«Контрабанда» Чендлер Моррисон

Пахнет дерьмом и смертью. Люди сидят плечом к плечу, сбившись в дрожащие круги, завернувшись в накидки из фольги. Немытые лица блестят в резком свете жарких солнц. У всех мужчин на лице запущенная щетина. У некоторых женщин на штанинах грязных хлопковых брюк появились темно-бордовые пятна.
В стороне от остальных, обретя подобие уединения за хромированным тентом, толстый мужчина жесткими, властными руками раздевает потерявшую сознание девушку. Мальчишка лет восьми-девяти грызет заплесневелое яблоко и наблюдает за происходящим во все глаза.
Другой ребенок, еле достигший возраста грудничка, сидит у распростертого бездвижного тела своей матери. Она мертва вот уже два дня как — ее голова расколота. Малыш зачерпывает пригоршнями ее мозги и разминает их в шарик. Он плачет, хотя и не знает — почему.
Девушка без сознания выходит из морока и обнаруживает, что ее раздели догола. Толстяк склоняется над ней, его штаны спущены до лодыжек. Девушка начинает бороться и кричать. Толстяк прижимает ее к земле, закрывает ей рот рукой. Мальчик с яблоком начинает смеяться.
С другой стороны электрифицированного забора охранники стоят с каменными лицами и не моргают. Они сжимают огромные винтовки в своих шестипалых руках.
Внутри загона плачет женщина. Слезы тонкими дорожками стекают по ее покрытому грязью лицу. Ее руки прижаты к раздутому животу.
— Тише, — говорит мужчина, сидящий рядом с ней. — Вы привлекаете к нам внимание.
— Мне больно! — стонет женщина. Пряди влажных от пота волос ниспадают ей на глаза.
— Потерпите, умоляю вас.
— Я… я не смогу терпеть долго.
— Тише, тише, — снова говорит мужчина, будто не понимая ее слов.
Девушка шестнадцати или семнадцати лет наблюдает за этим обменом репликами. Она долго смотрит на страдающую женщину, а затем встает и подходит к забору, холодно глядя на ближайшего охранника. Охранник поднимает винтовку, но не направляет на нее. Он издает угрожающую серию щелчков своим похожим на клюв ртом, жестом приказывая ей отойти.
— Эта женщина беременна, — говорит девушка, указывая на страдающую женщину. — С ней что-то не так. Ей нужна медицинская помощь.
Охранник снова щелкает и делает шаг к забору, поднимая винтовку повыше.
— Я знаю, вы можете меня понять, — говорит девушка. — У вас всех в ушах эти штуки-переводчики. Вы знаете, о чем я говорю. Эта женщина беременна. Нельзя просто наплевать на ее положение.
Охранник направляет оружие на девушку.
— Гребаные животные, — говорит та, качая головой. Она поворачивается и возвращается в круг задержанных, опускается на колени рядом со страдающей женщиной и говорит: — Мэм? Не могли бы вы попытаться объяснить мне, что не так? Может быть, я смогу вам помочь?
— С ней все в порядке, — заверяет ее мужчина рядом.
— И дураку будет понятно, что не все, — холодно отрезает девушка. — С ней явно что-то не так. — Обращаясь к женщине, она спрашивает: — Мэм? Как вас зовут?
— Мне больно, — стонет женщина. — Все болит… больше не могу терпеть. Так больно… очень…
— Я знаю, — говорит девушка. — Вы можете назвать мне свое имя?
— С ней все в порядке, — снова повторяет мужчина.
— Я… Хэдли, — говорит женщина. — Меня… меня зовут Хэдли.
— Приятно познакомиться, Хэдли, — говорит девушка. — А я — Мюриэл. Не могли бы вы…
Ее прерывает долгий пронзительный вопль. За навесом толстяк закончил с девушкой. Он встает на ноги, подтягивает штаны и, пошатываясь, уходит, оставляя жертву лежать и плакать. Мальчик катит к ней свое недоеденное яблоко и опять смеется.
Мюриэл, качая головой, вновь обращает взгляд к беременной:
— Можете сесть, Хэдли? Может, если смените позу — это немного ослабит давление?
— Какое еще давление? — спрашивает мужчина, глядя прямо перед собой. — Да нет у нее никакого давления. С ней все в порядке. Ее просто нужно не тревожить. Пусть побудет в покое, пока нас не доставят в Вальхаллу-5.
— Мы понятия не имеем, как долго это продлится, — говорит Мюриэл. — Я торчу на этом аванпосте уже несколько недель. Все мои документы в порядке, но они просто заставляют меня ждать здесь неизвестно чего.
— Мы с ним… мы пробыли тут… только четыре дня, — с трудом выговаривает Хэдли.
— Видишь? — говорит Мюриэл мужчине, как будто это было откровением. — И я слышала, что транспортным кораблям требуется почти неделя, чтобы добраться отсюда до Вальхаллы-5.
— Я знаю, как долго мы здесь находимся, — огрызается мужчина. — Нам всем просто нужно подождать. С ней все в порядке.
Охранник, стоящий рядом с сослуживцем, угрожавшим Мюриэл, наблюдает за всей этой сценой с растущим волнением. Наконец он бормочет что-то о перерыве на обед и направляется в казарму, закидывая винтовку за спину.
За навесом изнасилованная девушка перестала плакать.


Охранник врывается в кабинет капитана и встает перед большим столом, уперев сжатые в кулаки руки в бока. Капитан отрывается от своего инфоблока и говорит:
— Могу я вам чем-нибудь помочь, офицер?
— Это… это… это какое-то безумие, — бормочет охранник. — То, что творится в лагере для задержанных… это просто неправильно. Люди — живые организмы, и мы не имеем никакого права содержать их в подобных условиях. Они умирают. Прямо сейчас там находится женщина, и она…
— Офицер, прошу, успокойтесь и…
— Она беременна. Она беременна, и с ней что-то не так. Мы должны что-то сделать.
Капитан откидывается на спинку стула и сцепляет пальцы.
— Мы ничего не можем поделать, офицер. Наши запасы медикаментов крайне ограничены, а ближайший врач находится в нескольких световых годах отсюда. Мне сказали, он прибудет в ближайшие несколько недель, но до тех пор… — Он замолкает и пожимает плечами.
Охранник раздраженно вздыхает.
— Тогда почему нам не предоставляют надлежащие условия для ухода за людьми? Почему у нас нет необходимых ресурсов?
Капитан вздыхает тоже.
— Офицер, — терпеливо спрашивает он, — как долго вы служите при лагерях людей?
Охранник с достоинством правит осанку и говорит:
— Это моя первая неделя, сэр.
— А вы знаете, почему люди иммигрируют на нашу планету?
— Да, сэр, я знаю. Их ресурсы истощены, и…
— Их ресурсы не были истощены. Ситуация, которую вы описываете, намекает на какое-то естественное развитие. Нет, они растратили свои ресурсы. Они изнасиловали свою планету и высосали из нее всю жизненную силу. Они паразиты, нуждающиеся в новом хозяине. Что вы знаете о природе людей, офицер? Вы изучали их культуру? Знаете ли вы вообще что-нибудь о том, какие они на самом деле?
— Я читал кое-что…
— Они — животные, офицер. Хуже того, они монстры. Их правительства глубоко погрязли в коррупции, они бесконечно ведут бессмысленные войны, многие зависимы от отравляющих химических веществ. Они — жестокосердные дикари, и половина людей в этом лагере задумала провезти контрабанду в наш родной мир. Если им придется немного посидеть в относительном дискомфорте, пока мы будем рыться в мусоре и выяснять, какие из них достойны того, чтобы их приняли в наше общество, то так тому и быть.
— Но это бессердечно. Разве наша цивилизация настолько сурова к чужакам?
— Не мы такие — они такие. Обратите внимание на их поведение в загоне, офицер. Только посмотрите, как они взаимодействуют друг с другом — особенно при возникновении малейшего конфликта интересов. Они заботятся только о себе и собственном выживании. Даже не тратьте энергию на жалость к их тяжелому положению. Любые трудности, которые они переносят, есть заслуженный и закономерный итог их поведения.
— Но, сэр, беременная женщина…
Капитан пресекает тираду, поднимая руку.
— Не всякая жизнь священна, офицер. Послужите с мое на этом спутнике, при этом вот объекте — усвоите данную истину крепко-накрепко.
— Я не верю, что вы правы в своем предположении.
Капитан пожимает плечами.
— Посмотрим. Теперь, если вам больше нечего мне сообщить, я вынужден попросить вас вернуться на свой пост.


Ночью все становится еще хуже. После захода солнца и распределения пайков в лагере воцаряется сущая анархия. Вспыхивают кровавые драки из-за объедков. Драгоценности крадут и прячут сохранности ради в анальных полостях. Толпы мужчин, воодушевленных темнотой небес, равнодушных к гудящим галогенным лампам, оттаскивают плачущих женщин в тень. Дети умоляют своих матерей забрать их домой.
Сочувствующий охранник ничего этого не видит и не слышит. Он видит только женщину с раздутым животом, воющую от боли, отказывающуюся есть и пить, в то время как девушка-подросток пытается утешить ее. Супруг женщины бесстрастен и неподвижен.
Как только скудные порции еды будут съедены, некоторые мужчины начнут драться друг с другом за место внутри одной из нескольких металлических палаток. Женщины не лезут в эти разборки — им страшно. Несколько месяцев назад люди выстраивались в очередь перед душевыми кабинами — за право постоять несколько минут под струями холодной воды, — но сокращение бюджета давно привело к тому, что эти сооружения перестали функционировать. Все уборные страшно смердят, полы в них липкие от засохшей мочи и дерьма, о туалетной бумаге нет и речи. С момента прибытия никто не видел зубной щетки. Земля усеяна гниющими, выпавшими зубами.
Через несколько часов после наступления темноты гомон начинает переходить в слабый, приглушенный гул. Мюриэл сидит, положив голову Хэдли себе на колени. Она оглядывает лагерь, рассматривая обветренные и усталые лица. Несколько мужчин все еще бродят вокруг, и их глаза полны невыразимых вещей, когда они высматривают невольных жертв, но худшие из них уже уснули. Мюриэл бросает взгляд на охранников по другую сторону забора и говорит, ни к кому конкретно не обращаясь:
— Это их вина. Они поставили нас в эти ужасные условия и заставили жить как животные. Люди не могут долго жить так — они реально начинают превращаться в животных.
Старик, сидящий по другую сторону круга, слышит ее слова — и кряхтит.
— Это мало что говорит о нас, не так ли? — молвит он. — Как о биологическом виде, вот что я имею в виду. В подобные плохие времена люди должны объединять усилия. У нас — общие интересы, общие ценности, мне так говорили в детстве. Но смотри-ка… народ просто мечется в ярости и ужасе, кто-то кого-то убивает, кто-то кого-то насилует… стыд, да и только. — Старик качает головой. — Никакой солидарности. Что же это о нас говорит? Какой тут вывод?
— Мы… мы этого не заслуживаем, — только и произносит Мюриэл.
— Не уверен, что с этим всецело согласен, — замечает старик. — Было время — ты тогда, надо думать, еще не родилась, — когда Америка помещала иммигрантов в лагеря, почти совсем такие же, как вот этот. Думаю, можно назвать нынешнее положение дел расплатой.
— Люди, организовавшие те лагеря, мертвы, — возражает Мюриэл. — Это все — дела давно минувших дней.
— Не так уж и давно это было, — ворчит седой старик.
— Все равно… зря они так с нами. Только взгляните вокруг. Если они продолжат держать нас в этом свинарнике, скоро никого в живых тут не останется.
— Было бы лучше, не будь тут мужчин, — говорит женщина из их круга. — От них все беды.
— Нет, мэм, не от них одних, — сварливо одергивает ее старик. — Буквально вчера я видел, как женщина выцарапала глаза ребенку за чертов огрызок моркови. За день до этого на моих глазах какая-то здоровенная лесбиянка с бычьими ручищами изнасиловала девушку немытым огурцом. Уж извините, но дело тут не только в мужчинах, мэм…
— Да хватит вам «мэмкать», — говорит Мюриэл, плотно сжимая губы. — Никто так больше не говорит. Из какого вы вообще века?
Старик пристально смотрит на нее.
— Мисс, — молвит он с нажимом, — оглянитесь кругом. Посмотрите, где мы находимся. Не говорите мне о том, как надо в таких условиях выражаться.


Час поздний. Почти все в лагере спят. Охранники по большей части удалились в казармы, оставив костяк команды из трех офицеров нести вахту в ночные часы. Один из них — тот самый сердобольный новичок, вызвавшийся поработать сверхурочно. Он стоит на безопасной стороне у забора, наблюдая, как страждущая женщина ворочается во сне, лежа на твердой земле.
На такое офицер не подписывался.
Он был так воодушевлен перспективой приложить руку к появлению нового вида в своем родном мире. На их планете — Вальхалле-5, как называли ее люди — имелось много ресурсов; боги щедро одарили ее природными богатствами. Офицер наивно полагал, что станет этаким доблестным первопроходцем в истории развития их цивилизации и что ждет его не служба, а скорее захватывающая благотворительная деятельность. Он думал, что люди увидят в нем и в его коллегах кого-то вроде ангелов-хранителей. Он и представить себе не мог, что на посту придется поминутно натыкаться на взгляды разумных существ, полные ненависти и упрека. Впрочем, разве можно было винить людей за это?
Вскинув винтовку на плечо и оглядевшись по сторонам, чтобы убедиться, что двух других охранников поблизости нет, офицер подходит к воротам и вводит код доступа на клавиатуре. Ворота со скрежетом открываются на своих ржавых направляющих, и он входит в лагерь. Он лезет в нагрудный карман за микрофоном-переводчиком, который крепит к шлему и обращает к клюву-рту, а затем приближается к беременной женщине.
— Проснитесь, — говорит он, опускаясь на колени рядом и мягко толкая женщину в плечо. Та вздрагивает, но не просыпается. — Вставайте, — взывает охранник, на этот раз — громче, чуть встревоженный звуком чуждых человеческих слов, несущихся из динамика у него на плече. Женщина все еще не приходит в сознание, но молодая девушка рядом с ней очнулась. Ее глаза расширяются при виде охранника, и она неловко отползает назад, подальше.
— Оставьте нас в покое, — говорит девушка. — Мы ничего плохого не сделали.
— Я здесь не для того, чтобы причинить вам вред, — говорит охранник, поднимая ладони и растопыривая по шесть пальцев на каждой руке. — Я пришел, чтобы сопроводить эту женщину в… Вальхаллу-5, как вы ее называете.
Мужчина по другую сторону от беременной женщины открывает глаза. Он с безразличием смотрит на охранника.
— Пожалуйста, — говорит охранник, с тревогой косясь на забор — нет ли поблизости пары сослуживцев. — У нас мало времени. Вы должны помочь мне разбудить ее.
Мужчина не двигается, но девушка начинает нежно трясти женщину и что-то шептать ей, пока глаза страдалицы, влажные и затуманенные, наконец не открываются. Охранник вздыхает с облегчением и говорит девушке:
— Я видел твою доброту. Ты действуешь в соответствии с волей богов. Я могу взять тебя с собой, и супруга женщины тоже, но — не более того.
— Я не понимаю, — говорит девушка. — Транспортные корабли отправляются только днем. Почему ты забираешь нас посреди ночи?
— Вы улетаете не на транспортном корабле — я забираю вас на своем, личном. Он меньше и намного быстрее. Если мы отправимся сейчас — достигнем планеты к рассвету, но нам следует поторопиться. Осталось немного…
Голос переводчика из наплечной колонки прерывает громкая, пронзительная серия трелей и щелчков. Охранник оборачивается — и видит, как на территорию лагеря вбегают сослуживцы. Они сердито машут ему. Мимолетно подумав об отваге, долге перед всякой разумной жизнью и личной жертвенности, охранник снимает винтовку с плеча — и стреляет. Верхняя половина головы первого офицера раскалывается, расплескивает кругом болотистого цвета кровь; рука второго тянется к своему оружию — и не успевает достигнуть цели. Второй выстрел прошивает офицеру грудь. Он падает на колени, а затем заваливается на бок, и из дымящейся дыры в его туловище валит пар.
Охранник поворачивается назад к людям. Девушка и мужчина кое-как помогают бедной женщине подняться на ноги.
— Мы должны идти сейчас, — говорит он, тяжело дыша, смотрит через плечо на мертвых представителей своего вида — и чувствует тошноту. — Мой корабль недалеко отсюда, но, если кто-нибудь выйдет из казарм и поднимет тревогу, мы попросту не успеем.
Женщина с бледным лицом и осунувшимися чертами, чьи худые руки закинуты на плечи мужчины и девочки, смотрит на охранника и шепчет: «Помоги мне».
Оба сердца охранника сладко трепещут, и он кладет руку в перчатке на лоб женщины.
— Я помогу вам, — говорит он. — Помогу.


Что-то было не так с глазами мужчины. Вот о чем думал охранник в течение всего полета — и, когда он ведет корабль в атмосферу планеты, эти мысли все еще не покидают его. Он, честно говоря, мало что знает о выражении лиц людей, но что-то подсказывает ему, что их глаза не должны так выглядеть — столь пусто, столь безжизненно. Охранник вовсе не ожидал какой-либо благодарности от людей, но он уверен, что видел ее на лицах женщины и девочки. А вот у мужчины… у него на лице было написано что-то другое: огромная, ничуть не поддающаяся количественному определению пустота. За последнюю неделю охранник повидал достаточно ненависти и подозрительности в людях, чтобы распознать внутреннее опустошение, но даже симптомов этого крайне скверного состояния не читалось в глазах мужчины. Там в принципе ничего не удавалось прочесть, и это беспокоило охранника.
Он не переставал думать об этом и тревожиться, даже когда направил низ корабля к посадочному порту за пределами своих жилых владений.


— Кажется, мы прилетели, — говорит Мюриэл, возвращаясь в грузовой отсек. — Думаю, мы на месте, — добавляет она; эти слова избыточны, но в них находят выход и ее нетерпение, и желание хоть немного успокоить саму себя. Она сидит рядом с Хэдли, потерявшей сознание. Мужчина застыл в жесткой позе напротив них. Он ничего не сказал с тех пор, как они улетели. Не шелохнулся даже. Мюриэл от него, признаться, слегка не по себе.
Девушка толкает Хэдли локтем.
— Думаю, мы на месте, — повторяет она, когда Хэдли моргает. — С вами все будет хорошо. Мы теперь в безопасности.
Хэдли с отсутствующим видом смотрит на Мюриэл.
— Это мальчик или девочка? — спрашивает девушка. — Вы уже знаете?
Хэдли продолжает тупо пялиться на нее. Она не отвечает.
Мюриэл ежится в своем кресле.
— Вы… вы уже выбрали имя?
— Имя… какое еще имя? Для кого? — спрашивает Хэдли.
— Эм… для вашего ребенка. Вы уже знаете, как его назовете?
— У меня… у меня нет детей. И никогда не было.
— Ну ладно, но… в смысле… у вас скоро будет ребенок. — Мюриэл указывает на вздутый живот Хэдли. Та медленно качает головой.
— Я не беременна.
Прежде чем Мюриэл успевает отреагировать на эту информацию или хотя бы ее обработать, в ее виске вспыхивает огненный взрыв боли. Ее голова откидывается назад, смачно ударяясь о корабельную переборку.
— Что… — успевает произнести она, и очередной безжалостный удар приходится ей в щеку. Зубы от него крошатся прямо у нее во рту — Мюриэл это чувствует.
Мужчина стоит над ней, потирая костяшки пальцев. Он меняет руку, ударяя Мюриэл в другой висок. Девушка обмякает на своем сиденье, опустив голову. С ее губ стекает густая струйка подкрашенной кровью слюны. Мужчина лезет в карман своих хлопчатобумажных брюк и достает короткий зазубренный кусочек металла. Запрокинув голову Мюриэл, он вонзает кончик лезвия ей в шею, чуть ниже уха, и начинает пилить. Мюриэл приходит в себя и пытается закричать, но вместо звука у нее изо рта вылетает фонтанчик крови. Мужчина тем временем пилит. Это трудная работа, особенно из-за небольшого размера лезвия, а также из-за того, что девушка продолжает пинаться и царапать его. Ее плоть не отделяется легко, и дело требует больших усилий. Закончив разрезать ее шею от уха до уха, мужчина вынимает лезвие и отступает назад. Из разверстой раны свисает алая бахрома, кровь плещет Мюриэл на колени. На его глазах девушка еще какое-то время корчится в судорогах, а потом замирает. Мужчина переводит взгляд на Хэдли.
— Нет… подожди, — говорит та, пытаясь встать. — У меня… у меня есть план. Хирург…
— Хирург думал, что мы прибудем на транспортном корабле, — говорит мужчина, шагая к Хэдли. — Я понятия не имею, как с ним связаться. Придется мне импровизировать.
— Нет! Не прикасайся ко мне. Это… это совсем не то, о чем мы договаривались….
— Да, ты все правильно говоришь. Но ты не смогла вести себя тихо там, в лагере, так что условия нашей сделки, как видишь, изменились.
— Нет! Не на…
— Просто веди себя тихо хотя бы сейчас.


Когда дверь кабины с шипением открывается и охранник входит в грузовой отсек, ему требуется мгновение, чтобы осознать то, что он такое видит. Девушка с перерезанным горлом, женщина со вспоротым животом, мужчина, стоящий посреди этой бойни, держащий обвисший красный пластиковый пакет, — он видит все это, но в этом нет смысла. Что тут произошло — и, боги милостивые, почему?
Охранник начинает что-то говорить — возможно, хочет задать вопрос, хотя как сформулировать его поточнее, он не знает, — и тут слова капитана из лагеря снова звучат у него в ушах.
Что вы знаете о природе людей, офицер? Вы изучали их культуру? Знаете ли вы вообще что-нибудь о том, какие они на самом деле?
Они — животные, офицер.
Хуже того, они монстры.
И половина людей в этом лагере задумала провезти контрабанду в наш родной мир.
…контрабанду.
Охранник смотрит на пластиковый пакет в руке мужчины, измазанный, весь в кровавых потеках. Он вспоминает, что в новостях о чем-то таком недавно говорили — о быстрорастущем рынке наркотиков, произведенных людьми. Ему это, впрочем, показалось пустым звоном, на скорую руку сляпанной антииммиграционной пропагандой консервативно настроенных слоев общества. Ему ведь вживую не попадался ни один представитель собственного вида, который бы знался с людьми — не говоря уже о том, чтобы употреблять их наркотики.
Охранник вспоминает о своей винтовке, оставшейся в кабине пилота, — но вдруг человек-мужчина бросается вперед и начинает полосовать его чем-то острым, снова и снова. Охранник просит его остановиться, молит о пощаде — но он забыл включить микрофон-переводчик, так что все эти воззвания в пустоту звучат на его родном языке. Впрочем, сползая на пол, он все же вспоминает пустые глаза пассажира — и осознает-таки, что переводчик все равно ничего бы не изменил в сложившейся дикой ситуации.
— Я хотел помочь, — бормочет он, когда мужчина отступает прочь и нажимает на кнопку в переборке, открывая грузовой люк во внешний мир. Он смотрит, как человек покидает судно, бережно неся в отставленной руке свой пакет с контрабандой, и шепчет напоследок: — Я просто хотел помочь.