«Внутри все одинакового цвета» Эрика Саммерс

— Время тряпок, Фалкон, — пробормотал Гарольд, шаркая своими одеревеневшими суставами по дорожке. Он щурился, пытаясь привыкнуть к слепящему солнцу над головой. С недовольным ворчанием он нагнулся за газетой, лежавшей у края заросшего газона, и выдернул её из густой травы. Его глаза — некогда ясные, как летнее небо, а теперь подёрнутые серебристыми тучами старости — недобро уставились на смешанную пару через дорогу. Они обменялись поцелуем у порога: Грег, чернокожий мужчина в полицейской форме, грузно направился к своей машине. Из вежливости он махнул Гарольду рукой, шелестя рукавом ветровки, стиснул зубы и выдавил улыбку. Все его встречи со старым ворчуном были неприятными, но Грег всё ещё верил в идеалистические принципы вроде «хорошие парни финишируют последними».
Гарольд попытался ответить чем-то вроде улыбки, но его морщинистое, качающееся лицо исказилось в гримасу, больше похожую на насмешку. Он кивнул Грегу, с трудом поднимая голову над сгорбленной спиной.
— На работу, значит? — голос Гарольда звучал отталкивающе, словно у ведьмы из сказок братьев Гримм.
Грег сел в машину, проигнорировав очевидность вопроса.
— Ага. Дом сам за себя не заплатит.
— Мой давно выплачен, — похвастался Гарольд, надеясь на похвалу от соседа, которого он презирал. Не дождавшись её, он разочарованно хмыкнул. — Знаешь… — на его бледном, почти прозрачном лице появилась язвительная ухмылка, — твоя жена… она ведь белая.
Грег на мгновение замер, глядя на сморщенного старика, а затем с сарказмом буркнул:
— Да ты что? Не заметил.
— Ну, — Гарольд пожал плечами и сдержал смешок, будто сказал что-то остроумное.
Грег натянуто улыбнулся, сохраняя выдержку.
— Гарольд, говорят ведь: внутри мы все одного цвета. Хорошего дня, Барри, — он сел в свой блестящий седан и хлопнул дверью.
— Меня зовут Гарри! — крикнул старик, размахивая свёрнутой газетой, словно отгоняя машину, которая уже умчалась прочь. Взгляд Гарольда упал на блондинку Сандру, жену Грега, оставшуюся в дверях. Она посмотрела на него и тут же захлопнула дверь.
Скрипучий мальтийский пёсик Фалкон тявкнул у ног Гарольда, стоя рядом с его потрёпанными тапочками.
— Согласен, Фалкон. Им бы держаться своих, — проворчал старик.
Фалкон, задорно виляя хвостом, смотрел на хозяина снизу вверх. Длинные клочья нечёсаной белой шерсти свисали над его чёрными глазами, полными радости от внимания.
— Пора бы тебе научиться приносить мне эти чёртовы газеты и хоть как-то отрабатывать своё содержание, — Гарольд потряс бумагой перед псом, который тут же возбудился, готовый к игре.


Фалкон первым влетел в дом, ловко лавируя между кучами пыльных «сокровищ», которые громоздились в опасных грудах по всему скромному одноэтажному жилищу. Гарольд, шаркая, добрался до кухни, миновав старый выцветший вырез из газеты в рамке. Заголовок гласил: «Ракета стартует: Милнер бьёт рекорд Коннектикута». На пожелтевшей фотографии молодой Гарольд, двадцати с небольшим лет, прорывал финишную ленту на бегах. Его юное лицо, ещё не тронутое семьюдесятью годами бед и утрат, сияло упругостью и гордостью.
Сгорбленный старик задрал голову, напрягая ноющую шею, чтобы взглянуть на снимок. Когда-то его прозвали Ракетой за молниеносную скорость на дорожке. Теперь же коллеги, с которыми он подрабатывал на пенсии, использовали это прозвище как насмешку — его медлительность стала скорее обузой, чем подмогой.
Гарольд поправил покрытую пылью рамку своей потрёпанной, покрытой синяками рукой.
— Это твой старик, Фалкон. Целая жизнь прошла. Веришь?
Фалкон гавкнул и закружился у двери кладовки, осторожно обходя груды хлама.
— Ладно, не хочешь слушать мои байки, мелкий паршивец? Прямо как мой настоящий сын, — проворчал Гарольд. — неблагодарные твари, оба.
Он доковылял до шкафчика и достал банку собачьего корма. Его слабая, покрытая старческими пятнами рука порылась в ящике, выуживая грязный консервный нож. Гарольд с трудом прицепил его к краю банки, но та выскользнула и с грохотом рухнула на пол рядом с белоснежным псом. Испуганный Фалкон отпрыгнул, врезавшись в стопку старых газет и грязной посуды у давно заброшенного аквариума, где уже лет пять не было ничего живого.
Гарольд хихикнул, его каркающий смех эхом разнёсся по тесной кухне, словно у злого гнома. Но Фалкон тут же вернулся, облизываясь в предвкушении еды.
Кормил ли я его вчера? Или позавчера? — Гарольд не мог вспомнить. Судя по тому, как пёс суетился, он явно голодал.
Старик снова взялся за банку. На этот раз нож зацепился, с хрустом пробив металл. Гарольд напрягся, крутя ручку — задача, о которой он в молодости и не задумывался, теперь отнимала все силы. Вращая инструмент, он вспомнил собеседование на первую офисную работу полвека назад. Менеджер Джо Ковальски, которого он позже стал уважать, сказал, что нанял его сразу из-за крепкого рукопожатия. Гарольд посмотрел на свои покрытые пятнами, заросшие белыми волосками руки — они казались чужими, дряхлыми.
Щелчок! Банка открылась. Он уронил нож и попытался поддеть крышку, но слабые пальцы соскользнули, и острый край металла рассёк тонкую кожу большого пальца.
Гарольд отдёрнул руку, сжав её другой ладонью, боясь взглянуть на рану. Когда он разжал кулак, из пореза хлынула… жёлтая жидкость? За все годы он не видел ничего подобного. Сердце заколотилось, словно грозя третьим инфарктом. Его закружило от ужаса.
Консистенция напоминала тапиоку без крупинок, а цвет — гной из лопнувшего нарыва, только не красный, как кровь. Это было ненормально. Совсем ненормально.
Инфекция? — подумал он, молясь, чтобы густая, кремовая жижа, сочащаяся из пальца, как глазурь с торта, оказалась лишь галлюцинацией. Но её становилось всё больше, она стекала по дрожащим рукам, пачкала замызганные штаны и голубые тапки. Давление внутри раны нарастало.
Боль пронзила тело. Гарольд вскрикнул — порез расширялся, разрывая кожу от подушечки пальца к ладони, обнажая мышцы, покрытые той же мерзостью. Они тоже начали таять, превращаясь в густую желеобразную массу.
Он завопил, привлекая внимание Фалкона, который встал как верный солдат. Боль нарастала, из расширяющегося разреза хлестала грязь, пачкая пол. Пёс кинулся лизать её с жадностью. Рана росла, плоть рвалась, словно что-то вырывалось из вязкого болота внутри Гарольда. Жёлтая слизь текла, как пюре, заливая газеты и мешки с плесенью.
Боль стала невыносимой. Гарольд рухнул в лужу растущей грязи на старом линолеуме, дрожа в месиве горчичного цвета — своей собственной сущности. Он издал слабый вопль ужаса и смятения. Кожа трещала, как земля во время землетрясения, а пятна старости исчезали под лоскутами истончённой плоти, извергающей жёлтую жижу.
Крики о помощи стихли через несколько минут невыносимой муки. Остались лишь пение птиц за окном да чавкающий звук языка Фалкона, доедающего остатки хозяина в тишине.


Грег присел над тем, что осталось от Гарольда и раздутого тела Фалкона рядом. Тучи мух гудели над ними, а черви кишели в пасти пса и вдоль рук старика, покрытых засохшей субстанцией цвета гнилого масла.
От Гарольда почти ничего не уцелело. Грег не мог понять, что разнесло старика в таком жутком виде. Он прикрыл лицо рукавом формы. Последний раз он видел этого морщинистого ворчуна три недели назад. Если бы не звонок другого любопытного соседа, Грег и думать бы забыл о безопасности старого расиста. Он посмотрел на изуродованное, окоченевшее тело, покрытое засохшей желтизной, заполнившей все щели.
Грег вспомнил свои последние слова старику месяц назад и подумал, как сильно ошибся.
Может, внутри мы всё-таки не одного цвета, — усмехнулся он про себя. Сдержав улыбку, он поднялся над мрачной картиной, притворно отдавая дань уважения тому, что осталось от Гарольда.