«Рождённый в могиле» Тим Каррэн

Моросил дождь, когда Малыш выбрался из могилы своей матери, вступая в мир, который должен был стать его игровой площадкой. Разразившаяся наверху ядерная катастрофа не имела для него значения. Он был новорожденным—не ведал ни прошлого, ни причин, ни последствий. Он не знал, что именно странное сочетание радиации и бальзамирующих химикатов пробудило его ужасные, жёлтые глаза, наделив его не просто жизнью, но иной, жадной и беспощадной сущностью.
Три дня он насыщался останками своей матери, а затем когтями прорвался на поверхность.
Мир за пределами могилы оказался огромным, тёмным, грозным. А он—маленьким, бледным, злобным.
Ползком, неуклюже, словно личинка, он продвигался по кладбищу, движимый единственным чувством—голодом. Огибая покосившиеся надгробия и обветшалые кресты, скользя по лужам, что скапливались в затонувших могильных впадинах, он добрался до кованой ограды. За ней простирался город.
Одетый в ночь и дождь, как в маскировку, он пробирался по водосточным трубам, скользил по мокрым тротуарам.
Вскоре его заметили.
Женщина, закутанная в мусорные пакеты, словно в лохмотья, толкала перед собой скрипучую тележку, но внезапно замерла, уставившись на него воспалёнными глазами. Дождевые капли стекали по её лицу, путаясь в спутанных прядях волос.
— Мой… мой ребёнок, — прошептала она. — О, мой бедный, потерянный малыш…
Малыш не стал её разубеждать. Это было её заблуждение, но он охотно им воспользовался. Он знал, как быть хитрым. Захныкал, жалобно, как младенец, дёргая за невидимые струны её сердца.
Она протянула руки, и он позволил взять себя, прижать к исхудавшей груди, ощутить тёплые, сухие пальцы, нежно смахивающие грязь с его лица.
— Бедненький… бедный… — бормотала она, целуя его потрескавшимися губами.
Малыш едва не расхохотался, но в последний момент осёкся—он понял, что её могло бы напугать это веселье. Взгляд женщины на миг изменился, в нём мелькнула тень ужаса, будто на каком-то глубинном уровне она осознала, кто перед ней.
Малыш тонко захихикал, но тут же превратил смех в всхлипывания. Нужно было осторожно играть на её материнских чувствах. Он знал это инстинктивно.
Но он знал и больше. Пока она прижимала его к себе, он заглянул в её разум, пролистывая воспоминания, словно старую книгу. За считаные минуты он понял многое о своём новом мире.
— Я так по тебе скучала… — прошептала она, вновь и вновь осыпая его поцелуями. От неё тянуло прелым потом, кислым вином и разложением, но этот запах был для него не отталкивающим, а зовущим. — Они говорили, что ты умер, что я никогда больше тебя не увижу… Но они ошибались, правда? О, мой милый, мой драгоценный ангел… Мама любит тебя больше жизни…
Бомжиха, в прежней жизни носившая имя Дорис Маккалистер, унесла Малыша к себе — в сырой, пропахший кошачьей мочой подвал. Здесь царила вечная тьма, тоска и запустение, но Малыш побывал и в худших местах. Она соорудила для него колыбель из размокшей картонной коробки — предварительно вытряхнув крысиные экскременты — и наполнила её грязными лоскутами, что когда-то были одеялами. Малыш устроился вполне удобно, с интересом разглядывая надпись на картоне: Острый соус "Сам дьявол", 12 бутылок. Ирония не ускользнула от него.
— Мы сделаем малыша таким счастливым, — пробормотала она, нежно поглаживая его скрюченными пальцами. — Мой милый маленький пухлячок.
С умилением она вытирала с него дождевые капли, выщипывала мокрые листья из его тонких волос, но её руки были настолько грязными, что оставили тёмные разводы на его лице. Малыш не возражал. Пусть заботится, пусть любит. Всё равно исход был предрешён.
— Вот, любимый, у мамы есть для тебя вкусное молочко…
Она достала банку сгущённого молока и подогрела её над пламенем свечи. Едкий запах забродившей сладости ударил в нос, но Малыш отхлебнул немного, чтобы не расстраивать её. Это было мерзко. Приторно, пронзительно гадко.
— Так-то лучше, правда?
Он ответил довольным воркованием.
— Всё это из-за мужчин, — вдруг заговорила бомжиха, её голос дрожал от давней, незаживающей ненависти. — Они всегда творили ужасные вещи. Я не буду рассказывать тебе, что сделал со мной отец. Что заставил меня вытерпеть мой муж. Плохие вещи, очень плохие. Я не люблю мужчин. Они паразиты, погубившие этот мир. Но мы не позволим тебе стать таким же, правда? Нет, ты не будешь воевать, сбрасывать бомбы, убивать и разрушать. Мой мальчик будет другим.
Она рассеянно ковыряла воспалённые язвы на руках, отрывая коросты, под которыми пряталась почерневшая плоть. Малышу не нужно было прикасаться к ней, чтобы знать: радиация уже разъедала её изнутри, медленно, неумолимо. В крошечных капсулах её тканей бурлили раскалённые частицы, готовя её тело, словно индейку в духовке.
Он сглотнул, когда она случайно содрала длинную полоску кожи с предплечья, и его язык скользнул по губам. Боже, как она его дразнила… Её плоть источала пьянящий аромат, и его желудок отозвался требовательным урчанием.
А она всё говорила. Ткала свою бесконечную исповедь, запутываясь в нитях прошлого. Разбитое детство. Муж — жестокий, пьющий, с тяжёлым кулаком. Лечебницы. Улицы, мусорные баки, первые мгновения настоящей свободы. И, конечно, её самая заветная ложь — о том, как Эрл сбросил её с лестницы и она потеряла ребёнка. Ведь это неправда, так ведь? Разве её драгоценный пухлячок не здесь, в её руках?
Её голос гудел, как осиный рой, и веки Малыша становились всё тяжелее. Пусть поспит немного. Отдохнёт. А потом будет проще её убить.
Как же они все глупы. Наивны. Овцы.
Через некоторое время он открыл глаза от уютного, успокаивающего сна о том, как он жует мясо с реберных планок своей матери, а бомжиха все еще продолжает болтать. Хватит. Довольно.
— Хорошо ли спал мой пухлячок? — пробормотала она, заглянув в его мутные жёлтые глаза.
Малыш больше не ворковал. Он выпустил когти — и одним точным движением снял с неё скальп. Кровь потекла по её лицу, густая и тёмная, как выдержанное вино. Сквозь покрасневшие глаза она увидела его лицо — белое, раздутое, поросшее язвами. Оно походило на свиную морду.
Он разжал челюсти и вонзился в её горло. Горячая кровь выплеснулась, обожгла кожу, потекла по подбородку. Он жадно припал к открытому горлу, высасывая её с отвратительным, утробным чмоканьем.
Наконец, тишина.
Голос, гудевший без конца, умолк.
Малыш никуда не спешил. Он аккуратно освежевал её, разобрал на куски, отделил мясо от костей. Он ел её три дня, наслаждаясь каждым глотком. Содержимое её черепа он приберёг напоследок — оно было нежным, маслянистым, с восхитительно утончённым вкусом.
Когда последняя капля крови была слизана с её оголённых костей, он сел и задумался.
Снаружи было холодно, лил дождь. Поэтому, использовав её сухожилия как нити, он сшил себе плащ из её кожи.
И отправился в своё королевство.


Несколько дней пища была скудной. Малыш питался тощими крысами и пухлым котёнком, которого нашёл под развороченным контейнером. Ночи он проводил в канализации, скрываясь от чёрного дождя, ядовитого и едкого. Днём было слишком жарко, ночью — пронизывающе холодно. Голода он больше не ощущал — он сходил с ума от него.
И вот, наконец, провидение снизошло.
Бультерьер, настоящий крепкий зверь, уловил его запах. Выследил.
Малыш уже не раз сталкивался с собаками — и неизменно побеждал. Он не любил их. Кошек он мог уважать за независимость, но собаки… Подчиняющиеся, покорные, слюнявые кучи мяса. Ему были противны эти существа.
Он бы оставил пса в покое, если бы тот не был так настойчив. Но терьер продолжал идти по следу, и в конце концов Малыш позволил ему догнать себя. Пёс замер, почуяв его запах, издал сдавленный, дрожащий звук. Но в нём бушевала природа — он зарычал, оскалился и бросился вперёд.
Малыш двигался быстрее, он отсек ему одну из передних лап и зажал голову в челюстях. Лапа собаки отлетела в сторону. Череп треснул в его челюстях с влажным, захватывающим звуком.
А затем начался пир.
Это был самец, так что Малыш лишил его мужественности и разгрыз яички до мякоти. Они были довольно сочными и мягкими, но с кисловатым привкусом. Ничего страшного. Мозг был ничем не примечателен. Малыш тщательно исследовал его, прежде чем съесть. Мясо жёстким, жилистым, разве что в брюхе нашлось несколько приличных кусочков. Больше всего Малышу понравилась его кровь. Он перевернул тушу и выжал все до последней капли в глотку.
Именно в этот момент он понял, что за ним наблюдают.
Двое. Мужчина и женщина. Измождённые, грубые, такие, какие бывают те, кто выжил в мире разрухи.
— Что это, чёрт возьми? — выдохнул мужчина, ослепив Малыша лучом фонарика.
— Это… это Босс! — закричала женщина. — Эта тварь убила Босса!
Малыш понял, что попал в переделку. Проблема была в том, что он был сыт, ленив и страдал от газов. В обычной ситуации он мог бы выпотрошить их за секунды, но теперь… теперь он был слишком вял.
Щелчок. Выстрел.
Первая пуля пролетела мимо. Вторая вошла в ещё тёплую тушу терьера.
Беда.
Они начали палить. Судорожно, истерично, вслепую.
Малыш бросился в сторону, перекатился по грязному асфальту, метнулся за бордюр. Пуля впилась в ногу. Другая прожгла спину.
Он взревел от боли.
Нужно уходить.
Он бросился прочь, нашёл канализационную решётку и вдавил своё упругое, как пудинг, тело в узкую щель.
Падение. Темнота.
Он рухнул в подземный туннель. Вода подхватила его, понесла, кружила, затягивала. Несколько кварталов спустя он выбрался, шлёпаясь в мутную жижу. Крысы в панике разбежались.
Пули.
Он ненавидел пули.
Отверстия, которые они пробивали в его шкуре, были болезненными. Кровь текла, а нервные окончания словно выкручивали с корнем. Отдыхая, слушая журчание воды и подземные капли, он сосредоточился на восстановлении себя. Это не выходило за рамки удивительных возможностей его метаболизма. Слаженными усилиями он замедлил поток крови, сжимая сосуды и капилляры. Он выталкивал пули, направляя сахар и белки к местам ранений, заставляя свою биологию работать в усиленном режиме. Через час он был восстановлен.
Но он был истощен.
Лежа в луже канализационной слизи и собственных выделений, он проспал двенадцать часов.


Когда он пробудился, голод сливался в единое целое с яростью, превращая его в существо, вселяющее первобытный ужас. В любом состоянии он был страшен, но эта невыносимая жажда мщения разжигала в нем пылающую черную ненависть. Его тело было осквернено, его эго унижено. Он жаждал искупления. Кровь. Мясо. По божественному праву он должен был потребовать жертву.
Когда тьма окутала улицы, он рванулся наружу. Обостренные чувства, почти сверхъестественное зрение и тонкое обоняние вели его вперед. Среди руин аптеки он учуял двух выживших — жалкие существа, коротавшие вечер за бутылкой. Он атаковал их безжалостно, превратив их жизни в безмолвный хрип. Мясо, пропитанное алкоголем, было неприятным, но даже это не могло заглушить его голод. Он ел без удовольствия, скорее по необходимости, но даже этот жалкий пир приглушил его бушующую ярость, хотя и не утолил жажду крови.
Насыщенный, но не удовлетворенный, он вновь отправился бродить по улицам. Судьба вскоре привела его к разорванным останкам собаки. Они были разбросаны во все стороны крысами, другими собаками и разными безымянными падальщиками, которые, как и сам Малыш, родились из кипящей радиоактивной ямы. Он чувствовал их запах. Некоторые из них были чудовищными тварями, которых, как он знал, нужно избегать любой ценой, по крайней мере пока он не вырастет.
Он шел, следуя за ускользающим ароматом тех, кто осмелился причинить ему вред. Дождь смыл большую часть их запаха, но не настолько, чтобы он не смог их выследить. Он еще найдет их. Однако, прежде чем воздать им по заслугам, он должен был подготовиться. Сила, мощь, готовность — всё это требовало подпитки.
Он вернулся к телам, что оставил в аптеке, и принялся за пиршество. Сначала вкус мертвечины с привкусом алкоголя вызывал отвращение, но с каждым кусочком он находил в нем что-то новое, неведомо притягательное. Вскоре ему уже нравилось это послевкусие, и, перемешав плоть и кровь в дрожащую массу, он катался в ней, впитывая в себя запах смерти и победы.
Но вместе с мясом он поглощал нечто большее. Каждая его жертва оставляла в нем след. У бомжихи он забрал её воспоминания — обрывки знаний, понимание человеческой природы, детские повадки. У крысы и котенка — инстинкты выживания. От собаки — хитрость: как обмануть, показав ласковые глаза и виляющий хвост. А от двух пьяниц — жажду алкоголя.
Он протянул когтистую лапу, схватил бутылку джина и осушил её в несколько жадных глотков. Это было… хорошо. Он чувствовал себя живым, окрыленным, свободным от тревог и сомнений. Скоро он выпьет ещё.
Блуждая в темноте, он наткнулся на церковь. Здесь возносились молитвы, здесь искали спасения. Но однажды, решил он, это место поклонения станет его храмом. Он будет на алтаре, а его последователи выстроятся в ряд, жаждущие благословения. Но пока что пришло время отдохнуть.
Спрятавшись в тени алтаря, он начал плести кокон из волокнистого шелка. Тонкие нити опутали его, скрыли, убаюкали. Затем он уснул. И пока он спал, началась трансформация. Его оболочка треснула, и на свет явился новый, более сильный, более крупный он.
С наступлением холодной, промозглой ночи, он вышел на охоту. Его враги ещё не знали, что их ждет.


Малыш постепенно постиг искусство осторожности. Просто стоять на улице и пожирать свою добычу было непозволительной роскошью — это значило нарываться на беду. Особенно с этими проклятыми овцами, вечно искавшими повода для драки. В их душах, в самой их природе таилось нечто бунтарское, самоубийственное, что толкало их бросать вызов монстрам, где бы те ни встретились.
Это стало частью его жизни как хищника — понимать, когда нанести удар, а когда укрыться, когда быть агрессивным, а когда притвориться безобидным.
Поэтому, приближаясь к логову супружеской пары, которая уже успела всадить в него пули, он действовал с предельной осмотрительностью. Он скрылся во тьме, маскируя свой звериный запах всем, что попадалось под руку: мусором, гниющими останками животных, нечистотами. Он катался в этой отвратительной смеси, пока не покрылся слоем грязи, листьев и липкой слизи.
Вскоре он увидел, как из здания вышел мужчина. Его сопровождали четыре собаки — хорошо обученные, послушные животные, реагировавшие на каждое его движение. Они были настолько слажены с хозяином, что выполняли его приказы, едва он подавал знак. Малыш не мог не восхититься этой холодной, почти военной эффективностью.
Он отчетливо уловил запах мужчины и собак. Человек был зол, разъярен потерей своего Босса. Женщина уговаривала его оставить все как есть, но, будучи мужчиной, он не смог удержаться и отправился на охоту за Малышом, взяв с собой псов. Глупец. Он ушел, оставив женщину совершенно беззащитной.
Через некоторое время Малыш подобрался к зданию. Все двери были наглухо заперты, окна заколочены. Но это не имело значения. Он нашел вентиляционный канал, через который мог вдыхать сочный аромат жизни женщины — сладкий запах ее гормонов, пленительную плодовитость, исходившую от нее.
Сейчас.
Малыш превратился в вялую, червеобразную массу, подобную амебе, и начал протискиваться через узкий канал. Несколько раз он застревал, особенно в изгибах воздуховода, но, смазанный собственной слизью, он все же пробирался вперед.
Женщина находилась на кухне. При свете фонаря было видно, как она раскатывает тесто для хлеба, форма которого странным образом напоминала существо, готовящееся ее убить. Малыш двигался бесшумно. Если бы в доме были собаки, они бы уже давно учуяли его. Но их не было, и у женщины не оставалось ни единого шанса.
Он выскользнул из воздуховода в виде слизистой, сочащейся массы, медленно восстанавливая форму и готовясь к атаке. Когда он оказался в шести футах от нее, она что-то почувствовала. Он уловил горячий запах ее страха — учащенное сердцебиение, выброс гормонов стресса. Для него это был сладкий, манящий нектар.
Она резко обернулась и увидела его. Вскрикнув, она схватила разделочный нож и метнула его в него. Нож пролетел мимо. Малыш двинулся вперед. Запах ее ужаса был восхитителен. Когда он, извиваясь, приблизился к ней, ее страх достиг предела. Она не могла поверить своим глазам — перед ней был тот же кошмар, что разорвал Босса на части: отвратительное, раздутое, кишащее личинками существо, гибрид зародыша и сегментированного червя.
Она бросилась бежать, швыряя в него все, что попадалось под руку: горшки, сковородки, молоток. Схватив мясницкий нож, она поняла, что Малыш загнал ее в угол. Несмотря на свои отталкивающие размеры, он был удивительно быстр. Его желтые глаза, огромные, как сырые утиные яйца, слезились, стекая прозрачной сывороткой. Его пасть раскрылась, обнажая ряд неровных зубов.
Она снова закричала и замахнулась ножом. Ее удар был точен — она буквально вспорола ему живот. На мгновение он подумал, что может потерять ее, и инстинктивно сжал свой фаллос, выбросив в нее струю едкой мочи. Эффект был мгновенным: одурманенная, она потеряла контроль над телом и рухнула на колени.
Тогда Малыш ударил ее с силой тарана, сбив с ног. Он кусал и царапал ее, вылизывая один глаз из глазницы, пока она билась под ним, впиваясь пальцами в его мягкую, дряблую плоть. Его рот накрыл ее рот, втягивая губы и язык, превращая их в кровавый цветок и проглатывая. Его когти разрывали не только ее плоть, но и одежду.
И тут Малыша охватило новое, незнакомое желание. Это была не просто жажда крови, но и стремление прикоснуться к тому, что скрывалось между ее ног. Женщина кричала, теряя рассудок, ее голова моталась из стороны в сторону. Последним, что она ощутила, было вторжение огромной, жирной личинки, которая скользнула в нее своим холодным, покрытым слизью раздвоенным органом, бешено двигаясь и наполняя ее извивающимся семенем.
Когда Малыш закончил, женщина уже была мертва. Ее разум раскололся на тысячу безумных осколков, а кровь вытекала из нее горячими потоками. Все еще возбужденный, Малыш набросился на ее тело, как изголодавшийся зверь на пиршество — отрывая конечности, впиваясь зубами в нежные бедра, разрывая грудь.
Наконец, повалявшись в ее остывающих останках, он помочился на ее тело, стены, мебель, помечая свою территорию. Затем, сытый и довольный, словно посетитель самого изысканного ресторана, он выскользнул за дверь и растворился во тьме.


Как и в случае с другими своими жертвами, Малыш многое узнал от этой женщины. Кем она была. Ее испытания и невзгоды. О ее муже. О ее друзьях и родственниках, погибших от радиоактивных осадков и болезней. Но больше всего его заинтересовала другая деталь: женщину бросили в младенчестве, и она выросла в приюте. Это было место (как понял Малыш), где нежеланных детей принимали с распростертыми объятиями.
Это было место, где детей можно было найти в изобилии. Он также узнал, что в городе до сих пор действует один такой приют, где после войны бродило множество бездомных бродяг. Женщина и ее муж часто посещали его, принося еду и вещи сестрам, которые им управляли.
Млышл подумала о детях.
Они были мягкими и мясистыми, редкий деликатес, если удавалось их найти. Он начал строить планы на этот счет.


Это было нелегко. Чтобы получить доступ, ему пришлось разыграть ту же карту, что и с бомжихой: снова стать бедным, беззащитным младенцем. Для этого требовались усилия. Ему пришлось сбросить более ста фунтов веса, набранных после последней линьки. К счастью, он был мастером своей собственной биологии. Процесс занял время, и Малыш не был в восторге от потери накопленного, но после следующей линьки он вышел в свет гораздо более совершенным, с полным брюхом детского мяса.
Иногда, как он понял, великие достижения требуют великих жертв.
И пиршество того стоило.
Превратившись в плачущего, безобидного младенца, пробившего туннель в могиле матери, он появился на ступенях приюта. Оставалось только ждать, когда его обнаружат. Но и здесь не обошлось без опасностей. Крысы проявляли к нему интерес. На него положили глаз несколько диких собак и кошек.
Наконец, его нашла одна из сестер. Она завернула его в мягкое одеяло и принесла в дом, где было тепло. Безобидный, дрожащий комочек радости — его купали, обнимали, а сестры ахали и охали над ним. Он выглядел милым ребенком с искрящимися голубыми глазами и шелковистыми светлыми волосами. Он был упитан, но не настолько, чтобы казаться ухоженным. Нет, он был жалким, трогательным существом, которое нуждалось в любви и безопасном убежище.
Сестры накормили его отвратительным консервированным молоком, как это сделала бомжиха. Они с умилением тыкали в него пальцами, отмечая, какой он мягкий. Они укачивали его во сне и были совершенно очарованы, когда он улыбнулся им, проснувшись.
— Какое сокровище подарил нам Господь, — сказала сестра Миллисент. — Такая прелесть.
— Благословение, — добавила сестра Анжелина.
О, Малыш был именно таким. В этом не было никаких сомнений. Он опутал их своей паутиной так же уверенно, как паук муху. Они были его. Он стал их ангелом, и они ни на минуту не подозревали, какое чудовище скрывалось за его милой внешностью. Спасительной благодатью — розовой глазурью на торте — было то, что у них не было собаки. Обмануть собак с их острым чутьем было практически невозможно. Вот почему Малыш их ненавидел. Когда он станет править городом, то истребит их как паразитов.
В приюте было шестеро детей: двое младенцев, один малыш и еще трое в возрасте от четырех до двенадцати лет. Настоящий пир на любой вкус.
А аппетит у Малыша был поистине чудовищный.
В ту ночь он выскользнул из своей кроватки. О, он был хитер и скрытен. Из-за того, что он принял от двух пьяниц в аптеке, его мучила дьявольская жажда. Он пробрался в часовню и выпил алтарного вина. Содержание алкоголя в нем было не совсем таким, как ему хотелось бы, но он выпил его в огромных количествах, пока не насытился и не почувствовал легкое опьянение.
Затем он вернулся в комнату, где спали дети. Сначала он взялся за младенцев, задушив их и потягивая сладкое вино из их крови. С малышами проблем не возникло. Но с более старшими детьми пришлось повозиться. Он убил двоих, но они дрались, как тигры. Третий закричал, и Малыш сломал ему шею, вырвав горло и насытившись нежным мясом — самой редкой котлетой из всех.
Но тут пришли сестры.
В тот роковой момент сестры также подали голос в отчаянных криках. Анжелина, одна из благочестивых душ, поскользнулась на алой луже, простерлась на полу и испустила последний вздох, пораженная сердечным ударом. Малыш-монстр без труда покончил с двумя оставшимися - они даже не попытались защищаться. Часы напролет он пролежал среди их изувеченных тел, пожирая плоть до тех пор, пока не превратился в бесформенную массу жира, подобную трупной личинке, питающейся мертвечиной.
О, да! Теперь вся вселенная была его вотчиной.
Поглощая сочное мясо из чрева чудовища, он ощутил приближение новой линьки. От бесконечного пиршества его туловище раздулось настолько, что нынешняя кожа натянулась как струна. На этом этапе он становился крайне уязвимым: требовалось укрыться в темном углу и опутать себя паутиной для предстоящей метаморфозы.
К сожалению, спуститься в прохладные недра подвала оказалось выше его сил. Несметное количество жертв, детское мясо и винные потоки сделали свое дело - он погрузился в апатию. Даже движение когтистой лапы для захвата очередного куска требовало невероятных усилий.
Именно эта праздность стала его погибелью.
К тому времени, погрузившись в забытье от объедания и опьянения, он совершенно утратил воспоминания о судьбе несчастной женщины. Для него это было лишь мимолетным развлечением. Однако супруг ее, обнаружив окровавленные останки возлюбленной, хранил в сердце пламя мщения. С помощью четверых своих охотничьих псов (Босс уже вышел в отставку), он проследил зловещий след от норы до святых стен церкви, а затем до приюта.
И когда Малыш распахнул свои запавшие очи - громадную, искаженную массу плоти, - псы бросились на него с яростью. Попытавшись собраться с силами, он занес когти и оскалил клыки для последней битвы, но чрезмерное ожирение, опьянение и предстоящая линька погрузили его в летаргическое оцепенение.
Справедливости ради стоит отметить, что ему удалось отправить на тот свет одного из псов - он искусно выпотрошил беспородную тварь. Но затем человек трижды сразил его пулями, и чистая, прекрасная кровь хлынула потоком. В ослабленном состоянии псы набросились на него с неистовством, разрывая на части. Остатки сил быстро покинули его дрожащее тело.
Однако они не остановились.
Нет, они, как акулы на кормежке, захлебываясь кровавой жижей, кусали, рвали и расчленяли. За считанные минуты от могущественного существа остались лишь внутренности, кости, кровавое месиво и разбросанные органы. Даже его феноменальные способности к регенерации не смогли восстановить все части. Они трепетали в конвульсиях, но в конце концов затихли, когда душа Малыша покинула этот мир с черным воплем нечеловеческой ярости и ужаса.