимания.
Все, что имело значение, - это протянуть к рогу дрожащие, трясущиеся руки. Все, что имело значение, - это вынуть его из люльки, почувствовать его тяжесть, наполненность. Вино - или теперь медовуха? - заструилось по его ладоням.
Ульвик поднес его к губам. О да, это была медовуха, лучшая медовуха, которую он когда-либо пробовал, медовуха, которая, несомненно, должна соперничать с истинной медовухой Валгаллы! Он лил ее в свой открытый и жадный рот, глотая, хлебая, неустанно работая горлом. И да! Сколько бы он ни глотал, уровень не опускался! Сначала медовуха, потом эль, потом вино, а потом опять медовуха!
Он пил, пил так, словно никогда не насытится! Он пил, и он бы смеялся, ревел и ликовал, пел, но все, что он мог сделать, это наклонить рог сильнее и пить еще больше! Он пил за мертвецов, чьи скелеты окружали его, за своих прошлых боевых братьев, за павших врагов и трахнутых женщин - он пил и пил!
Он пил, а вкус менялся, становясь горьким. Становясь пустым, болезненным, банальным, и удручающим. Он пил горе и одиночество, сожаление, боль и потерю. Плач вдов. Сиротские слезы. Он пил чувства отцов, оплакивающих своих единственных сыновей, тоску разлученных любовников.
Он пил и не мог остановиться. Он не мог не пить, не мог отнять рог от губ, не мог остановить его содержимое. Его собственные руки не слушались его.
На него обрушилась вся эта бесконечная темная горечь! Заполняла рот, наполняла горло, неприятно затекала в носовые пазухи так, что он задыхался и кашлял. Прорвалась ему в дыхательное горло, раздражала легкие.
Неужели он утонет? Ульвик попытался повернуть голову, но и она ему не повиновалась. Часть жидкости потекла по его щекам и подбородку, намочив бороду, но большая часть продолжала безостановочно вливаться в него. Он сглатывал так быстро, как только мог, пытаясь опередить поток.
Будет пить, пока не захлебнется, подумал он? Ульвик уже захлебывался - живот раздулся, кишки скрутило. Он рыгнул, но ничего не смог извергнуть обратно, только смешал внутри себя напиток с желчью в густую, тошнотворную похлебку.
Краем слезящегося глаза он увидел, как девушка, которая привела его сюда, вошла в зал. Девушка, которая на самом деле, не была ни девушкой, ни ведьмой, а кем-то гораздо более древним.
- Рог Утгарда, - сказала она ему вековым голосом, - соединяется с глубокими океанами, даже сам Тор смог выпить из него столько, что вызвал только приливы и отливы. А этот рог соединяется с другим морем... морем вечным и вечно пополняющимся... морем человеческих печалей.
Ульвик попытался заговорить, но конечно не смог. Пытался умолять, пытался протестовать.
- Чем больше мужчин выпьют из него, - продолжала она, указывая на разбросанные вокруг кости, - тем больше их будет. Рог никогда не пустеет. Печали никогда не кончаются.
Он пил и плакал. За вдов и сирот, отцов и сыновей, влюбленных, одиноких, страдающих и убитых горем. За себя, и за весь огромный мир.
Его тело, казалось, раздулось, как свиной мочевой пузырь, аж одежда натянулась по швам. Он чувствовал, что в любой момент может просто разорваться на куски проливным дождем из влажных, промокших кусков плоти.
Как это он еще продолжал дышать? Как не захлебнулся, не утонул и не умер?
Он заплакал еще сильнее, поглощая страдания снова и снова. Слезы текли ручьем. И все же он продолжал, - жалкий, разочарованный и удрученный.
- Я думаю, - сказала она, улыбаясь жуткой, ужасной улыбкой, - ты продержишься очень долго. Итак, теперь пей, о Ульвик Бездонный. Давай. Пей, сколько влезет.