«Кукольный домик» Адам-Трой Кастро

В кукольном домике заперт человек.
Он не кукольного размера. Это человек в полный рост. Строение предназначено для миниатюр, а он заперт в нем, колени поджаты к груди, голова скребет по потолку. Он помещается только потому, что архитекторы маленького домика оборудовали его роскошным фойе - таким, которое в настоящих домах призвано заставить посетителей ошеломляться от великолепия пространства. На полноразмерного человека этот эффект не действует. Для него это больше похоже на шкаф.
Снаружи фасад дома представляет собой большой белый особняк с колоннами, поддерживающими пышный свес. На двери висит бронзовый дверной молоток, свисающий изо рта горгульи. Вся передняя стена представляет собой пару двойных дверей, которые распахиваются и открывают парадное фойе, где сидит человек, заключенный в плен, а также бальный зал, столовую на двадцать персон, кухню и обширную библиотеку. Из фойе две широкие лестницы (которые еще больше сужают пространство, которое вынужден занимать обнаженный мужчина) ведут на второй этаж, где находится спальня хозяина и жилища четырех детей: двух мальчиков и двух девочек. Каждая комната полностью обставлена миниатюрами, вплоть до блокнота размером с миниатюру на крошечном письменном столе старшей девочки. Каждая деталь выполнена с абсолютной точностью до предполагаемой реальности, включая закрытые двери, существующие в местах, которые должны представлять собой туалеты. Конечно, голый мужчина не знает, что находится наверху или в комнатах слева и справа от него. Он слишком велик, а дом слишком мал, чтобы позволить ему бродить из комнаты в комнату. Он - пленник фойе.
Однако этот обнаженный мужчина не полностью заперт в темноте. Один из элементов дизайна дома, расположенный высоко над входной дверью, - арочное полукруглое окно, покрытое стеклами, напоминающими апельсиновые дольки. Оно расположено на уровне глаз голого мужчины, и через него он видит только внешний мир. Он видит обои, край раздвижной дверцы шкафа и изножье кровати с балдахином, все шокирующе розового цвета. Он видит огромного плюшевого медведя у подножия кровати, голова которого повернута под углом, имитирующим зрительный контакт. На стене висит щелкунчик в форме игрушечного солдатика, щеки которого украшены идеальными кругами розового цвета.
Это явно спальня чьей-то изнеженной дочурки. Он порядочный человек, и это доставляет ему не только моральный, но и физический дискомфорт, потому что заставляет чувствовать себя затаившимся хищником. Он не хочет быть замеченным голым в комнате ребенка. Но обратная сторона этого, конечно, в том, что, если его найдут, его могут выпустить, а с тех пор, как он впервые исчез из своей уютной жизни и оказался здесь, прошло столько времени, что ему очень хочется, чтобы это произошло, невзирая на последствия. Ему не дают осознать, что он был заперт и жив слишком долго, чтобы его участь имела хоть какой-то смысл. Месяцы. Возможно, годы. Он живет моментом. Рано или поздно девушка спасет его.

Внутри плюшевого мишки зашита женщина.
Его размеры не соответствуют человеческим размерам, его пропорции не соответствуют человеческим пропорциям, но она была сложена и устроена таким образом, что ее длинные конечности располагались внутри более коротких конечностей существа, ее руки сжимали ее плечи, ее голени были поджаты в положении на коленях, так что что там, где конечности зверя заканчиваются мягкими обрубками, у нее есть локти и колени. Ее голова, конечно, находится в голове чучела, и она может видеть, хотя и не через черные блестящие круги, которые служат глазами, а через щели, которые трудно различить, скрытые на фоне набивных узоров на щеках медведя. Она видит кукольный домик, потому что была расположена головой в ту сторону, и видит два немигающих глаза за световым люком окна наверху. Она моргает без остановки уже целую вечность, чтобы привлечь внимание этих глаз, дать им понять, что она здесь, смотрит на него, но, похоже, он не видит дальше медвежьего лица, до ее собственного такого же плененного сердца, застрявшего в этом месте так же, как он застрял в своем.
Ей кажется, что она знает, кто это.
Это парадоксально, потому что она не знает, кто она. Это знание было отнято у нее в тот же день, когда ее привезли сюда и навечно засунули в медведя, но, тем не менее, у нее есть некоторое представление о том, кем она когда-то была, какой жизнью жила: вставала, одевалась, выходила из дома и шла на работу - все эти детали ускользают от ее внимания, но она знает, что это была ежедневная рутина. Когда-то она улыбалась. Когда-то она ругалась как матрос. Когда-то у нее были друзья и любовники. Когда-то у нее была цель. Но теперь она внутри этого медведя, ее конечности скованы наполнителем. Она не может искать утешения в воспоминаниях, потому что воспоминания оказались совсем рядом, так маняще близко, что внезапными скачками умственной энергии она натыкается на них, прежде чем ограничения, наложенные на нее, возвращают ее в крошечную тюрьму внутри медведя.
Но она знает, кто этот человек. По крайней мере, она может представить его лицо. Она может представить, как он смеется, как кричит, как делает удивленное tлицо, когда его голова качается вверх-вниз над ней. Она знает все о его курносом носу, округлом подбородке, тонком шраме, пересекающем правую бровь, который не уродует, а наоборот, придает ему характер. Она знает, что когда-то любила его, а когда-то ненавидела. Ужасно несправедливо, что он не может ответить ни на один из ее вопросов о том, кто она, кто он по отношению к ней и какое преступление они могли совершить, чтобы быть приговоренными к этому месту. Единственная надежда заключается в том, что это спальня, а спальни бывают обитаемы; рано или поздно ее жилец вернется. И даже если она всего лишь маленькая девочка, возможно, она сделает что-то, чтобы освободить их из этого места. Это единственный разумный выход. Рано или поздно девочка спасет ее.

Внутри игрушечного солдатика находится мальчик.
С мальчиком проделали еще кое-что, чтобы он мог поместиться в своей тюрьме. Его самого уменьшили до размеров куклы, потыкали и растянули различными способами, чтобы он соответствовал своим размерам внутри фигурки из резного дерева. И все же он там, не только как дух, но и как тело, его рот зажат мощной челюстью, которая сидит на нем как влитая. Он способен двигаться не больше, чем мужчина или женщина - два существа, которые (как он чувствует) когда-то заполнили весь его мир, в хорошем и плохом смысле, и все еще столь же заметны, внутри плюшевого медведя и кукольного домика, где, как он знает, они находятся. Он висит на стене, вынужденный из-за контуров фигурки вокруг него стоять в вечном внимании, держа свой карикатурный штык наперевес.
С возвышения ему открывается гораздо лучший панорамный вид на комнату, чем тот, что есть у мужчины или женщины. Он видит плюшевого медведя, прислонившегося к изножью кровати и наклонившего голову так, что это говорит о полном восхищении кукольным домиком. Каким-то волшебным образом он видит сидящую внутри женщину, которая, если только по умолчанию, точно так же сосредоточена на обитателе дома, как и ее урсиный костюм; он чувствует запах ее пота и знает, что это совсем другие духи, чем те, которыми ему приходится дышать самому. Неожиданная телепатия сообщает ему, что она не может вспомнить ни своего имени, ни имени этого человека; и это дает ему, по крайней мере, возможность занять свое время, время, которого, кажется, достаточно, чтобы состариться и умереть: сопереживание.
О человеке в кукольном домике он не помнит ничего, кроме того, что это его отец.
Он единственный из троих, кто имеет представление о том, кто и зачем поместил их сюда.
Над кукольным домиком висит единственное в комнате двойное окно, которое смотрит на небо, которое не может быть настоящим. Облака приятные и пушистые, на фоне голубого неба, но угол падения света на небо никогда не меняется, и облака не смещаются так, как это делают тучи. Мальчик догадался, что это картины на голубой стене, а значит, за этим окном есть фасад, а за ним, возможно, еще один фасад: может быть, их несчетные легионы.
Мальчик не всегда может видеть свою сестру с того места, где он висит.

Но иногда она появляется в окне
…где ни мужчина, ни женщина не могут ее видеть.
Ее лицо заполняет все свободное пространство. Одни только глаза размером с футбольный мяч, а голубые радужки между ними сияют так, что с ними не сравнится нарисованное небо за ее спиной. Волосы у нее золотистые. На вид ей около семи лет, хотя, конечно, если судить по количеству лет, проведенных здесь мужчиной, женщиной и мальчиком, она может быть очень старой женщиной. Но выглядит она на семь, и есть что-то жестокое и знающее в ее восхищенном взгляде, что-то наглое в зрительном контакте, который она устанавливает с игрушечным солдатиком, висящим на стене. А потом она переходит к другим развлечениям, которые сама для себя придумала, к каким только может обратить внимание такая девочка, как она.
Может быть, когда-нибудь, думает мальчик, она спасет меня.
Но когда ее нет, в окне не видно ничего, кроме нарисованных облаков на голубой стене, которая могла бы быть в любом мире.