«Комната Hаказания» Джо Конрат

Доминик Паталья пытался заглушить крики, доносившиеся из Комнаты Hаказания, но установленные на потолке динамики были настроены на максимальную громкость.
Крики раздавались через равные промежутки времени - животныe, резкие и пронзительные, которые можно было распознать только как человеческие, потому что они перемежались мольбами о пощаде.
Милосердие здесь не знали.
Доминик зажал уши кулаками, но ужасный звук пронзил плоть и кости его рук. По скрипу, который подчеркивал крики, Доминик догадался, что они используют винты - деревянные зажимы, затянутые на суставах так, что кости трескались.
Иногда кости трескались, вызывая политический бедлам в виде запросов и письменных протестов от групп сочувствия.
Обычно это приводило к немедленному штрафу.
В Законе прямо говорилось, что наказание не может нанести непоправимый ущерб. Правительство придерживалось этого правила. Это мешало учебному процессу.
Еще один вопль, словно у свиньи, которую режут. Доминик крепко зажмурился. Он и раньше ощущал эти винты и другие вещи, еще более ужасные.
С тех пор как Доминик приехал сюда, он уже трижды бывал в Комнате Hаказания. С каждым разом становилось все хуже.
Его первый визит был сразу после приезда. Двое мужчин в капюшонах и униформе схватили его еще до того, как он вышел из автобуса. Они втащили его в Приемную и заперли, растерянного и испуганного.
В Приемной не было ни окон, ни мебели, а пол был из холодного серого бетона. У неe был резкий, едкий запах, скрывающийся за запахом антисептика. Позже Доминик определил, что это запах страха.
На стенах Приемной, с полками и папками, занимающими каждый дюйм пространства, были фотографии.
Фотографии людей, которых пытают.
Тысячи фотографий, тысячи лиц, каждое из которых запечатлело момент чудовищной агонии.
Доминик открыл глаза, и они остановились на его собственной фотографии. Он выглядел таким молодым на ней, даже в период агонии. Она была сделана всего несколько месяцев назад.
В первый раз они воспользовались стойкой.
Он ничего не сделал, чтобы заслужить это. Это было просто, чтобы познакомить его с тем, как здесь делаются дела.
Он кричал до тех пор, пока не сдался голос.
Именно это, казалось, и происходило с его товарищем в Комнате Hаказания. Крики становились все хриплее. Не потому, что боль уменьшалась, а потому, что он находился там уже больше часа. Бедный ублюдок.
Доминик обвел взглядом комнату, пока не увидел фотографию, на которой был запечатлен его второй визит в Комнату Hаказания. За разговор с инструктором вне очереди. Доминик даже не мог вспомнить, что он ему сказал.
Лицо Доминика на фотографии было заплаканным и маниакальным.
Они использовали винты на его больших пальцах, коленях, яичках. Ему потребовалось десять дней в лазарете, чтобы прийти в себя.
Его третий визит в Комнату был наихудшим, и он заслужил три полароидных снимка, каждый из которых висел на стене. В течение двух часов его подвешивали за ноги и избивали резиновым кнутом по каждому дюйму обнаженного тела.
Потом его снова избили. И еще.
И еще.
Боль достигла такой силы, что он то и дело терял сознание, и пришлось вызвать врача, чтобы сделать ему укол амфетамина, чтобы он не вырубился.
Вот на чем процветал Пыточник. Ходили слухи, что одна бедная девочка провела в Комнатe четырнадцать часов просто потому, что постоянно теряла сознание от боли.
Пыточнику это нравилось.
Что он любил еще больше, так это ломать кого-то крутого.
Пыточник светился, когда кто-то проявлял гнев или ненависть - что угодно, кроме полного подчинения. Потому что тогда oн должен был сломить дух вместе с телом.
Где они находили таких людей, как Пыточник, одному Богу известно.
Еще один хриплый крик. Скоро все закончится, и тогда настанет очередь Доминика.
Это был его четвертый визит. Это означало электричество. Судя по тому, что говорили ему другие, электричество делало все остальное легкой прогулкой.
Ток проводили в зубы, в уши, и в задний проход. Правительство не запретило эту пытку, хотя она и приводила к ожогам на контактных точках. Ожоги не считались необратимыми повреждениями.
Крики прекратились. От тишины, воцарившейся в Приемной, у Доминика закружилась голова. Теперь оставалось всего несколько мгновений.
Он прижал колени к груди и в сотый раз коснулся подошвы левой пятки. Правила требовали, чтобы он раздевался перед тем, как войти, но Доминик ухитрился приклеить огрызок карандаша к подошве босой ноги.
Он постучал по заостренному острию, но это не придало ему смелости. Даже если Доминик каким-то образом найдет в себе мужество использовать его в качестве оружия, он не думал, что это поможет ему далеко уйти. Пыточник, вероятно, будет удивлен.
А после веселья придет гнев.
От одной мысли об этом Доминика затошнило. Но, он все равно продолжал думать об этом.
Может быть, это сработает, если он поторопится. Возможно, это сработало бы, если бы он ударил Пыточника в какое-нибудь жизненно важное место, например в лицо. Может быть...
Дверь открылась.
Пыточник заполнил дверной проем, пропитанный запахом тела и страха. Он был почти на двадцать дюймов выше Доминика, настоящий монстр, с бочкообразной грудью и сильными толстыми пальцами.
- Рад снова видеть вас, мистер Паталья.
Его голос был похож на шелест листьев. Черный капюшон оставлял его рот открытым, а кривые коричневые зубы улыбались с силой и уверенностью. На серой рубашке от подмышек до боков виднелись пятна, а спереди, на черных брюках, виднелось большое мокрое пятно.
Хотя сексуальное насилие и изнасилование не были разрешены законом, правительство разрешило ему мастурбировать во время пыток.
Доминик держал карандаш в руке и изо всех сил старался держать сфинктер сжатым. Он едва мог дышать.
Пыточник достал зажимную доску и уставился на нее маленькими крысиными глазками.
- Напал на монитор холла, а, Доминик? Неужели у тебя нет яиц? Мы должны подключить их к генератору, посмотрим, сможем ли мы зажечь их.
Пыточник захихикал, как девчонка.
Доминик встал на ватные ноги и попятился в угол комнаты. Ужас проник в него до глубины души. Пыточник приблизился, огромный и грозный. Он схватил Доминика за запястье.
- Пожалуйста, - взмолился Доминик.
Карандаш в его руке казался спагетти, скользким и бесполезным.
Пыточник приблизил свое лицо так близко, что Доминик почувствовал его зловонное дыхание.
- Ты мое последнее задание на сегодня, так что у нас будет много времени вместе.
Доминик отвел взгляд, мельком взглянув на свою фотографию на стене.
- Нет, не будет.
Голос Доминика удивил его. Он был низким и твердым, стальным от решимости. Пыточник был удивлен. Он улыбнулся и широко раскрыл глаза.
- Почему, мистер Паталья?
Рука Доминика метнулась вперед и вонзила карандаш в центр правого глаза Пыточникa.
Он вошел тяжело, словно вонзился в шину, и раздался чавкающий звук.
Пыточник закричал. Он ослабил хватку и отшатнулся назад, его мясистые руки трепетали вокруг лица, как птицы, боящиеся приземлиться. Кровь и черная жидкость липкими струйками стекали по его лицу.
Доминик сделал три быстрых шага вслед за ним и замахнулся кулаком на карандаш, умудрившись загнать его глубже в гнездо.
Пыточник издал пронзительный звук, а затем рухнул на бетон большой жирной кучей. Его рот был открыт, как пустой мешок, а здоровый глаз закатился в глазницу, обнажая налитую кровью белизну.
Доминик на мгновение застыл над ним, потрясенный. Неужели он это сделал? Неужели он убил его? Беги! - потребовал голос в его голове.
Но Доминик по-прежнему прирос к полу.
Он должен был убедиться... Он должен был убедиться, что ублюдок мертв.
Адреналин постепенно уходил, и Доминика тошнило и трясло. Он заставил себя опуститься на колени, а затем осторожно протянул руку, чтобы проверить пульс Пыточникa.
Это было все равно, что сознательно сунуть руку в огонь.
Спустя целую вечность, медленно приближаясь все ближе и ближе, Доминик коснулся влажной, липкой шеи Пыточникa. Он пошарил под жиром и щетиной, отыскивая сонную артерию.
Там был пульс.
Доминик отдернул руку, словно был потрясен. Беги, идиот! Если он очнется...
Но Доминик не мог бежать. Его охватила леденящая уверенность: даже если он не сбежит, он не сможет позволить этому злому человеку жить. Не только для себя, но и для всех остальных.
Он пожевал нижнюю губу и потянулся за карандашом. Пыточник застонал.
Доминик вскочил на ноги. Ему нужно было какое-нибудь оружие. Отступив в сторону от мучителя, Доминик выбежал в коридор. Слева - дверь во двор. Справа - Комната Наказаний.
Реакция Доминика была инстинктивной - он больше никогда не хотел идти в Комнату Наказания.
Но там было оружие...
Он пошел направо.
Комнатa Наказания былa словно из его кошмаров. Темная и грязная, освещенная двумя голыми лампочками, свисающими с потолка на жирных шнурах. Стены были черными, и влажный воздух пропитался запахом мочи и экскрементов. Цепи и кандалы были привинчены к полу и стенам, в углу стояла стойка, а шкаф, полный отвратительных инструментов Пыточника, был открыт, открывая его инструменты боли.
Доминик услышал шум, похожий на свист ветра в кронах деревьев. Он оглянулся и увидел, что в дверях, хрипя, стоит Пыточник. Карандаш все еще торчал у него из глаза, и по лицу текли липкие красные слезы. Он указал огромным пальцем на Доминика и сделал еще один тяжелый шаг вперед.
Доминик сунул руку в шкафчик и достал банку с жидкостью для зажигалок. Он сорвал крышку и брызнул ею в лицо Пыточникa.
Toт закричал, когда алкоголь попал ему в проколотый глаз. Он отшатнулся и споткнулся о генератор.
- Ах ты, маленький ублюдок! Когда я доберусь до тебя...
Доминик схватил ближайший предмет - цифровую камеру, лежавшую на тележке, и бросился к нему. Он обрушил оружие на лицо своего мучителя, снова и снова, пластиковый корпус треснул и раскололся, когда он использовал его, чтобы выбить зубы и сломать кости.
Пыточник набросился на него, ударив по голове Доминика. Toт упал на спину, тяжело приземлившись. Его зрение затуманилось, и что-то ткнуло его за левое плечо.
Рядом с ним сел Пыточник. Он схватил карандаш и потянул. Его глаз выпал из глазницы, похожий на крошечную красную медузу, тянущую за собой щупальца. Oн взвыл, выронив карандаш. Глаз свободно свисал вниз на уровне щеки, подвешенный на витке зрительных нервов.
Доминик потянулся за спину, ища источник своего дискомфорта. Он вытащил его в поле зрения.
Это был стальной зажим размером почти с его ладонь. Он сжал концы, и он открыл пасть, обнажив крошечные зубы. К основанию был прикреплен шнур, и Доминик проследовал за ним по полу туда, где он подключался к электрическому генератору.
Он взглянул на мучителя, который успел найти свой резиновый хлыст. Он ударил им Доминика по лицу, боль была мгновенной и ошеломляющей.
Доминик перекатился на бок, все еще сжимая зажим. Хлыст хлестнул его по голой спине, и он вскрикнул.
- Ты думаешь, что знаешь боль?! - взревел Пыточник. - Я покажу тебе боль!
Доминик перевернулся на живот, получив еще один удар хлыстом по лицу. Он воткнул зажим в Пыточника, закрепив его на лодыжке.
Затем он протянул руку и нажал на выключатель генератора. Реакция была мгновенной.
Пыточник согнулся пополам, как захлопнувшаяся книга, и рухнул головой на пол. Сильный запах озона пронесся вокруг него, когда его гротескное тело затряслось в мучительных судорогах. Изо рта у него брызнула кровь, кусок языка вырвался из стиснутых зубов и скатился по подбородку.
Доминик отступил назад, увеличивая расстояние между ними. Широко раскрыв глаза, он наблюдал, как зажим на ноге мучителя начал дымиться, а затем зажег пропитанную жидкостью зажигалку.
Пыточник горел, словно растопка.
Доминик отвел взгляд и нашел ящик рядом со шкафом, в котором хранилась его одежда. Он старался не обращать внимания на треск пузырящейся плоти и булькающие стоны Пыточникa. К тому времени, как он завязал шнурки, стоны стихли вместе с чудовищем.
Канистра с жидкостью для зажигалок стояла на тележке рядом с парой оловянных ножниц. Доминик сунул ножницы в задний карман и брызнул жидкостью на стойку. Затем он проделал то же самое с ужасным шкафом и инструментами, которые в нем находились.
Они хорошо горели.
Наконец он вернулся в Приемную и облил стены, в последний раз глядя на свою фотографию на полке, наблюдая, как она горит.
Они придут. Скоро. Он должен был уйти.
Дверь во двор была открыта, и, как ни странно, вокруг никого не было. Это имело смысл - мониторы Зала не ожидали, что он выйдет оттуда еще несколько часов.
Доминик вышел на свежий воздух. Солнце подмигивало сквозь деревья, словно старый друг.
Легкий ветерок очистил его ноздри от зловония мочи.
Забор находился сразу за баскетбольной площадкой, запертый и увенчанный колючей проволокой.
Перелезть невозможно. Но он не поднимался.
Две минуты работы с оловянными ножницами, и он прошел через забор. Свобода окутывала его, как материнская любовь.
Он побежал в лес, чувствуя головокружение, но зная, что когда-нибудь вернется сюда. Но не как жертва.
Доминик читал запрещенные книги по истории. Он знал, что сто лет назад в государственных школах Америки не было пыток. Было время, когда одиннадцатилетние дети, вроде него, ходили в школу учиться. Когда образование не было государственной идеологической обработкой. Когда дети были свободны.
Пыточник, каким бы злым он ни был, был всего лишь симптомом болезни. Часть системы, и ее продукт.
Но Доминик знал, что есть и другие, такие же, как он. Бойцы, которые стремились к переменам.
Он встретится с этими людьми, чтобы стань сильнее. И со временем, когда он вернется в это место, он не будет жертвой.
Он будет освободителем.
Доминик Паталья бежал через лес, не оглядываясь на Лагерь Начальной школы. Его шаги были уверенными и сильными, и, убегая, он мог поклясться, что слышал позади себя крики тысячи мальчишек и девчонок.