«Подарок из ада» Торстен Экстер

Дамиан Греймайер наслаждался видом на болотистую местность. Густые тучи мух, комаров и прочих тварей сновали над мутной водой. Их жужжание его не особо беспокоило. Как коренной житель Новой Иберии, он ценил песню мух. Это была фоновая музыка, под которую процветала Луизиана. Будь то день или ночь. В болотах всегда что-то жужжало, гудело или стрекотало.
Дамиан вытер пот со лба и посмотрел на тыльную сторону своей влажной руки. Медленно поднеся ее ко рту, он лизнул блестящую кожу. Соленая. Такая, какая и должна быть со вкусом пота. Он почувствовал, как внутри него поднимается желание большего. Внутри него образовался котел, мутное содержимое которого начало возбужденно бурлить. Пот, - подумал он. - Старый, липкий, вонючий пот. В ее подмышках, в волосах, в ее затхлой промежности.
Сегодня она была необычно молчалива. Наверное, подозревала, что скоро он снова почувствует эту потребность. Вчера вечером она мягко улыбнулась, когда он принес ей фасолевую кашу. И сегодня утром, когда он вытирал отвратительное месиво у нее между ног. Чертово пюре из фасоли, но она не хотела ничего другого. Картофель, свекла, даже приличный гамбургер, - она отказывалась от всего этого и кудахтала только о фасолевой каше. Черт! Когда эта гадость выходила из нее, она воняла, как перебродивший прокисший омлет из ада.
То же самое было и сегодня утром. Картон, который он подложил под нее, промок насквозь. Ему пришлось трижды стирать тряпку, чтобы вытереть все дерьмо. Она лишь слабо улыбнулась. Вроде виновато, но в то же время и укоризненно. Однажды она осмелилась спросить, не может ли он отвезти ее в дом престарелых.
- Тогда тебе будет намного легче, - пробормотала она и сделала большие глаза. Он был ошеломлен, и по ее взгляду видел, что она поняла его реакцию. Неужели прабабушка попросила отдать ее? Или бабушка? Разве кто-то из Греймайеров когда-нибудь обращался с такой наглой, отвратительной просьбой?
- Семья остается и держится вместе, - ответил он. Так было всегда. Неважно, попала ли в дом болотная вода или во время бури сорвало доски. Семья осталась и держалась вместе. Все слушали слова Единого, молились, приносили ему жертвы.
В дверь постучали.

Мелисса и Кристина были в смятении. Дом, перед которым они стояли, выглядел обветшалым. Типичная болотная хижина. Отец много рассказывал им о болотах и их дурной репутации. От грубых парнях и нарколабораториях. О бескрайних водных просторах, затопленных лесах и аллигаторах. Они добирались сюда издалека, из-за пределов Новой Иберии, по гравийным и грунтовым дорогам. И когда въехали в поместье за окраиной города, в них проснулось странное чувство. Холодное, мрачное предчувствие.
Здесь буйно росли трава, деревья и папоротники. Они увидели несколько жалких клумб. Старую, покосившуюся теплицу. Вокруг были разбросаны пустые банки из-под пива, пластиковые брезенты, автомобильные покрышки и всякий хлам. Пахло гнилью и разложением. Здесь, казалось, никого ничто не волновало. Отец говорил, что здесь жили простые люди, и они знали, что под этим подразумевается. Деревенщины. Люди, отгородившиеся от современной жизни и не представляющие, как изменился мир за пределами их деревянных хижин.
Вокруг участка не было забора, только несколько вбитых в землю палок и покосившаяся ржавая калитка. С нее свисали сушеные клубни. Девочки подняли глаза на деревья и обнаружили, что с ветвей на веревках свисают еще какие-то предметы. Камни странной формы. Разрисованные красками. Они знали эти знаки, знали, кому они посвящены. Мелисса сглотнула и снова постучала в дверь.
Кто-то открыл ее. Он выглядел грязным и ужасно вонял.

Перед Дамианом стояли две девочки. Он уставился на них, его мозгу потребовалось мгновение, чтобы осмыслить происходящее. Две девчонки, появившиеся, казалось бы, из ниоткуда. Одна блондинка, другая с каштановыми волосами. Лет двенадцать или тринадцать, прикинул он. Обе были с косичками, в темно-зеленых блузках, простых юбках, доходивших до колен, белых чулках и черных туфлях с маленькими ремешками. Они были идеальным воплощением воспитанных детей, прыгающих через скакалку в ухоженных палисадниках и наблюдающих за тем, как их отец моет семейный лимузин.
- Привет, - сказал Дамиан, вдыхая их запах. Они были нездешними. От них пахло лавандой и чем-то незнакомым. Может быть, они вспотели? Конечно.
- Добрый день, я Мелисса, а это моя сестра Кристина, - сказала блондинка. - Можно ли нам войти? Мы будем признательны, если вы сможете уделить немного своего времени, чтобы пообщаться с нами.
Девчонки улыбались. Как будто кто-то пообещал им конфет.
Ладно. Какого черта вам здесь нужно? - подумал Дамиан. Он с подозрением посмотрел мимо них. В саду больше никого не было. Но ведь это могла быть просто ловушка или злая шутка! Девочки не выглядели так, будто заблудились. Они не нуждались в помощи, не волновались. Просто хотели зайти к нему домой и поговорить с ним. Поговорить? Что это еще за херня?
- Вы здесь одни? - спросил он, снова оглядывая в сад и калитку.
- Да. Нас прислал отец. Он в городе, разносит благую весть в каждую дверь. Мы пошли сюда. Это был долгий путь, но мы знали - мы чувствовали, - что здесь все еще живет добрая душа.
- Так ваш отец в городе?
- Да.
- А вы здесь сами по себе?
- Да. Мы путешествуем с места на место, чтобы рассказывать людям о благой вести. Отец и мы.
Дамиан не знал, что и думать обо всем этом. Он все еще сдерживал свое предвкушение. Это просто не могло быть правдой, чтоб две эти милашки стояли на пороге его дома в полном одиночестве.
- Итак, отец в городе, а вы проделали весь путь сюда пешком?
Девочки кивнули и улыбнулись. Дэмиан задумчиво почесал зад.
- Сегодня вечером мы снова встретимся с отцом и сообщим о хороших людях, которых повстречали. А потом двинемся дальше.
- А ваш отец знает, что вы сейчас здесь? Со мной?
- О нет, - ответила Мелисса. - На самом деле, мы должны были просто пойти на окраину города и стучать в двери хороших людей там. Но я сказала Кристине: «А что, если люди живут и за пределами города? Пусть и они услышат благую весть».
Мелисса слегка наклонилась вперед, как будто намеревалась прошептать какой-то секрет.
- Я чувствовала, что здесь все еще кто-то живет и что у него добрая душа.
Дамиан не смог сдержать ухмылки. Злая, уродливая гримасса исказила его вонючий рот. Ему показалось, будто он выиграл в лотерею.
Дар небес, - подумал он. - Нет. Подарок из ада.
Он чувствовал, как внутри него разгорается уютная, липкая тьма. Желание. Порыв. Он услышал шепот голоса, который говорил со всеми членами его семьи. Он подумал о сарае снаружи и своих инструментах. О святилище и танце, который он будет танцевать, когда ночь извергнет свои черные внутренности на землю. Он почувствовал, как внутри него разгорается голод.
- Входите, - прохрипел он, с трудом контролируя себя.
Мелисса и Кристина зашли внутрь.

Они словно погрузились в маслянистый пузырь. Затхлый, спертый воздух, в котором запах пота и гнили смешивался с пылью и плесенью. Рассеянный свет. Волокнистые, пожелтевшие занавески. Морщинистое, увядающее царство разложения. Мухи ползали по покрытым пятнами стенам, собирались в стаи. Перебирались с одной мусорной кучи на другую. Заползли в горы грязной одежды. Кружили вокруг остатков еды, облизывали испачканные оконные стекла.
Скрипучие полы. Ковры, покрытые коркой грязи и сажи. Шорохи и цокот. Когти крыс или мышей. Под ногами, за стенами. Ввокруг витали воспоминания о старых, развратных снах. Они были почти осязаемы. Ощутимы. Грязные фантазии. На протяжении многих поколений. Переданные по наследству и выжженные в древесине и обивке ветхой мебели.
Старый диван. Изношенный стол. Крошки табака, остатки еды. А под ними что-то похожее на кусок выделанного и дубленого меха. Жирные пряди. Запах псины.
Дэмиан рухнул на диван. Провисшие подушки издали сухой пукающий звук. Дешевый металлический каркас скрипнул.
- Ну что ж, тогда присоединяйтесь ко мне, вы обе.
Дамиан улыбнулся и похлопал по подушке рядом с собой. Девочки нерешительно подошли ближе, обводя комнату взглядами.
Перед окнами болтались причудливые ловцы снов. Старые, посеревшие картины криво висели на стенах. Изображения людей, стоящих перед хижиной, когда она была в лучшем состоянии. Мужчины и женщины с тусклыми глазами и в грязной одежде. Они кривили губы, как будто были счастливы. Странное семейное счастье.
Мелисса и Кристина подсели к мужчине. Мелисса слева от него, ее сестра справа. Они привыкли к виду заброшенности. Как в городах, так и в самых отдаленных районах можно было увидеть много страданий. Как материальных, так и духовных. К этому человеку, похоже, относилось и то, и другое. Они осмотрели стол и обнаружили на нем старые восковые пятна, к которым прилипли пыль и крошки. Не слишком умелой рукой на столешнице были вырезаны символы. Языческие. Богохульные. 666. Черное дерево с длинным змеящимся корнем, которое росло из глубины к небу.
- Вы верите в Единого Отца? - спросила Мелисса, глядя на Дамиана.
Кристина позволила своему взгляду блуждать по комнате. Она начала тщательный поиск: Волнистые обои, пятна от воды. Волосатая плесень, свившаяся в клубок у окна, с длинными отростками, похожими на скрюченные руки. Ветки черного дерева.
Паутина в пыльных углах с жирными обитателями, живущими в дырах и трещинах. Одна сеть была направлена на северо-восток, другая - на юг. Кристина пересчитала пауков - видимых и тех, о которых она могла только догадываться. Тех, что выдавали себя одной липкой нитью, выглядывавшей из-за стопки пожелтевших журналов или скопления консервных банок. Она узнала их количество и поняла, что именно пришло в эту хижину. Она закрыла глаза.
- Ну, у Единого Отца есть одна из особенностей, - ответил Дамиан и не удержался от ухмылки. - Некоторые говорят, что он не такой уж и добрый бог. Некоторые считают, что его вообще не существует. - Он откинулся назад. Диван скрипнул.
Кристина увидела. Сквозь закрытые веки. Ноги. Три, четыре, шесть. Толстые, черные и волосатые. Под ними - маслянистая, блестящая плоть красных и коричневых оттенков. Они были гигантскими. Отростки существа, поселившегося в хижине. Использовавшего ее как питательную среду и позволившего расцвести порочным, развратным мыслям. Из солоноватого сознания, которое имело свой беспросветный дом где-то за пределами материального мира. Она чувствовала его дыхание. Едкое и зловонное, как свежая рвота. Оно проникало сквозь все прогорклые волокна дома, стекало по стенам, плесневело в дереве и испускало липкие, теплые испарения, проникавшие в мозг и сердца обитателей.
Зрачки Кристины расширились, глаза закатились кверху так, что видны были одни только белки. Теперь она видела. Теперь понимала.
Его звали Дамиан, и он был последним сыном в семейной линии, которая подошла к концу. Традиции и верования, жившие и передававшиеся по наследству на протяжении многих поколений, умирали. Дамиан, последний сын тех, кто служил с рвением.
Его отцы всегда клали на алтарь свежие жертвы, чтобы пролить кровь и пожинать плоды криков. Они молились, пели старые песни, омывали лица кровью, оскверняли себя, впускали в себя злобную сущность. Слепые и слабовольные. В восторге, в эйфории. Хлысты распевали песни. Песни с пронзительными мелодиями. Они душили болотных змей, заталкивали их в радостно влажные влагалища дочерей и ели сырыми. Танцы на костях под бледными лунами. Оскверненные тела, искаженные движения. Крики, крики, крики.
Их богу это нравилось, и он становился сильнее. Жировал, как гриб на компостной куче.

- Ваша вера сильна, я это чувствую, - сказала Мелисса.
Дамиан беспокойно заерзал на диване. Она видела, что ему не по себе от этой темы, что ему не хочется говорить о вере и Боге. Казалось, что-то беспокоило его, бродило внутри него. Оно хотело завладеть им, но он еще мог сопротивляться. Но, возможно, больше не хотел этого делать.
- Вы хороший человек, - сказала Мелисса, положив руку ему на ногу. -Вас одолевают сомнения. Вы сомневаетесь, действительно ли Бог видит вас и слышит ваши слова. Но я знаю, что это так.
Руки Дамиана задрожали. Теплая, электризующая волна пронеслась по его телу. Он почувствовал, как забилось его сердце. Кровь с бешеной скоростью циркулировала внутри него. О, он верил. И как он верил! Он верил в Единого Бога и благодарил за дар, который тот ему преподнес. Рука девочки на его ноге заставила его разгореться вожделением. Он хотел большего. Гораздо большего. Кожи и плоти. Ее криков. Ее прекрасного голоса, искаженного и срывающегося в агонии боли. Он хотел увидеть, как ее рвет. От страха и боли. Как она ссытся и срет. Видеть ее скулящей, плачущей, умоляющей, заикающейся. И он хотел почувствовать ее запах. Больше всего на свете. Зарыться в нее носом и вдыхать аромат ее тела. Долгие, глубокие вдохи. Его мысли скользнули в грязные образы снов, погрузились в рай капель пота и спермы на чистой, безупречной коже.
Его взгляд был остекленевшим. Завороженным. Словно издалека, он почувствовал новое прикосновение к своему телу. Две руки обхватили его. Они обхватили его и попытались унять дрожь. Он позволил этому случиться.
- Твой Бог наблюдает за тобой, - прошептала Мелисса.
- Ты тоже посмотри на него, - выдохнула Кристина.
Пальцы девочек сомкнулись вокруг его рук. Он вдруг почувствовал их дыхание рядом со своим лицом. Одна из них что-то сказала, но было слишком тихо, чтобы разобрать. Другая говорила отчетливо, и когда она заговорила, то произнесла имя Бога. Его истинного бога, который был деревом с черным змеящимся корнем.

Дамиан падал в черную бездну. С чудовищной скоростью. Он услышал свой крик, когда кувырнулся в воздухе. Странные звуки, похожие на птичьи трели, вырывавшиеся из разорванных глоток, вторили ему.
Его полет все ускорялся, и вот из темноты проступили корявые очертания дерева. Под ним или над ним - он не мог сказать. Но он узнал образ, которому так часто поклонялся. Благословение его семьи.
Он прорвался сквозь крону извилистых ветвей. Погрузился в нечто желеобразное. Густой суп, пахнущий железом и гнилой древесиной, замедлил его падение.
Он проник внутрь дерева. Он видел темную внутреннюю часть ствола, испещренную точками. Над ним возвышались деревянные гребни, похожие на потрескавшуюся змеиную кожу. Они переливались неестественными цветами и, казалось, двигались, скользили туда-сюда.
Легкий и невесомый, он погружался все глубже и глубже в прозрачное желе, и глаза его расширились от открывшегося ему зрелища. Из внешней коры проступали пещеры. Они прорастали внутрь, словно больная ткань. Между ними протянулись гигантские переходы. Деревянные, изношенные, с огромными выбоинами.
Это был не просто город. Это была империя. Сердце черного дерева со змеящимся корнем.

Он увидел свою мать. Она лежала на испачканном матрасе, а он стоял перед ней. Так много раз. Его ладони сжимались и разжимались, тело взмокло от пота, лицо было искажено. Он так и не смог взобраться на нее. Где же был сын, которого он должен был зачать? В глазах его матери читались разочарование и беспокойство. Она была готова все эти годы после того, как отец пожертвовал собой. Терпела его подглядывания, подзывала поближе, делала осторожные прикосновения. Но, несмотря на возбуждающий запах ее несвежего тела, он так и не смог довести дело до конца. Нет сына. Нет наследника, который продолжал бы веру и пел старые песни. Бог вот-вот покинет его дом. Паучьи ноги уже дрожали, готовясь к прыжку. На глаза Дамиана навернулись слезы. Злые, горячие слезы, и ему хотелось, чтобы они сожгли его. Растворили его в наказание за трусливый провал.
Раздался голос. Он гремел, как церковный колокол, пораженный безумием. Его череп завибрировал. Бог говорил с ним, и Дамиан захныкал и скорчился от боли.
Я не оставлю тебя.
Дамиан вздрогнул, одновременно испуганный и обнадеженный.
Твои тело и душа принадлежат мне. Навсегда.
Одним жестоким ударом тьма вокруг него испарилась, и он смог увидеть, что творилось внутри священного дерева.

Он был отвратительной мухой. Бесполезной, никчемной. Ничтожество, которое можно было походя раздавить, уничтожить из прихоти. Он не мог контролировать свое тело. Дезориентированный, он кружился в застоявшемся воздухе. Пахло потом, льющимся из темного царства, навстречу которому он летел. В глубины. Дерьмо и кровь. Ферменты. Моча. Пары засасывали его. Вслепую он летел по населенным пунктам. По улицам из кишок. Длинным, изогнутым, узловатым. По которым внизу тек пузырящийся коричневый суп, вязкий и густой. Время от времени из него появлялись головы. С распахнутыми в панике глазами и разинутыми ртами, отчаянно хватающими воздух. Жирные светлячки кружили по небу, источая кладбищенский свет. Дамиан не мог приземлиться, не мог изменить направление своего полета. Только видеть. И кричать.

Под ним был задний двор. Грязь, мусор, серый камень с трещинами. Маленькая азиатка в красном платье держала на собачьих поводках двух голых женщин. Их спины покрыты рубцами. Всклокоченные волосы, выпавшие или местами вырванные. Они ползли на четвереньках. Девушка направляла их по кругу, орудуя кнутом. У каждой из женщин в пизде застряла сосиска. Они пытались откусить ее друг у друга и сбежать от другой. Бешеное вращение и клацанье челюстей по бесконечному кругу. Дамиан знал, что это продолжалось уже несколько часов.

Озеро странного белого цвета. В нем плавали какие-то комья. Его содержимое казалось липким. Пахло влажной солью и сыром. Старые женщины с седыми волосами сидели на корточках на берегу и мыли шкуры. Они опускали их в колышущуюся пелену, снова вытаскивали, отжимали и встряхивали. Дамиан придвинулся ближе. Это была не вода и не молоко, это была сперма.
На противоположном берегу озера спермы стояло несколько длинных очередей из мужчин. И молодых, и пожилых. Один за другим они входили по колено в жижу, расстегивали брюки и начинали мастурбировать. То тут, то там сновали беззубые старики, чтобы помочь тем, кто кончал недостаточно быстро.
Мужчины, казалось, чувствовали облегчение, когда наконец могли покинуть озеро. Женщины выглядели так, будто их в любой момент стошнит.
Вот где однажды окажется мама...
Это знание причиняло боль.

Толстая женщина была привязана к доске, утыканной гвоздями. Ее кровь высохла несколько месяцев назад, а края ран загноились. Дамиан вдохнул, жалея, что не он сделал это. Сладкий голос напевал какую-то песню. Он не мог определить, с какой стороны доносится пение. Под доской стоял чан со сливом, который уходил в пыльный пол фабричного здания.
Женщину вырвало. Смесью полупереваренного содержимого желудка и жидких фекалий. Голос казался довольным и гудел все громче. Дамиан заметил позади лежащей женщины какой-то аппарат. Неуклюжее устройство шипело и ворчало. Из него выходил газ. Дисплейные панели мерцали и показывали бессмысленные коды.
-11Ccc
45L/ASS/MIN
4N4L_8ITCH
Из машины выходила прозрачный шланг. Толстый, как рука Дамиана. Он заканчивался в покрасневшей заднице женщины. По нему текла неопределенная, булькающая масса. Она напоминала фасолевую кашу после того, как мама Дамиана испражнилась ею.
«Не такое уж плохое сравнение», - сказал голос и продолжил удовлетворенно напевать.
Ошеломленный Дэмиан съежился. До сих пор он предполагал, что является своего рода невидимым наблюдателем.
- Наша дорогая Молли не сделала ничего хорошего, - приторно-сладким тоном объяснил голос. - О нет. Не так ли, Молли?
Толстуха не ответила. Она только булькнула горлом что-то, похожее на крик о помощи. Из ее рта хлынула новая струя жидкости и выплеснулась в ванну.
- Вы откармливаете ее через задницу?
- Верно! - прокричал голос.
Дамиан был ошеломлен. Конечно, он и сам разделывал людей и поедал их части. Кто же не делал этого раньше? Он нюхал молодых и старых женщин. Вдыхал запах их одежды, ног и задниц. Но это? Это было уже слишком.
Голос хихикнул. - Знаешь, наша Молли хотела выйти замуж девственницей. И что же она сделала?
Дамиан в замешательстве огляделся по сторонам.
- Ну, так какие предположения? - Голос звучал нетерпеливо.
- Она...
- Именно! - взревел голос, полный безумного энтузиазма. – В возрасте тринадцати лет, страдая от возбуждения, она начала светить голой задницей перед своим отцом. Хитрожопая затея, а?
- Ну…
- Вот именно! В какой-то момент папашка не смог устоять и ответил на ее мольбы. О да, она позволяла брать себя снова и снова. Да! Бам, бам, бам! Позволяла трахать себя каждую ночь, пока ее дерьмо не превратилось в жидкую кашу. Та-да!
Дамиан посмотрел Молли сверху вниз. В ее печальные глаза. Она в отчаянии замотала головой.

Яркий свет горел в отдаленной лаборатории уже три дня. Стены были заляпаны фекалиями, пол – залит слезами. Скрюченные и дрожащие гниющие фигуры ползали по выложенному кафелем помещению. Каждое движение сопровождалось болезненным металлическим скрипом. На когтях, сделанных из гнутых винтов, напильников и плоскогубцев, они несли змею, сделанную из сшитых вместе людей. Их ноги, как и руки, были отрезаны. От головы к туловищу, от головы к туловищу - бесконечная линия плоти, лишенная смысла и цели. Они кричали, дергались, выли, умоляли. Они ничего не понимали, как не понимал и Дамиан.
В центре на операционном столе лежал молодой обнаженный мужчина. При жизни он любил читать и знал наизусть многие диалоги из книг о Гарри Поттере. Был тайно влюблен в Гермиону Грейнджер.
Мышцы его лица дрожали, словно в конвульсиях. Он вспотел, но заставлял себя дышать спокойно. После трех дней пребывания в ослепительных лучах мощных ламп он долго не протянет. Доктор со спутанными волосами, с которых при каждом движении головы на лицо читателя сыпалась перхоть, стоял, склонившись над ним. Он держал в руке маникюрные ножницы и болтал ими взад-вперед над глазами пленника. Доктор беспрестанно что-то бормотал, почесывая шелушащуюся и зудящую кожу головы. Он просто не мог решить, в какой глаз воткнуть ножницы. Зрачки читателя следили за каждым движением кончика ножниц. Они дергались то вправо, то влево, все время ожидая болезненного укола.
Но доктору, похоже, не нравился ни один угол проникновения, ни одно глазное яблоко не привлекало его больше, чем другое. Вонзить лезвие прямо в сочный зрачок? Рядом с ним, чтобы подцепить роговицу? Открыть ножницы, чтобы проткнуть в двух местах?
Доктор раздраженно фыркнул и тряхнул головой, чешуйки перхоти крупными хлопьями полетели вниз.
Читатель уставился на него, почти не чувствуя зажимов, удерживающих его веки открытыми. Скоро он начнет кричать.
Да еб твою мать, просто пырни его этими ножницами! Бей, бей!

Дамиан понесся прочь, петляя в паутине улиц и переулков. Перебираясь через крыши, сделанные из ногтей, и дымоходы, в которых копошились маленькие черные твари, пожиравшие детские ноги. Он чувствовал себя пустым и в то же время переполненным отвратительными впечатлениями. Хотелось блевать, свернуться калачиком, как маленький ребенок, нуждающийся в тепле, биться в конвульсиях и выть, пуская сопли и слюни.
Он подумал о своей хижине на болотах, о семье, об инструментах в сарае. Все казалось бесконечно неправильным. Словно его выдавили из заплесневелого, вонючего родового канала и он впервые увидел реальность мира и его тени. Значения, смыслы, осознание собственного Я. Термины, которые он только сейчас начал понимать.
И еще кое-что обрело начало: ненависть. Бог, соблазнивший его, не приносил благословения и даже не дарил радости. Он был...

Тьма накатила со всех сторон. Набросилась на него, чтобы сожрать. Вселенные лопались в его голове, сплавлялись в липкую паутину. Жизнь и бытие превратились в грязный осадок. В кучу дерьма. Он услышал смех Бога, и дерево со змеящимся корнем затряслось, пошатнувшись.
Он упал. Сквозь кошмары, комковатые влагалищные выделения и плоть. Через кровоточащее будущее и число, которое было настолько огромным, что у него закружилась голова. Словно поврежденная кинопленка, проецирующая на экран свое искаженное содержимое, перед ним проносились образы. Одни - безмолвные и застывшие, другие - суматошные, с тысячекратно ускоренным темпом. Каждая сцена длилась часами.
Семь гигантских кабанов без щетины, с кожей розового цвета, похожие на гигантских свиноподобных голых кротов, с истошным хрюканьем взгромоздились на семерых арабских девственниц. Они загнали свои огромные, подергивающиеся кривые члены в их нежные отверстия. Разрывая кожу и плоть. Моча, кал и кровь стекали по дрожащим ногам и привлекали пиявок. Целую стаю, каждая размером с буханку хлеба. Они вгрызались в голую, потную кожу и сосали. Жадно впивались в тела.
Оглушительный визг возбужденных кабанов эхом метался в яме. Глотки сотен устилавших дно детей отзывались им нестройным хором. Стаи мух поднимались из их выеденных глазниц и сливались в один гигантский рой. Копошащиеся в ранах колонии личинок жадно прокладывали себе путь внутрь извивающихся тел. И младенцы снова кричали, разинув покрытые плесенью рты.
У женщин закончилось грудное молоко. Они висели на Их пустые груди, вытянутые и обескровленные, висели на крюках для мяса. Женщин перевозили. При каждом рывке транспортного механизма они раскачивались, груди болтались взад-вперед. Одну за другой их направляли к большому отверстию в полу и сбрасывали. Они мягко приземлчлись на ковер из глазных яблок, но все равно ломали себе кости. Раздавленные глаза лопались, выпуская свой отвратительный сок. Помещение, куда сваливали женщин, было комнатой размером с душный спортзал. Повсюду подергивающиеся, таращащиеся глаза. На стенах и потолке. На полу, где высилась гора женщин и падали все новые и новые. Некоторые отползали на несколько метров, сплющивая спелые, покрасневшие глазные яблоки и ощущая под ними другие. Много других. Толщу, состоящую из множества слоев глаз, и все они шевелились, подрагивали, вибрировали в желании что-нибудь увидеть.

Анна-Лиза, маленькая рыжеволосая девочка, скользила голой задницей по непаханому полю. Она упиралась пятками и, сгибая ноги, подтягивала себя вперед, при этом зарываясь в землю руками, словно граблями. Рядом с ней лежал ее единственный друг - обугленный плюшевый мишка. Через каждые несколько метров она останавливалась и вытаскивала из обильнонаселенной почвы жирного жука, юркого, норовящего ускользнуть таракана или червяка. Затем улыбаясь и радуясь, как и ее мечтательный плюшевый мишка, она раздвигала тоненькие ножки и запихивала внутрь себя испуганное насекомое.
- Скоро я стану мамой и буду рожать детей.
Она посмотрела на Дамиана полным надежды и радости взглядом.

Он не мог больше терпеть. Он просто хотел сбежать из этого безумия. Вернуться на болота, собрать вещи и уехать куда глаза глядят. Он поместил бы свою мать в хороший, респектабельный дом престарелых, где она могла бы достойно провести остаток жизни в мире и спокойствии. Или убил бы ее.
Над ним разверзлась тьма, и что-то опустилось вниз. Оно было большим. Огромным. Сначала Дамиан подумал, что это рот. Увидев бледную кожу, он понял, что она принадлежит чему-то мертвому. Черви длиной в несколько метров извивались на этом, прогрызая дыры, ныряя в них, снова выныривая, и, чавкая, погружались в другие места. Но это был не рот, который сейчас медленно открывался. В разверзшейся полости не было зубов. Только еще более сморщенная, вся в складках кожа. Сморщенные полосы обрамляли дыру, и, когда на город обрушился поток смердящей менструальной крови, он понял, на что смотрел.
Дамиан плыл, тонул, дышал кровью, пил кровь. В красном мире, лишенном света и надежды. Каким-то образом ему удалось всплыть на поверхность, задыхаясь и выплевывая липкие сгустки. Но тут его снова потянуло вниз. Что-то схватило его за ногу и потащило в глубину. Его встретило гулкое, булькающее пение. Ослепительно белые женщины плавали в темно-красном, их кожу прикрывали лишь легкие ночные сорочки. Под кожей выделялись ребра и тазовые кости. Женщины радостно скалились черепами и навевали ему наяву видение собственного мертвого тела в гробу. Дамиан реально почувствовал тесноту узких стенок, тяжесть земли над ним. Копошение червей, их голодную борьбу с древесиной дешевого ящика. Он пытался дышать, но воздух уже давно закончился.

Капля кислоты упала ему на лицо. Он лежал в изысканной, просторной ванне. Три темнокожие женщины резвились на полу ванной, облизывая друг друга языками, в которых застряли осколки стекла длиной в палец. Из позолоченной душевой лейки хлынула струя кислоты, горячая, как моча дьявола. Кожа Дамиана плавилась, горела, лопалась, как скорлупа перезрелых яиц личинок.

Газ просочился ему в горло. Он лежал на широком песчаном пляже под раскидистыми пальмами и вдыхал ядовитую смесь. На горизонте в незнакомом городе рвались бомбы. Ветер доносил до него радостные крики людей. Священники сгорали на кострах, окруженные визжащими ведуньями-травницами. Мертвые бабочки падали с неба, как осенние листья в октябре. Лезвия бритв плясали на безупречных лицах, вырезая клоунские гримасы. Топоры наносили удары по ногам, отрубая пальцы в столовой №969. В столовой №187 горбатые шлюхи с аляповато раскрашенными лицами тащили в кухню на носилках связанных мужчин. Их эрегированные члены были мокрыми от слюны и дешевой помады. Повариха со свиным подергивающимся рылом осматривала каждый экземпляр, ощупывала пенисы, а затем сильным рывком поворачивала их вокруг собственной оси. Прямо как в боевиках, где шею ломают, резко поворачивая голову противника в сторону. После этого уже вялый, свободно болтающийся член она отрезала ножницами для разделки птицы.
Дамиан стоял на башне из тампонов и смотрел, как подкидышей бросали в перебродившие септики. Лохматых псов заставляли вылизывать волосатые яички с помощью электрических разрядов. Мужчины в белых рубашках и шикарных галстуках, истекая слюной, получали видимое удовольствие от игры языками. Они попивали пузырящееся игристое вино из элегантных бокалов, а затем швыряли их в связанного, обнаженного мальчика с расширенными от наркотика зрачками. В разогретых духовках готовились люди. Беременные женщины рожали древних, седовласых, морщинистых младенцев. Кровь хлестала из фонтана, вокруг которого любовники гонялись друг за другом с дубинками, хихикали и колотили, стараясь со всей силы приложиться по затылку. Мозговое вещество налипло изнутри на окна подвала, за которыми двигались сомнительные тени. Туннели из липких лобковых волос с чавканьем открывались, выпуская искаженных уродливых тварей, которые с хныканьем исчезали в непроглядной тьме мрачных задворков.
Над замком развевался радужный флаг, выглядевший в этом грязном окружении как насмешка. Через открытое окно Дамиан проник в большой тронный зал. Колонны из слипшейся плоти поддерживали высокий сводчатый потолок, с которого на нитях жемчуга свисали отрубленные головы. На его глазах разворачивалась картина остервенелой резни. Дамиан почувствовал, что у него пересохло во рту. Его горло сжалось. Трупы свежеубитых лежали на белом мраморе. Озера крови, испачканные брызгами стены. Смерть и агония в какофонии, которая заставила бы любого здравомыслящего человека погрузиться в туманные бездны. Он уставился на бойню и на толстяка посреди всего этого, который был вопящим воплощением смерти. Его лицо было измазано кровью и ошметками плоти. Шею украшало жирное ожерелье из кишок. Он топал по залу, как берсеркер, размахивая грохочущей бензопилой. Снова и снова он с жадностью погружал ее в дергающиеся тела. Разрывая их на части. Раскромсанные внутренности взлетали к потолку. Трупов были сотни, но не все еще были мертвы. Те, кто пока оставался в живых, ползали между грудами плоти и разбросанных конечностей. Поскальзывались в лужах крови и мочи. Умоляли, заклинали, пытались задушить себя в порыве леденящей паники. Их обнаженные тела дрожали, а бензопила пела песню в такт их страху. Металл вгрызался в кости и выплевывал раздробленные осколки по высокой дуге. Мышцы и сухожилия лопались, как струны, руки и ноги отделялись в считанные секунды. Единое становилось множеством.
- Племенной бык! - проревел человек с бензопилой, который был и королем, и церемониймейстером в царстве обоссанного мясного салата.
Явился тот, кого позвали. Через огромную скрипучую дверь. Человек-гора с телом, покрытым запутанными татуировками, изображавшими переплетение ветвей и паутины. С бритой головой, и холодными, радостными глазами хищника. Но взгляд Дамиана был прикован не к этому - ни к мускулам, ни к злобной ухмылке. Он уставился на чудовищный, окоченевший член, который племенной бык нес впереди себя как древко штандарта. Орган покачивался вверх и вниз. Капли похоти свисали длинными блестящими нитями с набухшей головки.
Дамиану захотелось оказаться далеко-далеко. Милосердие было чем-то, чего не существовало в этом месте. Это была мечта из другого мира, такая же, как солнце или небо, полное мерцающих звезд. За Племенным быком суетливо следовала морщинистая женщина в ярко-белых подтяжках. Дамиану потребовалось мгновение, чтобы понять, кто это был.
Это не может быть правдой! Прабабушка!
Несмотря на седые волосы, сгорбленную спину и худые, истощенные руки и ноги, старая Греймейер, казалось, была полна невероятной жизненной силы. Она визжала и прыгала, как молодая девушка. Ее рука была в заднице Племенного быка, и она копалась в ней, проникая все глубже с ненасытным вожделением. Бык позволял ей это делать, время от времени кряхтя, когда ее рука полностью исчезала в его животе и снова извлекалась наружу.
Дамиана начало мутить. Когда он увидел, как бабушка поднесла испачканную фекалиями руку ко рту и слизнула дымящуюся массу, он больше не мог сдерживаться. Его вырвало, чуть не вывернув наизнанку, и он поперхнулся, хотя желудок ощущался как крошечная сморщенная изюминка.
Человек с бензопилой уставился на Дамиана тяжелым, не сулящим ничего хорошего взглядом. Казалось, он хотел расправиться с незванным посетителем этих загрязненных сфер, но затем отвернулся. На мгновение Дамиану показалось, что он увидел разочарование в его глазах. Горечь. Вместо этого окровавленный монстр снова набросился на ползающих и воющих людей. Бензопила ревела и разрывала дергающуюся плоть, разрезая людей пополам, четвертуя их, вскрывая головы и вспарывая животы. Серая вонючая жижа смешивалась с зеленой желчью. Хрустели сломанные позвоночники, лопались разрезаемые лица. Племенной бык прошел сквозь все это человеческое месиво. Ухмыляющийся, возбужденный, трахнутый в задницу. Его массивная рука указала на женщину лет сорока пяти. К ее волосам, стянутым в конский хвост, прилипли клочки кожи и что-то похожее на расчлененную печень. Она попыталась отползти по скользкому полу. Ее правая нога безвольно волочилась, изогнутая под странным углом. Женщина стонала от боли и страха. Дамиан слышал ее хныканье. Видел, как она обреченно качает головой. «Она плачет», — подумал он, наблюдая, как женщина пытается встать на четвереньки.
Человек с бензопилой зашел ей за спину, осмотрел ее задницу, ноги, заглянул между ними. Одним мощным рывком он погрузил пилу в нее, как копье. Ее живот взорвался красным и коричневым. Она закричала, когда пила проникла глубже, в ее кишки, матку и живот. Ее ноги неконтролируемо дергались, даже сломанная. Наконец бензопила вырвалась на свободу. С нее свисала неопределимая масса внутренностей. Племенной бык опустился на колени и...
Иначе он бы не поместился, - прошелестело в голове Дамиана.
...ввел свой огромный член в зияющее отверстие. Он просто навалился и начал таранить истекающее кровью тело. До ушей Дамиана донеслись мокрые, хлюпающие звуки. Его прабабушка захихикала и начала рыться в валявшихся вокруг ошметках внутренностей. Она подобрала что-то и стала размазывать по лицу, высасывая сочащуюся свежую теплую кровь и желчь. Грызла плоть, кости и ногти. Снова и снова она выкрикивала имя Бога с набитым ртом. Начала танцевать и прыгать, пока Племенной бык проникал в брюшную полость женщины. Потеющий, стонущий, он с утробным рычанием изрыгал свои извращенные похотливые желания. Дамиан знал, что Племенной бык вот-вот кончит. Он уже видел в своем воображении тугую струю спермы. Как она вытекает изо рта и носа женщины. Он хотел отвернуться, но что-то сковало его взгляд железными оковами. Женщина. Она дергалась от жестоких ударов Быка, но не только от этого. Ее голова, которая едва заметно повернулась в его сторону.
Она была еще жива!
- Это мог быть ты, - внезапно закричал человек с бензопилой, указывая сначала на Дамиана, потом на отвратительного Племенного быка.
- Ты, червяк! Трус, предатель! Рай ждал тебя. Рядом со мной!
У Дамиана закружилась голова. Человек с бензопилой был его отцом!
- Где мой внук? - прорычал он. – Где, никчемный ты слизняк?
Дамиан, чувствовавший себя так, словно его избили, не смог ответить. Он заставил себя посмотреть в глаза больному отцу и прабабушке, которая начала удовлетворять себя обрубком ноги.
- Я ненавижу тебя! Ты больше не мой сын!
Дамиан почувствовал, что его сейчас снова вырвет и заплакал. В горле что-то горело, внутри него бушевал зверь. Он свернулся в дрожащий клубок, не в силах больше дышать. Чернота перед глазами, голоса, искаженные отголоском эхо из дальних помещений, пот, озноб, лихорадочная дрожь, пронзительный звон в ушах.
Сердце не билось, не билось, не билось…

Дамиан рухнул на столешницу, хватая ртом воздух. Мелисса с Кристиной переглянулись и встали.
В его волосах висели черные паутинки и кусочки коры. Его трясло, изо рта тянулись нити слюны, из глаз текли слезы. Каким-то образом ему удалось скатиться со стола и перевернуться на спину, как беспомощному жуку. Его глаза были широко открыты, они говорили о панике и дезориентации, о кошмарах, которые все еще горели на его сетчатке, и о желании спастись.
- Помогите мне! Пожалуйста! - Это был голос беспомощного ребенка, исходящий из уст сломленного человека, который столкнулся с тем, что когда-то было его самым большим желанием.
- Верьте в Бога и Сына Его, - ответила Мелисса, положив руку ему на лоб и нежно поглаживая. - Соблюдайте десять Его заповедей, и будете прощены.
- Он поможет мне?" – с надеждой всхлипнул Дамиан.
Мелисса улыбнулась. Кристина вторила ей своей улыбкой.

Отец стоял у потрепанного пикапа, листая Библию и глядя на девочек.
- Вы выполнили свою задачу?
Мелисса тряслась от злости и хотела бы плюнуть ему в лицо. Кристина молчала, как всегда, когда с ней разговаривал Отец. От ее хрупкого тела исходил ледяной холод.
- Я расцениваю это как «да». - Улыбаясь, Отец велел девочкам садиться в машину. Им предстоял долгий путь до следующего города, где они будут ходить от двери к двери и сражаться с дьяволами за своих учеников.
- Сдохни в аду, хуесос, - прошипела Мелисса, показывая ему средний палец.
- Но, но... - ответил Отец и нежно погладил крестик на своем ожерелье. - Какие непотребные слова из уст маленькой девочки.
Троекратное прикосновение к кресту произвело немедленный эффект. Мелисса взвизгнула, рухнула на землю и завопила, как банши.
Три креста в трех отверстиях, вспомнил ее отец. Один во рту, чтобы говорить добро, и два там, где совершается грех.
Мелисса корчилась, как в судорогах, неразборчиво мычала и сжимала руками промежность.
Отец невозмутимо наблюдал за происходящим. Возможно, он трахнет ее на какой-нибудь укромной парковке. Попозже сегодня вечером. Ее тело было таким привлекательным. Тринадцать лет, первый размер груди, между ног – лишь легкий пушок. Трехсотлетняя тварь, выползшая из ада и навеки заключенная в молодом, свежем теле своей бывшей жертвы посредством проведенного им экзорцизма.
Орудие дьявола перешедшее на службу во имя Господа.
Подарок из ада.