«Нити» Кейли Вурхис

Стефани расчёсывает фурункул на руке — крошечный красный вулкан с нитью, спрятанной в его кратере. Её обломанные ногти цепляются за кончик, и она тянет. Боль ослепляет. Она морщит лоб, вытирает кровь и тянет снова. Выдавливая подкожный прыщ, она предвкушает странное удовлетворение, когда нить наконец выйдет.
Просторное помещение, где вдоль стен выстроились ряды душевых насадок, зияет пустотой — остальные девушки, переодеваясь в раздевалке, наполняют воздух приглушённым гомоном своих голосов.
Красная нить удлиняется. Осторожно, чтобы не порвать волокно, Стефани вытягивает тонкую нить из глубины кожи. Если она избавится от нитей, то станет нормальной, освободится от этих мучительных чувств. Плитка холодит кожу, и Стефани дрожит, хотя не от холода. В пустом помещении парит. Другие девушки никогда не пользуются душевыми, и даже если бы пользовались, не заметили бы её — она для них слишком ничтожна.
Нить наконец высвобождается. Стефани вздрагивает от облегчения. Она отбрасывает окровавленное, почти невидимое волокно, наблюдая, как оно ползёт по плитке. Словно муравьи или черви, выстроившиеся в цепочку, нить присоединяется к своим разноцветным собратьям, извиваясь через душевую, через раздевалку, направляясь к классам.
Кого они найдут, думает она? Может, Кевина?
— Ты вообще носишь лифчик? — спросил он утром в автобусе, а затем, ухмыляясь, дал пять своим дружкам, пока лицо Стефани пылало от стыда. Или, возможно, Мелани, с которой ей ещё предстоит столкнуться сегодня. Она знала, что Мелани ждёт её в столовой, словно тигрица, притаившаяся на скамье, готовая к прыжку.
Стефани принимается за следующий бугорок, расцарапывая кожу, позволяя горячей воде смывать кровь, обнажая синюю нить.
Ноги болят, вода щиплет открытые раны, но она почти закончила. На сегодня. Все нити вытянуты, и она не может дождаться, чтобы узнать, что произойдёт с теми частицами себя, которые она отпустила.
В раздевалке Корина щебечет, её голос сливается с шумом воды, напоминая пение райской птицы — недосягаемой, непостижимой, чистой, словно далёкий Эдем. Она уходит, и наступает тишина.
На полу раздевалки разбросаны брошенные вещи: пустая коробка от тампонов, заколка с серебряной бабочкой, украшенной сверкающими стразами, использованный тюбик дезодоранта под полированной деревянной скамьёй между рядами серых шкафчиков.
Стефани открывает крышку и вдыхает запах дезодоранта Корины. Пудра, розы, чисто девичий аромат. На верхнем слое всё ещё ощущается мускусный запах пота Корины. Она наносит немного на палец и переносит аромат под нос, где он будет утешать и дразнить её весь долгий день на задних партах уроков алгебры, английского, испанского и естествознания, с длинными рукавами, скрывающими шрамы, в длинной юбке и колготках.
Корина возвышается над морем подростковой грязи, сияя, словно ангел среди остальных. Но она никогда не будет принадлежать Стефани. Стефани останется дрожащей, голодной, ковыряющей свои раны тварью в школьных душевых. В иерархии средней школы такое не принято, и самым близким к Корине будет запах её пота на верхней губе Стефани.


Обед — бледный, водянистый. Серая индейка громоздится над тем, что именуют начинкой, столь же унылой и серой, лишь ярко-красное клюквенное желе выделяется на этом тусклом фоне. Стефани мечтает о деньгах, чтобы купить хоть что-то в автоматах.
Мелани толкает её, когда она пробирается с подносом через толпу. Еда падает на пол, брызгая на ноги.
Банда хохочет.
— Ой, — говорит Мелани с широкой, как у гиены, улыбкой. — Это моя вина.
Стефани хранит молчание — она никогда не отвечает. Слова лишь усугубляют её участь, этот урок она усвоила давно. Вместо этого она таит ненависть, сидя за своим столом, пропитанная запахом соуса из индейки, в окружении таких же изгоев — с брекетами на зубах и в очках. Нерды торопливо глотают еду, запихивая куски в рот, чтобы скорее сбежать в библиотеку, где остаток обеденного времени они проведут за игрой в «Подземелья и драконы».
Гики просто сидят. Они знают, что для них нет надежды. Они не говорят об этом и не общаются друг с другом — просто ждут. Том ест свой обед, заботливо приготовленный матерью: веганский сэндвич и салат. Она знает, что должна сказать ему о кусочке салата, застрявшем в зубах. Она показывает жестом, чтобы он проверил зубы. Он не обращает на неё внимания.
Мимо проходит Корина. Её тонкие бёдра покачиваются в белой мини-юбке, тёмные волосы подпрыгивают на плечах, она приветствует друзей на быстром испанском, сверкая белыми зубами.
Стефани вдыхает. Снова проводит пальцем под носом, чтобы освежить запах. Её взгляд следует за Кориной через всю столовую, где внезапно наступает тишина, словно все замерли, наблюдая за проходом богини — редкого, слишком хрупкого и чистого существа для этой адской столовой средней школы. Демоны отступают, остаётся только ангел.
Пока не раздаётся крик. Стефани с удовольствием замечает, как её руки сжимаются в кулаки, заставляя бугорки на предплечьях тереться о свитер, а новые нити под кожей чешутся, стремясь выйти наружу. Мелани, эта шлюха, вскакивает, отбрасывая руки от тела, и кричит.
Крик начинается высоко и поднимается ещё выше, словно способен расколоть стекло. Все отступают — популярные девушки, чирлидерши, те, что между ними.
— Черви! — вопит она. — Они повсюду!
Она рвёт кожу на руке, оставляя яркие кровавые полосы от полированных ногтей. Кровь брызжет на жёлтый линолеум.
Стефани пронзает вспышка, почти как тот трепет в животе — или, возможно, ниже, — когда мимо прошла Корина.
Мистер Робертс бросается от учительского стола, скрытого за ширмой в глубине столовой, его начёс распадается. Миссис Броктон присоединяется к нему, её толстые бёдра трутся о джинсовую юбку. Они уносят Мелани мимо Стефани к выходу.
Том разевает рот.
— Вот это да.
Стефани не отвечает, не смотрит на него, не смотрит на Мелани, боясь, что её открытое торжество выдаст её. Это лучшая месть, лучше, чем родинка, появившаяся на носу Дженнифер посреди урока биологии, с толстым чёрным волосом, торчащим из неё. Два дерматолога не смогли её удалить — родинка возвращалась. Лучше, чем усы Джерри, лучше, чем...
С рыданиями Мелани эхом разносятся по столовой. Звенит звонок. Через мгновение ученики выходят, выбрасывая подносы в переполненный бежевый мусорный бак и шепчась.
Стефани насвистывает, идя по коридору на английский. Она садится на заднюю парту раньше всех, чтобы следить за Кориной.
Она ненавидит этот урок почти так же сильно, как испанский. Иногда Корина встречается с ней взглядом и качает головой, хмурясь от недоумения.
Сегодня всё иначе. Мистер Робертс не приходит. Часы тикают — пять минут после часа, затем семь, а фигуры в коричневом костюме с начёсом всё нет. Нет и замены.
Класс становится всё более шумным. Корина болтает на испанском с подругами, нерды читают свою научную фантастику, а Стефани борется с желанием расчесать руки или бёдра, желая, чтобы нити исчезли вместе с её вожделением. Плевки из бумажных трубочек шлёпаются на её парту. Один попадает в левую скулу и сползает по лицу. За закрытыми окнами едва слышно воет сирена скорой.
Наконец сирены замолкают. Мистер Робертс врывается в класс, с двумя красными пятнами на щеках.
На его белой рубашке тёмные пятна, на руках — красные хлопья. Он смотрит вниз, пытается застегнуть пиджак. Вытирает руки о брюки, но пятна остаются. Кровавые брызги.
Что-то в его выражении — искривлённый рот, влага в глазах, блеск на лбу — говорит ей, что на этот раз она победила.
Мелани не вернётся. Мелани больше не будет насмехаться над ней в столовой, не набросится в спортзале. Конец мучениям от Мелани.
Мелани мертва.
Урок продолжается, она достаёт антологию Нортона вместе с остальными, открывает на странице 245. Им предстоит читать.
Никто не говорит, класс молчит. В Стефани поднимается пузырь лёгкости, ликования. Она поднимает голову.
Корина смотрит на неё.
Их взгляды встречаются, задерживаются.


Синяя нить выходит с хрустом, но остаются оранжевая и красная. Жёлтую она уже вытащила. Состояние язв хуже, чем когда-либо: гнойные воспаления на ногах, бёдрах, руках. Они пульсируют на спине, куда она не может дотянуться, как бы ни выворачивала плечи.
Вода парит, снова смывая кровь.
Она заставляет себя думать о вчерашнем дне, о Мелани, о яркой крови, брызнувшей на линолеум, и дрожь возвращается. Она сочетает это удовольствие с хрустом нити.
Шаги. В тумане появляется фигура.
Нити, извивающиеся к двери, останавливаются, изгибаются дугой и возвращаются назад.
Стефани встаёт, отступая в угол. Никто, кроме неё, не принимает душ. Это её безопасное место.
Она чешет затылок, желая, чтобы девушка ушла. Фурункул лопается. Нити вьются вокруг шеи, смешиваясь с водой, текущей между маленькими грудями, через волосы на лобке, по небритым ногам, к плитке.
Корина входит в душевую, полотенце обёрнуто вокруг груди, она откидывает волосы назад. Не глядя на Стефани, она сбрасывает полотенце и входит в воду.
— Зачем ты включаешь все лейки? — Не дожидаясь ответа, она продолжает: — Наверное, так теплее. Брр, сегодня так холодно, правда?
Стефани не отвечает, не может ответить — слова потеряли смысл, расплылись в её голове. Руки висят вдоль тела. Она — покачивающееся существо, обезьяна.
Она бесшумно выбирается из-под струй воды, поспешно хватает полотенце и оборачивает его вокруг себя. Белая махровая ткань постепенно окрашивается в розовый.
— О боже, — говорит Корина. — Ты вся в крови, querida (дорогая, исп.)!
Богиня заботится о ней. Впервые появляется будущее, надежда. Они будут принимать душ вместе, выходить из раздевалки вместе, сидеть за обедом вместе. Они будут говорить, Корина научит её испанскому, а Стефани поможет с английским. Они станут неразлучны, будут ездить в автобусе, касаясь бёдрами, склоняя головы друг к другу, делясь секретами. Они будут настоящими подругами, и их любовь продлится вечно.
Корина подходит ближе, её рука с розовыми ногтями тянется к ней. Она так близко, что может коснуться её, коричневые волоски на её руке выделяются в свете ламп. В её карих глазах — жалость, сочувствие.
Стефани смотрит вниз. У её ног — масса нитей, разноцветный клубок, извивающийся ком.
Корина делает ещё шаг. Её палец ноги задевает одну из нитей.
Нет.
Нить извивается, ловко проскальзывая под ноготь большого пальца левой ноги Корины. За ней следуют другие, скользя под её безупречные ногти, копошась и проникая глубже.
Корина не издаёт ни звука. Её щёки растянуты в безмолвном крике, словно ужас застрял в горле.
Полотенце падает. Стефани успевает подхватить Корину, прежде чем та рухнет. Вес тянет их обеих на плитку.
Крошечные черви снуют под идеальной кожей Корины, вверх по икрам, по бёдрам. Ещё нити ползут на её кожу, направляясь к гнезду лобковых волос, где исчезают в глубине.
Нет.
Стефани смахивает их, зачерпывает воду, чтобы смыть. Она хлопает по Корине, которая корчится на полу душевой, пытаясь отогнать нити, удержать их. Она никогда не хотела навредить Корине, идеальной девушке, единственной, кто сделал этот ад средней школы хоть немного сносным.
Наконец раздаётся крик. Звук эпических масштабов. Ученицы вбегают в душевую — полуодетые или в спортивных шортах, с убранными волосами.
— Боже мой, — говорят они. Две бросаются вперёд и оттаскивают Корину. — Позови школьную медсестру.
— Вызовите скорую. У неё какой-то припадок.
— Эта ненормальная что-то сделала с ней.
Нити пульсируют в шее Корины, кружатся в белках её глаз.
Будущее рушится. Потеря сжимает желудок. Не будет их двоих, не будет закадычных подруг, не будет запаха Корины — даже сейчас мускусный аромат угасает. Пятки Корины стучат по полу душевой, её голова запрокидывается, ударяясь о плитку. Снова и снова.
Стефани стоит в дальнем углу под струями душа. Голова Корины хлюпает в луже крови.
Её руки чешутся. Нити вьются под кожей, рвутся наружу.
Ноги пульсируют. Кожа трещит от желания лопнуть.
Другие девушки смотрят на неё, отвращение сочится из каждой поры. Учительница физкультуры бежит к Корине и начинает делать искусственное дыхание. Стефани знает, что уже поздно; она убила прекрасное создание, возможную подругу.
Ей больше не о чем заботиться. Ни о себе, ни о ком-либо ещё — только о принуждении, бурлящем внутри, о волокнах, текущих по её венам, требующих освобождения. Даже её слёзы полны ими.
Она отпускает их. Нити хлынули наружу — сперва лужа, затем поток, а после — цунами тончайших, изящных волокон, скользящих и ползущих из душевой через раздевалку, в коридоры и классы, в столовую, учительскую, кабинет директора, к школьной медсестре, к психологу.
Пусть идут. Она лишь стоит, а дрожь в её животе, где-то в глубине, взрывается.
Школа разрывается криком.