«Мамина погибель» Марк Моррис

С трудом приподняв свою громоздкую тушу с табурета, Эллиот выглянул из-за стойки, пытаясь разглядеть источник приближающегося ритмичного скрипа. Сначала он ничего не увидел, а затем дверь библиотеки резко распахнулась, втягивая за собой инвалидную коляску. Её пассажир был иссохшим, скрюченным, лысым и смахивавшим на ребенка, чьё лицо, скрытое чёрными очками, больше напоминавшими авиаторские, походило на обезьяний череп. Существо, толкавшее коляску, было почти столь же гротескным. Облачённая в синюю медицинскую форму, женщина имела пятнистую сероватую кожу, свисавшую с её лица складками. Эллиоту пришлось сделать над собой усилие, чтобы не пялиться на её ввалившиеся глаза и дряблые, словно резиновые губы. Казалось, плоть, в которую она была облачена, была рассчитана для куда более крупного скелета.
Его нос задрожал от запаха, сопровождавшего эту пару. Это был больничный смрад - химикаты, болезнь и что-то ещё; что-то сырое, животное. Когда женщина остановила коляску у стойки, Эллиот отступил назад, чувствуя лёгкую тошноту.
- Чем могу помочь? - пробормотал он.
Женщина уставилась на него странным, тревожным взглядом. С выражением, балансирующим где-то между печалью и яростью, которое она передавала почти исключительно с помощью глаз. Она смотрела так долго, что Эллиоту стало не по себе. Он уже собирался повторить вопрос, когда она неуклюже, скованно сложилась пополам, потянувшись за чем-то в углублении под сиденьем инвалидной коляски. Выпрямившись, она протянула полиэтиленовый пакет из супермаркета, белый пластик которого растянулся и блестел от тяжести содержимого. Эллиот инстинктивно отпрянул, когда она взмахнула пакетом в его сторону. На мгновение он был уверен, что внутри находится что-то мокрое и мягкое - кусок сырого мяса или даже дохлое животное. Но затем женщина странно приглушенным голосом произнесла: «Мы не платим штрафов. У нас нет денег», - и пакет гулко шлёпнулся на стойку, с такой тяжестью, которую могла вызвать только стопка книг.
Эллиот вновь глянул на существо в коляске. Он решил, что это мужчина, но не был уверен. Существо бормотало себе под нос или, возможно, тихо хихикало, прижав крохотные узловатые кулачки к своему сморщенному рту и дергая головой в спазматических кивках. Блестящие нити слюны свисали с его скрюченных пальцев, оставляя на переднике запачканной чёрной робы мерцающие дорожки, похожие на следы слизняков. Эллиот пренебрежительно помотал головой, отчего его несколько подбородков затряслись, и потянулся к горловине пакета.
Когда он наклонился вперед, навстречу ему поднялся затхлый запах, едва ли лучше вони операционной, исходившей от пары. Собравшись с духом, он вытащил самую верхнюю книгу, ухватив её большим и указательным пальцами. Страницы были помятыми и раздутыми от плесени, а прозрачная суперобложка такой хрупкой, что крошилась под его пухлыми пальцами на сухие хлопья, похожие на рыбью чешую.
Он прищурился, разбирая название - «Двери в Сокрытые Царства: трактат о магии призыва» Гийома Барсака. Книга была ему незнакома, как и остальные - «Конфигурации Бесконечного Королевства» Джоана Гудрича и «За завесой ночи: предостережение неосторожным» Миллисент Мэй Дублин. Каждый том был столь же древним и омерзительным на ощупь. Эллиот разложил их на столе и неохотно раскрыл первый.
Что-то метнулось из-под обложки, заставив его отдёрнуть руку. Но это был всего лишь высохший трупик какого-то давно умершего насекомого, оживлённый холодным сквозняком, блуждавшим по старому зданию. Раздражённый собственной нервозностью, Эллиот изучил карточку с историей выдачи книги. Самой последней датой значилась 30 марта 1969 года.
Он моргнул в недоумении, затем открыл вторую и третью книги. Внутренние страницы «За завесой ночи…» были покрыты иссиня-чёрной плесенью, из-за чего большая часть текста была нечитаема. Однако Эллиот все же смог установить, что даты возврата всех трёх книг совпадали.
- Вы понимаете, что эти книги должны были быть возвращены почти сорок лет назад? - пробормотал он.
Женщина сверлила его взглядом. Её дряблые губы дрожали.
- Мы не платим штрафов. У нас нет денег, - повторила она.
Эллиот вздохнул. Он чувствовал, как липкий, зудящий пот скапливается в складках его тучного тела. Он мог бы устроить сцену - вызвать начальницу, пригрозить парочке последствиями - но какой в этом смысл? По правде говоря, он просто хотел, чтобы эти люди ушли. Они вызывали в нем беспокойство, которое он не мог рационально объяснить. Он ощущал, что с ними что-то фундаментально не так, что они несли в себе отголосок... чего? Опасности? Зловещего предчувствия? Это звучало абсурдно, но он не мог отрицать необъяснимого чувства тревоги, сжимавшей его внутренности. Огромным усилием воли он заставил свое одутловатое лицо изобразить улыбку.
- Давайте забудем об этом, ладно? - сказал он. - Больше не будем об этом говорить.
Женщина уставилась на него, и теперь в ее глазах мелькнул оттенок тоски или, возможно, сожаления.
Улыбка Эллиота застыла. Он почувствовал, как у него на лбу набухла и лопнула капля пота.
- Это будет нашим секретом, - отчаянно произнес он. - Могу я еще чем-то помочь, прежде чем вы уйдете?
Маленький человечек забормотал. Лицо женщины обвисло, словно растаявший воск. Своим странным, невнятным голосом она сказала: - Мы выполнили свой долг. Теперь всё зависит от вас.
- Верно, - кивнул Эллиот, подбадривая сам себя. - Теперь всё зависит от меня.
Женщина замешкалась на мгновение, и тогда, к ужасу Эллиота, ее рука взметнулась вверх, будто собираясь коснуться его потного лица. Но тут же она резко втянула воздух, словно от внезапной боли, и отдернула ладонь. Резко схватив ручки инвалидной коляски, она выкатила своего подопечного прочь. Колеса скрипели, скрипели, скрипели, оставляя Эллиота с образом ее серой, дряблой руки с фиолетово-черными, будто травмированными ногтями, тянущейся к нему.
Он замер без движения, пока скрип колес не растворился в тишине, а затем судорожно втянул воздух. Кончиком короткого указательного пальца он перевернул, прикрывая, обложку каждой из книг, раздумывая, что с ними делать. Формально они всё еще числились собственностью библиотеки, но спустя сорок лет их наверняка заменили или списали как безвозвратно утраченные. При желании он мог бы внести их в каталог, но они были настолько ветхими, что в этом не виделось смысла.
Лучше уж отправить их в утиль, избавиться - как от парочки, что их принесла. Что заставило их вернуть книги спустя полжизни, Эллиот не мог даже вообразить. Люди оставались для него загадкой - их мотивы, эмоциональные привязанности, мелкие побуждения и желания. Он никогда не понимал правил взаимодействия, этой тяги к дружбе, к обмену информацией ради удовольствия, к поиску повода для смеха. Общество других людей не вызывало у него ничего, кроме смущения, раздражения, отвращения и дискомфорта. На его взгляд, лишь две вещи придавали смысл человеческому существованию, лишь два переживания возвышали жизнь над отупляющей трясиной повседневности:
Секс и боль.
Боль и секс.
Изысканная агония.
Нестерпимый восторг.
Закрыв глаза, он испустил еще один долгий, булькающий вздох. Чтобы нейтрализовать впечатление от жутковатой парочки, он начал думать о Хлое, о том, что любил, чтобы она с ним делала, и почувствовал, как его короткий член шевелится во влажно-потном гнезде жира. Наклонившись вперед, он прижал набухающую эрекцию к внутренней поверхности стойки.
- Всё в порядке, мистер Джеймс?
Эллиот едва удержался от потрясенного вскрика, когда его глаза резко открылись. Начальница, мисс Шеридан, стояла по ту сторону стойки. Ее медные волосы блестели, а в V-образном вырезе блузки соблазнительно виднелась грудь с легкой россыпью веснушек. Она была стройной, молодой, умной, и в затхлом тепле своей ночной комнаты Эллиот воображал, как она топчется на его голом теле в своих высоких шпильках, вонзая острые как бритва каблуки в его кожу.
Эрегированный член пульсировал. Хотя нижняя часть его тела была скрыта, он был уверен, что мисс Шеридан чувствует это, и что ее снисходительная улыбка - не что иное как насмешка.
- Просто... голова немного болит, - промямлил он.
- Это всё эти лампы дневного света, - сказала она, кивнув в сторону светильников. - На меня они тоже так действуют. Сделай перерыв, Эллиот. Выпей чашку чая и прими парацетамол. Я попрошу Энн подменить тебя.
- Так и сделаю, - пробормотал он, но к тому времени, как ему пришло в голову добавить «спасибо», она уже удалилась, оставив за собой вихрь сладко пахнущего воздуха.
Перспектива появления Энн заставила Эллиота действовать быстрее. Энн была любопытной и охочей до сплетен старой жабой, которая жила одна и работала в библиотеке с незапамятных времён. Эллиот знал, что, если она заметит возвращённые книги, то засыплет его миллионом вопросов о них. Чтобы избежать разговора, он схватил все три книги, поморщившись от чёрной плесени, которая проступала между обложками, словно начинка переполненного сэндвича, и отнёс их к большому контейнеру для макулатуры.
Подняв крышку, Эллиот увидел, что контейнер наполовину заполнен измельчёнными документами и вчерашними газетами. Он наклонился, вырыл углубление и бросил туда книги. И только переворошив клочья бумаги, чтобы скрыть книги, он заметил, что из-под обложки одной из них выпала небольшая карточка - блестящая и прямоугольная - и приземлилась на ковёр. С кряхтением наклонившись, Эллиот поднял карточку и перевернул её. Увидев, что на ней напечатано, он замер, моргая от удивления.
- Ну и видок, прямо бальзам на душу, - раздался за его спиной пронзительный голос.
Сначала Эллиот подумал, что Энн говорит об изображении на карточке, но потом понял, что её слова относятся к его массивной заднице. Он выпрямился, крякнув ещё громче, чем прежде, и сунул карточку в карман. Энн стояла на том же месте, где несколько минут назад была мисс Шеридан, её глаза, похожие на смородинки, сверкали за очками в красной оправе, а лягушачьи губы растянулись в усмешке, которая, как казалось Эллиоту, была полна злобы.
- Пытаешься освоить старую тактику «голова-между-коленями», да? - сказала она. - Получается?
Его спасло от необходимости отвечать появление матери с двумя крикливыми детьми, которые хотели поменять не книги, а видеоигры. Когда Энн повернулась к ним со своей улыбкой, Эллиот поспешно удалился.
Изображение на карточке не выходило у него из головы весь день, и первое, что Эллиот сделал, придя домой, - набрал номер единственного человека, с которым он вообще когда-либо охотно разговаривал.
Однако вместо ожидаемого бодрого приветствия он услышал глухой и усталый голос: - Алло?
Эллиот молча сбросил вызов - он явно ошибся номером. Попробовал ещё раз, на этот раз тщательнее нажимая пухлыми пальцами на выпуклые цифры на панели беспроводного телефона. Его дыхание было тяжёлым, слегка хриплым, пока он ждал ответа.
После четырёх гудков тот же голос произнёс: - Алло?
Эллиот стиснул зубы от раздражения. - Мне нужно поговорить с Хлоей, - пробормотал он.
- У аппарата.
Эллиот был ошеломлён. Это была не Хлоя. Та Хлоя, которую он знал, была весёлой и всегда любезной. Она умела расположить к себе даже Эллиота - если только их разговор не затягивался слишком надолго. Он помолчал, раздумывая, не стоит ли снова сбросить звонок и попробовать ещё раз.
- Кто это? - спросил сдавленный голос.
- Это Эллиот.
- О, Эллиот, - произнес голос, и тут он вдруг понял, что это всё-таки Хлоя. Что-то было в том, как она соблазнительно растянула «л» в его имени. - Как дела?
- Мне нужно тебя увидеть, - сказал Эллиот.
В ответ раздался хриплый рокот, который, как он не сразу понял, был смехом. Рокот сменился надрывистым кашлем.
- Извини, Эллиот, - наконец сказала она. - Я больна. Желудочный грипп. На этой неделе я ни с кем не встречаюсь.
- Но ты мне нужна, - взмолился Эллиот. - Сейчас.
- Успокойся, мальчик, - прохрипела она. - Прибереги аппетит до следующей недели. От этого станет только слаще.
- Но сегодня меня день рождения, - заныл Эллиот. - Мне сорок.
- Сегодня?
- Ну, завтра.
- Ооо, - слащаво протянула она. - С днём рождения. Когда увидимся на следующей неделе, принесу тебе торт.
- Я не могу ждать до следующей недели, - упрямо заявил он.
На этот раз в её хриплом голосе прозвучали стальные нотки: - Боюсь, тебе придётся это сделать, любовничек.
Эллиот сжал трубку так сильно, что та заскрипела у него возле уха. Он чувствовал, как между его обвисших дряблых мужских грудей струится вонючий пот.
- Я заплачу больше, - выпалил он. - Вдвойне.
Её вздох был подобен шуму морских волн, отступающих между острых камней. - Дело не в деньгах, - сказала она. - Говорю же, Эллиот, я больна.
- Мне всё равно, - пробурчал он.
- А мне нет, - огрызнулась она. - Грубо говоря, Эллиот, у меня хлещет из обоих концов. Зрелище не для слабонервных.
- Мне всё равно, - упрямо повторил он, надувшись.
- О, отвали, Эллиот! - рявкнула она и бросила трубку.
Он дважды перезванивал ей, но она не брала трубку. В третий раз она даже автоответчик не включила.
- Сучка! - прошипел он и швырнул беспроводной телефон через всю комнату. Он сидел, кипя, и тяжело дышал через нос, словно бык. Эллиот гадал, правда ли Хлоя больна или просто придумала отговорку, чтобы не видеться. Ей не нравилось приходить сюда, он это знал. Она считала его квартиру убогой и грязной, считала, что в ней чем-то воняет. Вечно уговаривала «освежить немного гнездышко», вечно таскала ароматические свечи или распахивала окна ради «глотка свежего воздуха». Иногда даже приносила чистые простыни, утверждая, что не хочет пачкать его постель. «Это все в счет сервиса», - весело говорила она.
Эллиот не двигался, пока за окном безликое небо почти полностью не потускнело, а тени не сгустились вокруг него. Он задумался, как это иногда с ним бывало, сложилась бы его жизнь иначе, если бы родители не бросили его. Он выжил в первые недели лишь потому, что пожилая соседка, встревоженная слабеющими криками из квартиры этажом ниже, обратилась к властям. Выломав дверь, полицейские обнаружили Эллиота одного в вонючей кроватке, настолько сильно истощенного, что по мнению врачей шансы на выживание составляли менее 50 процентов. Родители Эллиота исчезли, оставив одежду, вещи, паспорта, деньги, кредитки. Сначала подозревали преступление, но ни следов родителей, ни намёка на их причастность к чему-то противозаконному так и не нашли. Детство Эллиота прошло в чередe детских домов и приёмных семей. Он нигде не приживался, не заводил друзей. Проблемный ребёнок - угрюмый, замкнутый, подверженный вспышками ярости и депрессии. В подростковом возрасте он на какое-то время стал неуправляем. Психолог твердил, что его презрение и недоверие направлены не на общество как таковое, а на отсутствующих родителей, и что если бы он смог поверить, что большинство людей хотят ему помочь, то вскоре научился бы дружить, радоваться жизни и оставил прошлое позади.
Эллиот терпеть не мог говорить о своих чувствах, объяснять и анализировать свои поступки. Чтобы избежать этого, он делал вид, что слушает и принимает к сведению слова своего психолога. Он был достаточно умен, чтобы понимать: чем более уступчивым он будет казаться, тем скорее его оставят в покое, чаще будут обходить стороной, игнорировать, предоставляя самому себе.
Поэтому он стал делать то, что ему говорили, и со временем пропал с радаров, стал невидимкой. Свое презрение к обществу и неудовлетворенность жизнью он прятал глубоко внутри. В конце концов, ему почти удалось отстраниться от людей, сведя смысл своего существования к двум удовольствиям. Работа в библиотеке была для него лишь средством добыть деньги на особые желания. Его жизнь стала настолько простой и примитивной, насколько только он мог себе позволить. Он ел, спал, ходил на работу и, когда удавалось, предавался своим страстям. Большая часть его жизни была немым воплем отчаяния или, в лучшем случае, пустотой, выжженной пустыней. Но мимолетные мгновения экстаза, сладостной муки заставляли его двигаться дальше, не давая покончить со всем этим.
Тьма сгустилась в комнате, стирая очертания окружающего мира, когда Эллиот наконец пошевелился. С стоном он откинулся на спинку продавленного дивана и засунул толстые пальцы в карман брюк. Вытащил карточку, выпавшую из книги, и подошел к письменному столу. Включил пыльную лампу рядом с компьютером и снова уставился на изображение, напечатанное на ламинированной поверхности.
Было ли это художественное изображение или фотография? Выглядело как фото, но, возможно, его обработали на компьютере или использовали спецэффекты? Эллиот поймал себя на том, что надеется на реальность фотографии. Он содрогнулся от восторга, разглядывая иглы, торчащие из розового языка девушки, словно иглы дикобраза. Эрегированный пенис, вздымающийся перед ее лицом, был иссечен сотнями крошечных царапин, блестящих от крови. Широко раскрытые зеленые глаза девушки, устремленные вверх, к невидимому лицу над ней, светились обожанием или тоской. За ее головой был черный фон с белыми буквами адреса сайта: www.scar-tissue.co.uk. Эллиот облизал губы. Сердце пульсировало, как свежая рана. Завтра сорок лет. Он опустил мясистую ладонь между ног и сжимал кулак, пока не стало больно. Но причинение боли самому себе ничего ему не давало. Нужно, чтобы это делал кто-то другой. Кто-то голый. Женщина. Он снова посмотрел на язык девушки. Иглы. Секс и боль. Ткнул кнопку включения компьютера. Загорелся синий индикатор. Хриплое гудение вентиляторов слилось с его хриплым прерывистым дыханием. Вдох-выдох. Сердце бешено колотилось. Кровь приливала к члену, пульсировала под тонким эластичным слоем натянутой кожи. Требуя разрядки.
Пальцы дрожали. Кожа липла. Он чувствовал свой запах - едкий, кислый. Кровь под поверхностью. Та пара в библиотеке. Запах химикатов. Как будто...
Как будто лабораторных крыс распластали для препарирования. Консервирующая жидкость. Что-то скрытое под ней. Тяжелая вонь разлагающегося мяса, слишком долго лежавшего на солнце. Портящегося. Гниющего.
Скрип колес позади него.
Эллиот повернулся так быстро, как только позволяла его тучная комплекция. За пределами света лампы комната погрузилась во тьму, наполненную тенями. Был ли там кто-то? Кто-то невидимый? Наблюдающий за ним? Он схватил лампу потной ладонью, наклонил. Предметы разномастной мебели выпрыгнули из мрака, выбеленные светом. Но там никого не было. Никакого живого присутствия. Он ошибся. Просто разыгравшееся воображение, вот и все.
Когда он повернулся обратно, экран был серо-стального цвета. В центре пульсировали красным слова www.scar-tissue.co.uk. Ниже, заглавными буквами было написано: ВОЙТИ. Эллиот не помнил, чтобы вводил адрес, но это не имело значения. Дрожащие пальцы скрипели по пластиковой мышке. Курсор медленно, будто опасаясь, переместился к заманчивому слову.
Двойной щелчок. Готово.
Двери распахнулись, и перед ним открылся мир чудес. Обнаженная плоть, иссеченная, исцарапанная, покрытая синяками. Лица, искаженные оргазмической болью. Кровь и кожа, металл и пот. Резкий свет и кромешная тьма. Серия изображений, нарастающих в жестокости, каждое экстремальнее предыдущего.
Эллиот хотел задержаться на каждом из них, но в то же время жаждал перейти к следующему, и следующему, и следующему. Его палец лихорадочно щёлкал по мыши. Пот стекал по подбородку и капал на клавиатуру, когда он наклонился вперед, нависая над своим огромным животом. Он облизнул губы - звук неестественно громко прозвучал в душной комнате, словно шёпот влажных существ, крадущихся в темноте. Его член болезненно пульсировал. Он стиснул его в кулаке.
На последнем снимке был прикованный к стене мужчина с распростертыми руками, запрокинутой головой, покрытый шрамами и окровавленный. Поверх изображения был наложен адрес. Еще до того, как он закончил читать, Эллиот увидел, как картинка начала разъедаться, словно ржавеющий металл: серые пятна проступали сквозь изображение, сливаясь в крупные проплешины. В панике он потянулся к синему пластиковому стаканчику с пишущими принадлежностями справа от клавиатуры. Опрокинул его - ручки, фломастеры, карандаши рассыпались повсюду. Он схватил ближайший - зелёный маркер для компакт дисков, сорвал колпачок. Попытался написать на тыльной стороне ладони, но кожа была слишком потной: чернила растекались по крошечным складкам и порам, словно зелёная кровь, сочившаяся из ран. - Блядь, - пробормотал он, - блядь, блядь. - Изображение продолжало исчезать, поглощая фигуру распятого мужчины, и уже затрагивая края адреса. В отчаянии Эллиот начал писать прямо на экране - маркер скрипел по стеклу, - выводя адрес зелёными печатными буквами, пока оригинал растворялся в серой пене.
Наконец он откинулся на спинку стула, хрипло дыша, весь облитый потом, с пульсацией в висках. Экран стал расплываться перед глазами; внезапно перехватило дыхание; ему показалось, что он вот-вот упадёт в обморок. Затем ощущение прошло, зрение прояснилось. На экране остался лишь серо-стальной фон. Ни слов, ни картинок. Только адрес, криво выведенный зеленым маркером.
Эллиот долго, прерывисто вздохнул. Потом фыркнул - это было максимально близко к смеху, - осознав, что можно было сделать проще. Он ткнул толстыми пальцами в клавиатуру, ввёл адрес заново. Появилась страница поиска. «Адрес не найден». Предложения сайтов с похожими названиями: клиники пластической хирургии, Википедия, названия песен и книг.
Нахмурившись, Эллиот повторил попытку. Результат тот же. Какое-то время он сидел, уставившись в экран. Затем проковылял к месту, куда упал беспроводной телефон, брошенный им ранее, и поднял его. Нажал на зелёную иконку трубки и приложил к уху - аппарат ещё работал. Набрал номер службы такси, которым всегда пользовался, и полчаса спустя уже вылезал из машины, с трудом вытаскивая своё тело.
Водитель, молодой азиат, всю дорогу кивавший в такт бхангра-музыке, ссутулил плечи с сомнением оглядывая чёрные стены, возвышающиеся вокруг.
- Ты уверен, что это тут, братан?
- Если это тот адрес, который я назвал, то да, - раздражённо буркнул Эллиот.
- Но тут же ничего нет, типа, - сказал водитель. - Только склады, фабрики и всё такое.
Эллиот нахмурился. - Сколько с меня?
Водитель пожал плечами: - Одиннадцать восемьдесят.
Эллиот расплатился, и такси уехало. Он наблюдал, как его фары кровоточили красным, когда оно поворачивало за угол, а затем автомобиль исчез, оставив его одного.
Он огляделся. Это и правда был район фабрик и складов, большинство из которых казались заброшенными. Стены безмолвных зданий вздымались по обе стороны, чёрные и шелушащиеся. Сотни окон, затянутых грязью, слепо смотрели на него сверху. Дорога была усыпана битым камнем, гнилой древесиной и ржавыми механизмами, будто их выбросили, но так и не увезли на свалку. Эллиот шумно выдохнул облаком пара, которое повисло призраком в холодном воздухе, и заковылял к чёрной двери, на которую ему указал таксист. Дверь была приоткрыта. Эллиот толкнул её и осторожно вошёл в здание.
Черный коридор, едва ли шире и выше самой двери, уходил в темноту. Эллиот позволил себе миг сомнения, затем все же двинулся вперед. Он не слышал ничего, кроме собственного прерывистого хриплого дыхания и тяжелых шагов. Ему показалось, что коридор идет под уклон, но он не был уверен. В конце концов он подошел к еще одной черной двери.
Эта была заперта. Мясистый кулак Эллиота на секунду замер в воздухе, затем он постучал. Дверь почти сразу же отворилась, издав практически человеческий вздох, и Эллиот шагнул в темноту. Дверь за ним закрылась. В воздухе витал запах горячей крови, как на скотобойне, смешанный с пьянящим, солоноватым привкусом секса. Член Эллиота отреагировал на это, наполняясь кровью. Голос рядом с его ухом промурлыкал: - Как далеко ты готов зайти?
Эллиот постарался сдержать нервную дрожь. - До конца, - сказал он.
Хриплый смех невидимого собеседника эхом раскатился вокруг. - Абсолютно уверен?
Жгучий пот заливал глаз Эллиота, заставляя моргать. - Да, - прохрипел он.
- Ну что ж, - произнес голос, и вспыхнул свет.
Это был ослепительный луч прожектора, бивший откуда-то сверху. В его свете стояла женщина - обнаженная, если не считать черного капюшона и множества пирсингов на теле. Выбритая, смазанная маслом; татуировки сражающихся змей ползли по груди, животу, обвивали мускулистые бедра. В каждой руке - изогнутый, похожий на ритуальный нож.
- Выйди на свет, - приказал голос за спиной.
Эллиот, спотыкаясь, двинулся вперед, будто ведомый своим напрягшимся членом. Он хрипел, обливаясь потом, сердце колотилось от ужаса и вожделения. Как только свет коснулся его, женщина в капюшоне шагнула навстречу, руки ее мелькнули с молниеносной быстротой. Она срезала с него одежду, намеренно рассекая кожу под ней. Эллиот вскрикнул, когда из аккуратных, симметричных ран на руках, плечах, спине, животе, бедрах и ягодицах хлынула кровь.
Обливаясь кровью и с трудом дыша, Эллиот начал свое путешествие во тьму. Когда он остался голым, женщина накинула ему на шею цепь и зашагала прочь, увлекая его за собой. Эллиоту пришлось почти бежать, чтобы не отстать, и у него не хватило дыхания закричать, когда она повела его босиком по ковру из торчащих лезвий. Когда осколки металла впились в подошвы ног, слезы хлынули из его глаз так же обильно, как кровь, оставлявшая позади скользкий след.
Эллиот никогда не испытывал такой агонии. Это было уже слишком. Он хотел, чтобы это прекратилось, и все же какая-то часть его жаждала продолжения, хотела пойти дальше. Его член, набухший, пульсирующий, ноющий, все еще указывал путь. Почти теряя сознание от боли, он поплелся за женщиной, пока не почувствовал, что цепь на его шее ослабла, после чего рухнул на колени. В тот же миг женщина шагнула к нему и сильно ударила его ногой в живот. Когда Эллиот открыл рот, хватая воздух, она схватила его за волосы и ткнула своей выбритой вульвой ему в лицо. Эллиот инстинктивно высунул язык и начал ласкать ее - и тут раскаленная добела боль взорвалась у него во рту и пронзила голову.
Женщина отступила, унося половину его языка. Эллиот услышал хруст, с которым разрывалась его слизистая плоть. Он почувствовал вкус металла, когда кровь заполнила рот и хлынула по подбородку.
Vagina dentata. Женщина отрывала кровавые ошметки языка из зазубренных стальных зубцов, усеявших внутреннюю поверхность ее пизды, и с отвращением отбрасывала их в сторону.
Голова Эллиота плыла. Женщина дернула цепь, сдавливая его шею. Он хотел умолять о передышке, о времени прийти в себя или, возможно, передумать, но изуродованный язык превратился в массу пульсирующей, бесполезной резины во рту, а холодная сталь на горле сдавила дыхательное горло, не оставляя ему другого выбора, кроме как подняться на ноги и, спотыкаясь, идти дальше.
Он проходил из комнаты в комнату, в каждой из которой его заставляли испытывать мучение за мучением, унижение за унижением. Погружаясь во всё более глубокие бездны, он чувствовал, как сама его суть тает, отступая все дальше и дальше в темницу израненной плоти, которая становилась все более мучительной. Боль была невыносимой, адской - и всё же каким-то образом он выдерживал. Через некоторое время его испытание превратилось в туманное пятно, словно серия страшных, полузабытых кошмаров, череда снимков, застывших в памяти. Женщина с языком, похожим на подушку для иголок делала ему минет; его заставляли трахать девушку в поясе с металлическими шипами, которые пронзали его плоть при каждом толчке; его привязывали ремнями, и вводили в анус тонкий раскалённый клинок.
Наконец, обожжённого, изрезанного, исколотого, избитого, искусанного и покрытого синяками, его втащили в комнату, освещённую свечами. Пол был покрыт замысловатыми эзотерическими символами, заключенными в круглую раму, которая была сделана из сотен ржавых, торчащих вверх гвоздей. Эллиота уложили поверх круга и пристегнули ремнями, гвозди впились в спину. Он хныкал и стонал, пока женщины одна за другой садились на его теперь уже вялый и окровавленный член, наваливаясь всем своим весом и загоняя гвозди еще глубже. В конце концов его отпустили и подняли на ноги, но лишь для того, чтобы распять на стене, растянув конечности. Он висел так, с подкосившимися коленями, казалось, несколько часов, пока в разбитом сознании бесконечно прокручивались картинки с того сайта, что привёл его сюда. Он вспомнил последнее изображение - висящего человека - и понадеялся, что это знак того, что его бесконечная ночь скоро закончится. Но что ждёт его дальше? Смерть? Свобода? Любой из вариантов стал бы благословенным избавлением.
Когда его наконец сняли, Эллиот был больше мёртв, чем жив. Руки, вывернутые и сломанные от непосильного напряжения, стали фиолетовыми и опухшими. Он рухнул лицом вниз, моля о том, чтобы смерть забрала его.
Однако женщины - его мучительницы и служанки - отказали ему в этой милости. Они волокли и толкали его тучное тело, как рабочие скотобойни, возящиеся с тушей быка. Когда его перевернули на спину, женщина в капюшоне схватила его за волосы и дёрнула голову вверх. Эллиот затуманенным взором уставился на участок стены, где он висел, и увидел, что кровь с израненной спины отпечатала неаккуратный, но точный узор того самого круга с пола. Казалось, из кровавых символов поднимался дымчато-красный свет, сгущаясь в воздухе перед стеной. Эллиот решил, что галлюцинирует, когда свет внезапно стал плотнее, принимая очертания фигуры.
Потом раздался треск, и хлынул поток холодного воздуха, пахнущего прокисшим молоком. Вспышка света заставила Эллиота вздрогнуть, а когда зрение прояснилось, он встретился взглядом с безразличными бесстрастными глазами чудовища.
Она - Эллиот не сомневался, что это существо женского пола - была не менее восьми футов ростом, с кожей цвета слоновой кости. Нагая, с шестью отвислыми грудями, к каждой из которых присосался бесформенный мешочек плоти, оплетенный толстыми пульсирующими венами. Она была на последней стадии беременности, но пока Эллиот смотрел, её вагина разверзлась, и очередной «ребёнок» появился на свет, шлёпнувшись на пол в луже крови и чёрной слизи. Существо жалобно заскулило из сморщенного отверстия, но мать проигнорировала его. Её живот снова начал раздуваться почти сразу, как будто очередной отвратительный младенец уже созревал внутри.
Чудовище смотрело на Эллиота с невозмутимым выражением на лице, но в глазах не было ни капли жалости. Когда она заговорила, голос был одновременно нежным и пугающим.
- Итак, - произнесла она, - ты поддался искушению. Я знала, что так и будет.
Эллиот разжал губы. - Кто... - попытался произнести он остатками своего изуродованного языка.
- Я - Матриарх, - прошелестело существо. - Я собираю детей. И сегодня, Эллиот, я пришла за тобой.
- Но я не... не... - Эллиот скорее подумал это, чем произнёс.
- Не ребенок? О, но ты им был и остаешься. Каждый - чье-то дитя. Даже ты. Бедный, одинокий Эллиот. И вот твои родители, чтобы доказать это.
Впервые Эллиот заметил, что Матриарх держала в правой руке две тонких цепи. Звенья цепей удерживали съежившихся у ее пят существ, которые представляли собой не более чем искореженные куски плоти.
Одно представляло собой несколько беспорядочно сцепленных частей тела - обрывок мозга, глаз, усохшую конечность, тонкий мешочек кожи с едва бьющимся сердцем. Но второе сохранило достаточно черт, чтобы понять: когда-то это было человеком.
Это второе существо уставилось на Эллиота со смесью скорби, ярости и сожаления, показавшейся ему смутно знакомой. Затем он ахнул. Конечно же. Женщина из библиотеки.
- Вижу, ты узнаёшь их, - произнесла Матриарх. - Они навестили тебя сегодня. Это было частью нашего договора. Они приходили, чтобы предложить тебе искушение.
- Я не… - попытался выговорить Эллиот.
- Не понимаешь? Разумеется, нет. Но боюсь, это тебя не спасёт. Я уже проявила неслыханную щедрость. Даровала тебе сорок лет жизни. - Она сладко улыбнулась. Улыбкой матери. - В глубине души я очень сентиментальна. Когда твои родители призвали меня, твоя мать так горячо умоляла сохранить тебе жизнь, что я просто не смогла ей отказать. И предложила сделку. Я дарю тебе сорок лет жизни, если по их истечении она и твой отец вернутся в этот мир, чтобы искушать тебя. Если бы ты устоял, то навсегда вырвался бы из-под моего влияния. А если нет… - Её смех зазвенел, как разбитый бокал. - Твои страдания в сочетании с их осознанием того, что они стали архитекторами твоей гибели, будут такими сладкими, Эллиот. Сссссладкими.
Присев на корточки, она родила ещё одного хнычущего младенца. Её живот тут же начал раздуваться вновь.
Она подалась вперед, волоча за собой то, что осталось от родителей Эллиота, а сосущие младенцы цеплялись за её раскачивающиеся груди. Эллиот попытался отползти, когда она наклонилась, приблизив к нему лицо, но его изувеченное тело сковала волна немой агонии. Матриарх открыла рот, и его обдало прогорклой сладостью прокисшего молока и материнской любви.
- Ты так разочаровал их, Эллиот, - прошептала она, - но теперь у тебя есть целая вечность, чтобы загладить свою вину. - Она протянула руку и нежно, о-о-чень нежно погладила его по волосам. - Отныне мы - одна большая счастливая семья.