«Счастливого, гребаного, Рождества» Кевин Дж. Кеннеди

Канун Рождества - время радости, время праздновать, отдыхать с семьей, пить и веселиться. Это время года, когда по улицам ходит мало людей, с неба падает снег, и унылые серые тона теряются в красоте сверкающего белого пейзажа. По телевизору показывают старые фильмы, из каждого магазина доносятся рождественские песни, в окнах каждого дома сверкают разноцветные огоньки. Это время, когда можно хотя бы на день забыть о жизненных неурядицах и с нетерпением ждать рождественского ужина.
Рождественский ужин был самым любимым ужином Алека в году. Он вставал утром, часто еще до того, как просыпались дети, и начинал готовиться. Индейка обкладывалась беконом, вокруг нее нарезались яблоки и выкладывались для аромата, а из бульона потом готовилась аппетитная подливка. Он нарезал овощи и разложил их по отдельным мискам, чтобы приготовить позже. Затем он накрывал на стол. Рождество было единственным днем в году, когда использовалась скатерть. Она была белой с маленькими кусочками красной и зеленой отделки. Полина, жена Алека, купила эту скатерть несколько лет назад, и с тех пор они пользовались ею каждый год. На ней красиво смотрелись серебряные приборы, которые они использовали только на Рождество. Семья не была религиозной, но Рождество больше не было религиозным праздником. Теперь Рождество принадлежало торговым сетям. В этом году первого октября магазины заполнились рождественскими украшениями в тот же день, когда они вывесили украшения для Хэллоуина. В этом не было никакого смысла, и Алек чувствовал, что это немного портит все впечатление, но, по крайней мере, в канун Рождества он был дома с семьей и мог отгородиться от всех мировых проблем, хотя бы на двадцать четыре часа.
Алек закончил сервировку стола, положив между тарелками несколько рождественских крекеров. Он чувствовал запах готовящейся индейки, доносящийся из кухни. От этого запаха у него перехватило дыхание. Он всегда готовил маленькие сосиски вместе с индейкой, и к тому времени, когда они были готовы, они буквально таяли во рту. Это была его любимая часть; дети тоже их любили. Последние несколько лет Рождество было посвящено детям: их маленькие лица светились от радости, когда они разрывали бумагу с подарков, отбрасывали их в сторону и хватали следующий. Алек знал, что они избалованы, но ничего не мог с собой поделать: он потратил бы на них последний пенни, лишь бы они были счастливы.
Пройдя на кухню, Алек открыл духовку, затем отступил назад, когда из нее полился жар, взял с полки вилку и наколол три маленькие сосиски. Он закрыл дверцу духовки и начал осторожно откусывать от горячих сосисок, насаженных на вилку. Прислонившись к кухонному гарнитуру, он уставился в пространство, доедая их, а затем бросил вилку в раковину. В доме было жутко тихо, к чему Алек не привык. С женой и двумя детьми не часто удается побыть в тишине. Сара, старшая из них, была вполне управляемой, но его пятилетний сын, Сэмми, был сумасшедшим. Казалось, мальчик лишь изредка дремал, а потом просыпался с вихрем энергии. Он мог вымотать и Алека, и Полину за час, но в целом был хорошим мальчиком, просто шумным и энергичным. Алек подошел к шкафу, висевшему на стене рядом с кухонным окном, открыл его и достал бутылку виски. Взяв свой стакан с раковины, он наполнил его на три пальца и опрокинул в себя. Жжение в горле было приятным. Папочка, - услышал он, но только в голове: не будет никого, кто кричал бы ему, сбегая по лестнице, словно дикие слоны, не будет жены, которая поцеловала бы его в щеку и поздравила с Рождеством, не с кем было бы сесть за стол и разделить трапезу, не на кого было бы смотреть и чувствовать себя наполненным любовью только потому, что они - часть его жизни. Нет... блядь... никого!
Алек швырнул стакан через всю кухню, разбив его на миллион мелких осколков. Он поднял бутылку и опрокинул ее, сделав несколько глотков, а затем опрокинул ее обратно на столешницу. Его горло горело, но это было приятно. Казалось, что гнев, который бурлил у него в голове, находится где-то в другом месте, хотя бы на мгновение. Алек знал, что у него больше никогда не будет хорошего Рождества. У него отняли семью, ее украл мерзкий пьяный водитель, который остался на свободе, и все потому, что закон - это гребаная шутка. Адвокат объяснил ему простыми словами, что полиция облажалась, все было просто. Его семья погибла, а парень остался безнаказанным. Никакого правосудия, никакого возмездия, просто большое "иди ты на хуй". Алек поднял бутылку и сделал еще один глоток виски; эффект был незначительным. Он пил довольно много уже несколько недель, и, чтобы добиться какого-то эффекта, ему требовалось все больше и больше. Сколько бы Алек ни пытался жить дальше, он понимал, что не сможет: жить было не к чему. Жена и дети были его жизнью, единственной целью существования; без них он был никем, и у него не было причин жить дальше. Рождество для него не было временем радости, семьи, забвения жизненных невзгод. Наоборот, это было время для сдачи, ненависти к себе, жалости, гнева, ненависти и... мести! Алек знал, что он должен сделать, знал, для чего ему нужен этот сочельник. Это был подарок Бога. Бога, которого больше никто не боялся и не праздновал, его заменил Санта-Клаус. Алек подумал о Рождестве и всех его современных традициях и улыбнулся про себя. Пока у него была семья, все это было весело и интересно, но теперь, когда их не стало, он понял, насколько все это глупо. Это был просто еще один отвлекающий маневр, который давали массам, чтобы они, как овцы, шли через жизнь, полную боли, к тем немногим, кто обладал властью, которую давали им эти самые массы. Люди были слабы и больше не боролись за то, во что верили; проще было пойти домой, посмотреть телевизор и забыть обо всем. Больше, блядь, этого не будет, подумал про себя Алек. Сегодня ночью будут последствия, подумал он, выходя из кухни с бутылкой в руке.


Падал сильный снег, на земле уже было добрых восемь или девять дюймов снега. Было холодно, но Алек ничего не чувствовал. Дом пьяного водителя был довольно уединенным из-за высокого деревянного забора, так что его могли увидеть только в том случае, если кто-то проходил мимо дома и посмотрел вниз, что было маловероятно в такую ночь. Алеку было абсолютно все равно, но он не хотел, чтобы его арестовали до того, как он начнет действовать; как и Санта-Клаусу, ему предстояло посетить сегодня не одного человека. Алек ожидал, что пьяный водитель будет сидеть один, в куче собственных нечистот, и чувствовать себя несчастным. У него сложилось такое впечатление о пьяных водителях, но, заглянув в маленькое боковое окошко, он увидел, что на самом деле у этого человека была такая же семья, как и у Алека. Двое детей и жена... Невероятно, черт возьми! Жаль, что семья была здесь, чтобы стать свидетелем того, что планировал Алек, но он уже принял решение. Алек остался без семьи, и теперь семья водителя останется без отца/мужа. Сейчас не время дарить, подумал он, а время отнимать.
Снег тихо хрустел под ногами, пока Алек пробирался к задней части дома. Это был хороший район, и Алек мог только надеяться, что семья не запирает двери. Он не мог поверить, что человек, забравший его семью, живет на более красивой улице, чем он мог себе позволить. Он задавался вопросом, не связан ли этот человек с кем-то из власть имущих, раз так легко отделался. Алек протянул руку к ручке, и дверь распахнулась. Дома на этой улице были довольно новыми, и дверь открылась бесшумно. Хотя ему не хотелось предупреждать семью о своем приходе, он не собирался действовать исподтишка. Он войдет, заберет человека и уйдет. Он прошел через кухню и остановился за дверью, потому что знал, что, открыв ее, окажется в столовой, где сидела семья.
- Здесь не холодно? - послышалось из-за двери. Повернувшись, он увидел, что оставил дверь на кухню открытой, и холодный ночной воздух хлынул внутрь. К черту, подумал он про себя, толкнул дверь и ворвался внутрь. Крики мгновенно заполнили воздух. Одна из маленьких девочек вскочила со стула и побежала к матери. Алек вытащил из куртки большой кухонный нож.
- Ты! Пизда! Иди за мной, или они все умрут. Я здесь не для того, чтобы трахаться, не для того, чтобы спорить с тобой или заключать сделки. Вставай со стула и иди со мной, если хочешь, чтобы твоя семья жила. Ты знаешь, кто я такой. Ты стоял и смотрел на меня в суде, с самодовольным видом принимая свой вердикт "невиновен". Ты виновен, и ты заплатишь, но твоя семья не должна расплачиваться, - сказал Алек, направив нож прямо на водителя.
- Ладно, ладно. Не причиняй им вреда. Я сам пойду, - ответил водитель.
- Барри! - закричала женщина, крепко обнимая девочку и перебираясь через стол, чтобы взять его за руку.
- Все в порядке, дорогая. Я просто пойду с мужчиной и все улажу, - ответил Барри.
- Шевелись! - потребовал Алек.
Барри поднялся со стула и медленно двинулся к тому краю стола, который был пуст. Он не сводил глаз с Алека. Алек знал, что большинство мужчин готовы на все, чтобы защитить свою семью, поэтому рассчитывал, что водитель подойдет тихо. Алек держал нож наготове, пока тот проходил на кухню, а затем последовал за ним, не оглядываясь на семью. Напугать двух девочек было печальным, непреднамеренным следствием сегодняшних событий, и Алек знал, что они всегда будут помнить плохого человека, который забрал у них отца. Но, в самом деле, какой у него был выбор, если причиной всего этого был их отец? И Алек позаботится об этом... Барри должен заплатить!


Четыре часа спустя
Алек остановил свой джип на подъездной дорожке, с заднего сиденья доносились стоны. Снег все еще шел обильно, и это было просто находкой для того, чтобы его действия оставались незаметными на протяжении всего вечера. Дороги были пусты, и в столь поздний час никто нигде не гулял. Время близилось к полуночи. Малыши уже укутались в свои кроватки, чтобы Санта-Клаус мог совершить обход, а родители пытались устроить себе столь необходимый отдых перед важным днем. Алек повернулся и посмотрел через сиденье на начальника полиции, связанного и с кляпом во рту на заднем сиденье своей машины.
- Теперь мы пойдем в дом. Я уверен, что все мои соседи уже спят, а, как ты знаешь, сейчас очень важное время года. Я буду очень признателен, если ты не будешь шуметь, пока мы едем домой. Я всегда могу просто отключить тебя, чтобы ты не мог шуметь, но я даю тебе возможность вести себя прилично. В противном случае, если ты не будешь хорошо себя вести, все будет гораздо хуже для тебя. Ты понял?
Начальник полиции кивнул головой, пот струился по его лбу. Было видно, что ему тяжело, но Алек знал, что он никуда не денется. Алек обошел джип сбоку и открыл дверцу, после чего вытащил шефа на снег. Не утруждая себя тем, чтобы поднять его на ноги, он потащил его по снегу к своей двери, оставляя за ними борозду. Он тихонько достал ключи и отпер дверь. В последний раз оглядев улицу и убедившись, что она пустынна, он затащил шефа внутрь. В прошлом году, когда он стоял у входной двери и курил перед сном, ему никогда не было так хорошо. Сегодня же единственным положительным чувством было то, что он добился того, что задумал. Однако ночь была еще далека от завершения.
На кухне с головы Алека капал пот. Последние несколько часов ушли на то, чтобы все приготовить. Индейку нужно было только разогреть, но ему пришлось готовить овощи и подливу. Его кухня была довольно маленькой, поэтому жара быстро нарастала. Он снял индейку с противня и переложил ее на блюдо. Осторожно подняв ее, он прошел обратно в гостиную и аккуратно поставил ее на середину все еще украшенного стола.
- Принести кому-нибудь выпить? - спросил он, оглядывая гостей и усмехаясь про себя.
Трое мужчин были надежно привязаны к обеденным стульям с жесткими спинками, их рты были плотно заткнуты кляпами. Они переводили взгляд с Алека друг на друга, их глаза были полны страха. Алек считал, что люди должны заплатить за свои проступки в этот самый святой вечер, и особенно те, кого он считал виновными в трагической гибели своей семьи. Алек провел вечер, собирая их. Ими оказались: водитель, убивший его семью, начальник полицейского участка, в котором удобно затерялись улики, и местный политик, прежде всего потому, что он был бесполезным, продажным мудаком. Алек вышел и вернулся на кухню.
Через двадцать минут Алек разложил все продукты, в комнате стоял великолепный запах. На долю секунды, когда Алек в последний раз за этот вечер покидал кухню, он увидел свою семью, сидящую за столом, но лишь на кратчайшее мгновение, а затем вернулся к трем мужчинам - трем злодеям, которые представляли собой проблему этого мира и причину, по которой Алек чувствовал, что у него больше не осталось причин играть в игру, чтобы быть хорошим парнем. Всю свою жизнь он задавал себе вопросы о том, как все устроено, и часто обнаруживал, что, хотя он и не согласен с миром на базовом моральном уровне, этого никогда не было достаточно, чтобы что-то предпринять в тот момент. Теперь все изменилось, и он больше не чувствовал необходимости подчиняться обществу и его нелепым правилам. Люди, стоящие у руля, не заботились о его интересах, поэтому он решил сделать это сам, так, как считал нужным, и это стало началом.
- Итак, джентльмены, я знаю, о чем вы все думаете. Да, еда пахнет очень вкусно, но нет, вы не сможете есть с кляпами во рту. Это не для вас. Я просто хотел сделать это в последний раз. - когда он закончил говорить, по щеке Алека пробежала одна слезинка. - Я любил свою семью, по-настоящему любил. Наверное, большинство людей так говорят, но я действительно любил. Ты не знаешь, что у тебя есть, пока это не исчезнет. - когда Алек снова замолчал, вместо того чтобы погрузиться в задумчивость, на этот раз его лицо ожесточилось, а брови нахмурились. - Но вы! Вы, суки, забрали у меня все! Все, мать вашу! Оглянитесь вокруг. Разве это похоже на чертову холостяцкую берлогу? - риторически спросил он. - Нет! - ответил он сам себе и продолжил, - Ни хрена не похоже! Знаете, почему? Потому что это был семейный дом, СЕМЕЙНЫЙ! Понимаете, о чем я говорю? Семейный дом.
Алек понимал, что слишком волнуется, и не хотел, чтобы кто-нибудь из соседей вызвал полицию до того, как он закончит.
- Простите, господа, эмоции взяли надо мной верх. Одну минуту, пожалуйста. - Алек встал и пошел на кухню, вернувшись с новой бутылкой виски. - Я бы предложил вам выпить, но..., знаете ли.
Он хмыкнул.
Все трое мужчин едва могли сдвинуться с места, настолько тугими были их путы. Они нервно переводили взгляд с друг друга на Алека, понимая, что ситуация не может быть хуже. Водитель, Барри, знал, что его жена уже вызвала бы полицию. Шеф полиции жил один, и, поскольку, если рядом с ним был кто-то еще, он часто оказывался в курсе слишком многого, то и политик тоже.
- Я много выпил, джентльмены, и, хотя все вроде бы прошло гладко, на самом деле я не очень хорошо все продумал. Видите ли, я хочу, чтобы вы все умерли, и хотя я уверен, что вы все будете категорически не согласны, я искренне верю, что мир станет лучше без таких, как вы трое. - все трое мужчин теперь хрюкали сквозь кляпы, явно пытаясь объяснить свои собственные причины прошлых проступков.
- Простите, ребята. Это не ночь "объяснись и уходи отсюда". Вы все умрете за этим самым столом. Это будет последний рождественский ужин, который будет у каждого из нас - но вы не будете много есть. Алек вдруг разразился безумной ухмылкой. - Вы должны признать, что я приготовил для вас отличный ужин. - сумасшедшая ухмылка исчезла так же внезапно, как и появилась, и Алек снова стал мрачным: - Моя жена всегда говорила, что я люблю Рождество больше, чем дети; возможно, она была права.
Наклонившись над столом, Алек с помощью длинной тонкой зажигалки зажег свечи, а затем встал и погасил свет. За окном продолжал падать снег, когда Алек снова заговорил. - Моя жена любила ужинать при свечах, но сейчас, когда я об этом думаю, мы, наверное, делали это нечасто. Если честно, я о многом жалею. Всегда думаешь, что будет больше времени, но его не было... А ОНО БЫЛО!
Алекс зарычал, встал и перевернул стол, вся еда полетела во все стороны. Индейка разбилась о стену, и все трое мужчин и большая часть гостиной оказались завалены овощами. Соус упал на колени политика, обжигая его, и тот рефлекторно опрокинул стул, упав на спину. Алек выбежал из комнаты и вернулся с когтистым молотком. Он подошел к бутылке виски, которая лежала на полу, расплескав часть содержимого, и поднял ее. Он сделал большой глоток и, все еще сжимая бутылку, опустил руку на бок. Мужчины выглядели испуганными, они оба не сводили с него глаз, в то время как политик уставился в потолок. Алек поставил бутылку на пол, вернул политика в вертикальное положение и с сарказмом сказал ему. - Мы же не хотим, чтобы ты пропустил все самое интересное, правда?
Подойдя к ноутбуку, Алек улыбнулся, услышав, как по крайней мере один из мужчин плачет: его жена умерла у него на руках, а двое маленьких детей погибли на заднем сиденье. После столкновения машина несколько раз перевернулась, но приземлилась вертикально. Алек был единственным, кто выжил; он жалел, что не умер. Запустив ноутбук, он включил рождественскую музыку и поставил "Санта-Клаус, ты пиздабол" Кевина Кровавого Уилсона. Ему всегда нравилась эта песня, потому что она заставляла его смеяться, хотя жена предупредила его, что детям лучше ее не слышать. Поэтому он дождался, пока дети лягут спать, и включил ее.
Санта-Клаус, ты, пиздабол! Где мой гребаный велосипед, я открыл все эти чертовы..., - донеслось из динамиков, когда Алек подошел к мужчинам.
- Ладно, джентльмены. Думаю, мы потеряли достаточно времени. Затем, словно молния, он взмахнул молотком над головой и обрушил его тупой стороной вниз, прямо в лоб политика. Прежде чем голова мужчины успела отскочить назад, он обрушил на нее поток ударов. Быстро перевернув молоток, он опустил его когтистой стороной вниз и вонзил прямо в верхнюю часть черепа политика. Когда он отпустил молоток, тот остался на месте. Кровь начала стекать по рукоятке и капать на ковер, а комната наполнилась запахом мочи и дерьма. Он посмотрел на череп. Впервые он осознал, что двое других мужчин кричат через кляпы; пока он работал, все затихло. Он понял, что даже не слышал музыки, которая играла. Он полюбовался своей работой еще несколько секунд и вернулся к ноутбуку, чтобы запустить песню заново.
Санта-Клаус, ты пиздабол! Где мой гребаный... - снова заиграла песня.
- Знаете, мне кажется, что с годами мир становится все хуже и хуже. Мы движемся вперед с технологиями, медициной и прочими вещами, но все это не реально, мы просто мыши в клетке. Я решил оторваться от руля, ребята, а это значит, что вы оба в полной заднице. Уверен, теперь вы понимаете, что я говорю серьезно. Я хочу, чтобы вы задумались над этим вопросом: почему кто-то не должен убивать полицейского? - спросил он, уставившись на начальника полиции. - Потому что вы провели несколько месяцев в полицейском колледже? Потому что вы должны соблюдать закон? Вы - кучка коррумпированных, принимающих наркотики пиздюков. В полиции полно уголовников, которые смотрят в другую сторону, когда они нужны. Шутка! - Алек прекратил свою тираду, подошел к бутылке виски, поднял ее и сделал два хороших глотка, затем переключил внимание на другого мужчину. - А ты! - прорычал он. - Гребаный пьяный водитель, который забирает жизни других людей, потому что он слишком большой слабак, чтобы контролировать свою зависимость. Человек, у которого есть семья, но он не заботится о других и их семьях. Нет!... Я не признаю, что вам обоим есть место на этой земле. - Алек взглянул на часы. - Сегодня Рождество, знаете ли. Я должен был встать через несколько часов, чтобы начать готовить прекрасный ужин для своей семьи, но вместо этого я приготовил ужин для вас, ублюдков, - тех, кто их забрал. Не очень приятно, должен сказать. Итак! Кто следующий?
Оба мужчины пытались умолять сквозь кляп, качая головами из стороны в сторону и едва не опрокидывая стулья на пол. На ноутбуке заиграла "Тихая ночь", и Алек рассмеялся.
- Это была бы тихая ночь, если бы не вы двое, - сказал он, ухмыляясь и глядя между двумя мужчинами. - Что? Это чертовски смешно!
Сказав это, он шагнул в сторону и нанес самый сильный удар, который когда-либо наносил в своей жизни. Когда его рука ударила копа по голове, ему показалось, что он раздробил все кости в своей руке. В глазах полицейского погас свет, и кресло полетело на ковер.
- Ублюдок!!! - бушевал Алек, потирая руку, которой ударил копа, другой рукой. - Ооооооо, как же это было приятно! - теперь у Алека был маниакальный взгляд. Он выпил сегодня больше бутылки виски и впервые за весь день начал чувствовать себя пьяным. - Давай разбудим его. Я всегда слышал, как люди вызывают копов, свиней или бекон. Посмотрим? - и с этими словами Алек ушел на кухню. Вскоре он вернулся, все еще улыбаясь. Барри подумал, что Алек действительно потерял голову. Раньше, когда Алек ворвался в дом Барри и похитил его, Алек выглядел нормально. Теперь же он выглядел ненормальным, диким, его глаза постоянно метались из стороны в сторону, не в силах успокоиться. Он прошел через гостиную и начал тащить бессознательного полицейского по полу. Он рывком поднял его на ноги, а затем затащил в дверной проем. Несколько секунд стояла тишина, затем раздался пронзительный крик, а вскоре после него - запах обугленной плоти. Барри решил, что Алек прижал лицо полицейского к плите - другого объяснения тому, что он услышал и почувствовал, не было. Руки полицейского были связаны по бокам, и они пробыли на кухне не так долго, чтобы Алек смог его развязать. Барри знал, что сегодня ночью он умрет здесь. Он думал о своей семье и надеялся, что они справятся без него. У него уже давно были проблемы с алкоголем, и, если он совершал какие-то ошибки, его жена старалась его прикрыть, а дети любили его. Он не мог отрицать, что виновен в смерти семьи этого человека, но он не хотел умирать, так же как не хотел попадать в тюрьму. Деньги решали многие проблемы, но он сомневался, что сможет выпутаться из этой ситуации. Тем не менее он надеялся, что у него будет достаточно времени, чтобы попытаться. Крики из другой комнаты продолжались.
Соседи наверняка это слышали, подумал Барри. Кто-то наверняка позвонил в полицию. Пока Барри размышлял о спасении, в дверном проеме снова появился Алек, таща за собой мертвого полицейского. Лицо мужчины представляло собой месиво из обгоревших тканей: ярко-красное, пузырящееся, с отпечатавшимися на нем кольцами. В его ухе торчал нож.
- Он производил слишком много шума. Я немного увлекся, но не могу же я будить соседей в такое время на Рождество. -улыбка сползла с лица Алека; он действительно выглядел так, словно потерял голову. Он прошел через всю комнату, остановился перед Барри и принялся развязывать кляп на его затылке. - Полагаю, не имеет значения, будешь ли ты сейчас кричать, не так ли? Вряд ли ты будешь кричать громче, чем свинья. И кстати, от него не пахло беконом. Это все ерунда. - закончив говорить, Алек остался стоять перед Барри, но его мысли словно улетучились. Вот он, шанс, подумал Барри.
- Алек, у меня есть деньги, много денег. Ты видел мой дом, ты знаешь, что я обеспечен. Ты уже получил удовольствие. Позволь мне помочь тебе избавиться от боли; деньги могут решить множество проблем. Завтра тебя уже не будет, ты будешь сидеть на теплом пляже и потягивать коктейль. Черт! Ты можешь завести новую семью с такими деньгами, которые я могу тебе дать. - закончив фразу, Барри понял, что зашел слишком далеко. Он увидел, как улыбка сползла с лица Алека.
- О! Я мог бы создать новую семью, не так ли? Устроить новую жизнь, сделать меня счастливым? Ты так думаешь? Как насчет этого? Я предложу тебе сделку. Я развяжу тебя и позволю выйти отсюда свободным, если ты сделаешь для меня одну вещь. Верни мне мою семью - не новую, а ту, что была у меня до встречи с тобой. Ты можешь это сделать? Ты можешь вернуть мне мою гребаную семью, Барри?!
Барри не знал, что сказать, чтобы спасти свою жизнь: ни мольбы, ни просьбы, ни взятки не могли переубедить этого человека.
- Ты же не собираешься причинить вред моей семье? - единственное, что он смог спросить, смирившись со своей участью.
- Нет, Барри, не собираюсь. По правде говоря, я не такой уж плохой парень. Сомневаюсь, что в нынешних обстоятельствах это звучит для тебя реалистично, но мне на самом деле наплевать. Я всю жизнь стараюсь быть хорошим, пока другие делают, что хотят, а жизнь все равно всегда кусает меня за задницу. А по земле бродят отбросы, загрязняя ее своим потомством... следующим поколением дерьма, которое будет разрушать жизни хороших людей. Если бы это зависело от меня, я бы всех вас посадил, потому что большинство людей - пиздаболы. Просто так уж устроено; люди - эгоистичные существа, которые пытаются обмануть себя, что они важнее, чем есть на самом деле. Лично я считаю, что большинство людей просто идут на поводу у существующего положения вещей. Зачем раскачивать лодку? Это уже не имеет никакого значения. Когда я покончу с тобой, я покончу с собой и присоединюсь к своей семье.
Барри заерзал в кресле. Он уже знал, что сбежать не удастся, но было ясно, что Алек подходит к концу, и если он хочет выбраться отсюда, то это нужно сделать сейчас. С последним приливом сил он уперся в веревки, привязывающие его к креслу, и разрыдался от осознания того, что все кончено, он очень скоро умрет, и никто не придет его спасать.
- Алек, пожалуйста! Если не ради меня, то ради моих дочерей! - взмолился Барри.
- Прости, приятель. Ты мне нужен. Оглянись вокруг. Чего не хватает? Да, точно. Ты угадал. Рождественской елки! Вот тут-то ты и пригодишься, друг мой.
Когда Алекс закончил говорить, он снова вставил кляп в рот Барри и крепко завязал его за головой. Он достаточно наслушался, достаточно поиздевался над ним - пора было покончить со всем этим.
Алек прошел на кухню и почти сразу же появился снова, притащив большую картонную коробку с надписью "Елочные украшения" на боку, и поставил ее рядом с Барри. - Похоже, тебе придется стать нашей рождественской елкой, приятель. - Алек подошел к ноутбуку, и через минуту из колонок заиграла "Rockin' Around the Christmas Tree". Алек улыбнулся, заглушив звук всхлипываний Барри через кляп. Насколько мог судить Алек, он хотя бы перестал пытаться умолять о своей жалкой жизни. Алек наклонился к коробке, взял длинный красный кусок мишуры и начал обматывать им Барри, работая от ног вверх. На мишуре все еще оставались маленькие кусочки прошлогодней ленты; клея на ней осталось не так много, но достаточно, чтобы она висела вокруг него, как на елке. Наклонившись, он снова взял длинный зеленый кусок и повторил процедуру. Алек отступил назад и взглянул на Барри. Сидя в кресле, он был шире внизу, с торчащими коленями, и тоньше вверху; Алек решил, что выглядит неплохо, хотя и немного скудновато. Он взял еще один кусочек, на этот раз серебряный, и снова обернул его вокруг своей новой "рождественской елки". Его жене всегда нравились шарики, и хотя он не был их поклонником, он считал, что жена должна быть счастлива, поэтому они всегда были у них. На долю секунды Алек задумался о том, чтобы прибить их к своей жертве, но сомневался, что Барри продержится достаточно долго. Он схватил рулон скотча, который все еще лежал в коробке, и начал откусывать маленькие полоски. Когда их набралось около двадцати, он начал приклеивать их по всему телу Барри. Некоторые, похоже, приклеивались с трудом, поэтому Алек немного переборщил с лентой. Закончив с шарами, он полез в коробку и достал баллончик с снежным спреем.
- Это та часть, которую любили делать мои дети, - сказал он Барри, когда начал покрывать его снегом. В его голосе прозвучала небольшая заминка. Закончив, он снова скрылся на кухне и вернулся с коробкой рождественских гирлянд. - Думал, я забыл, да? - спросил он, зная, что ответа не будет. - Обычно мы используем одни и те же старые гирлянды, но кому охота распутывать их все? В любом случае, сейчас мне не нужно тщательно следить за своими деньгами. - Алек разорвал коробку, отбросил ее в сторону и принялся наматывать их на Барри. Снежные брызги, похоже, попали Барри в глаза, потому что он, похоже, уже плохо видел. Алек был немного разочарован тем, что Барри не видит, как хорошо он выглядит. Алек подошел к стене и подключил свет, затем щелкнул выключателем, чтобы он мерцал и менял цвет. Он стоял, любуясь своей работой: получилось неплохо, но нужен был последний штрих. Он снова полез в ящик и достал рождественскую звезду, которую прикрепил к шнуру, чтобы она работала. Он подошел к Барри, поднял его высоко над головой и ударил двумя руками со всей силой, на которую был способен. Колышек пронзил череп Барри и вонзился в него, а его тело забилось в таких судорогах, что Алеку пришлось схватиться за стул, чтобы он не опрокинулся. Барри умер быстро, и Алек снова отступил назад, чтобы полюбоваться своей работой. Со звездой его "дерево" выглядело гораздо лучше, и хотя оно свисало на одну сторону, звезда всегда была слишком тяжелой и заставляла верхушки их елей свисать вбок. Кровь стекала с прищепки по лицу Барри, но, поскольку она была красной, это не слишком выделялось на фоне украшений, которыми он был обвешан.
Алек стоял перед Барри несколько минут, не обращая внимания на его творение, мысленно вспоминая предыдущие Рождества с семьей. Вернуть Алека к реальности заставил вой сирен, доносившийся откуда-то издалека. Сделав лишь кивок в знак согласия, Алек отправился на кухню и вернулся с гвоздострелом. Он сел в кресло напротив своего нового дерева и достал фотографию Полины, Сары и Сэмми, которую сделал за несколько дней до того, как потерял их. Он сидел, глядя на нее, а гвоздострел висел у него на боку. Он слышал приближающийся вой сирен, когда на фотографию капнула слеза.
- Прости, что не смог тебя спасти, - грустно прошептал он. Алек поднял гвоздострел так, чтобы он был направлен вверх, затем подставил его под подбородок и, крепко сжимая фотографию, стал нажимать на спусковой крючок, как вдруг почувствовал, что кто-то коснулся его плеча. Быстро обернувшись и никого не обнаружив, он услышал голос жены:
- Нет, Алек, еще не время. Есть и другие плохие люди, которых нужно наказать. Уходи. Иди сейчас, пока они не пришли. Твоя работа еще не закончена.
- Полина, детка, - слезно ответил он, но она уже ушла, и он это знал. Не теряя времени, Алек поднялся со стула, уронив на него гвоздострел. Он направился к задней двери и, оставив ее широко открытой, выбежал в яркое рождественское утро. Поймать его пока не могли. Еще не все плохие люди были наказаны.
- Счастливого, гребаного, Рождества! - сказал он себе, когда скрылся из виду, думая, что на этот раз не подведет свою жену.