«Диковинный червь» Алессандро Манцетти

Чачан4 - это трущобы в пяти километрах от Южного Парижа5, более известного как район проклятых. Здесь разбился один из осколков Уксора77, звездный метеорит, который затем - после кривой, разрушающейся траектории - попал прямо в старую Индию, излив внутрь нее свой пурпурный яд, из облака радиоактивной пыли.
Есть люди, которые даже поклоняются этому смертоносному осколку, каменному Мессии, который перевернул мир с ног на голову, зловещий и порочный метеорит, присланный откуда-то сверху самим Создетелем. Вот что нам было нужно! Чтобы кто-то хорошенько встряхнул старый добрый мир и на его руинах построил настоящий ад на земле! Чачан4 родился вокруг этого апокалиптического тотема, этакой высохшей медузы в центре кратера пятидесятиметрового диаметра.
Некоторые люди говорят, что видели, как в образовавшейся от его падения воронке, что-то двигалось, некое хромое существо, там внизу, но никто никогда не осмеливался подойти слишком близко, даже мутировавшие крысы, теперь такие большие, как собаки, звери, которые боятся только столкновения с собратом или сестрой, более умными, чем они, возможно, с дополнительным рядом зубов, и больше ничего на всей планете. Когда у тебя такой рот, и ты носишь кожу, защищающую от радиоактивного дождя, тебе остается только беспокоиться о том, чтобы наполнить свое брюхо с определенной постоянностью. Жрать и срать, альфа и омега, логово и эксклюзивное место охоты, ты и я, око за око, потом только я, брюхом вверх, чтобы переварить тебя. Алгоритмы хищничества и естественный отбор в действии.
Старый мастер, человек прямоходящий с его золотым интеллектом и гладкими ягодицами, опустился довольно низко в пищевой цепочке. Вы можете начать обратный отсчет, потому что Уксор77 приближается снова. И есть вероятность что еще одного падения земля не выдержит.
Рассвет.
Бастьен, сидя возле своей хижины вместе с музыкой Колтрейна, выплеснувшейся из покрытой плесенью решетки старой развлекательной системы, с бутылкой синтеквиля между ног, смотрит на панораму Чачана4. Кратер справа: его фосфоресцирующий ободок повторяет психоделическое кольцо личного бассейна Мессии, наполовину заполненного радиоактивной жидкостью - прозрачным соусом, поверхность которого колышется от плавающих трупов прямо под проносящимися над ним клоакальными чайками. Дождь идет уже пять дней. Еще дальше фиолетовый горб пустыни поднимается к городу, который когда-то называли самым романтическим местом - Парижу, вздымаясь и опускаясь в инфицированных волдырях, гребнях и впадинах. Ископаемое дерево, как напоминание о былом величии, возвышается на вершине, его листья из гладкого камня, скрывают кладбище изьеденных радиацией тел и макабрический нефрит вакуумно-запечатанного ручья, который ползет среди тачек, использованных для перевозки мертвых, оставленных там вместе с ними.
Мадлен потягивается и добирается до мужа, кутаясь в свой голубой халат; к этому времени она тоже теряет сон. Даже на голодный желудок трудно видеть сны. То, что ты видишь в своем сознании, не что иное, как пурпурная помеха, пурпурная, как все остальное, над яичным белком воспоминаний, как чужеродный трюфель, натертый на терке вчерашнего горячего блюда. Сорок лет назад все было по другому.
- Дориан еще спит? - спрашивает Бастьен, проглатывая очередную ложку синтетического дерьма, которая теперь заменяет еду
- Как ангел, - отвечает она, проводя рукой по спутанным светлым волосам. Потом она бросает на ветер оторвавшийся локон, смотрит, как он разлетается под странными углами, но в итоге маршрут всегда один и тот же - как все ее частички, которые каждый день тянет к кратеру, великому магниту, непристойной пасти, всасывающей и поглощающей все на своем пути.
- Вы готовы? - шепчет мужчина, не глядя ей в лицо, теряясь в мелькающих вдалеке обломках - разбившийся две недели назад аэробус, который вскоре станет супермаркетом в трущобах и его бесплатной мясной лавкой.
- Да, давайте сделаем это, - отвечает она, не колеблясь ни секунды. Мадлен, тонкая, как алюминиевая фольга, не может больше думать; она не ела уже два дня, а проклятый красный светодиод их ридера продолжает мигать: кредитов нет. - Давай сделаем это сейчас. Пока покупатели не приехали

Вдвоем они проникают в хижину, как воры; телескопические валы, все еще удерживающие крышу хлипкого строения и скрипят под ветром, а поршни, в которых больше нет масла, пыхтят в изнеможении. Все это скоро развалится.
- Давай поторопимся, - настаивает женщина, продолжая чесать грудь, как будто в молочных железах глубоко засели корни крапивы.
Дориан - ребенок шести лет - лежит на своей кровати; возможно, он тоже видит сны в пурпурном.
- Быстрее... там, внизу, где живот помягче... нет, нет, выше! - Мадлен заикается, а ее муж неловко орудует старым эпидермальным инъектором Малларме, ища подходящее место для наркотизации своего сына, пронзая голубую оболочку, образованную генетическим ЛСД, путешествующим в слоях Чачана4, рождая бредовые мутации-фрик-вирусы. У Уксора77 появляется все больше пасынков, здесь и в других местах, хотя метеорит из космоса с удовольствием оставляет человеческим и животным утробам последнее звено апокалиптической цепи.
Две недели назад, чтобы купить этот инструмент - вместе с имитацией лазерного резчика Metzelder - Бастьен продал тело своей собственной матери соседу, сразу после того, как задушил ее. Она станет кормом для свиней, думал убийца, это старое серое мясо, уже разделанное и высушенное голодом: для чего еще оно ему может понадобиться? Но это неважно: Смерть все равно бы пришла, возможно, через несколько недель, на своем черном дорожном автомобиле ограниченной серии, оставив тупиковый след на пустынной пыли.
- Я предупреждал их, они уже едут. У нас меньше получаса. Режь, давай, давай, - призывает Мадлен, - мы должны прижечь, пока профессор Насдхориан не увидел его.
Дориан не шевелится. Его дыхание, быстрое, как у гиены в жару, теперь внезапно замедлилось; чешуйки, покрывающие его юное тело, слегка приподнимаются, открывая сквозь складки мозаики слизистых ромбиков живую плоть под ним, конфетно-розовую. Плоть настоящего ребенка, обгоревшего от слишком яркого полудня. Мадлен наблюдает за ним с последней каплей нежности, с тем материнским инстинктом, который смогла сохранить ее психика... но тут существо открывает челюсти, чтобы зевнуть, раздвигая верхний, более темный конец своего сплошного цилиндрического тела, сочлененного кольцами дождевых червей; и оно виляет от близости ее материнского запаха, который мальчик вдыхает через примитивные отверстия на лбу - или что это там, вместо носа. И она чувствует отвращение. Она хватает мужа за руку, неуверенно держащего лазерный резчик в рубашке, пропитанной потом и адреналином, и заставляет его вонзить голубое лезвие в лишние конечности сына: маленькие пальцы, торчащие, как человеческие звезды, из средней части вытянутого тела.
Вонь горелого, тонкие столбы дыма, уносящиеся прочь, едва не задевая своими воображаемыми вопросительными знаками термодинамические стены хижины из спасенного пластика. И все же ребенок, теперь еще больше похожий на червяка, не подает признаков жизни; детская бутылочка с пейотом, которую они впрыснули в его зеленую кровь, удерживает его в лимбе, где, возможно, он крутит педали на полной скорости на ржавом велосипеде - "Хай-йо Сильвер!" - чтобы добраться до своих одноклассников. Наверное, так оно и есть. А может быть, он мечтает о хорошей норе, в которую можно заползти, в сырую землю? О собственном логове. Кто знает? - что сниться молодым мутантам на этой богом забытой планете.
Профессор Насдхориан, щеголяющий в своем костюме из текстурированного льна с клубничным леденцом, торчащим из нагрудного кармана, выходит из своего бронированного автомобиля. Мощный, 24-цилиндровый агрегат со сверкающим логотипом Suprême на боках и капоте. Вместе с ним гигантская обнаженная женщина со стробоскопическими бриллиантами на сосках, которая, изображая Атлантиду, держит цирковой шатер на спине среди сталагмитов плоти и глубоких расщелин целлюлита. Выступление "Толстой Женщины" всегда самое долгожданное, особенно с тех пор, как в цирк пришла Вивьен: первая в мире двухтысячекилограммовая женщина.
- Это вы родители чудо-мальчика? - начинает профессор, даже не представившись Бастьену и Мадлен; его водитель следует в двух метрах позади - голем без бровей, занятый пережевыванием чего-то, по крайней мере, так кажется. Этот парень больше похож на гангстера, и не только из-за слишком большого полосатого костюма и тяжелой дилитиевой Девы Марии, подвешенной на двухкилограммовой золотой цепи, появляющейся и исчезающей среди складок его грубой рубашки заключенного.Чудеса и явления. Их много в окрестностях Парижа, как и уродов.
- Да, это мы.
- Отведите меня к субъекту! - приказывает он и мельком оборачивается на своих подручных, гигантскую женщину и водителя, - Мы спешим.
- Прошу в дом, - произносит Мадлен и сама улыбается дикости творящейся прямо здесь и сейчас.
- Какая ужасная вонь, - замечает специалист, прежде чем войти в разваливающуюся хижину, и повернуться на 360 градусов вокруг, только чтобы задержаться на кратере, его зловонном пузыре, полном дождя, а затем опустить взгляд на дорогие итальянские туфли, испачканные грязью. - Умф.
Только музыке Колтрейна, которая продолжает литься из решетки музыкального бокса, удается вызвать у него улыбку. Но, возможно, это всего лишь нервный тик.
- Проходите, пожалуйста, - приглашает Бастьен, указывая на дверь вытянутой рукой, как инспектор ГИБДД. - Субъект... Мальчик спит, мы должны были дать ему что-нибудь, иногда он ерзает без причины.
- Ммм, ммм, - комментирует профессор, подходя к червеобразному зародышу с множеством рук-отростков; по крайней мере, так ему сказали. Редкость, ваше превосходство, вы должны прийти, чтобы увидеть это. Бастьен был очень убедителен, когда обратился к нему с просьбой купить сверхдетеныша.
Насдхориан, знаменитость в своей области, является стратегическим консультантом в Suprême, цирке чудес и сопутствующих уродов, и он может подписывать контракты на тысячи кредитов. Талантливый разведчик ужасного, адмирал отвратительного и мерзкого, всегда встречаемого на голодных окраинах Парижа, как Папа Римский до Уксора77, посещающий лагеря жертв землетрясения - разбрасывающий святые карты как конфетти, ослепляющий людей своей сверкающей зубной пластиной херувима, а затем разрывающий какую-нибудь растяжимую конструкцию лезвием своего распятия. Прикосновение пальцем или щеткой к ноге генералиссимуса, подобно обутым в тапочки туристам перед "Пьетой" Микеланджело, могло означать большой успех, обратную сторону невезения. Хлеб или удары плетью: риск того стоит. Крепкие суеверия, даже здесь, где все живет с килограммом C4, приклеенным к заднице.
Вместо гестаторского кресла и кастрированных лакеев с крепкими плечами профессор довольствуется красным креслом своего спортивного автомобиля и мафиози в качестве водителя, который все еще жует ухо лавочника, не заплатившего за защиту. Вот что это было, Господи! думает бедный Бастьен, когда голем в костюме конфирмации наконец-то выплевывает содержимое рта на пол.
Дориан, мальчик-червяк, все еще спит, его хвост обвился вокруг модели скай-кара. А четыре пары рук сжатые в крохотные кулачки сжимают радиоактивный воздух. Профессор надевает очки и наклоняется над существом, тут же зажав нос от зловония, исходящего от прижиганий. Из ран сочится густая желтая жидкость, зернистая, как краска на подсолнухе работы Ван Гога под огнеметом.
- Что это за поджоги? Они выглядят свежими, - спрашивает Насдхориан у пары, расположившейся в углу хижины внутри конуса тени.
- Да, я использовал резчик Metzelder, чтобы удалить лишние придатки... группы пальцев, там, сбоку, - Бастьен показывает указательным пальцем, в то время как его жена смотрит на него сбоку, продолжая трогать и теребить свои волосы. - Мы подумали что много рук это плохо. Хотели сделать его более... более человечным.
Профессор рычит:
- Вот хам! Так испортить это чудо... какого хрена?
- Потому что... чтобы он был больше похож на червяка... мы не хотели вас подвести... - заикается мужчина, его руки вспотели, как будто он окунул их в ведро с горячей водой.
- Ради Бога... невероятно, что это за место, деревня идиотов? Где оказались эти наросты? Возможно, у нас еще есть время все исправить... - отвечает святой человек, указывая пальцем на мускулистого водителя, двигающего круги в воздухе, чтобы тот осмотрелся.
- Я выбросил их, в ведро рядом с... - Бастьен даже не успевает выплюнуть последние слова: отступив немного назад и бросив взгляд на улицу, через эллиптическое окно на маленьком крыльце с видом на кратер, он видит сгорбленные фигуры двух собак, борющихся за еду, их морды окрашены в желтый цвет.
- Идиоты!
- Чертовы мужеподобные ублюдки! - кричит Бастьен, выходя из хижины в ярости, вооруженный старыми вилами и с налитыми кровью глазами. Он бежит за двумя зверями, но они убегают - опустив уши - слишком быстро для его ног, к шестичасовому горизонту, изрезанному неправильной геометрией одноглазого солнца. Парниковый эффект. - Дьявол. Вот же засада...
Бастьен падает на колени, уколотый этим пурпурно-оранжевым сценарием, который становится все темнее и темнее вокруг него, черной точкой на горбе пустыни, в то время как мертвая вонь ночи уже застаивается вдоль канав, где мутировавшие крысы устраивают свои засады. Это современное небо выглядит так, словно оно пролилось на палитру Тернера, который только что закончил трахать свою голландскую служанку и пишет картину с подтяжками, все еще болтающимися на бедрах.
Удача Бастьена ушла навсегда, убежала на четырех лапах. В зубах унеся отростки, которые они старательно пилили пару часов тому назад.
Профессор медленно качает головой, кладет свой клубничный леденец на кровать мальчика-червяка и выходит на улицу, оставляя своего Аль Капоне с Мадлен, которая держится за телескопическую шахту, чтобы не растаять на полу, как глоток воды, потерять себя раз и навсегда и испариться среди пластиковых плит служивших крышей.
Насдхориан доходит до Бастьена, вытирает платком пыль с камня и садится рядом с ним.
- Что насчет женщины..., - шепчет он, его рептилий язык вытирает слишком сухие губы. - Тоже продается?
- Мадлен... она моя жена, - отвечает Бастьен, стремясь заглянуть в глаза собеседнику и понять шутит тот или нет.
- Да, я понял это, - продолжает профессор. - Она... самка, и может родить нового чудо-ребенка. Мы готовы взять ее: три тысячи кредитов, прямо сейчас.
- Но в Париже полно трехгрудых самок, а тут... она вся из кожи да кости, разве ты не видел?
- Я заметил, конечно. Но они всегда могут пригодиться нам в цирке. И у нас есть новое шоу, для которого мы ищем тощих мясных игрушек вроде нее - они должны пойти в трубу для стрельбы по шлюхам: фейерверк свежего мяса к двадцатилетнему юбилею Suprême. Мальчиков-червячков, или что-то в этом роде, можно найти толпами. Но не эти интересные наросты... лишние руки, с таким дефектом очень мало. Ну, выбирай, три тысячи за женщину, и ни кредитом больше. По тысяче за сиську, - усмехаясь, замечает Насдхориан; затем он встает и возвращается в хижину, засунув руки в карманы.
Внутри он уже знает, что найдет добычу для своего цирка уродов.