«Все непослушные, нет хороших» Майкл А. Арнзен

Письма перестали приходить уже давно.
Но у него все еще оставался волшебный список. Он все еще проверял его дважды. Он надеялся на перемены, но в нем по-прежнему значилось: дети все непослушные, ни одного хорошего.
И все же Рождество продолжается. И Санта - все еще Санта. Он едет на своих санях, нагруженных подарками для тех, кто их уже не заслуживает. Большой объемный мешок за его сиденьем по-прежнему полон, и этот вес замедляет его полет. Но он все равно должен отправиться в путь. Он должен доставить радость.
Если он сможет ее найти.
Он летит над крышами домов, ища кого-то, кто заслуживает его тонко упакованных пакетов. Воздух всегда зыбкий и холодный. Сейчас другая зима - та, что никогда не кончается. Для Санты всегда наступает Рождество. Его работа никогда не прекращается. Да и не может прекратиться.
Олени рычат и огрызаются друг на друга, а их костяные серые ноги сердито болтаются в воздухе, наполненном снегом. Его тяжелые красные сани несутся сквозь грязно-оранжевые облака, лунные и затхлые.
Нос Рудольфа больше не светится. Он отвалился несколько недель назад. Блитцен, расположенный в трех рядах сзади, мертвый в воздухе, труп, свободно болтающийся в упряжи по небу. Остальные обгрызли его болтающиеся ноги до костей. Все их глаза мертвые и серые, но их продолжает подпитывать его магия - и растущая обида, которую он изо всех сил старается не замечать.
Санта-Клаус похлопывает кнутом по спинам оленей, пересекая канадскую границу. Он осматривает дома внизу в поисках признаков рождественской радости. Но их нет. Ни каминов, из которых поднимается дым к небу. Ни украшенных елок на городских улицах, ни причудливых световых шоу. Только обветшалые фабрики и пустые дома. Осколки стекла и разбитые машины. Пустые торговые центры и мэрии. Поваленные флагштоки и заросшие живые изгороди.
Везде и всегда - запустение.
Но люди - если это вообще люди - все еще там. Изможденные и исхудавшие, они бродят группами по улицам. Иногда он видит детей, бредущих среди голодных толп нежити. Иногда ему кажется, что они смотрят на него сверху, улыбаясь в свете рождественских звезд. Но он знает, что эти оскаленные зубы - всего лишь крики, жаждущие пищи.
Плоти.
Для него.
Иногда из жалости - а иногда от скуки - он бросает в толпу тварей разноцветную коробку. Они не обращают на нее внимания и продолжают толпой носиться по городу, перебирая ленточки и оберточную бумагу. Вместо того чтобы играть со своими игрушками, они просто поднимают руки к небу, взывая к нему за тот единственный подарок, который он отказывается им дарить. Его самого. Его тело.
Плоть и кровь единственного выжившего.
Иногда он подумывает о том, чтобы подшутить над ними, повести их всех на Северный полюс, как безумный Крысолов из Проклятых. Он знает, что мог бы собрать их всех - весь мир этих голодных монстров - в одну гигантскую толпу жующих ртов, в кучу существ, в которую он мог бы прыгнуть. Он преподнес бы человечеству последний дар своей жирной плоти, и это стало бы прекрасным рождественским блюдом, да, именно так.
Но он отказывается верить, что он действительно такой покинутый. Такой одинокий. Он продолжает надеяться, что найдет кого-нибудь. Любого, у кого осталась душа, которой можно служить.
Его магия не помогает ему понять, что произошло.
Она просто поддерживает его в живых, в полете, в небе с его отвратительно преобразованными оленями и всеми этими растраченными подарками.
Он продолжает искать выживших.
И сверяться со своим списком.
Перепроверяет его дважды.
Он надеется, что все изменится, но он всегда провозглашает:
Дети все непослушные.
Нет хороших.