«Мой отец — некроманьяк» Михал Плескач

Мой дорогой брат!
Пишу тебе в чудовищном смятении и состоянии чернейшего отчаяния. Сегодня я наконец-то побывал в гостях у нашего отца — спустя столько времени я нашел возможность добраться до его уединенного жилища. Ты прекрасно знаешь, что после смерти матери отец наш стал отшельником. Единственным его спасением в неодолимой печали оказались книги; единственным оплотом и попыткой осмыслить жизнь — изучение метафизики. Он последовательно расширял свою книжную коллекцию, заказывая себе самые странные произведения из отдаленных уголков мира. В город он ездил, собственно, только для того, чтобы регулярно перерывать содержимое захолустных антикварных лавок. Так он и существовал в этой затхлости, старости и невыразимой заплесневелости.
Но все по порядку. Ты прекрасно знаешь, что уже через пару месяцев после смерти бабушки ушла и наша дорогая мама. Это был отчаянный и ключевой момент — необычайно внезапный и удручающий для всех нас, особенно для отца. До сих пор с невыразимым ужасом вспоминаю его печальное лицо на похоронах. Он скользил между нами неслышным духом, совершенно бесцельно, тупо вглядываясь в стены. Абсолютная пустота в душе. Таким мы видели его в последний раз. Жизнь требовала от нас конкретных действий, мы должны были покинуть родную сторону. С тяжелым сердцем я оставил отца почти одного. Наконец он навсегда покинул дом, который лишь напоминал ему о жене, о нашей чудесной, необыкновенно доброй матери. Иногда его навещала сестра.
С тех пор он просто сидел, уткнувшись носом в книги. Воистину, человек в отчаянии действует своеобразно — даже самое иррациональное утверждение может стать для него оплотом. Достаточно лишь, чтобы оно было соответствующим образом мотивировано, стройно выражено и украшено исключительно замысловатыми стилистическими фигурами. Так работает вера, так же функционируют религиозные системы.
Ты, наверное, сейчас спрашиваешь: зачем я все это пишу? Ничто из этого не является новостью для тебя, брат мой. Так вот, случилось что-то неслыханное. Отец обратился ко мне. Да! Зная, что из нас двоих я нахожусь ближе к нашему краю, чем ты, любимый брат, он решил в конце концов отозваться — вырваться из этой своей темницы, громадного одиночества и тишины. И я не мог отойти от восхищения, восторга и, наконец, огромного изумления — ибо это письмо было письмом совершенно другого человека.
Мне писал мужчина сильный, глубоко одухотворенный и, очевидно, невообразимо счастливый. Каждая его фраза была похожа на луч весеннего солнца, который несет надежду и пробуждает истинную жизнь. Таким он предстал передо мной в этой переписке — как оживший, восставший из мертвых человек, готовый к новой жизни. Очевидно, он смирился с судьбой, найдя, наконец, некий оплот, определенную философскую систему, которая укрепила его душу. Он писал, что хочет меня видеть, что я должен прибыть как можно скорее, не тратя время на письма, на ответ от тебя или любую попытку встретиться втроем. Для него было важна срочность, хотя я не мог этого понять. Он писал, что впоследствии его довольно часто навещала сестра, но теперь он, наконец, готов встретиться и со мной. Он рассказывал об этом так красиво, так чувственно, как никогда раньше. Ты знаешь, что раньше он неоднократно просил нас, чтобы мы ему не навязывались, поэтому нам приходилось уважать это желание. В первые месяцы мне было очень тяжело так жить, хотелось написать ему хотя бы одно, небольшое письмо. Но воля отца всегда была для нас святой.
Поэтому я бросил все, отложил на потом многочисленные дела и заботы, чтобы повидаться с отцом — хоть на день, хоть на несколько коротких часов. И, наконец, приехал так быстро, как только смог. И столь же быстро сбежал оттуда. Сейчас я сижу у знакомого. Уже поздно и темно, ночь невероятно душная. Я пишу это письмо, и меня охватывает дрожь, ужас вцепляется своими когтями в каждый клочок моей души и мучительно разрывает ее!
Слушай меня внимательно: НЕ ЕЗДИ К НЕМУ! Вбей себе в голову эти слова, ради бога — поверь каждой моей фразе, которую я сейчас напишу. Ты знаешь, что я большой сторонник реализма, боготворю симметрию математики и превозношу эмпиризм до небес! Однако если ты сочтешь меня повредившимся в уме, я прилагаю к письму записки отца. Я не успел их переписать, пришлось их украсть! Именно они составляют самую важную часть моей истории. Ты сам изучишь этот чернейший материал, этот ужас, пролитый на бумагу, и тогда у тебя больше не будет никаких сомнений.
Он захочет привезти к себе и тебя — не отвечай ни на одно письмо. Мы должны встретиться и спокойно решить, что делать дальше. Речь идет о нашей ЖИЗНИ.
Здесь, собственно, я мог бы закончить и просто отослать тебя к этим записям. Я хочу, чтобы ты отозвался как можно скорее. Я должен поскорее узнать, действительно ли письмо дошло до тебя! А теперь еще несколько слов, немного моих наблюдений и скромный анализ. В голове у меня все перемешалось — я то плачу, то внезапно смеюсь, как ребенок или больной. Наверняка я сейчас не засну. Не знаю, что должен делать. Слушай меня дальше, дорогой брат. Да, люблю тебя, как никогда раньше, ибо теперь я чувствую, что наша связь сильнее, чем когда-либо прежде. Я не могу потерять тебя, не могу позволить тебе преждевременно уйти из этого мира. Мы должны держаться вместе!
Я читал эти безумные заметки несколько раз. Не мог им поверить, сначала думал, что это мрачная шутка. Я нашел в его кабинете эти поразительные книги — они в самом деле существуют, а содержание их — это богохульство высшего полета.
Во-первых, скажу только, что тетю нашу, сестру отца, мы больше никогда не увидим. Она тоже мертва.
Нет, спокойнее: он не убил мать и жену. Я не собираюсь выстраивать здесь мудреные теории заговора. Но после смерти этих женщин он впал в ужасное болезненное безумие, начал искать опору в странных, отвратительно ужасающих направлениях. Он жаждал чего-то необычайного. Парадокс, я знаю! И, наконец, нашел…
Я долго искал подходящее определение для такого рода практики. Ты хорошо знаешь, что я всегда хочу все обозначить, соответствующим образом описать, классифицировать и проименовать. Дело, как ты уже догадался, тесно связано с вопросом смерти. Продолжай читать, брат мой дорогой, и все в какой-то мере для тебя прояснится.
Наш отец ни в коем случае не некромант. Столь причудливую гипотезу я отбросил уже в самом начале, отыскивая сколь-нибудь рациональное объяснение такому поведению. Не могу также назвать его трупоедом или каннибалом. Как ты убедишься далее, он действительно употреблял самые ужасные вещи, но решительно не желал всего тела — не стремился к полному поеданию, к поглощению мелких хрящей или больших кусков мяса. Ты увидишь, что я не имею права назвать его и некрофилом. Сексуальный аспект здесь фактически не играет никакой роли — источники его возбуждения гораздо глубже и неочевидны. И это меня больше всего пугает и удивляет.
И что теперь? Кем же стал наш отец? Ты, наверное, удивляешься, что я все так усложняю. Но на самом деле тут нет ничего сложного. Я отбросил всю эту обширную терминологию, не найдя никаких точек соприкосновения между этими определениями и поведением отца. Я должен, наконец, написать это. Поверь мне, я сейчас захлебываюсь ужасающими рыданиями. Мне так стыдно, что мой друг не найдет покоя в эту ночь…
Некроманьяк — вот определение, которое ему подойдет…
Да, брат мой! Отец наш впал в монструозное безумие — настоящую френезию смерти! Вследствие своего болезненного и разрушительного увлечения он перестал быть любящим отцом, славным человеком, которого мы помним с юных лет. Но прежде всего знай: он уже не является и никогда больше не будет здоровым человеком.
На основании своих исследований отец выдвинул некий ужасающий тезис и принялся последовательно воплощать его в жизнь. Кроме того, он опирается на определенную литературу, которая была главным источником и вообще причиной того, почему он начал действовать именно так, а не иначе. Пусть его заметки увенчают то, что я начал писать столь отчаянно…


Я уложил ее с высочайшим благоговением в наиболее подходящем для этого месте…
Сегодня стоит воистину неслыханная, неодолимая жара. Я хожу без рубашки, в довольно свободных шортах. Солнце наполняет меня огромным оптимизмом, а глаза наливаются слезами… О, слезы! Еще несколько недель назад я бы кричал самому себе, что вот я снова плачу; что я непотребно расклеился вместо того, чтобы действовать! Но не в этот раз — ибо это слезы истинного счастья! Каким же радостным стал для меня мир. Сколько великолепных цветов! Я отчетливо и ясно вижу весь их широкий спектр…
Сегодня он предстал передо мной как портал, огромный, но узкий, почти незаметный. Вход в него неописуемо искусно украшен. Передо мной открылись врата в отдаленные измерения — в лицо мне была брошена вся гамма светлых дорог, огромный галактический массив. Звездный диапазон гремит в моей голове, которая немедля поглощает эти новые образы. Отныне я чувствую все это, а ведь это только начало моих действий!
Ночной порой я все ощущаю еще интенсивнее… Стараюсь вслушиваться в космические голоса, в музыку сфер и отдаленные имплозии черноты. Бездна и неодолимое разложение, вновь и вновь возвращающиеся лунные сферы — все приходит импульсивно, выразительными моментами, временами весьма изящно и, наконец, с удвоенной силой поражает все мои чувства. Какие еще познания откроются мне? Я уже даже не сплю — лишь придерживаюсь рекомендаций из книги. Всех, даже самых мельчайших! Это единственная форма медитации — но это слово мне опротивело! Ибо это уже не обыкновенная медитация с шарлатанской родословной — это подлинный контакт с огромной летописью, это конечный момент, пограничный и узловой, который вскоре изменит меня навсегда. Разве это не то, что я искал?
Уже после смерти матери я нашел эту книгу, когда-то написанную среди сурового раскаленного пейзажа, среди пустынных песков и неизведанных дюн. Как чудесно сопряжены друг с другом в этой работе теория и практика! Эта последняя требует усилий, мужества, сосредоточенности и терпения. Но она предлагает многое: результатом является наивысшее удовольствие, самая совершенная его форма. Обычный человек этого не поймет — лишь поморщится, и это еще мягко сказано. Вот почему врата, в которые я с каждым днем вхожу все смелее, так узки в этой реальности — непознаваемы и неприкасаемы, ибо способ познания слишком необычаен. Это замечательно…
А после мамы наконец-то ушла и дражайшая жена. И только тогда подтвердились мои догадки. Ибо она, эта прекрасная и обаятельная женщина, поддерживала меня даже из могилы. После своей смерти они вместе с мамочкой помогали мне и указывали верный путь! Я знаю об этом, знаю, ибо отнюдь не слепая судьба управляла всем произошедшим — то была великая любовь этих женщин, огромная жертва, подобно Христу на кресте, который умер, чтобы указать путь другим, чтобы воссиять в форме пресветлого преображения! Так и смерть самых близких мне женщин была образцом и движущей силой! Может быть, это парадокс, спросит кто-то? Воистину, странное сочетание — смерть как двигатель всевозможных динамических действий. И все же, именно так должна была свершиться моя судьба! И свершается — прямо сейчас!
Теперь настал следующий этап, теперь я должен был немного помочь счастью — двинуться по трудному, но обильному чудесными результатами пути, отмеченному очередными смертями. Эти мрачные отступления по сути являются прекрасными остановками, следующими томами в этой книге жизни! Итак, пусть будет создана следующая глава, которая вскоре будет начата — пусть пишется эта безумная повесть, зажженная сиянием летнего солнца. Пусть начинание мое создаст следующие страницы, пока не возникнет толстый и внушительный фолиант!
Итак, я уложил ее на ярком солнце, недалеко от хаты; нежный ветер свободно ласкает растущие здесь дикие кустарники. Я смотрю на эту живость природы, великолепную и пышную композицию.
Мне благоволит таинственная реальность, присылающая это лучистое солнечное богатство. Все согревается в сиянии космической звезды, впитывает в себя этот жар, это непомерное пекло, огромное победное тепло, духоту и зной, льющиеся из громадной дали. Пот льется с моих плеч, ибо я неслыханно измучен. Но все это с одной конкретной целью — преодолеть все барьеры, завершить жизнь здесь и выйти на более высокий уровень. Чтобы познать экстаз, который невозможно сравнить ни с каким другим, бренным и ничтожным, насквозь земным по своей сути и до боли человеческим удовольствием и блаженством. Итак, теперь, когда все уже готово, я все регулярнее соединяюсь с космической бездной. Больше всего я думаю об этой бездонной холодной пустоте — здесь, в духоте и почти полной тишине. Лишь чудесное пение птиц прерывает тишину, да шелест кустов и листвы огромных деревьев, которые растут сами по себе. Я восхищаюсь богатством природы — жизнь чудесно рождается и бьет ключом!
Ночь я оставляю на эти размышления — прогуливаюсь вокруг хаты, сосредоточиваясь на самом себе, все ярче чувствуя собственное естество, и в то же время все больше и больше отрывая его от себя: взлет, могущество, и в конечном итоге — экстатические видения, неописуемые ощущения!..
Сегодня я наконец всмотрелся в эти особенные цвета. Они явились в конце, красиво освещенные блеском солнца! Я наблюдал за пятнами, медленно появляющимися на этой таинственной форме, которая станет источником огромных видений — еще больших, чем прежде!
На закате солнца, уже почти в кромешной тьме я смотрел на необычайно интересную зеленость. Этот цвет — один из первых, которые обычно появляются. Я тщательно и полностью изучил его, чтобы иметь возможность постичь это явление на высшем уровне сознания; чтобы быстро и взвешенно распознавать прогрессирующие во мне процессы. Это очень важно, прямо скажем, самое важное. Это прямой путь к максимальному познанию.
Зеленое пятно со временем приобретало глубину, становилось темнее почти у меня на глазах. Это было воистину пленительно. Словно небесное облако, которое из идиллического и приязненного превращается в грозовую тучу, в роение и бурление молний и горячего дождя.
Я видел, как вся поверхность со временем заливалась этой зеленостью. Она расплывалась по ней, захватывая в свою бездну, в свои черные пряди. Бездонная окраска черной зелени завораживала меня в лунном свете, и я уже чувствовал, как впадаю в необычное состояние — а ведь это только начало, только первый этап, с самим смыслом зрения…
Взор мой устремился по этим причудливым зеленоватым тропам. Дороги вели меня по любопытной поверхности, по таинственной субстанции, которая медленно изгибалась, искажалась и вызывала головокружение. Я широко улыбался, чувствуя, как пульсируют мои виски.
Медленно я терялся во всем этом — не знал, какой, собственно, час и сколько времени прошло с момента моего выхода из хаты. Я был как в летаргии. С величайшим благоговением и вниманием я восхищался этим неслыханным явлением, а когда наступал ночной мрак, ставил на землю множество свечей — но осторожно, чтобы ничего не поджечь. Это разрушило бы весь мой план. Когда все фитили уже горели чудесным тонким огнем, когда множество огоньков сливались друг с другом, давая мне достаточно света, я усаживался по-турецки на теплой траве — и сосредотачивался…
Загадочные тени бегали по этой поверхности — отражения, невиданные отблески и искажения… Казалось, что я участвую в каком-то невероятном ритуале.
Даже среди ночи жаром тянуло со всех сторон. Этот невозможный огонь буквально заливает мир, поддерживая меня и ускоряя весь ритуал, приближая к заветной цели!
Мне хотелось использовать новые чувства — я наслаждался этим зрелищем, но знал, что настоящие видения придут вместе с запахом — и вкусом!
И наконец, когда я заменил пару свечей, поскольку они полностью догорели, я увидел великолепные, небывалые разрывы… Ох, я тогда громко вздохнул, я помню это! Я смотрел на них несколько напуганно, но прежде всего — завороженно. Разрывы — точно лунные кратеры, точно глубокие пещеры, полные сокровищ!
Желанные чувства начали действовать все вместе, раньше, чем я ожидал!
Я помню… Уже наступало утро, уже первые лучи солнца заливали меня полностью, когда я почти лежал на ней, интенсивно нюхая каждый кратер, слизывая и высасывая из этой материи все необходимые жидкости.
Мне кажется, что я сомлел ночью, или просто навалилась усталость. Все, что я знаю, это то, что за минуту перед тем до моих ноздрей донеслись очень острые и специфические запахи. Какие-то газы носились надо мной, я почти видел, как они кружатся и танцуют в свете свечей и большой луны. Это было что-то волшебное. Я бормотал тогда себе под нос какую-то песню, не знаю, откуда мне был известен текст… Но да, постепенно все начинает действовать! Я приближаюсь к сути тайны, я приближаюсь к слиянию со звездами…
Последующие изменения происходили в самом деле очень быстро — одно за другим, интенсивно и решительно. Они почти мчались наперегонки — кто первым проявит свое присутствие, кто пожелает явить мне себя во всем своем величии. О, это был замечательный опыт, и я знаю, что хочу еще большего!
Итак, запахи — да, они стали властелинами этого пространства. Я был полностью одурманен, оторван от реальности. Несколько раз я лишался чувств, но меня что-то будило, что-то заставило меня совать свой нос в кратеры, что-то приказывало ездить ноздрями по всей этой поверхности, упиваться нектаром космических сил, вдыхать цветочные ароматы, вдыхать и одурманивать себя!
В самом начале меня даже стошнило — но после того, как рвота прекратилась, я лишь почувствовал себя значительно бодрее. Разум мой быстро очистился, а организм постепенно привык. Мозг уже начал функционировать иначе, условные рефлексы пропадают, а ноздри привыкают к этому непостижимому аромату. Запах лета смешивается с этими звездными духами.


Изменения! Изменения!..
Я больше не сплю.
Мне не нужен сон!
Сегодня у меня были первые видения. Сначала я испугался, огромный ужас едва не подавил все мое естество, когда я боролся с бездонной картиной черных дыр. Их там было целое шествие, целый темный караван — огромное число, вернее, бесчисленность. Им не было ни начала, ни конца.
Но это было всего лишь видение. Я быстро понял это и продолжал созерцать, сидя по-турецки и всматриваясь все напряженнее…
А изменения действительно потрясающие.
Прежде всего, она изменила свою форму. Сейчас она совершенно неузнаваема. К тому же у нее есть сопутствующие товарищи, которые находятся здесь уже несколько дней, но я только сейчас обратил на них внимание.
И эти формы тоже могут помочь мне, способствуя новым великолепным видениям. Поэтому я черпаю оттуда, как из рога изобилия. Благодарю солнце на небесах за столь быстрое развитие событий, радуюсь, когда вижу каждый последующий оттенок, следующее отверстие, новую форму, еще один кратер и своеобразные, пусть даже в огромных масштабах, искажения!..
Я только не предполагал, что кроме зрения, обоняния и вкуса будет задействовано еще и чувство слуха — а поди ж ты! До ушей моих временами долетали архилюбопытные звуки, которые поначалу приводили меня в изумление и своеобразное замешательство, однако позднее заворожили своими тонами. Эти звуки буквально пахли — благодаря чему они только приобретали еще большую ценность!
Запах, похоже, снова играет ключевую роль. Он идет отовсюду и тянется за мной. Где бы я ни находился, я отлично его чувствую. Он медленно въедается в меня, но я не собираюсь его смывать. Я сделаю это только в соответствующий момент.
Видения с каждым разом становятся все интенсивнее.
Я буду теперь писать меньше, если только не произойдет что-то исключительное. Да, я это предвижу. И хочу этого!


Запахи поглощают меня целиком. Я вижу все больше и больше ползучих форм. Я кладу их между зубами и медленно кусаю, чтобы во всех деталях прочувствовать вкус и даже малейшие соки. Или перед этим я их обдираю и погружаю этих тварей в потеки истекающих жидкостей, обмазываю ими, а потом съедаю. Какие непостижимые видения являлись перед моей душой и разумом после таких ритуалов!
Чтобы еще лучше распробовать эту материю, я решил, что отдельные жидкости лучше всего принимать через соломинку. И так я тоже делаю!
Проделываю дырочку в нужном месте, второй конец вставляю между губ — и пью! Пью, жаждущий, восхищенный, но лишь хочу еще больше — еще и еще!
Я должен написать ЕМУ. План исполняется дальше.
Хожу как ошпаренный, хожу и бегаю, и скачу как зверь. Я вижу перед собой дожди галактик, ясно вижу, как они падают сквозь пространство.
Я планета. Я парю над другими, мы разговариваем на немом языке. Газовые гиганты, а также каменистые, хрустальные, холодные, теплые и пышущие жаром.
Это неслыханное чувство. Сегодня я разрыдался от счастья, когда вылизал из этих прекрасных дыр множество личинок, когда вместе с ними поглотил великолепную жижу, когда меня сначала вырвало на эту немыслимую мертвечину, но сразу после этого я наслаждался всем этим с удвоенной силой. И снова пришли непостижимые видения, и тогда мне захотелось заплакать. Не знаю почему, я просто взорвался плачем. Все это меня укрепляет…


Укрепляет и убеждает — я все ближе!
Лети, письмо, в дальнюю даль, принеси благую весть.
В ту ночь на меня обрушилось поэтическое безумие. Оно ударило меня, прямо-таки вспыхнуло надо мной, как воздушный шар, наполненный творческим духом. И я написал это, потому что, кажется, пришло время!
Я восхищаюсь прекрасными свищами и истекающими жидкостями. Тщательно выпиваю все это; в некоторых местах собираю пластиковой ложечкой и сразу же потребляю. Это что-то невероятно прекрасное.


Сегодня я впервые всерьез испугался. Глупая, бессмысленная ситуация, но на мгновение мне показалось, что я схожу с ума. Сердце бешено колотилось, стучало у меня в груди и гулко грохотало. Но нет, уже все хорошо, мне всего лишь нужно было просто остыть.
Тогда я возвращался с очередной порцией свечей. Я встал на колени и принялся аккуратно расставлять эти свечи на траве. В тот момент, когда я поднес спичку к фитилю и темнота исчезла под воздействием внезапной вспышки света, я осторожно посмотрел в сторону — в самом деле, только на мгновение, это было буквально мгновение ока. И отпрыгнул, словно меня ударило током, вскочил на ноги, бросив находившиеся в руках предметы. Повезло, что спичка погасла — я не простил бы себе, если бы что-то сгорело.
А показалось мне — на один маленький миг, — что я вижу то, чего вообще не должно было происходить. Я на минуту зашел в хату и посидел в полностью освещенной комнате, впервые за долгое время выпив обычной воды из-под крана.
В конце концов я рассмеялся — над самим собой, потому что в самом деле оказался смешон. Глупость какая-то!
Но было ли возможным такое, что это тело пошевелилось?..
Могла ли моя сестра вдруг бросить взгляд на мое лицо и моргнуть, быстро и обыденно?
Мне показалось, мне просто показалось…
Глупец, почему ты вообще волнуешься?!
Или у тебя недостаточно доказательств?!
Я смотрю сейчас на этот прах, на обычный труп и громко смеюсь.
Ведь я видел весь этот процесс, проследил его с самого начала, дойдя до ключевого момента — когда трупный смрад, запах гнилостных газов и трупного яда стали просто невыносимы; когда у меня что-то горело в горле, когда меня рвало рядом с этим самым телом на обильную, разросшуюся рядом растительность.
Но когда я одурманивал себя этим запахом, когда сосредоточился на каждом из процессов по отдельности, а потом собрал все в единое целое, я испытал видение, невыразимо пронзительное, чудесное и пугающее. Я проносился незримым духом над звездным променадом, над освещенными сферическими объектами. Я врывался в кратеры, проносился сквозь неописуемые ледники, изучал глубины метеоров. Передо мной рождались новые вселенные, новые элементы и цвета из другого космоса. Я чувствовал, что медленно осознаю суть, что достигаю ядра всего сущего — и все благодаря неслыханному одурманиванию, благодаря прилежному соблюдению правил, всей своей скрупулезности и терпению!
Я сделал это быстро, она даже почти не страдала. На ее лице я с самого начала наблюдал сначала выражение удивления, или скорее страха, непреодолимого ужаса, но и неспособности понять ситуацию. Но в конце концов я перестал сосредотачиваться на чертах лица, привычно проигнорировав их, и вернулся к ним в мыслях только тогда, когда на мгновение подумал, что сестра моргает. Кто знает, может, она подмигнула мне?!
Ведь я все помню. Знаю, что все происходило в нужной последовательности. Могу рационально объяснить каждый из процессов — так о чем же я беспокоюсь?
Ну ладно — подведу итог, выполню небольшой синтез, чтобы еще крепче соединиться с этим немыслимым ритуалом.


В самом начале я присматривался к трупным пятнам. Жадно ловил взглядом каждое, даже самое маленькое изменение.
Меня завораживала бледность, тот неописуемый цвет кожи, под которой перестала течь кровь, что больше не кипела в жилах и совершенно не двигалась.
И эта зеленость, о которой я писал совсем недавно… Ах, это были первые моменты, когда я почти чувствовал бабочек в животе — когда что-то коснулось меня рядом с пахом, когда я искренне возбуждался, думая о нечеловеческих, космических рубежах и пустотах. Все было ближе, чем я думал! Зеленость смотрела на меня, полностью обнимала взглядом и манила, манила к себе — и я поддался, меня совершенно не надо было убеждать!..
И я созерцал это быстрое разложение — под ярким солнцем я любовался внутренним распадом толстой кишки. Кажется, я тогда засмеялся, быстро и немного нервно, полностью не уверен. Обилие бактерий внутри ее тела привело к тому, что со временем зеленость вышла за пределы ребер, охватила живот и продвигалась дальше — все выше и выше, вводя меня в особое состояние. Я непроизвольно водил языком вдоль этого причудливого пятна, смотрел на зеленость тела, на медленно появляющиеся диффузионные полосы. Я закрывал глаза и клал ладони на ее живот — водил ими сверху вниз, представляя, как шествую меж звезд.
И я еще раз поблагодарил солнце, вознеся ему великую хвалу, когда тело раздулось от газов, когда они поначалу скапливались в тканях под самой кожей, бурлили всей массой и издавали звуки, чтобы наконец разрастись и набухнуть, как дрожжи. В конце внутренние жидкости освободились, вырвавшись наружу словно могучая река, устремляясь к неведомой цели.
Я склонился над телом, посмотрев на мгновение в глаза моей бывшей сестры, которая теперь помогала мне перейти на более высокий уровень сознания, и с высочайшим сладострастием и удовольствием принялся слизывать гнилостные кровянистые потеки.
Ах, какая это была поэзия! Какие ощущения и восторг, когда я засовывал язык в ее уши и ноздри. Я упивался этими потеками, хватал руками ее посиневшую голову, расширял ноздри, чтобы всосать как можно больше. Каждый раз я облизывался и громко глотал все, что набрал в рот. Кроваво-красная жидкость питала меня и выводила на следующую ступень созерцания. Гнилостные газы, выделяемые организмом, лишь помогали мне, создавая неслыханную атмосферу ритуальной трапезы.
Но гниющие жидкости собирались еще и под кожей — и на теле образовывались своеобразные волдыри, накапливая в себе эту жижу. Я думал о том, как она кружит в полостях тела, точно хрустальная вода в глубоких пещерах.
Собирая телесные жидкости, я одновременно замечал, как лопается ее кожа — все тело в конце концов вздулось, деформировалось, невероятно изменив форму. Запах разложения поражал меня все сильнее, исходил от потеков, демонстрировал свое наличие через гнилостные газы и уже упомянутую лопающуюся кожу. Это была истинная поэзия, визуализированная немыслимость и врата в космическое пространство.
Только на днях я заметил, как мухи откладывают на этом теле яйца, и уже подросших опарышей. Я решил, что это просто еще один признак того, что я должен соответствующим образом все это использовать, хотя в ритуальной книге об этом почти не говорилось.
Но я приступил к действию — не только употребляя насекомых обычным способом, но погружая их в гнилостные потеки и макая в трещины лопнувшей кожи. Мудрые червячки исправно работали в основном у рта — впрочем, по вполне понятным причинам. Они стремились как можно быстрее добраться до вкусного мозга. Понемногу на этом лице у глаз и ноздрей проступали кости. Да, солнце жарило невероятно! Поэтому я помогал своим ползучим, нечистым друзьям, не съедая их мгновенно — сначала я нанес несколько дополнительных ран, погрузив личинок в трещины кожи, нос и рот. Теперь они могли развиваться гораздо быстрее, обладая куда более мощным спектром возможностей, которыми я намеревался воспользоваться в ближайшем будущем.


И действительно, прошло совсем немного времени, прежде чем я увидел во всех этих отверстиях намного больше яиц и личинок. Они жаждали начать пожирать тело, как только будут на это способны. Однако я не хотел сейчас позволять им это.
Я собрал всех личинок, переловил мух и уложил их на несколько тонких тарелок. Кроме того, я еще раз покопался в ранах, расширил трещины, благодаря чему потеки красиво стекали прямо на подставленные тарелки с насекомыми. Смрад был невозможный, он исходил отовсюду и вводил меня в наркотическое исступление.
Я стоял на коленях над сестрой и интенсивно вылизывал тарелки. Одна за другой они становились почти чистыми, ибо я тщательно подбирал языком каждую личинку, каждую мерзкую тварюшку. Я хлебал и чавкал, а когда на тарелке не оставалось ни единой капли гнилостного нектара, прижимал ее к ноздрям. А потом засовывал нос в мертвые уста, в трещины — в эти чудесные кратеры — и в синие, черно-красные уши.
Повсюду я чувствую вкус и запах разложения — куда ни взгляну, вижу трещины в коже, раны, личинок и питающихся жуков. Пусть работают, мне теперь вполне хватит и запаха!
Великолепный парфюм — невыразимое безумство единственно правильного аромата! Кадаверин и путресцин должны быть ингредиентами всех возможных одеколонов и чего там еще! Это сущность космического пространства, это всемогущая мощь, которая заставляет меня думать иначе, чем раньше — я никогда больше не буду думать так, как прежде!
У меня ужасно чешется в горле, зудит неодолимо и неслыханно, болит голова, и я хожу вечно измученный, но в то же время чудовищно возбужденный!
Я жду его приезда.
И что тогда? Что будет, когда он, наконец, появится?
Следующий уровень, новый уровень!
Я смотрю на сестру. Вижу, как она раздута, синяя, зеленая, красная, черная, как истекает этими жидкостями, как жируют на ней насекомые.
И что после нее? Что остается от такого человеческого существа, кроме грязно-красной кожи, кроме смердящего трупа, который интенсивно теряет свои жидкости?
Язык у нее полностью распух, так что в конце концов я отрезал его и проглотил, созерцая собственное естество и глядя на золотые звезды. Я уже знаю все, что рождается в космосе.
Я лежу рядом с ней, обнимаю ее тело и прилипаю к этой влажной поверхности. Лижу ее руки, щеки, кости у носа и зубы. Думаю, что произойдет дальше, размышляю, усилится ли еще смрад разложения или сгустится крепче и еще сильнее затуманит мое зрение? Я в самом деле чувствую себя как после употребления невероятного наркотика, смеюсь и разговариваю с галактиками. Нюхаю ее подмышки, нюхаю промежутки между пальцами, осторожно ножом собираю плесень с тела, а из трещин вытаскиваю все, что только можно. Я больше не моюсь, но знаю, что мне нужно как-то подготовиться к приезду сына. Это будет очень трудно, потому что я невозможно воняю. Хотя ведь это духи — прелестный и обаятельный аромат! Что-нибудь придумаю, как-нибудь помоюсь, как-то, наконец, продезинфицирую. Он ничего не найдет. Впрочем… Я не буду с ним долго разговаривать. С таким же успехом он может спокойно узнать все. Мне просто нужно, чтобы план исполнился!
И что остается после такого человеческого существа? Что, кроме лимфатической жидкости, компании ползающих и извивающихся клещей с личинками, и дивно облезающего эпидермиса?
Никогда больше эта кожа не будет розовой и нежной.
В любой момент у нее начнут выпадать волосы и ногти. Она полностью потеряет свои зубы и больше никогда не будет громко смеяться и широко улыбаться мне, как это было совсем недавно.
И так будет идти дальше — все процессы, один за другим. Свободно и быстро под этим огромным солнцем.
Вплоть до окончательного истления, до финального исчезновения.
Ах, впрочем, меня это совершенно не касается — ведь я уже стал планетой.