«Сад Итана» Кристофер Триана

Я назвал его Мистер Опухоль.
Мясистый нарост появился в углублении между промежностью и бедром, рядом с гениталиями. Сначала я подумал, что это клещ, так как он был твердым и темного цвета, и казался инородным предметом. Но когда я попытался выдавить его, нарост начал кровоточить, и за неделю он вырос с размера прыща до волосатого мяча для гольфа. Я записался на прием к своему лечащему врачу, который назначил дополнительные анализы. Нарост оказался доброкачественным, но у доктора Саттера были тревожные новости.
- Это опухоль тератома, - сказал он, сдвигая очки на переносицу. - Она может быть особенно неприятной.
Я сглотнул.
- Что вы имеете в виду?
- Она растет в геометрической прогрессии и может достигать больших размеров.
К этому времени нарост был размером с мяч для софтбола, покрытый фиолетовыми и желтыми пятнами, похожими на синяк. Кожа вокруг него была натянута, и я мог видеть крошечные, набухшие вены и сросшиеся очаги жировой ткани.
- Есть кое-что еще, - сказал он, подходя ближе. - Дайте мне свою руку.
Я так и сделал. Латексные перчатки доктора Саттера были холодными, когда он направлял мою руку. Я сидел на скамье в одном лишь больничном халате, и наши руки оказались под подолом. Он положил свои пальцы поверх моих и надавил ими на определенное место на опухоли.
- Чувствуешь это? - спросил он.
- Да.
Пять твердых точек, похожих на камешки. Я уже ощущал их раньше, исследуя контуры роста.
- Итан, - с серьезным видом сказал доктор Саттер. - Ты знаешь, что это такое?
- Я подумал, что это гнойники или какая-то более жесткая плоть.
Он отдернул руку и встал прямо.
- Боюсь, что нет.
Меня охватило беспокойство. Я хотел, чтобы доктор Саттер был откровенен, чтобы я мог встретить мрачные новости лицом к лицу, а не выстраивать в голове целую карусель плохих сценариев. Я смотрел на него и ждал продолжения, напрягаясь, но ничто не могло подготовить меня к тому, что он сказал дальше.
- Это не плоть, Итан. Это кости, - прочистив горло, сказал он. - Точнее... это зубы.


Опухоли тератомы - причудливая странность человеческой анатомии. Эти особые, редкие наросты могут разрастаться не только в ткани, но и в органы, а также в волосы, мышцы, зубы и кости. Они чаще встречаются у женщин, но могут появляться у мужчин и детей, и чаще всего развиваются в копчике, яичниках или яичках.
В свои пятьдесят два года у меня никогда не было ни одной опухоли, не говоря уже о такой, которая могла бы вырастить собственные зубы. Сама мысль об этом была отвратительна, а реальность наличия такой опухоли лично для меня одиозна. Меня это так возмущало, что я воздерживался от того, чтобы сообщать кому-либо в своей жизни об опухоли. Не то, чтобы у меня было много друзей или близких. Я никогда не был женат, и у меня не было детей. Я всегда был больше сосредоточен на карьере, о чем никогда не жалел, потому что она принесла мне значительное богатство. Я не был чертовски богат, но достаточно обеспечен, чтобы уйти на пенсию в пятьдесят лет, что было немалым достижением в этой жесткой экономике. Другим преимуществом моей упорной работы и разумных инвестиций была возможность позволить себе лучшее медицинское обслуживание, что означало, что я могу удалить эту вросшую зубастую бородавку лазером, и именно это я и планировал сделать.
Доктор Саттер дал мне направление, и моя операция была назначена на конец месяца. Я пыталась перенести дату на более ранний срок, поскольку полагал, что опухоль к тому времени будет размером с дачный арбуз, но мне пришлось ждать.
В течение следующих нескольких недель опухоль не только росла, но и меняла цвет: кожа приобрела смолянисто-черный цвет с шафрановыми пузырьками гноя. Она уже не была круглой, а больше напоминала шишковатый, скрученный корень разбухшей ткани. Она висела рядом с моим пенисом, словно второй чудовищный хер. Я регулярно взвешивал ее, наблюдая, как она вырастает до девяти фунтов, как будто я рождаю какого-то отвратительного ребенка-червя.
Из-за этого я жил как отшельник, оставаясь дома в халате, единственной одежде, которая не раздражала опухоль. Мне доставляли еду, а услуги горничной я отложил на потом, слишком стыдясь, что меня увидят таким, какой я есть.
Утром после операции я принял душ с антибактериальным мылом, которое предоставил хирург. Оно создало густую пену в пряди волос, которые проросли из ствола опухоли, как деревья бонсай - все туго скрученные, словно прическа "афро". Мне сказали не брить эту область, что медсестры сделают это до операции. Я вздохнул, думая о том, какой позор меня ожидает.
Вытирая опухоль насухо, я с любопытством потрогал комочки. Зубы были полностью отросшими, и я мог чувствовать их заостренные кончики. Два пробивались сквозь кожу. Я вздрогнул, они напоминали мне клыки животных. Когда я наткнулся на еще одну шишку, я решил, что это формируется еще один зуб, но он был не таким твердым. Он находился на нижней стороне ствола, поэтому мне пришлось пошевелить податливую плоть, чтобы увидеть его. Я сел на унитаз, сдавил опухоль и закричал.
На меня уставился глаз.


- Это нормально, - сказал доктор Саттер.
У нас был виртуальный чат перед операцией. Расположившись на больничной койке, я бросил на него недоверчивый взгляд через монитор.
- Нормально? - сказал я, мой голос дрогнул. - Как, черт возьми, третий глаз может быть нормальным?
- Успокойтесь, Итан. Помните, что скоро вам предстоит операция. Не повышайте свое кровяное давление.
- Док, у меня в промежности растет лицо. Как я должен не волноваться из-за этого?
- Это вряд ли лицо, Итан, и я уверяю вас, что это не редкость, когда речь идет об опухолях тератомы. Они могут выращивать собственные органы, включая глаза. Без сомнения, это неприятно видеть, но это безвредно. Кроме того, вам удалят ее через несколько часов.
Я выдохнул.
После разговора я встал с кровати и, шаркая, направился в ванную, чтобы помочиться. Опухоль, должно быть, давила на мочевой пузырь, потому что я мочился слишком часто даже для мужчины моего возраста. Я шел медленно, придерживая опухоль, чтобы она не натирала между бедром и мошонкой.
- Помолитесь, Mистер Опухоль, - сказал я. - Это последний день, когда вы делаете из меня человека-слона.
Моя левая рука начала покалывать. Онемение быстро распространилось по всей левой стороне моего тела. Зрение в правом глазу затуманилось. Я попытался опереться о стену, чтобы удержаться на ногах, но мне показалось, что я больше не контролирую свои ноги. Спотыкаясь о собственные ноги, я схватился за кровать, совершенно не владея координацией. Мой мочевой пузырь опорожнился. Я попытался позвать медсестру, но смог издать только слабое поросячье хрюканье.
О, Боже... У меня...
Головокружение ударило меня словно кулаком. У меня закружилась голова, я не понимал, где нахожусь, искал комод в спальне и удивлялся, почему его там нет. Онемение распространилось, мои ноги полностью подкосились и, падая на пол, я сдернул одеяло с кровати. Я приземлился на спину, и одеяло раскрылось, упало вниз, как парашют, и накрыло меня, словно простыня мертвеца.


Я очнулся в другой палате больницы. Медсестра стояла надо мной, возилась с трубками и записывала данные в свой планшет.
Когда она увидела, что я в сознании, она слабо, извиняюще улыбнулась мне.
- Здравствуйте, мистер Дуглас, - сказала она. - Рада видеть, что вы очнулись. Я позову для вас доктора, хорошо? Просто подождите.
Я не мог говорить. На этот раз мне не давалось даже то ворчание, которое я издавал раньше. Я не чувствовал, как двигаются мои губы. Мой язык не просто онемел - его словно не было, и на мгновение я испугался, что его пришлось удалить, что его захватила новая опухоль. Я подумал, не закончилась ли моя операция и не исчез ли наконец Mистер Опухоль, я попытался дотянуться до него, но я не мог даже наклонить голову, чтобы посмотреть. Я мог только смотреть прямо в тусклый белый потолок.
Воспоминания о случившемся медленно возвращались ко мне, когда вошел врач, которого я никогда раньше не видел. У него было длинное вытянутое лицо, как у гончей, острый нос и идеальная осанка.
- Мистер Дуглас, - сказал он. - Я - доктор Барнс. Вы меня слышите?
Я не мог ответить, не мог даже кивнуть головой. Он достал из своего белого халата маленький фонарик и посветил им мне в глаза. Я моргнул, радуясь, что могу двигать хоть какой-то частью своего тела, какой бы маленькой она ни была.
- Боюсь, у вас обширный инсульт, - сказал он. - Если вы меня понимаете, моргните один раз.
Я так и сделал.
- Хорошо. Мы будем использовать один раз для "да" и два раза для "нет". Вам больно?
Я дважды моргнул. Как я мог испытывать боль, если я ничего не чувствовал?
Доктор Барнс взглянул на медсестру. Она была бледна и мрачна, и я вдруг понял, почему она поспешила за доктором. Она не хотела быть той, кто скажет мне об этом.
- Мистер Дуглас, - сказал доктор Барнс. - Мне очень жаль, но последствия перенесенного вами инсульта довольно серьезны. Инсульт вызывал прекращение притока крови к мозгу, что привило к параличу.
Он сказал мне, что у девяноста процентов людей после инсульта в той или иной форме наступает паралич. Что мы можем попробовать лекарства и физиотерапию, но из-за интенсивности моего инсульта и времени, в течение которого мой мозг испытывал недостаток крови, он не ожидает, что мне удастся восстановить работу мышц и, скорей всего, я останусь полностью парализованным до конца жизни.


Мистер Опухоль остался со мной.
Сначала врачи не хотели оперировать, потому что мой организм уже был настолько потрясен инсультом, но на следующий день после того, как я очнулся от него, я уже не мог моргать глазами, чтобы общаться. Я был заперт в своем теле, полностью обездвижен. Когда врачи включали верхний свет, я иногда ловил свое отражение в металле. И вид абсолютного ужаса на бледном, застывшем лице приводил меня в еще больший ужас. Врачи и медсестры делали все возможное, чтобы мне было комфортно, но их усилия по поддержанию моего спокойствия были бесполезны. Не то, чтобы они могли сказать наверняка. Я был пленником без права голоса.
Пока не вмешался Mистер Опухоль.
Меня обмывали губкой, и санитар, похоже, забыв о моей неспособности к общению, спросил меня, нормальная ли температура воды. Я мог сказать, что слова пришли к нему автоматически, ведь он задавал этот вопрос своим пациентам бесчисленное количество раз. Вода была слишком горячей для меня, и я еще раз попытался дважды моргнуть глазами, но безуспешно. Сделать это не удалось, но опухоль дернулась, как бы сгибаясь, затем сделала это снова. Санитар заметил это, затем бросил на меня любопытный взгляд.
- Ты делаешь это специально?
Я попытался моргнуть один раз, но вместо этого опухоль затрепетала, говоря санитару "да".
После этого у меня появился переводчик. Невероятно, но Mистер Опухоль был единственной частью моего тела, которая могла двигаться и, будучи моим единственным средством общения, у меня не было выбора, кроме как сохранить его.


Моя страховка покрывала расходы на сиделку с проживанием. Медсестра Кейт была со мной почти все время, а когда она уходила домой или брала отгулы, ее заменяли, так что у меня всегда был кто-то, кто ухаживал за моей трубкой для кормления и менял мое судно. Я проходил курс лечения, пытаясь восстановить часть движений, но становилось очевидно, что я никогда не смогу оправиться от этого, даже если врачи не признаются мне в этом.
Самое страшное в моем параличе было то, что я полностью осознавал свое положение. Для мозга, лишенного кислорода, я не чувствовал, что утратил какую-либо когнитивную функцию. Мои дни проходили в горе и ужасе от моей новой реальности, а ночи были связаны с наркотическим сном, который наполнял мою голову кошмарами, такими же пугающими, как и мое реальное существование. Поэтому, когда медсестра Кейт спросила, не хочу ли я, чтобы она почитала мне Библию, я с благодарностью согласился.
- В начале, - сказала она, ее голос был низким и хриплым, - Бог сотворил небо и землю. И земля была бесформенной и пустой, и тьма была на лице бездны.
В последующие недели она прочитала остальную часть Книги Бытия и Неемию, и все это время Mистер Опухоль рос. Он свисал до моих колен, толстый, как мой бицепс, и заканчивался головой в форме футбольного мяча, усеянной зубами, с еще одним глазом в центре, на этот раз обращенным ко мне. Иногда, когда медсестра Кейт ухаживала за опухолью (с немалой долей отвращения), а я был обнажен, этот налитый кровью глаз смотрел на меня, и у меня возникало иррациональное ощущение, что он как-то насмехается надо мной, что его забавляет мое затруднительное положение и он наслаждается властью, которую дает ему статус моего коммуникатора.
Только когда опухоль заговорила со мной, я стал по-настоящему бояться ее.
Она говорила из моей головы, это был скорее поток мыслей, чем звук, но я знал, что эти мысли не мои собственные. Они были слишком примитивными, как ворчание пещерного человека. По крайней мере, вначале. Мистер Опухоль развивался довольно быстро и вскоре заговорил со мной, как мог бы говорить малыш, рассказывая мне свои мрачные мысли ненормальным детским языком. Я начал бояться его, потому что он говорил о голоде и жажде, но не было никакого способа накормить его, и в своем расстройстве он становился все более яростным.
Голод, - сказал он мне однажды ночью, улучшив свои языковые навыки. - Голод - это все... Это все, что я чувствую, Итан.
Я спросил, что я могу сделать.
Кровь, - только и сказал Mистер Опухоль.
На следующее утро он начал передавать свои собственные сообщения моей медсестре, отвечая на ее вопросы по своему, а не по моему собственному усмотрению. Медсестра Кейт часто удивлялась таким ответам. Она привыкла к моим предпочтениям, а Mистер Опухоль менял их.
Он специально восставал против меня, утверждая свое господство, и у меня не было способа бороться с ним. Все, что я мог сделать, это молить его о пощаде.
В чем смысл, Итан? - спросил Mистер Опухоль. - Зачем продолжать в том же духе?
Что такое жизнь, если ты не можешь наслаждаться ею, если у нее нет цели?
Примерно в это время начало формироваться его лицо.
Три глаза, два близко друг к другу, как у человека, а третий все еще зажат на нижней стороне. Два ряда зубов, один чуть выше другого, а между ними - отверстие с коричневым языком, похожим на выбитую почку. Гротескное лицо находилось в центре нароста, размером с футбольный мяч, на кончике Мистера Опухоли, который теперь был похож на третью ногу. Обеспокоенная развитием опухоли, медсестра Кейт попросила моих врачей выехать на дом, чтобы оценить ее. Они сделали снимки, вероятно, взяли историю болезни, но настаивали на том, что опухоль безвредна, и напомнили, что если они ее удалят, то я больше не смогу общаться с внешним миром. Поэтому, даже когда проросли крошечные руки, медсестра Кейт просто вымыла их, припудрила и продолжила работу, как будто эта кукла чревовещателя из сросшейся плоти.
После этого она стала чаще читать мне свою Библию.


Запястье медсестры Кейт взорвалось артериальной струей, забрызгав красным ванну, в которой она меня мыла. Она попыталась отстраниться от укуса Mистера Опухоли, но его руки впились в нее когтями и зубaми, и с чудовищной скоростью потянули ее голову вниз к воде. Я мог только с тошнотворным ужасом наблюдать, как она отбивалась от моего нароста, размером с ребенка, истекая кровью и брыкаясь. Eе дыхание выходило пузырями, когда Mистер Опухоль глубже погружал ее голову в кровавую воду. Опухоль впился в заднюю часть ее шеи и вырвал длинную полоску плоти, издав звук, похожий на то, как ковер отрывают от половиц. Он засунул свой солоноватый язык в рану и захрипел, пока сестра Кейт тонула, затем повернул ее вялое лицо набок и разорвал кожу десятками неправильно расположенных зубов, словно теркой сыр. Склонившись над ней, нижняя сторона Mистера Опухоли была обнажена, и этот единственный мерзкий глаз наблюдал за мной.


Мистер Опухоль стоит надо мной, отрезая ножницами последний кусочек плоти, разделяющий нас. Падаль медсестры Кейт вскормила этого зверя, превращая его в антропоморфное чудовище, которое теперь освободилось из клетки моей плоти. Используя свою мутирующую руку, Mистер Опухоль стерилизует и перевязывает зияющую рану у меня в промежности, научившись этому, наблюдая за медсестрами и врачами с самого начала, когда я только хотел избавиться от него.
Хотя я больше не связан с ним плотью, я все еще слышу мысли Mистера Опухоли в своей голове.
Сейчас мы тебя усадим.
Несколько дней мы торчали в ванной с разложившейся тушей медсестры, Mистер Опухоль питался кровью, пока не стал достаточно большим и сильным, чтобы затащить меня обратно в кровать. Теперь он приспособил кровать так, что я могу видеть свое тело впервые за почти неделю.
Если бы я только мог кричать...
Мое безвольное тело усеяно плотскими наростами. Они сидят как фрикадельки на моем животе и бедрах, один раздулся из моей мошонки, как массивное третье яичко, другой носит мой левый сосок, словно шляпу. У них у всех крошечные глазки, прикрытые тонким слоем кожи, но я знаю, что они скоро прорвутся, как и зубы.
Ты должен быть счастлив, Итан, - говорит Mистер Опухоль. - В твоей жизни снова есть цель.
Мистер Опухоль указывает на самую большую из шишек у моего пупка.
Это та, которая меня больше всего волнует. Она должна быть со мной.
Мистер Опухоль проводит скрюченными пальцами по зарождающимся рубцам.
Похоже, ты все-таки создал семью.
Наблюдая за тем, как опухоли пузырятся и шипят, мое желание умереть усиливается.
Я прослушал все библейские истории медсестры Кейт, - рассказывает мне Mистер Oпухоль. - Теперь я все понимаю.
Мистер Oпухоль гладит своего любимого новорожденного, и луковица ткани улыбается за моей натянутой кожей, ее детские зубы похожи на зубы акулы.
Это наше Происхождение, и она - Ева для моего Адама.
В бледном свете, проникающем сквозь занавески, Мистер Опухоль блестит, бородавки и прыщи сочатся от восторга. Он идет в ванную и возвращается, волоча за собой то, что осталось от трупа медсестры, оставляя кровавые следы на паркете - красную ковровую дорожку, расстеленную в предвкушении ожидаемой компании. Мистер Опухоль с огромной силой вывихивает руку медсестры Кейт, затем полностью отрывает ее и помещает поперек моего живота. Маленькие опухоли начинают двигаться, и я могу только с ужасом наблюдать, как они прогрызают мою плоть, чтобы освободить свои рты, и их коричневые языки проникают в мертвую руку, проверяя ее, прежде чем откусить.
Хотя я остаюсь парализованным, я чувствую, как холодею.
Началось первое кормление опухолей, и я знаю, кто будет их вторым.