«Выживут только слепые» Ивонн Наварро

Во время утренней прогулки от мойки Виквайя неожиданно обнаружил на земле Песчаный Образ.
Высоко в небе светило солнце, яркое и палящее, и Всевышний благословил этот сезон щедрым урожаем. Мольбы и подношения жителей деревушки не остались неуслышанными Дождевым Облаком, и сезонные осадки были регулярными и устойчивыми, иногда их изобилие становилось чрезмерным, заливая водоем так, что уровень воды в нём поднимался, а ветер напевал сквозь пролом, создавая мелодию, разносившуюся по гладкой поверхности. Благодаря этому Народ назвал это место Апонови — ветер, дующий через щель. Но всё это может очень быстро измениться. И так и будет, если Виквайя не успеет вернуться, чтобы оповестить остальных Воителей Духа.
Виквайя выпучил глаза на Песчаный Образ, не в силах оторваться от зрелища, как оно переливается и изменяется. Невидимая рука, управлявшая красками, была мастером своего дела, и мириады линий оставались точными. Никогда еще за все свои двадцать два минувших лета ему не доводилось наблюдать такого великолепия и сложности. Сочетание текстур и причудливых тёмных оттенков завораживало, притягивая его, и ему не терпелось увидеть, куда же линии пойдут дальше. Слышался ли звук? Было ли это шепотом, побуждавшим его протянуть руку и попробовать прибавить к узору пару собственных линий, приблизив картину к завершению? Еще шаг…
Что-то пронзительно крикнуло у него над головой, Виквайя дёрнулся, глядя вверх. Поднялся ветер, и орёл, возможно, самый крупный из тех, что он когда-либо видел, устроился, покачиваясь на старой, измождённой ветке акации, нависающей над местом, где формировался Песчаный Образ. Золотистые глаза орла вонзились в него, и Виквайя почувствовал дрожь — ему стало так холодно, что казалось, будто он несколько часов простоял в снегу. Ему срочно нужно было мчаться в Орайби, в свою деревню, чтобы предупредить жителей об этом Песчаном Образе. Что он делал? Как долго здесь простоял? Виквайя с ужасом обнаружил, что солнце уже наполовину опустилось к горизонту. Виной тому, несомненно, был этот образ на земле; он лишил его драгоценного времени так же уверенно, как если бы у него образовались руки, удерживавшие Виквайю на месте. Даже сейчас, когда её поверхности шевелились и перестраивались, продолжали манить его к себе, но Виквайя заставил себя отвернуться. Он не позволит околдовать себя снова.
— Спасибо тебе, Кваху, — пробормотал он орлу. Тот лишь наблюдал за ним немигающими глазами. Это молчаливое неодобрение навалилось на его плечи, как тяжесть каменной глыбы, и Виквайя не представлял, как ему исправить своё безрассудство. Всё, что он мог сейчас сделать, — так это повернуться спиной к Песчаному образу и отправиться в дальний путь обратно в Орайби.
Поддержкой ему хорошо послужили его сила и молодость, и, несмотря на то, что страх подгонял его на протяжении всего пути, Виквайя добрался до деревни с запасом сил. Его братья ждали его в родном пуэбло, и Виквайя заметил раздражение на их лицах. Ожидалось, что он должен был явиться сюда несколько часов назад, чтобы помочь соткать свадебное одеяние для своей будущей невесты.
— Ты где пропадал? — спросил Чевайо, его старший брат, сидя рядом с их отцом и младшим братом Ханьей. Было видно, что они уже давно погружены в работу над свадебным нарядом Ча'кваины. Через пять дней она должна была выйти замуж за Виквайю, и традиция предписывала, что всем мужчинам его семьи надлежит участвовать в создании ее одеяния. Виквайя должен был прийти раньше, чтобы внести свою лепту, теперь же ситуация могла сильно измениться в сравнении с первоначальными планами. Многие будут недовольны, особенно его будущая невеста, но уже ничего не поделаешь.
— Ча'квайна придет на рассвете, чтобы молоть кукурузу, — сказал ему отец. — Твоя мать с нетерпением ждёт её помощи и хочет быть уверенной, что она станет тебе доброй женой.
Мысли Виквайи путались, и он какое-то время молчал. Точно ли он уверен в том, что видел? Всё казалось таким далеким, и какая-то часть его сознания, тоненький, вкрадчивый голосок, твердил, что Песчаный Образ — всего лишь плод его воображения, результат слишком долгого пребывания под палящим солнцем пустыни и недостатка воды. Впереди было столько дел…
Нет… это было взаправду. Ничто другое не могло объяснить ни потерянного времени, ни болезненную красноту на его плечах, где солнечные лучи оставили ожоги на обездвиженной коже.
— Я принес весть, — с тяжелым сердцем поведал Виквайя. — Я узрел врата зла.
Все мужчины прекратили работу и уставились на него с широко раскрытыми глазами. Хонау, его отец, также отложив своё занятие, встал. Его телодвижения были медлительными и тягучими, очень похожими на движения его престарелого тезки, медведя.
— Расскажи нам.
— Всё так, как пророчили древние истории. — Виквайя тщательно подбирал слова. — Образ на песке образуется сам собой, создаваемый чем-то невидимым.
— Возможно, это был ветер, — заметил Чевайо. — Тебя не было почти весь день. Солнце может сыграть с человеком злую шутку.
— Может быть, — согласился Виквайя. — Но именно это творение — этот Песчаный Образ — оказался способен отнять у меня целые часы. Оно… влекло меня, и я жаждал поучаствовать в завершении творения.
На встревоженный взгляд отца Виквайя поспешил добавить:
— Но я к нему не прикасался.
— Ты уверен?
Виквая повернулся, чтобы взглянуть на Ханью.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты признаешь, что Песчаный Образ отнял у тебя много часов. Что ты делал в течение этого времени? Ты помнишь?
— Я…
Виквайя замялся. Вместо этого он посмотрел на свои руки, но их плоть выглядела неизменной и ни о чем ему не говорила.
— Так я и думал. — Ханья откинулся назад, забыв о свадебном наряде Ча'квайны. — Нам следует приготовиться к схватке. Согласно тёмному пророчеству, мы должны быть сильными, чтобы застопорить врата в Подземный Мир до того, как они откроются.
— А, если опоздаем, деревню придется сделать незрячей, — добавил Виквайя. — Легенда гласит, что любой зверь, проходящий мимо, не может причинить вреда тем, кто его не видит. Те, кто его видят, боятся его, а сила этой сущности проистекает из страха. Так что…
— …только Воители Духа могут видеть, — закончил Чевейо.
— Да, — сказал Хонау. — Только мы четверо.
Тем временем Ча'квайна закончила собирать вещи для своего трёхдневного пребывания в доме семьи Виквайи, когда снаружи послышались тревожные крики. Бабушка Чочмингву, старая и плохо слышащая с пятидесяти семи лет, склонилась над своим жерновом и подняла глаза лишь тогда, когда Ча'квайна коснулась её плеча.
— Снаружи что-то происходит, — произнесла она почти в крик. — Все вокруг мечутся.
Пожилая матриарх неохотно поднялась на ноги и, тяжело опираясь на свою изогнутую мескитовую трость, последовала за Ча'квайной к двери. Уже не в первый раз Ча'квайна молча изумлялась тому, как столь дряхлая и немощная старуха может быть столь почитаемой в деревне, столь могущественной. Дочь Чочмингву — мать Ча'кваины — скончалась при родах второго ребенка, сына, так что не за горами то время, когда положение бабушки Чочмингву как матриарха деревни перейдет к ее внучке. По обыденке, данная перспектива вызвала внутри Ча'квайны мандраж. Справится ли она с такой колоссальной ответственностью? Сможет ли вести людей?
Их саман располагался на один уровень выше, чем окружающее пространство, и пока Ча'квайна легко спускалась по лестнице, ее бабушка подобно стражнице древнего храма, ждала у двери, пристально вглядываясь в происходящее; слух её подводил, а вот проблем со зрением у нее было немного, и с восприятием всё было в норме. Несмотря на то, что девушка спустилась вниз, дабы скорее выяснить, из-за чего весь шум гам, Ча'Квайна поймала себя на том, что смотрит вверх, чтобы удостовериться в бабушкиных действиях.
— Ой, что за беда? — окликнула Ча'квайна, обращаясь к знакомым девушкам, что сновали мимо. Казалось, весь народ оставил свои дела и устремился в свои саманы. — Что ж, что же творится-то?
Но никто не удосужился остановиться и поведать ей о причинах смятения. Наконец, в дальнем конце площади Ча'квайна заметила Виквайю, окруженного братьями. Они стояли, сгрудившись, вокруг своего отца, напоминая старцев, собравшихся у костра, чтобы обменяться сказаниями о временах давно минувшей охоты. Разве им не следует трудиться над ее свадебным нарядом? В грядущие пять дней они с Виквайей свяжут свои судьбы, и он станет частью дома её бабушки, посвящая свое внимание и энергию в течение дня уходу за кукурузными полями её рода. Если великие духи отнесутся к ним благосклонно, то ночами они будут работать над тем, чтобы в ближайший год-другой у них появились дети.
Устав от тщетных попыток постичь суть происходящего, Ча'квайна подошла к мужчинам, коснувшись жениха за плечо. Он обернулся с удивленным выражением на лице, а его взгляд стал непостижимо диким, и девушка едва не отшатнулась назад.
— Виквайя, — промолвила она. — Что за ажиотаж вокруг? Никто мне не скажет?
Не ответив, он схватил её за локоть и потянул обратно тем же путем, каким она пришла.
— Ты должна идти в дом, — настойчиво произнес он. — Тебе и твоей родне следует оставаться в своих хижинах, и непременно прикройте глаза тканью или шкурами…
— Чего?!
— Этим заняты все жители деревни, — продолжил Виквайя. — Разве не заметно? Люди уже приступили, и терять времени нельзя. Никто не сможет снять с глаз, повязки пока Воители Духа не дадут знать старейшинам, что в округе безопасно.
Ча'квайна потянула Виквайю за руку, замедляя его.
— Воители Духа? Чего такого стряслось, что они внезапно потребовались?
— Предупреждения, которые нам оставил дед моего деда, сбылись, — сказал ей Виквайя. Его лицо, исполненное строгости было покрыто мелкой пылью пустыни, под глазами виднелись темные круги, а его уста скривились в жесткой гримасе. Выглядел он так, словно со времени вчерашней встречи с ним прошло уже лет десять. — Я наткнулся на одни из врат, о которых он говорил. Поселение должно быть лишено возможности видеть, пока проход не будет уничтожен.
— Что? — в замешательстве переспросила Ча'квайна. — К реальной жизни это не имеет никакого отношения. Все это лишь небылицы, что пересказывают старцы, надышавшиеся дымом костров в своих кивах. Если врата и в самом деле существуют, и если через них что-то проникает, то лишать самих себя возможности узреть это — величайшая глупость: не видя его, нам не удастся скрыться или дать отпор.
Виквайя покачал головой.
— Нет, сказания истинны. Предки свидетельствуют, что это происходило раньше, много раз со времен Первых Людей. Если врата не будут закрыты, ужасное существо выйдет наружу и погрузит мир в огонь, как Сойукнанг уничтожил Токпелу, Первый Мир. Но на этот раз Народу негде будет спрятаться, и все мы погибнем.
Ча'квайна уставилась на него.
— Но кому же из нас под силу одолеть такое могущественное существо?
— Как и было написано, четыре Воителя Духа, — сказал ей Виквайя. — Легенды гласят, что если человек не может видеть существо, то и оно не может видеть человека. Ему не под силу причинить вред тем, кого оно не видит. Только Воителям Духа надлежит оставаться зрячими, чтобы сразиться с ним и убить.
Ча'квайна сделала шаг назад.
— Воители Духа — ты имеешь в виду себя? Своих братьев и отца? Не может быть, чтобы это было правдой.
Он нахмурился.
— Почему ты так сомневаешься? Таковы обычаи Народа. Мы всегда это знали.
— Обычаи Старого Народа, — с нажимом сказала она. — Мне девятнадцать лет, и я никогда не видела никаких врат. Это история, придуманная старейшинами, чтобы стращать детей, заставляя их вести себя так же, как Племя качины, когда наряжаются в костюмы, танцуют, а потом бьют мальчиков палками. Народ всегда оставался в безопасности в прошлом, и так будет всегда.
— Безопасность — это не то, что следует воспринимать как нечто само собой разумеющееся, — утверждал Виквайя. — Это то, за чем нужно следить, а временами за нее приходится и бороться, чтобы она сохранялась.
— Времена изменились, и глупо позволять себе пугаться древних, иррациональных мифов. Здесь нет ничего, что могло бы нам угрожать, — резко бросила Ча'Квайна. Ее лицо потемнело, когда в её голове мелькнула мысль. — Видимо, ты передумал насчет нашего брака, и это не что иное, как способ гарантировать, что свадьба не состоится.
У Виквайи отвисла челюсть.
— Даже в мыслях ничего подобного не было. Никто не был бы настолько безрассуден, чтобы делать что-то столь сложное только ради такого. Наша свадьба состоится после того, как врата будут закрыты.
— Но…
— И так тому и быть, — прервал ее хриплый голос. Повернувшись, Ча'кваина увидела бабушку, стоявшую позади себя. Она не имела ни малейшего представления, когда старуха успела спуститься по лестнице. — Пойдем. Немедленно возвращаемся в наш дом. Мы закроем глаза, как было велено, и не выйдем, пока Воители Духа не скажут, что это безопасно.
Ча'кваина собралась что-то сказать, но бабушка Чочмингву подняла обветренную руку.
— Это не просьба, — сказала она. — Ты будешь делать то, что тебе сказано.
И поскольку Ча'квайна не могла поступить иначе, она склонила голову и с угрюмым видом поплелась за бабушкой обратно к их саману.
— Мы опоздали.
Виквайя уставился на землю, а остальные столпились вокруг него с таким же выражением ужаса, как и у него самого. Песчаный Образ все еще был на прежнем месте, но он разделился на десятки сегментов, разных форм и размеров; в результате получилось нечто громадное, визуальная какофония, испещренная прожилками цвета крови мертвого оленя. Виквайе стало больно на это смотреть — ощущение было такое, будто в глаза ему бьют брызги из сотни кипящих котлов. Судя по глазам отца и братьев, очевидно, что испытывают они то же самое. По его щекам струились горячие слезы, но Виквайя не отводил взгляда, не позволяя себе отвлечься. Когда мучения резко схлынули, он не мог не задаться вопросом, было ли то, что они почувствовали, реальностью или древней памятью, некой инстинктивной реакцией, основанной на опыте тех, кто существовал до текущих событий. Ведь, как гласит легенда, если они могут видеть, то и чудовище, прошедшее через врата из темного мира за ними, тоже способно их увидеть.
— Там, — указал Хонау, — прямо под краем скалы. Зверь оставил нам след.
— Или приманку, — сказал Чевайо. — Зная, что мы пойдем по следу…
— …так как должны, — закончил Виквайя. Он обратился к отцу:
— Что ты видишь?
— Тень гниющей крови, — низким голосом отозвался отец. — Смерть и зло, и муки, которые наступят, если это существо не будет изгнано восвояси или умерщвлено.
Что-то хрустнуло в сухой летней траве позади него, и Виквайя резко обернулся, держа наготове копьё. «Да нет там ничего…» — подумалось ему. И все же, ему это не показалось. Его братья стояли, пригнувшись, по обе стороны от отца, натянув тетиву луков, от напряжения их лица стали пепельными.
— Нам следует поторопиться, — сказал Ханья. — Если зверь доберется до Орайби…
— Жители будут в безопасности, — сказал Чевейо. — Они же лишили себя возможности видеть. Их всех предупредили.
Виквайя кивнул и пристроился на шаг позади своего отца, пока старый охотник шел по следам, оставленным неописуемым существом, тонким песчаным дорожкам, на которых виднелись чёрные и красные следы. Всё, чего оно касалось, было высушено, вся влага и жизнь высосаны полностью, остались лишь ветки и порошкообразная пыль, которые когда-то могли быть листьями или мелкой пустынной живностью. Щедрые дожди нынешнего сезона усеяли землю кустами и пучками ярко-зеленых трав, Креозотом и другими сорняками; акации и мескитовые деревья были покрыты густой листвой, а кактусы напитавшиеся влагой, благоухали цветами, над которыми пчелы и другие насекомые боролись друг с другом за место под солнцем. Но через все это пролегала тропа, по которой шли он и остальные, — тропа, провонявшая гнилью и, похоже, расширявшаяся по мере своего продвижения.
Что этот демон способен сотворить с Людьми, было невозможно вообразить, но Чевайо был прав — все были заранее предупреждены. К моменту их ухода площадь практически опустела, лишь несколько запоздальцев спешили положить свои самые значимые вещи туда, где их можно будет найти без посторонних глаз.
Всё, что Виквайя мог сделать, это вернуться в Ораиби и от всего сердца надеяться, что те, кто пережидают, наберутся терпения и проявят твердость.
Ча'квайна сидела, прислонившись спиной к стене, и слушала, как за окнами завывает ветер, пробираясь через остальную часть пуэбло. Он усилился и отбрасывал грязь и гальку к стенам, время от времени проталкивая песок через маленькие отверстия в то помещение, где пережидали они с бабушкой Чочмингву. Порывы ветра издавали звук, похожий на тонкий вой или стон, и воздух казался тяжелее и неприятно горячее, обычного, всё усиливая гнетущее чувство с каждым ударом её сердца. Хотелось бы ей, чтобы ветер поскорее утих, и всё снова вернулось на круги своя, чтобы они были избавлены от этой несуразной чепухи из легенд, про чудовищ и врата в тёмный мир духов, которого никто никогда не видел.
Пожилая женщина была спокойна и безмолвна, а Ча'квайна была слишком разгневана, чтобы затевать беседу. Как долго им придется ждать вот так, с обрывками ткани, повязанными вокруг голов? Это было пустой тратой времени — прямо сейчас ей следовало быть у своей будущей свекрови, готовясь продемонстрировать женщине, как ловко она может молоть кукурузу и выполнять обязанности жены Виквайи. А что же делает он, муж её будущий? Играет в войнушку со своим отцом и братьями, возможно, раскрасились под качину или с нанесенными полосками, как у кошаров, черно-белых полосатых клоунов, олицетворяющих собой живое воплощение обжор и грубиянов. Хотя Ча'кваина и была возмущена отсрочкой своей свадьбы, однако понимала, что вовлечь весь пуэбло в попытку оттянуть время вряд ли возможно, тем не менее неужели вся деревня в этом замешана? Бабушка Чочмингву приказала ей вернуться в саман, и они двинулись так быстро, что Ча'квайна ни с кем не успела и словом перемолвиться.
Возможно, происходит что-то совсем другое, нежели та несуразица о вратах и демонах, рассказанная Виквайей. Возможно, это не что иное, как буря в пустыне, и ее жених использовал это как розыгрыш, что-то вроде добрачной выходки, чтобы повысить свой авторитет в глазах братьев и друзей. Если это правда, то, как они с бабушкой Чочмингву узнают об этом, находясь тут с завязанными глазами, оторванные от остальных жителей деревни?
Двигаясь очень осторожно, чтобы бабушка не услышала, Ча'квайна протянула руку за голову и развязала узел, удерживавший повязку на глазах.
Хотя этот путь был более труден, они обошли пуэбло и спустились по хребту сзади, вынуждая себя идти быстрее, чем они обычно осмеливались. Тропа там была, но она была усыпана рыхлой породой и извилисто поворачивала под опасными углами, тщательно замаскированная, чтобы враждебные племена не могли ее обнаружить. Путь этот занимал больше времени, зато давал двойное преимущество: возможность подобраться к деревне с другого направления, чем то, которое выбрал зверь, и у них будет уникальный и неограниченный обзор всего пуэбло, как на ладони. Стоя там рядом с мужчинами своей семьи, Виквайя осознал, что иногда то, к чему ты так упорно готовишься, оказывается и тем, к чему ты меньше всего готов.
Без прикрытия пустыни — кустарников, перекати-поля и ветвистых загромождений из акаций и мескитовых деревьев — признаки существа было невозможно не заметить. Его след выходил из последних зарослей мескитовых деревьев, представляя собой неровную коричневую линию на западной окраине деревни; чем ближе он подходил к жилищам, тем больше свивался в спираль, петляя от двери к двери, явно выискивая жертвы. Казалось, что песчаная земля превратилась в живое существо, испещренное ужасными утопленными венами, дорожками, которые вились между саманами и вокруг трех площадей и кивами, обводя центральный колодец с полдюжины раз, прежде чем перейти к следующему дверному проему. Бесцветное пятно ползло вверх и огибало окна пуэбло, закручиваясь внутрь и снова вылезая наружу, словно взбесившийся паук, пытающийся найти цель в этой до сих пор тихой деревне.
Пока его течение не уперлось в дверной проем одного из саманов второго уровня…
И не исчезло внутри.
Оно остановилось за дверью.
Повязка упала с глаз, и Ча'квайна ахнула, не успев сдержаться. Несмотря на вой ветра, существо услышало её; оно развернулось и сосредоточилось на ней, затем жутко ухмыльнулось и шаркнув, продвинулось вперед. Она попятилась, подавляя рвущийся из горла крик, зная, что бабушка Чочмингву, такая немощная и старая, все равно сорвет повязку с глаз и пойдёт к ней на помощь. Как же глупо она поступила, не вняв словам Виквайи, полагая, что старые представления мертвы и бесполезны. Все те предупреждения, которые ей следовало бы услышать… но не сейчас стоило об этом думать, пользы от этого никакой не будет. Инстинкт подсказывал, что закрыть глаза уже не поможет — она уже посмотрела, и теперь ее разум заполнит то, что не успели воспринять глаза. Может быть, ей удастся выкрутиться, и она выскочит наружу, где будет достаточно пространства для бегства…
Но с каждым её шагом зверь двигался аналогично, быстро и ловко; при любом ее повороте, он повторял то же самое. Он играл с ней, как рысь играет с пустынной мышкой, прежде чем её проглотить. Ужасная мысль усугублялась взглядом чудовища, голодными глазами, полными тёмного зыбучего песка, расположенными над пастью, в которой зубами служили иглы кактуса, длинные, как её большой палец, и фиолетовые, как многочисленные колючки опунции в разгар лета. Пока существо преследовало её, черный раздвоенный язык высунулся из его рта и вкусил воздух, подобно гремучей змее, а затем начал ощупывать края собственных губ, пока острые шипы не вскрыли его плоть, оставив ее кровоточить и дергаться. Съест ли он ее, сдирая кожу, подобно койоту терзающего, оказавшегося в западне кролика? Или же ее ждет какая-то совсем иная кошмарная участь в темном подземном мире, которого, как она утверждала, не существует?
Зверь потянулся к ней. Его покрытые шипами лапы были цвета кактусов, зеленые и сморщенные засухой и болезнями. Ча'квайна кожей ощущала его порыв, жажду к влаге в ее теле, чувствовала, как все, что в ней было — вода, кровь, сама суть жизни, — притягивается к нему. Отвести взгляд стало невозможно, и она сообразила, что с ней играют, ею управляют. Теперь она оказалась загнанной в угол, а бабушка Чочмингву тихо сидела у противоположной стены, не обращая внимания на опасность, подстерегавшую всего в нескольких шагах от нее.
Зверь скользнул по полу и вонзил кончики пальцев ей в плечи. Ощущение было мучительным, как будто ее впечатали в колючие фрагменты мертвой чольи. Ча'квайна попыталась отстраниться, когда ее рот непроизвольно открылся, но она удержала горло от вопля, который хотел вырваться наружу. Боль вспыхивала везде, где ее касались, и красные искры, словно угли от разбушевавшегося костра, вихрились у нее перед глазами. Но она не издала ни звука, не…
Просто чтобы убедиться в этом, существо сомкнуло свою покрытую шипами кактуса пасть на ее губах.
Ничто из того, что Виквайя когда-либо мог себе вообразить, не могло быть столь ужасающим, как войти в дверной проем и увидеть чудовище, вцепившееся в Ча'квайну. Он взлетел в глинобитный дом и закричав, принялся наносить удары чудовищу, державшему его будущую невесту, в то же время его отец подбежал к бабушке Чочмингву и закрепил ей повязку на глазах.
— Возвращайтесь во тьму!
Виквайя взревел, снова и снова вонзая копье в спину чудовища.
— Отпусти ее!
— Ча'квайна!
Бабушка Чочмингву схватилась за лицо, но Ханья остановил ее прежде, чем она успела сорвать ткань.
— Не дергайся, старуха, — скомандовал Ханья, оттолкнув её руки. — Пусть этим делом занимаются Воители Духа.
Она опустилась на пол, но ее руки метались по полу вокруг нее, не в силах прекратить поиски внучки.
Братья Виквайи ринулись вперед, когда зверь, наконец, отпустил Ча'кваину и обратил к ним свой лик. Молодая женщина рухнула беззвучно, ее глаза были открыты, но расфокусированы, изо рта сочилась кровь из сотен проколов. Из нижней половины ее лица торчали зазубренные концы кактусовых шипов, и еще больше шипов, оставленных хваткой твари, покрывали ее голые плечи.
Самого монстра, похоже, едва ли обеспокоила атака Виквайи. Он был огромным мерзким созданием, полной противоположностью всему доброму, что когда-либо создавали Дух Солнца или Бабушка Паучиха. Его форма представляла собой скопление высохших плодов колючей груши; они смещались при его движении, не скользили, а волочились, при каждом перемещении тысячи раз протыкаясь. Под наполовину сплющенным, деформированным носом, в широком ухмыляющемся рту зияла невыразимая яма, а вид крови Ча'квайны, обрамляющей его, словно боевая раскраска, вызвал у Виквайи рвотный позыв. Его глаза представляли собой колеблющиеся углубления с грязным песком, светлыми и темными пятнами, которые постоянно двигались в попытке его заворожить
Виквайя не стал дожидаться, пока оно нападет. Бросившись вперед, он вонзил копье в грудь чудовища. Вместо того чтобы упасть, тварь усмехнулась — таким, по крайней мере, ему показался извращенный звук, вырвавшийся из ее горла. Оно вцепилось в древко копья своими шипастыми пальцами, пытаясь его вытащить. Виквайя ухватился обеими руками, скрежеща зубами от неожиданно проявленной силы зверя. Оружие стало толкаться в него, выскальзывая из глубокого отверстия, проделанного наконечником копья прямо под шеей чудовища. Он сомневался, что сможет продержаться, он терял почву под ногами…
И тут подоспел Чевайо, орудуя своим обсидиановым клинком. Зверь с кактусовой шкурой пошатнулся под яростными ударами Чевейо, но тут же оправился, выпустив древко копья и замахнувшись на нового противника. Чевайо уклонился и снова сделал выпад, а затем вскрикнул, поскольку монстр, качнувшись назад, шипастой конечностью рассёк кожу на его лице от щеки до шеи. Кровь хлынула из ран и обагрила его грудь, когда он, пошатываясь, пятился назад, и вид и запах ее, казалось, возродил силы зловещей твари. Копье Виквайи все еще торчало из груди зверя, но это ничуть его не замедлило, и он ринулся на Чевайо, влекомый его жизненной силой. Виквайя изо всех сил ухватился за копье, но это было все равно, что пытаться сдержать обезумевшего медведя: он не мог отпустить его, но его ноги бесполезно скользили по грязному полу, когда его тащили за собой. Прижав одну руку к изуродованному лицу, Чевайо встал на колени и потянулся за ножом, который выронил. Лицо Виквайи исказилось от отвращения, когда он понял, что изувер идет по следам крови его брата, впитывая ее прямо с земли в свою оскверненную оболочку, точно какой-то мерзкий паразит.
— Ханья! — закричал Виквайя. — Мы должны его остановить…
Стрела Ханьи прошла мимо плеча Виквайи и вонзилась в массу подушечек на плече зверя. Он взревел от ярости и попытался повернуться, едва не сбив Виквайю с ног. Но Виквайя отказывался выпускать оружие, и на этот раз он надавил, загоняя древко глубже, нащупывая хоть что-то, хоть какую-то уязвимость. Из пробитой груди внезапно потекла смесь песка и прогорклого жира, как будто внутри зверя находилась земля, впитавшая сало раздувшейся оленьей туши. Тем не менее, он не обращал внимания на Виквайю, который отчаянно пытался отклонить его в сторону и заставить держаться подальше от Ханьи, пока тот готовил вторую стрелу.
Все присутствующие одновременно закричали, но в суматохе было не разобрать ни одного слова. Хонау сдался и пихнул вырывавшуюся в сторону Ча'кваины старуху, а сам взмахнул копьем и вонзил его в тварь. Острие копья раз за разом поражало цель, но усилия не возымели никакого эффекта. В руке Чевайо оказался кинжал, и держа его, он кинулся вперед, подобно скорпиону, и стал яростно рубить ноги зверя.
На какой-то миг показалось, что из мира исчез весь воздух, а время замедлилось. Ханья стойко держал позицию, спокойно и беспристрастно натягивая тетиву, несмотря на то, что всем четверым было очевидно, что младший брат не сможет выстрелить и при этом спастись. Чудовище покачнулось под ударами Чевайо и отбросило его назад, всадив сотню шипов и растерзав плоть на руках Чевайо в тот самый момент, когда Ханья отпустил тетиву. Стрела Ханьи вонзилась в сжавшееся, обесцвеченное место между глазами адского чудовища, и крики всех четырех Воителей Духа слились воедино, когда оно на него обрушилось, заключив младшего воина в свои смертоносные объятия.
И до самого конца это ужасное существо не переставало улыбаться своей колючей, ужасной улыбкой.
— К завтрашней церемонии всё готово, — сказала Ча'квайна. Она покосилась на Виквайю, который медленно кивнул и посмотрел, как она жадно пьет воду из глиняного кувшина. Думал ли он, глядя на нее, о своих братьях — один из которых погиб, а другой остался ужасным калекой на всю жизнь? Винил ли? Может быть. Даже сейчас она была уверена, что ему хотелось что-то сказать, но он воздержался.
— Ты совершенно обезвожена, — вот и всё, что он промолвил.
— Сегодня я долго работала на солнце, — сказала она ему. — Молола кукурузу и пекла хлеб пики.
Виквайя снова кивнул, но больше ничего не произнес, и она отпустила его, вернувшись к своим делам. Впереди предстояло решить множество задач, а ее жених, похоже, не знал, за что хвататься, — характерная особенность людей, которые слишком долго руководствуются изжившими себя устоями. Большая часть супружеских церемоний сохранилась, но Ча'кваина изменила порядок в соответствии с собственными предпочтениями, пренебрегая указаниями бабушки Чочмингву и, в значительной степени шокируя остальных жителей пуэбло.
Неважно — бабушка Чочмингву была стара и долго не проживет. Когда она умрет, Ча'квайна сама станет матриархом всей деревни, той, кто принимает все важные решения, касающиеся церемоний и традиций, таких вещей, как бесконечный помол кукурузы и то, как ее будущий жених каждое утро ходит по пустыне в поисках древних ворот, нарисованных песком на земле.
Через несколько минут она услышала, как Виквайя вздохнул, а затем окончательно вышел. Ча'квайна осталась на месте, ее сильные руки ловко измельчали кукурузу под жерновами, а пронзительный взгляд бабушки Чочмингву время от времени обращался на нее. Когда старуха наконец уйдет — а это определенно произойдет очень скоро — Ча'квайна позаботится о том, чтоб старые обычаи благополучно канули в лету. Тогда новые маршруты могли бы сразу же прийти в движение. Пока же она держалась подальше от бабушки, опустив голову, словно ничто в мире не имело большего значения, чем дело, которым она сейчас занималась.
Бездумно улыбаясь, Ча'квайна постаралась сморгнуть темные завитки песка, собравшиеся в уголках ее глаз.