«Её ночной кошмар» Рэт Джеймс Уайт

Шейле приснился кошмар. Черный и жестокий кошмар, который потряс ее до глубины души и оставил незащищенной, измученной, беззащитной. Ее личность, ее женственность, сама ее индивидуальность были разрушены и преобразованы в образ, который она едва узнавала. Все, что она считала правдой о себе, было с такой легкостью сметено силой этого мрачного сна, что она пошатнулась, не зная своего места в мире. Когда наступило утро, наполненное вздохами и стонами, хрустом суставов, болью в ушибах, когда реальность тянулась за ней, как поверженный враг, она боялась этого так же сильно, как боялась и жаждала предшествующего вечера.
Этот кошмар посещал ее каждые выходные, а сегодня была пятница, почти ночь. Он должен был скоро приехать. Подготовка к Eго приезду была ритуалом, который в некотором смысле успокаивал ее, но в то же время усиливал беспокойство. Приняла душ, намазалась маслом и припудрилась, распустила волосы после того, как она их уложила, чтобы они рассыпались по плечам, смазала свою попку и вставила серебряную анальную пробку, которую Oн ей подарил, достала из шкафа чемодан с игрушками и разложила Eго любимые вещи. Шейла вздрогнула, с любовью погладив свою любимую игрушку, тяжелый флоггер с толстой плеткой, оканчивающейся тяжелыми стальными кольцами, затем положила его на комод рядом с кроватью. На спине у нее все еще были шрамы от последнего использования.
В промежутках между ночными кошмарами Шейле было трудно сосредоточиться на обыденных мелочах жизни. Все это казалось пресным, безвкусным, бесцветным и без запаха по сравнению с тем интенсивным калейдоскопом ощущений, которые обрушились на нее с того момента, как Oн переступил порог ее дома. Кошмар, в котором она жила по выходным, был для нее более значимым, чем электронные письма, накапливающиеся в ее почтовом ящике на работе, встречи с клиентами и коллегами по работе, непринужденная болтовня в комнате отдыха в офисе, любая ерунда, которую показывали по телевизору, даже фотография ее маленького сына, которая стояла на комоде с его похорон год назад, рядом с его прахом. Ее ночной кошмар даже это воспоминание сделал менее реальным, менее душераздирающим. Он не просто помог ей забыть. Как героин для наркомана, Oн не просто заглушил боль, но заставил ее забыть об этом, не думать ни о чем, кроме кайфа. Его член, Eго грубые руки, Eго зубы, Eго язык были ее пристрастием, и ей было наплевать на все остальное.
Было уже больше девяти вечера, когда в дверь позвонили. Несколько часов назад солнце пролило последние огненно-красные струйки по темнеющему небу, и теперь все признаки дня исчезли. Ночь была глубокой и абсолютной. Он никогда не приходил днем, и это была одна из многих причин, по которым она считала Eго своим ночным кошмаром. Он был тем темным сном, который заставлял ее кричать по ночам. Он стоял в дверях ее комнаты, почти 6 футов 6 дюймов ростом, лысый, поджарый, с крепкими мускулами, козлиной бородкой, кожей цвета вечернего неба, в черных джинсах с толстым кожаным ремнем, который она много раз ощущала на своей заднице и бедрах, в черных кожаных ботинках, которые она, встав на колени, целовала и полировала своим языком больше раз, чем могла припомнить, и в кожаном жилете без рубашки. Он улыбнулся ей и издал низкий горловой рык. Она знала, что означает этот рык, и ее лоно ответило толчком, готовясь к Eго непристойному вторжению.
- Иди сюда, Детка.
Так Oн называл ее. Шейла - никогда. "Детка" - это было ее имя, a Oн был для нее "Папочкой". Из-за трансгрессивного характера этих титулов каждый девиантный поступок, который они совершали, казался еще более грязным, непристойным. Ты не должна называть "Папочкой" мужчину, который приказал тебе вставить в твою задницу анальную пробку "Хелло Китти", чтобы подготовить ее для Eго члена. Так называли того, кто тебя вырастил. Но этот кошмар вытеснил мужчину, чье семя дало ей жизнь. Этот был одновременно более терпеливым и любящим, и более жестоким и наводящим ужас.
Шейла таяла в Eго объятиях, позволяя себе расслабиться, сдаться, покориться, даже зная, что вскоре последует боль. Такова была природа их ужасного романа. Это был настоящий кошмар. Любовь и боль, привязанность, оргазм и мучение. Прилив эндорфинов сменялся изнеможением. Таков был их ритуал. Шейла хорошо это знала. Достаточно, чтобы и бояться, и жаждать этого.
Ее ночной кошмар ворвался в ее дом, схватил Шейлу за волосы и потащил за собой. Он закрыл за собой дверь, затем прижал ее лицом к стене. Холодные, твердые руки вытащили анальную пробку из задницы Шейлы с меньшей нежностью, чем того требовало действие, но нежность была не в Eго правилах. Через несколько мгновений Oн уже проталкивал cвой член в нее с еще меньшей нежностью, яростно трахая ее в зад, кряхтя и рыча ей на ухо. Он потянулся одной рукой, чтобы сжать ее сосок, а другой погладить клитор. Ее ночной кошмар знал все ее эрогенные зоны и умело использовал их, чтобы довести ее до оргазма. Он засунул три своих длинных толстых пальца глубоко в нее, трахая ее, в то время как Eго большой палец скользил взад и вперед по ее набухшему клитору, и Oн долбил ее анус cвоим членом.
- О, Папочка! О, Папочка, мне больно! Мне больно, Папочка!
Соски Шейлы болели от Eго пощипываний и покручиваний, но они оба знали, что она не жаловалась. Это было именно то, чего она хотела, в чем нуждалась. Она ахнула и застонала, а затем вскрикнула, когда Oн укусил ее за мягкое местечко на затылке и замотал головой взад-вперед, словно пытаясь вырвать из нее кусок мяса. Он не отпускал ее, продолжая глубоко входить в нее, удерживая на месте своими укусами, как спаривающийся лев. Он еще раз сильно сжал ее сосок, выкручивая и дергая его с такой силой, что у Шейлы на глазах выступили слезы, затем обхватил рукой ее горло и начал сдавливать, перекрывая ей доступ воздуха, ускоряя ритм своих толчков и с силой прижимая ее к гипсокартону.
- О, Боже мой! Я кончаю, Папочка! Я кончаю!!!
Папочка. Снова прозвучало это слово. Она почувствовала себя извращенкой из-за того, что произнесла его. Но, произнеся его, она кончила еще сильнее.
Ее оргазм сопровождался резкими толчками и конвульсиями, она брыкалась, как дикая лошадь. Когда наступил оргазм ее кошмара, Oн сопровождался оглушительным ревом, от которого содрогнулась комната. Он вынул свой член из ее задницы и заставил ее опуститься на колени, чтобы принять Eго семя, словно причастие, на свой вытянутый язык, омывая ее губы, щеки, подбородок, грудь брызгами горячей спермы. Он довел себя до полной эрекции за считанные секунды, затем просунул свой член между губ Шейлы, в ее горло, мимо миндалин, трахая ее горло с такой же силой и настойчивостью, с какой трахал ее маленькую тугую попку. Шейла давилась, задыхалась и плакала, но когда ее прекрасный черный кошмар повторился, она жадно проглотила все до последней капли, даже те, что пролились с ее губ на кафельный пол. Она опустилась на колени и стала лакать их, как щенок, затем то же самое проделала со случайными каплями, которые забрызгали Eго ботинки, прежде чем слизать их с пальцев. Таковы были правила. Каждый раз, когда Oн кончал, она должна была проглотить каждую каплю, независимо от того, куда она упала. Не пролей мое семя на землю. Но это была всего лишь прелюдия. Сейчас начнется боль.
Он схватил Шейлу за волосы. Она встала на четвереньки, чтобы ей не вырвали волосы с корнем. Он усадил ее на кровать, к себе на колени, и начал шлепать своими жесткими, мозолистыми руками, отчего ягодицы Шейлы покраснели. В перерывах между ударами Oн нежно массировал ее ушибленные ягодицы, любовно целовал их или жестоко кусал. Шейле все это понравилось. К тому времени, как Oн уложил ее на атласные простыни и взял в руки тяжелый флоггер, Шейла уже погрузилась глубоко в подпространство, дрожа от прилива адреналина и эндорфинов.
Она чувствовала себя пьяной, взвинченной дофамином, когда ее прекрасный черный кошмар двумя руками опускал тяжелый флоггер на ее спину, задницу и бедра, снова и снова, вращая бедрами и плечами, вкладывая в каждый удар всю свою мощь, как будто вбивал железнодорожные шипы. От ударов у нее перехватило дыхание, кожа покрылась синяками. Боль усиливалась, когда Oн размахивался все сильнее и сильнее, ударяя по одной и той же поврежденной плоти снова и снова, пока она не раскололась и не покраснела, а ее крики не достигли крещендо, грозившего разорвать ее душу. Но как раз перед тем, как она сорвалась, на нее накатила волна успокаивающего удовольствия, когда ее тело выделило целый поток эндорфинов. Шейла ворковала и мурлыкала под воздействием дофамина.
Она улыбнулась своему Папочке, своему Доминанту, своему Господину, своему ночному кошмару, который продолжал издеваться над ней. Его тело блестело от пота, и Шейла не в первый раз задалась вопросом, что Oн от этого получил? Потребовалось столько усилий, чтобы довести ее до этой точки блаженства, но как только она оказалась там, это был рай, не похожий ни на какой другой кайф на земле, a она испробовала их все. Но что почувствовал Oн? Какова была Eго награда за эти усилия?
Когда ее спина и ягодицы были изранены и кровь заливала простыни, Шейла смотрела в провалы на том месте, где должны были быть глаза ее кошмарного Папочки, где мелькающие тени скользили, как стайка черных угрей, и не могла найти ничего, что могло бы ей ответить. С того дня, как она впервые вызвала Его из преисподней, пробудила из запертой гробницы, в которой Он был заточен тем или иным богом, все, что Он когда-либо выражал, - это cвой аппетит к ней и полное господство над ней. Он использовал ее так, как она никогда бы не позволила ни одному смертному мужчине, и ей все это нравилось. Экстаз, который Он приносил, был раем и адом, стоящими любой жертвы - даже той, что исходила из ее чрева.
Шейла вспомнила тот день, когда она, наконец, ушла от своего слабого мужа-импотента после долгих лет неудовлетворительного секса. Он умолял ее не уходить, его четырехдюймовый член безвольно болтался между ног, все еще влажный от ее соков и его собственной преждевременной эякуляции. Это была последняя ночь, которую она провела с мужчиной, который не смог удовлетворить ее. Она дала эту клятву, затем скрепила ее заклинанием, и кровь ее маленького сына пролилась на древнюю могилу. Это было ровно шесть лет назад. Когда начался ее кошмар. Сегодня была ее последняя ночь. Это был ее последний вечер экстаза перед окончательным платежом.
Флоггер падал снова и снова. Металлические кольца врезались в ее кожу, как бритвы. Затем Oн достал из сумки с игрушками еще один флоггер. Этот тоже был заплетен в косу, но тоньше и легче. Вместо металлических колец в него были вплетены шипы. Когда Oн взмахнул им, шипы впились в ее кожу. Ему пришлось выдернуть его, отрывая от нее куски кожи, обдирая ее до костей. Она снова начала кричать:
- Hет! Нет, Папочка! Пожалуйста!!!
Он снова и снова взмахивал флоггером, разрывая кожу, жир, мышцы, вплоть до внутренних органов и костей. Ее позвонки были обнажены, сквозь разорванную плоть и брызги крови виднелась белая кость. Даже ее легкие были видны сквозь грудную клетку, когда она быстро вдыхала и выдыхала.
- Пожалуйста, Папочка! Пожалуйста! Пожалуйста, не останавливайся!
И Oн не останавливался, пока с нее не сошла вся плоть до последней унции. Пока от нее не остались только кровь и кости. И тогда Он продолжил терзать ее обнаженную душу целую вечность.