«Детки» Тим Каррэн

Гарри вместе с Багзом, Пиком и Сашей ждет поезд. На этой неделе Саша — подружка Пика. Все закуривают (кроме Пика, потому как Пик не хочет связываться со всякой дрянью, вызывающей тошнотную зависимость, если ее нельзя всосать через нос или пустить по вене).
«Вот дерьмо! — думает Гарри, когда Саша зажигает свою сигарету сразу после него и почти одновременно с Багзом. — Трое от одной спички. Значит, сегодня не повезет ».
Едва эта мысль мелькает в глубинах затуманенного сознания, как Багз толкает его. Но Гарри не реагирует. После двух дней непрекращающегося пьянства, спаянных амфетамином в один бесконечный день, его сознание похоже на радиоприемник, который никак не может поймать сигнал.
— Там… — говорит Багз и снова пихает его локтем в бок. — Ты видишь эту хрень?
Гарри всасывает дым своей раковой палочки, пытаясь сосредоточиться. Уголок его левого глаза дергается. «Себе на заметку: закапывать кислоту в глаза — не лучшая идея». Но все же он смотрит туда, куда показывает Багз. Надо сделать усилие, чтобы сфокусировать взгляд, но — не получается. Он видит лишь плотную толпу ожидающих поезда офисных работников — в серых костюмах, в кашемировых пальто.
Секунду спустя Гарри снова кидает взгляд в том же направлении и в нарастающем гуле подходящего поезда видит то, чего не может быть.
— Чё за нахрен?! — восклицает Саша.
До Пика пока еще не дошло: его глаза остекленели, как пруд, покрытый льдом.
— Ага, он даже и не думает тормозить, — произносит он, пока поезд несется к платформе, не сбавляя хода. — Мы тут, походу, застрянем. Слышь, народ, а это… Это точно та станция?
И хоть он и прав в том, что поезд даже не думает тормозить, Гарри и остальные видят совсем другое. Вовсе не несущийся поезд заставляет их в ужасе замереть с открытыми ртами — точно они марионетки, у которых обрезали вдруг веревки.
Но вот и Пик, наконец, видит то, что видят они.
— Э-э-э… это чё — шутка? — моргает он.
— Ни хрена не шутка, — говорит Саша и крепче стискивает его руку.
Гарри до последнего надеется, что Пик все же прав и происходящее действительно чей-то розыгрыш, да только все это совсем не смешно. Он чувствует, как сжимаются яйца и сводит низ живота.
Офисные работники стоят, как стояли.
Все происходит настолько неправдоподобно быстро, что поначалу никто не успевает и двинуться. Откуда ни возьмись на платформу выскакивают пять или шесть детей — явно младшеклассников, — они голые, если не считать ярко-красных следов на их телах, как если бы они только что убили быка, а потом вытерли о себя руки. Руки выставлены вперед, и они сплошь красные. Кровь стекает по лицам, колтунами висит в волосах. Рты раскрыты так широко, что видны зубы, в глазах — черные угольки ненависти.
Вот эту картину и видят Гарри и остальные.
— Эй! — кричит кто-то. — Эй, дети! Что вы творите, так нельзя…
Какая-то женщина визжит. Мужчина рядом, тоже готов завизжать. Несколько человек пятятся сквозь толпу, пытаясь убраться с пути вымазанных в крови детей, но они только путаются в ногах у остальных, и люди валятся друг на друга, как кегли, в том числе и тот, который только что пробовал обратиться к маленьким дикарям. В любое другое время Гарри заржал бы, но сейчас ему не смешно.
Ни капельки.
Дети устремляются вперед, их пальцы — как кровавые крюки, немигающие глаза похожи на стекляшки. Как охотящиеся на антилоп львы, они уже окружили отбившегося от стаи — какую-то старушку в дождевике и натянутой поверх седых волос прозрачной водонепроницаемой шапочке.
Прежде чем кто-то успевает пошевелиться, они хватают ее.
— Погодите…что вы делаете? Ради бога, что вы делаете? — взывает старушка, но дети уже накинулись, царапают ее ногтями, бьют, даже кусают. — О-о-о боже, боже! Снимите их с меня! — вопит она.
Вопль разносится по станции метрополитена, как вой агонизирующего животного, попавшего в капкан. Несколько человек бросаются ей на выручку. Но Гарри понимает: не успеют, и сам он тоже не в силах помочь.
А дети продолжают глумиться над своей жертвой, пока та истерично вопит:
— Помоги-и-и-ите, госпо-о-о-оди-и-и!..
Они беспощадны.
Их рты полны слюны, глаза налиты кровью, ярость настолько абсолютна, что вызывает дурноту. Левая нога пожилой женщины выскакивает из сустава, с треском ломаются ребра, нос сворочен на сторону, глаза наполовину вылезли из орбит. Кровь повсюду, как если бы старушка повязала голову красным платком.
Тут Гарри понимает, что они с Багзом бегут во весь дух к этим озверевшим ублюдкам, хоть ему уже понятно, к чему все идет. Поезд вот-вот вырвется из тоннеля, и не успевает хоть кто-то из пассажиров приблизиться к кучке взбесившихся детей, как они, все разом, хватают несчастную и швыряют ее с платформы на рельсы.
Удар…


Судьбе было угодно, чтобы первой жертвой стала Рут Макколи, бывшая учительница младших классов. Она собиралась отправиться на север, в городок под названием Рай, потому что хотела с недельку погостить у дочери. Когда миссис Макколи видит подъезжающий поезд, ее сердце наполняется радостью от предвкушения встречи с Меган и внуками: это для нее как глоток свежего воздуха, ведь живет она одиноко, как забытая кем-то книга, собирающая на полке пыль.
Когда старушка замечает приближающихся детей, у нее от удивления отвисает челюсть.
Она тоже думает, что это, должно быть, шутка, а может, новая мода такая: что, детишки носят теперь телесного цвета трико в красную полоску?! И вот уже ее хватают, бьют, кусают, царапают, она кричит, а в голове звучит ворчливый учительский голос, который за тридцать лет работы у пыльных классных досок она довела до совершенства: «Они… они не могут! Они пьяны или слетели с катушек? Здесь полно людей! Не при свете дня же…»
В миг ее избивают до состояния бьющегося в агонии куска плоти.
Еще мгновение — и она летит…
В долю секунды приходит понимание, что ее бросили прямо на рельсы перед надвигающимся составом. У миссис Макколи старое и малоподвижное тело: ревматизм, артрит, остеопороз… Она и без избиения едва могла передвигаться. И потому в полете ее руки и ноги не разводит в стороны, кости, мышцы и связки не уравновешивают друг друга, позвоночник не растягивается, а напрягается, как старая резинка, и ломается сразу во многих местах, будто кто-то пнул детскую башню из кубиков, нервные узлы взрываются в белой вспышке чистейшей агонии.
Все это несчастная успевает прочувствовать за миллисекунды до того, как поезд врезается в нее всей своей многотонной громадой. С ноги срывает туфлю, вставная челюсть вылетает изо рта, а глаза — из орбит, и кровь фонтаном вырывается разом изо всех отверстий. Она успевает ощутить удар, его ужасную скорость и тяжесть, а затем — пустота. То, что осталось от Рут Макколи, затаскивает под поезд, несущийся в тоннель.


— НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕ-Е-Е-Е-ЕТ! — вопит кто-то.
Гарри видит, что кричит женщина в деловом костюме: ее лицо забрызгано кровью старушки. Она вопит, как безумная, да и не она одна. Те же, кто стоит молча, похоже, застыли в шоке.
Гарри уже не мчится к месту трагедии — когда поезд проносится мимо, он ясно видит в окнах размытые лица: кричащие, с глазами навыкате — лица взрослых прижаты к окнам в окружении окровавленных хищных детских рыл.
Это и пригвождает его к перрону.
Не только здесь, на станции, но… и в поезде?
Не успевает эта мысль отпечататься в мозгу, как внимание озверевших мелких ублюдков переключается на других взрослых: они налетают на них, в глазах — жажда убийства, скрюченные пальцы рвут плоть, впиваются в лица, в глотки.
— Чё за нахрен?! — повторяет Саша.
Но Гарри ее не слушает. Кто-то же должен отвечать за эту долбаную станцию. Надо срочно найти копа или типа того.
Багз все еще рядом, и они бегут вдоль платформы — теперь в поисках полицейского или хотя бы техника, что меняет лампочки, да кого угодно, кто за что-нибудь здесь отвечает. На бегу Багз набирает 911.
— Занято! Не, ну ты можешь в это поверить?! — выдыхает он.
Но Гарри верит. Ведь если это происходит не только здесь, если все дети разом вдруг посходили с ума, то на 911 сейчас поступает целое море звонков с истеричными мольбами о помощи.
Они взбегают вверх по лестнице и замечают выступающую из стены билетную будку. Внутри сидит старикан и листает журнал. Адский шум снизу его не беспокоит: в ушах наушники.
— Чем могу помочь, ребята? — спрашивает он, когда они подбегают.
Задыхаясь, Гарри выпаливает:
— Чувак, они убивают! Это не шутка. Срань господня… они как животные!
Кассир подозрительно щурится.
— Вы что, парни, хотите меня разыграть?
— Да нет же! — кричит Багз. — Господи, да спустись вниз, там настоящая бойня!
Тот не верит. Качает головой, переводит взгляд на экраны мониторов — и наконец до него доходит. Старикан в ужасе пялит глаза. Потом вскакивает с кресла, хватает телефонную трубку.
— Я уже звонил 911, — сообщает Багз. — Они не отвечают.
— Ждите здесь, — бросает тот в ответ и исчезает за задней дверью своей будки.
— Ну и чё теперь? — спрашивает Багз.
— У него там, за стеной, служебный проход. Пусть сам взглянет.
— Ну а делать-то чё будем?
Гарри все отчетливее слышит крики снизу.
— Позвони Пику и Саше. Пусть валят сюда.
Багз звонит. Обоим. По нескольку раз.
— Чел, они не отвечают. Просто не берут трубку.
Отчего-то Гарри совсем не удивлен.
***
Их стало больше.
Пик не знает, откуда берутся все новые говнюки, но лезут они отовсюду, будто черви после ливня. И кидаются на людей с дикой яростью, царапаясь и кусаясь. Все это кажется гребаной галлюцинацией: малышня нападает на взрослых… да что, черт побери, происходит?! Может, будь на его месте Гарри, тот увидел бы во всем этом некую иронию: людей атакует то, что они произвели на свет собственными чреслами — очень по-франкенштейновски! — но мозг Пика устроен совсем не так, как у Гарри.
Когда на тебя нападают — бей в ответ.
Вот так все просто.
И хотя Саша кричит ему, чтобы он сваливал вместе с ней, Пик кидается в самый центр бойни. Взрослых на платформе меньше, и они явно проигрывают, окруженные роем кровожадной мелкоты. Некоторые сражаются за свою жизнь, хотя большая часть все еще в шоке. Они же просто дети, их нельзя бить, нельзя им причинять вред… это неправильно. Так что взрослые лишь пытаются закрывать свои лица, а дети буквально изничтожают их — уже не только при помощи пальцев и зубов, некоторые нашли себе оружие: палки, ножи, куски труб…
Пик бросается в самую гущу.
На бегу орет:
— Вы, долбаные спиногрызы! А ну валите на хрен, сейчас всем наваляю!
Никто из взрослых не видит в нем защитника. Черт, да при любых других обстоятельствах они скорее боялись бы его. Но он в своей черной кожаной куртке, шипастых напульсниках и с татуировками на шее все равно приходит на помощь.
Хватает одного из засранцев — обезумевшую девочку — за шею и скидывает с платформы. Следом за ней летят и двое мальчишек. Потом какая-то девчонка кусает его за ногу. Пик бьет ее в лицо и чувствует, как ее зубы вылетают изо рта. Он продолжает сражаться почти что в трансе: молотит руками и ногами, укладывает маленьких монстров наземь одного за другим, разбивает им лица, сворачивает челюсти, ломает кости, топчет всю эту нечисть, и это напоминает ему мошпит , где можно всё. Его бьют, царапают, но в кровь лишь вбрасывается больше адреналина, его кулаки так и летают, а сердце стучит как бешеное. И сколько бы вреда они ему ни нанесли, он вернет им вдесятеро…
УДАР!
Пик останавливается, потому что в его черепе что-то взорвалось, белая вспышка агонии, как будто в голову проникла чья-то рука и превратила мозги в кашу. Мысли прыгают внутри, отталкиваясь от стенок, как резиновые мячики. Он понимает (но как будто со стороны), что упал на колени. Чувствует, как по ногам стекает теплая струя мочи, а кишечник расслабляется, и его штаны сзади наполняются чем-то теплым. Пик все еще чувствует ярость, животную потребность бить в ответ, но тело не подчиняется ему, а в голове только шум. Он вдруг понимает, что взрыв — это результат того, что его череп расколот, а потом в судорогах падает на платформу.
Он не слышит, как кричит Саша, когда его бьют по голове арматурой и бейсбольными битами — до тех пор, пока череп не разлетается на части и куски мозга не вываливаются наружу, розовые, как вареные креветки. Даже когда судороги затихают, мелкота не унимается. Его продолжают яростно избивать, пока содержимое черепа не разбрызгивается во всех направлениях.


Сначала он идет, спотыкаясь.
Потом ползет.
Старик из будки все еще слышит в голове собственный голос. Эй, ребята! Что же вы, господи, творите?! Это все, что он успел сказать перед тем, как они набросились, до того, как их ногти оставили на его лице глубокие царапины, а на руке сомкнулись маленькие челюсти, и зубы стали рвать кожу, и затрещали кости пальцев.
Они были повсюду.
Они били его и рвали на голове немногие оставшиеся волосы, оторвали нижнюю губу, размозжили гениталии. Едва ли не дюжина детишек избивала его, пока он вопил, пытаясь подняться на ноги, но они его оседлали, будто старую клячу, кто-то зубами вцепился в горло, ему ломали кости и коленные чашечки.
А потом — отпустили.
Отпустили!
И вот он уползает, весь израненный, переломанный, мозг накачан адреналином и эндорфинами, потому он и не чувствует, как сломанные кости протыкают его внутренние органы. Кровь течет из ануса, а в глотке стоит медный вкус рвоты.
Он оставляет за собой кровавый след, как слизняк, на которого наступили, и ползет, ползет к ступенькам, к двери, ведущей в будку. Пытаясь нащупать дверь, он шарит по стене той рукой, что пострадала меньше, но найти дверь непросто, ведь у него больше нет глаз…


— Ну и чё теперь? — спрашивает Багз.
Хороший вопрос. Гарри обдумывает его, вытаскивая из пачки очередную сигарету, но мыслительный процесс идет не особо-то хорошо из-за близкого к панике чувства тревоги и все усиливающегося лихорадочного ужаса. Однако сосредоточиться необходимо. Смысла в том, чтобы пытаться разобраться в этом дерьме нет. Как говорится, имеем то, что имеем. Сейчас нужно думать о друзьях и о том, как всем им спастись.
— Ну?! — как всегда нервно выпаливает Багз. Он и в лучшие-то дни обычно дерганый, а сегодня и вовсе готов выпрыгнуть из штанов.
— Старик пока не вернулся. Я ждать не буду. Пошли.
— Куда?
— Назад.
— Черт, я знал, что ты это скажешь!
Гарри не отвечает и идет к лестнице, ведущей вниз, в подземный мир метро. Он слышит, как кричат люди, и чувствует запах смерти: горячую, с металлическим привкусом, вонь кровавых рек.


Саша видит, как сражается Пик, и ее привыкшее к будничному однообразию сознание слетает с катушек. Как правило, она старается не связываться насилием, но увидев, что маленькие чудовища сотворили с Пиком, она бросается на них безо всякого плана в голове. Ей удается сбить двух-трех сопляков с ног, но Пика к тому времени уже оглушают и продолжают лупить по голове, пока она не трескается, как банка с бобами, из которой на пол вытекает содержимое. Дети вертятся вокруг, дикие, похожие на стаю бешенных крыс, они и пахнут как животные: мочой и кожей, костным мозгом и кровью.
— Стойте! — кричит Саша.
Но они не останавливаются.
— Прекратите! Отвалите от него!
Поздно: Пик уже труп.
Саша чувствует, как сердце колотится в груди: тук-тук-тук-тук-ТУК. Будто по ребрам изнутри бьет с десяток кулаков. Детям труп Пика больше не интересен. Теперь они надвигаются на нее, медленно, со змеиной грацией, будто мамбы во время охоты. Саша чувствует, как чья-то окровавленная рука хватает ее за запястье … Господи, да это маленькая девочка, ей лет семь-восемь, может, у нее дома есть игрушки вроде розового телефона Барби , но ее глаза — нечеловеческие: маленькие и лихорадочно блестят, как у кладбищенской крысы, а рот красный от крови.
Саша отшатывается.
Ее боевой настрой пропадает.
На смену ему приходит пронизывающий до костей страх. Маленькая нечисть в любой момент может накинуться на нее, повалить на землю, но почему-то они этого не делают, лишь движутся вокруг в странном ритме, отдаленно напоминающем танец. Их тела грациозны, движения плавно перетекают из одного в другое. Если бы Саше пришлось это описывать, она сказала бы, что дети двигаются как кобры, завороженные звуками флейты. Во всем этом есть что-то гипнотическое, как будто все они настроены на одну волну, слышат один и тот же голос и в головах их проносятся одни и те же мысли.
К ней тянутся окровавленные руки, рты растянуты в улыбках, на лицах застыло выражение первобытного коварства. Пятна крови похожи на боевую раскраску.
Но сильнее ужасает другое: один из малышей притащил откуда-то штуку, похожую на мастерок, взобрался на Пика и, хихикая, втыкает мастерок в его тело. Звук такой, будто мясницкий нож входит в мягкую тыкву.
Саша едва не теряет сознание.
Она кричит.
Ужас наполняет каждую клеточку ее тела, она снова готова драться.
Отбившись от тянущихся к ней рук, она отбегает, сбив с ног маленькую девочку. Как ей освободиться от происходящего безумия?.. Это уже не сражение, а попытка бегства.
Но тут она оскальзывается в луже крови, рядом — растерзанное тело молодой женщины в розовом спортивном костюме, и решимость бежать сменяется головокружением, руки и ноги перестают подчиняться, кажутся ватными.
Из горла вырывается крик, Саша падает на колени, тело ее содрогается, и обильная рвота хлещет изо рта на бетон. Сашу продолжает трясти даже тогда, когда блевать уже нечем.
В этот момент она слышит сзади топот маленьких ножек.
Оборачивается и видит: малец с мастерком уже рядом с ней, в глазах — жажда убийства, даже нечто большее: первобытная кровожадность, которую не утолить, пока не искупаешься в крови жертвы, пока кишки ее не выйдут наружу.
Он кидается на Сашу. Вцепляется в нее, как пиявка, бьет, режет: удар в бедро, удар в предплечье. Саша словно сходит с ума. Она вопит. Нет, воет. Хватает мальца, приподнимает над землей и на бегу впечатывает в турникет. Из его горла вырывается влажное кряхтенье. Любой нормальный ребенок потерял бы от силы удара сознание, а этот, сжав зубы, рычит и снова пытается ударить ее мастерком.
Саша продолжает крепко удерживать ублюдка. Это сложно, ведь малец весь измазан кровью, мозгами, а двигается так, будто у него нет костей.
Но Саша все же находит в себе силы развернуть чудовище спиной к себе, инстинкт самосохранения превращается в инстинкт убийцы, она бьет его лицом о турникет, снова и снова. А малыш не прекращает попыток вырваться, сопровождая их животным рыком и шипением. Тогда Саша хватает его одной рукой за волосы и продолжает бить лицом о турникет, пока маленькое тело не обмякает в ее руках, но теперь ей этого мало: что-то в потаенных глубинах сознания просыпается и требует большего. Возможно, древняя расовая память, а может, просто вспышка дикой и неудержимой страсти к насилию. Она хватает ребенка за горло, впивается в него зубами, чувствуя, как под напором челюстей поддается чужая плоть. Завороженная собственным безумием, она удваивает усилия: челюсти смыкаются, в рот ударяет фонтан горячей крови.
Ее снова тошнит.
Тело мальчика подрагивает, на пол хлещет кровь из разорванной сонной артерии.
Осознание того, что она натворила, обухом бьет по голове. Саша, шатаясь, успевает сделать несколько шагов, потом снова падает на колени: ее опять выворачивает, как будто она любой ценой пытается избавиться от ужасного вкуса детской плоти…


Твари повсюду.
Костяшки Гарри разбиты в кровь, он спотыкается о чье-то тело, падает, видит, как сучьи дети хватают Багза: кидаются на него, как стая волков на лося. Багз сбивает нескольких с ног, но куда больше маленьких дикарей вцепляются в него, тянут вниз, к земле, какая-то девчонка кусает его за горло, в то время как другая впивается в пах.
Багз вопит.
Его вопль исполнен ужаса и агонии.
Едва он оказывается спиной на земле, как они покрывают его тело, будто тля, кусают, рвут на части, растягивают за ноги, чтобы девочке было удобней вгрызаться в промежность, по его джинсам расползается красное пятно. Багз дергает руками, ногами, но его держат крепко. Он обречен.
Откуда ни возьмись возникает еще один сопляк.
В руках у него нож.
Он смотрит на Гарри безжизненными глазками рептилии. Ухмыляется. Гарри видит его зубы и чувствует исходящий от него тяжелый запах крови. Малец хочет, чтобы Гарри его почувствовал, потому что знает: он — хищник, а Гарри — всего лишь жертва.
Кажется, пацан наслаждается страхом и омерзением, которые вызывает у своих жертв.
Он падает рядом с Багзом на колени. Нож зажат в руках лезвием книзу, и лезвие входит в шею Багза, пробивая трахею. Багз бьется в судорогах, напрасно силясь вдохнуть, его глаза закатываются, из горла льется кровь. Малец вытаскивает нож, и Гарри слышит, как лезвие трется о позвонки.
Мальчик бьет снова.
И снова.
И снова.
В последний раз он ударяет в грудь, лезвие проходит сквозь ребра, пронзает сердце, в лицо ублюдку бьет темный фонтан артериальной крови и заливает тело Багза.
Пока мелкота занята его другом, потрясенный Гарри пытается уползти на четвереньках прочь, будто крот, ищущий спасения от внезапного солнечного света. Его шея покорно ждет удара, но его никто не бьет, так что Гарри вскакивает и бежит назад, к лестнице.
Когда добирается до нее, то видит, что навстречу ему несется дюжина сорванцов.
Крутанувшись волчком, он пускается в другом направлении и едва не спотыкается о труп старикана из билетной будки. Кости переломаны, вместо лица — кусок мяса.
В нескольких футах от трупа Гарри видит дверь.
Он не знает, куда она ведет, но та поддается, и он сразу же захлопывает ее за собой, запирает изнутри на замок.
Через несколько секунд в дверь начинают бешено колотить…


Саша не знает, куда направляется.
Вот парковка. Она видит, как из припарковавшейся машины вылезает мужчина. Саша хочет позвать его на помощь, но на мужчину уже успели напасть двое детей. Плохо дело. Прочь отсюда!
Теперь она бежит по заросшей травой обочине дороги. Сквозь деревья виден ряд домов. Убежище. Хотя у Саши не проносится в голове именно эта мысль, она чувствует, что там безопасней. И устремляется туда. Инстинктивно, как животное.
Как это все может происходить?
Как, черт его дери, это возможно?!
Эти мысли, как мантра, снова и снова прокручиваются в мозгу, будто она пытается в глубинах сознания найти хоть какой-то ответ, какую-то причину, какое-то решение. Но — ничего. Совсем ничего. Она знает, что прошло меньше часа. Как может мир перевернуться с ног на голову меньше, чем за час? Не маловато ли? Такое должно занимать хотя бы дни, а то и недели, месяцы…
Пробираясь меж деревьями, она замечает двоих. Идут по тротуару, держась за руки. Мальчик и девочка. Поодаль, прямо по середине улицы, двое мальчуганов тащат какие-то штуки, похожие на… багры? Как и парочка на тротуаре, как и все прочие дети, они голые и вымазаны в крови. Это не сон, это — на самом деле. И при свете дня.
Какого хрена никто этого не замечает?
Почему ничего не предпринимает полиция?
Когда Саша добирается наконец-то до домов, до нее вдруг доходит, что мужчина, выбиравшийся на парковке из автомобиля, единственный, кто попался ей по пути. Больше — ни автомобиля на ходу, ни другого живого взрослого. Ничего. Никого. Никаких, даже самых банальных встреч: никто не выносит мусор, не проверяет почтовый ящик.
Пустота.
Подбежав к ближайшему дому, Саша колотит кулаками в дверь. Ответа нет. Когда не отвечают на стук и в следующем, она начинает дергать дверь за ручку, но та заперта. Это еще ничего не значит. Правда же? В это время люди обычно на работе. Тяжело дыша, она пробирается вдоль домов, колотя во все двери, что встречаются на пути.
Да где же, черт возьми, все?! Кто-то же должен быть дома!
В голове звучит суховатый голос, похожий на детский. Дура, они все мертвы. Детки вырвались из клетки. Сегодня они восстали против своих угнетателей. Они унаследуют мир, и кто сможет им противиться? Какой черствый человек не откроет дверь потерявшемуся ребенку? Кто откажет в помощи агнцам Божьим?
Саша не хочет слушать, главным образом потому, что злобный голосок, похоже, знает, о чем говорит. Ей надо срочно укрыться в каком-нибудь доме, потому что мелкота начинает посматривать в ее сторону.
А? Кто у нас здесь? Беглянка? Убейте ее, кусайте, раздирайте плоть, снимите с нее шкуру и бросьте гнить с остальными, киньте труп в канаву. Они все должны умереть.
Стоп! Там кто-то есть на крыльце, дальше по улице.
Перепрыгнув через невысокую живую изгородь, Саша бежит туда. На крыльце сидит старик, читает газету. О, слава богу, слава богу! Но когда она добегает до него, пытаясь окликнуть, то замечает, что горло старика перерезано от уха до уха.
Следующий дом.
Еще один.
И еще.
Дверь отворяется.
— Боже… — выдыхает Саша, вваливаясь вовнутрь. — Помогите, пожалуйста, помогите!
Похожая на мышку женщина в пуховых розовых шлепанцах дает ей пройти в комнату.
— Господи, что случилось? Несчастный случай? Авария?! — спрашивает она, глядя на порванную одежду и кровь, которой перемазана нежданная посетительница.
Саша плюхается на стул, стараясь отдышаться:
— Нападение… станция метро…
— Террористы? — спрашивает женщина, как если бы всегда подозревала, что эти негодяи опять выкинут что-нибудь эдакое.
— Нет, нет, не они… Там — тела повсюду. Это дети. Дети нападают на взрослых. Они убивают всех. Там просто бойня.
Хозяйка отступает на шаг:
— Правда?
— Да! — Саша видит, что ей не верят. — Они убивают всех, без разбора!
Женщина кивает.
— Наркотики принимаешь, дорогуша?
— Что?!
— Таблетки, может, крэк курила или что-нибудь в этом роде?
Саша теряет дар речи: эта женщина не только не верит, она еще и тупая как пробка. Девушка судорожно вздыхает. Надо, надо до нее достучаться.
— Нет, я не принимала наркотики. Поймите. Дети нападают на взрослых. В метро сейчас убили как минимум человек двадцать. Я только что оттуда. На меня тоже напали, да посмотрите же, я вся в крови! Думаете, это я сама?!
— Милочка, надо успокоиться, нужно…
В дверь стучат.
— Ох, кого там еще принесло? — ворчит женщина.
Саша вскакивает:
— Не открывайте! Это они!
— Надо успокоиться, дорогуша. — Хозяйка выглядывает за дверь, пожимает плечами, снова закрывает ее. — Никого. Может, послышалось? А сейчас я позвоню в полицию и сделаю нам кофе.
Саша, сжав зубы, мечется из угла в угол. Реальность как будто насмехается над ней. Она подходит к окну, раздвигает занавески. Никого.
Потом… какое-то движение.
Из-за дерева показывается девочка с окровавленным топором.
Саша оборачивается, чтобы окликнуть хозяйку, но, когда снова смотрит в окно, девочки и след простыл. «Боже мой, я схожу с ума! Копы приедут и отвезут меня в психушку».
Тут она слышит, как женщина с кем-то разговаривает.
С копами, наверное.
Но тут по спине пробегает холодок.
Саша идет по коридору к кухне и в проеме открытой задней двери видит девочку с топором. Хозяйка дома кричит, когда лезвие топора вонзается ей в шею, и оседает на пол окровавленной грудой. Девочка взмахивает оружием еще раз, голова женщины раскалывается, а на плитку кухонного пола летят ошметки мозга и брызжет кровь.
Саша разворачивается и бежит.
У входной двери успевает заметить несколько фотографий: та женщина с младенцем в коляске, она же вместе с маленькой девочкой; пешая прогулка, Хеллоуин, Рождество, дни рождения.
Выбегая на улицу Саша, понимает, что девочка на фотографиях и девочка с топором — одна и та же.
Хозяйку этого дома только что убила собственная дочь.


В билетной будке Гарри чего-то ждет.
Выжидает. Уже довольно долго.
Он пригнулся за конторкой, чтобы снаружи его не заметили, и ждет, когда все закончится. Он размышляет: что же все-таки случилось с детьми? Из-за чего они превратились вдруг в чудовищ? Это какая-то злая сила — как по телеку показывают? Биологическое оружие? Утечка химиката? Газ, действующий на мозги? Или еще что? Как быстро все случилось! Гарри курит одну сигарету за другой и размышляет: сколько в мире детей? Да, конечно, не у всех есть дети, но — у многих. А у некоторых по трое, и даже по пятеро. Похоже их все-таки больше, чем взрослых.
Бух!
Что-то бьет снаружи по билетной будке. Гарри вздрагивает. Но не двигается. Он знает: они там. Но здесь он в безопасности. Им до него не добраться. Старик оставил тут термос и сумку с ленчем, так что у него есть продукты. Он может торчать тут столько, сколько понадобится.
Но что, если это займет дни? Потому что может ведь быть и так. Если ситуацию не возьмут под контроль, все может продолжаться очень долго.
Гарри не хочет об этом думать.
В худшем случае он как-нибудь выскользнет отсюда ночью.
Он слышит крик вдалеке. Еще кому-то приходит конец. Господи! Интересно, такое происходит в каждом городе? В каждой деревне? Об этом он тоже не хочет думать. Нужно сосредоточиться на том, чтобы выжить. Остальное — пустая трата времени.
Он выжидает. Выжидает…
Наконец, собравшись с духом, выглядывает из-за конторки. Кроме нескольких неподвижных тел, никого не видно. Интересно, что с Сашей? Она тоже мертва?
Сжав волю в кулак, он встает в полный рост.
Детей вроде не видать.
Гарри ждет — пять минут, десять. Ну ладно. Может быть, сейчас лучший момент, чтобы отсюда сбежать. Но — куда? Нужно найти машину. Точно! Он найдет тачку и свалит отсюда к чертовой матери, поедет искать место, где взрослые держат все под контролем. Или куда-нибудь, где дети не сошли с ума.
Гарри отпирает дверь будки и ступает на поле бойни…


Дети ведут Сашу по улице с веревкой на шее.
Она не умоляет их сжалиться: в горле пересохло. Каждый раз, когда она пытается открыть рот, ее бьют. Царапают. Кусают. Колют ножами. Процессию возглавляет девочка с окровавленным топором: она как будто явилась прямиком из ада, остальные следуют за ней словно преданная орда демонов. Мелкие твари не говорят, словно утратили все навыки речи, переговариваются они рыком, хрипом, жестами. И, кажется, вполне осмысленно.
Сашу схватили прямо у дома той женщины.
Ее ждали.
Они попрыгали с деревьев на землю и понеслись ей навстречу, продираясь сквозь зеленую изгородь. Саша попыталась бежать, и это стало худшим решением в ее жизни. Ее догнали, резали ножами, избивали почти до потери сознания. Девочки ногтями сдирали с нее кожу, мальчики лупили кулаками — до полного беспамятства. Когда она окончательно перестала сопротивляться, некоторые из них помочились на нее.
Теперь ее куда-то ведут.
Саша ощущает на губах запекшуюся кровь, чувствует, как она ссыхается на скулах и в волосах, словно грязь.
Впереди мост.
Саша видит реку, несущую свои воды под мостом. Зачем ее привели сюда? Хотят столкнуть с моста в реку? Саша надеется, что это так, потому что она хорошо плавает. Если это всё, что ж, она отлично с этим справится. Но в глубине души девушка понимает, что ей едва ли позволят выпутаться. Петля туже затягивается вокруг шеи. Другой конец веревки дети привязывают к фонарному столбу. До воды футов пятнадцать, не меньше, а веревка куда короче.
— НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! НЕТ! — вопит Саша.
Она сопротивляется и бьется в их руках, но в конце концов маленькие чудища берут верх и переваливают свою жертву через перила. В горле застывает крик, Саша чувствует, что летит, что она невесома, вода все ближе… веревка врезается в шею, позвонки ломаются, звук похож на удар кнута, Саше кажется, будто из нее выдернули хребет. Кишки и мочевой пузырь опорожняются, ведь мозг больше не контролирует соответствующих мышц. По телу пробегает судорога, нервные окончания в отчаянных попытках связаться с центром испускают последние электрические импульсы… затем — ватная чернота.
Сашино тело раскачивается на скрипучей веревке.


Боже, да они везде!
Они что, настолько умны?
Настолько хитры?
Обладают такой изощренной и злобной фантазией, что способны устроить ловушку?
Гарри этого не знает, но как только он оказывается на достаточном расстоянии от спасительной будки, они появляются будто из-под земли: маленькие фигурки, скрежещущие зубами от ярости, тянущие к нему руки, злобные, пышущие ненавистью гоблины. Они толпятся вокруг, от них воняет смертью.
На него бросаются двое. Затем — еще трое.
Гарри бьет левой кого-то из них — девочку — в лицо, правой лупит другую. Он чувствует, как их губы разбиваются о костяшки его кулаков. Еще одну девчонку он бьет ногой, и та буквально врезается в других бесенят. Он избивает их, орет, его руки тяжелые, как молоты. Он топчет упавших ботинками. Потом хватает кого-то и швыряет в подбегающую стайку кроваворылых.
Но они не ведают страха.
Ни перед болью, ни перед наказанием, ни перед смертью.
Под его ударами они валятся, как колосья во время жатвы, но все больше детей наседает на Гарри, их ярость возрастает, в каждом сидит жажда убийства, будто они — древние охотники, атакующие бешеного мамонта.
Они хватают его за ноги, запрыгивают на спину, вцепляются в руки, так что он не может бить и топтать с прежней убийственной точностью. Гарри отшатывается влево — и они вместе с ним. Пытается отпрыгнуть вправо — и тащит их за собой. Он волочит на себе с дюжину мелких дикарей к тому моменту, когда добирается до ступенек, ведущих на станцию. Гарри дышит с трудом, его мышцы устали, сил больше нет.
Возможно, им это известно, они видят, как он устал.
А может быть (только может быть), чувствуют это — каким-то шестым чувством.
У лестницы они разом отпускают его, и сила инерции опрокидывает Гарри на бетонные ступеньки: он оступается на первой, спотыкается на второй, нелепо взмахнув руками, с громким треском падает на плечо, выбивая его из сустава, бьется головой об очередную ступеньку, сознание его меркнет…
Гарри катится и катится вниз, получая все новые увечья. В спине что-то громко хрустит.
Он приземляется у подножья лестницы, весь переломанный и в ушибах.
А еще Гарри совсем ничего не чувствует ниже шеи. Вообще. Абсолютно никаких ощущений. Лишь когда он пытается повернуть голову, то осознает, что к ней присоединили какую-то инертную, неповоротливую массу. О боже! Не сейчас, ни хрена, не сейчас! Гарри призывает остатки силы воли и пытается заставить тело подчиняться, но оно теперь просто балласт. Парализован! Ты, мать твою, парализован! Он убеждает себя, что это временно, что он еще не пришел в себя от удара, что контроль над телом вернется. Просто сильно ушиб спину, только и всего.
Да, точно.
Только и всего.
Но кровососы уже бегут вниз по лестнице, окружают его, шипят, свистят, как насекомые в поле за домом Саши. Они окружают его так плотно, что кажутся одним чудищем, состоящим из множества маленьких тел и голов, уставившихся на него десятками глаз, безжизненных, как у насекомых.
Они чего-то ждут.
Наконец Гарри видит.
Вперед выступает девочка с топором.
Она вся в крови, волосы спутались и свисают на лицо красными сосульками. Гарри смотрит на ее крохотные несформировавшиеся груди, на безволосый лобок. Она сжимает зубы, издает странный гудящий звук а затем, подняв над головой топор, с силой опускает его на Гарри.
Гарри чувствует удар, но это беспокоит его не больше, чем дальний раскат грома.
Однако затем он начинает истерически хныкать, по щекам текут слезы.
Гарри чувствует вкус крови во рту, ощущает удушающий жар, исходящий от детских тел, когда толпа надвигается еще ближе. Девочка держит что-то в руках, протягивает ему, будто предлагает взять.
О нет, нет, только не это, не это!
По шипастым перстням он узнает свою левую ладонь.
Гарри оставили только голос, и он верещит. И тогда эта тварь запихивает ладонь ему рот, как кляп. Он чувствует, что ладонь еще теплая. Это шокирует его. Кровь все еще вытекает из запястья и наполняет рот мерзким металлическим привкусом грязных монет.
Девочка проталкивает руку дальше.
Гарри давится, его голова бешено крутится из стороны в сторону, чьи-то руки из толпы хватают ее, удерживая на месте, раздвигая челюсти шире. Девочка уселась ему на грудь. Он лишь смутно ощущает ее вес. Глотка содрогается от рвотных позывов.
Маленькое чудовище ухмыляется, потом рукояткой топора начинает проталкивать ладонь все глубже, пока Гарри не чувствует, как нижняя челюсть отделяется от верхней. И тут трое или четверо из них, помогая, разом налегают на рукоять и заталкивают в глотку Гарри его собственную ладонь, и он больше не может ни глотать, ни дышать.
Его глаза вылезают из орбит, лицо деформируется, изо рта льется слюна.
А ладонь проталкивают все глубже, глубже, пока тело Гарри не сотрясает последняя судорога. Больше он не двигается.