«Храм бога-летучей мыши» Кристин Морган

Сильный рывок за веревку заставил Фейт Кэллоуэй споткнуться.
Она чуть не потеряла опору и неуверенно пробежала несколько шагов вперед, чтобы наверстать упущенное, не желая упасть. Если она упадет, они либо потащат ее, либо понесут, а она не могла вынести мысли о том, что их руки снова будут на ней.
Заросли кустарника хлестали по ее голым ногам. Ветки задевали и рвали кружевную ткань ночной рубашки. Мокрые листья хлестали ее по рукам. Ее босые ноги спотыкались о корни, ступали по камням, ранящим нежно-розовые ступни, хлюпали по грязи.
Ночной воздух был теплым и густым от влаги тропического леса. Она была уверена, что ее ночная рубашка прилипла к каждому контуру ее тела, но никогда в жизни она не была так озабочена скромностью.
Вокруг себя она слышала, как ее невидимые похитители обращаются друг к другу. Их язык был ей незнаком, но, тем не менее, их восторг по поводу своей пленницы был очевиден. Их смех, их предвкушение...
Она была благодарна капюшону за то, что он хотя бы не позволял никому увидеть слезы, которые бесконтрольно катились по ее лицу, и заглушал непроизвольные крики.
По крайней мере, те, кто ее удерживал... по крайней мере, они были людьми.
Вдалеке, все более отдаляясь с каждым неуклюжим шагом, раздавались крики из лагеря. Теперь криков было меньше, и только женские. Должно быть, все мужчины были мертвы. Скоро умрут и женщины, хотя, судя по их ужасу и агонии, они будут рады смерти, когда она настигнет их.
До сих пор ее не трогали, за исключением тех прикосновений, которые потребовались, чтобы подчинить ее, связать и накинуть на голову капюшон.
То, что ожидало ее в конце этого кошмарного путешествия, вполне могло заставить ее пожалеть о том, что она не разделила судьбу туземных женщин в лагере. Для них, по крайней мере, все было бы кончено.
Она подумала о Розарии, своей служанке. Неужели Розария уже умерла? Хотелось бы надеяться, что если это так, то она умерла быстро и ей не пришлось подвергаться неестественному насилию.
А что стало с ее отцом? С Джеком? При мысли о Джеке к горлу подступил комок. Казалось невозможным, что всего несколько часов назад она стояла на коленях рядом с ним в большой палатке, обрабатывая его раны. Он поцеловал ее.
Все произошло так быстро.


До появления крови и смерти над лагерем висела удушливая зеленая жара.
Насекомые издавали постоянный, всепроникающий гул, выискивая блестящую от пота, незащищенную кожу. Даже шум реки казался заглушенным гнетущим зноем.
Фейт обмахивала лицо одной из потрепанных отцовских карт. В результате в неподвижном воздухе появилось вялое шевеление, не приносящее облегчения.
Тогда, надеясь, что румянец на щеках объясняется температурой, она снова повернулась к Джеку.
Джек Стоун. Черты лица такие же суровые, как и его имя. Сильная челюсть. Подбородок с ямочкой. Глаза гранитно-серого цвета. Его потертая кожаная шляпа была отложена в сторону, а пояс, на котором висели пистолет и охотничий нож, был перекинут через спинку стула, на котором он сидел, невозмутимый, без рубашки.
- Может немного щипать, - сказала Фейт, открывая флакон с йодом.
Уголок его рта приподнялся в кривой ухмылке.
- Очищать их не больнее, чем получать.
Странно находиться так близко к полуодетому мужчине. О, она привыкла к такому общению с рабочими, смуглыми туземцами, которые все время ходили с обнаженной грудью в свободных белых штанах и сандалиях. Но это был Джек. Белый мужчина, американец.
И они были почти одни, вдвоем. Настолько, насколько они могли быть одиноки в лагере, состоявшем из двух десятков рабочих, которые занимались укладкой дров, рыбалкой и заряжали винтовки. Женщины готовили и стирали одежду у реки. Фейт слышала музыкальные нотки их речи и более резкий голос отца, отдававшего приказы.
Брезентовые борта большой палатки были откинуты в надежде привлечь ветерок через внутренний слой марлевой москитной сетки. Не то чтобы они были скрыты от посторонних глаз. В этом не было ничего неприличного.
И все же у нее дрожали руки, когда она тщательно закрашивала порезы и царапины Джека красновато-коричневым йодом. Когда она добралась до самых серьезных ран, он лишь раз выказал свою боль, издав нечленораздельное шипение сквозь стиснутые зубы.
- Тебя могли убить, - сказала она, не осуждая или оценивая его способности, а трезво осознавая.
- Я говорил твоему отцу, что это будет опасное путешествие, - сказал Джек. - Если говорить о засадах, то нам повезло. Погибли только двое, если Тулио переживет ночь.
- Не думаю, что кто-то из нас сомневался в опасности.
Ей пришлось встать рядом с ним на колени, чтобы капнуть йодом на длинную неглубокую царапину, которая проходила чуть выше его пояса. Ее взгляд то и дело хотел переместиться ниже, но она решительным усилием удерживала его на месте.
- Очень смело с твоей стороны пойти со мной, - сказал он.
Было ли это искренним одобрением или насмешкой? Она не могла точно сказать.
- Мой отец говорил об этом столько, сколько я себя помню. Найти Цикаталь - мечта всей его жизни. Я бы не хотела пропустить это событие.
Все еще стоя на коленях, она закупорила бутылку с йодом и отставила ее в сторону. Когда она уже собиралась подняться, Джек поймал ее руки в свои.
- Фейт.
- Мне нужно сделать перевязку, - сказала она, и теперь ее голос дрожал так же, как и руки.
Его хватка была одновременно жесткой и нежной. Он наклонился вперед так, что их лица оказались в нескольких дюймах друг от друга.
Звуки лагеря теперь казались очень далекими. В душном воздухе было как никогда трудно дышать, а может, дело было в чем-то другом, от чего у нее перехватывало дыхание.
- Фейт, - повторил он низким шепотом, похожим на ласковые слова.
- О, Джек, - вздохнула она. Она увлажнила губы, сглотнула и чуть подалась вперед... чуть-чуть... чуть-чуть...
...и он прижал ее к себе, найдя и захватив ее рот в горячем, голодном поцелуе. Она услышала тоненький, испуганный возглас, который, как она поняла, был ее собственным, «ооо!», перешедший в «мммм!».
Ее ладони инстинктивно уперлись в его грудь, чтобы удержать его, но ощущение его тела, такого твердого и теплого, копны темно-русых волос, вьющихся под ее пальцами, лишило ее сил.
Джек соскользнул со стула и тоже опустился на колени, и они оба оказались на неровном холщовом полу палатки.
Ее руки каким-то образом обвились вокруг его шеи, их тела прижались друг к другу. Только плотная блузка цвета хаки с многочисленными карманами и петлицами и грозные жесткие чашечки бюстгальтера были между их колотящимися сердцами.
Он поднял руку и распустил пучок на ее затылке, освободив волосы, которые волнами рассыпались по лицу. Несколько дней назад он сказал ей, что их цвет находится где-то между корицей и мускатным орехом.
В ней зародилась буря сдерживаемого любопытства и тоски. О, она знала, что такое мужчина и женщина... по крайней мере, теоретически знала... но всегда говорила себе, что с такими вещами придется подождать до брака.
Но в этот момент, когда его язык прошелся по ее губам, раздвигая их, Фейт обнаружила, что готова отбросить все мысли о том, чтобы дождаться брака. Ей хотелось притянуть его к себе, опуститься на пол палатки и обхватить его за плечи. Сдаться. Отдать ему все, что могла дать, и с радостью принять все, что он предложит.
Прежде чем она успела что-либо сказать, ее позвал отец:
- Джек? Фейт?
Они отпрянули друг от друга, словно ошпаренные. На этот раз, поняла Фейт, ее румянец нельзя было списать только на жару. Она запуталась в волосах, пытаясь поспешно уложить их обратно в скромную прическу.
Профессор Кэллоуэй нырнул под заслон палатки. Он наблюдал за происходящим, нахмурив брови и насупив высокий лоб.
Фейт покраснела еще сильнее. Джек вернулся в кресло, и она подняла бинты, но йод, которым она смазала его раны, был размазан... и в нескольких местах испачкал переднюю часть ее блузки цвета хаки. В тусклом свете пятна выглядели как кровь. Она чувствовала себя взъерошенной, взволнованной, разгоряченной и встревоженной.
- Я займусь этим, хорошо? - поинтересовался профессор Кэллоуэй. За очками в его глазах сверкало веселье.
Фейт не верила, что сможет говорить. Она отдала ему коробку с бинтами и, не смея взглянуть на Джека, выбежала из палатки.
Наконец-то подул легкий, но приятный прохладный ветерок. Потускневшая синева неба сменялась оранжевым и темно-багровым. Под деревьями уже сгущались и собирались тени. В подлеске зашуршали мелкие животные - ночные существа начали просыпаться.
Женщины разносили еду - лепешки из кукурузной муки грубого помола, вареную рыбу и нарезанные фрукты. Они болтали и флиртовали с мужчинами-рабочими. Если бы не бдительные и вооруженные люди, караулившие по краям лагеря, настроение можно было бы принять за празднично-расслабленное.
В палатке, которую она только что освободила, Фейт услышала, как ее отец и Джек обсуждают планы на следующий день. Джек, как и положено, хотел, чтобы все остальные оставались здесь в безопасности, а он с несколькими лучшими воинами отправился вперед, чтобы разведать местность на случай новой засады. Он напомнил профессору Кэллоуэю, что это его работа - брать на себя риск.
Она улыбнулась тому, что, как ей показалось, почувствовала в его тоне: для Джека речь шла уже не только о деньгах. Ее губы все еще покалывало от последствий поцелуя, и она надеялась, что ей не показалось, что он испытывает к ней искренние чувства.
Фейт поужинала, а затем, когда закат перешел в ночь, удалилась в свою палатку, чтобы переодеться в ночную рубашку. Ее служанка, Розария, похлопала по пятнам йода на блузке и отнесла ее прополоскать в реке.
Странный, высокий, жуткий крик заставил тонкие волоски на ее шее затрепетать. От этого крика закладывало уши, как от скрипа ногтей по меловой доске, который может проникать прямо в сознание.
Лагерь ненадолго затих. Послышалось негромкое бормотание. Затем крик повторился. Ближе. Громче. Пронзительнее.
Глаза Фейт сжались в щели, и она вздрогнула, зажав уши руками. Это не помогло: шум словно пронзил костлявую оболочку ее черепа.
Ей хотелось закричать от сочувствия. Что угодно, лишь бы это прекратилось!
Когда это наконец прекратилось, она задыхалась и дрожала всем телом, а ее кожа покрылась мурашками.
- Фейт? Фейт, с тобой все в порядке? - позвал ее отец с другой стороны покатой холщовой стены.
- Я... думаю, да. Что это было?
Если он и ответил, она не услышала. Внезапно раздались крики и вопли, резкие выстрелы из винтовок. Над всем этим раздался странный хлопающий звук, который заставил Фейт вспомнить накрахмаленную простыню на бельевой веревке, развеваемую сильным ветром. И снова крик, несколько криков, вырывающихся из нескольких глоток, похожих на вопли проклятых.
Не раздумывая, она выбежала из палатки, не обращая внимания на опасность, на то, что была босиком и в одной лишь ночной рубашке, и остановилась, увидев открывшееся ей зрелище.
С неба, окрашенного в сизый цвет, спускались существа. Огромные, как люди, и по форме смутно похожие на людей... но также похожие на летучих мышей, выросших до чудовищно невозможных размеров.
Их тела покрывала щетинистая коричнево-черная шерсть. Вместо рук у них были кожистые крылья со множеством цепких пальцев. Вместо ступней их ноги заканчивались когтями из какого-то черного вещества, похожего на рога.
Когда они спускались к лагерю, их крылья били по воздуху со звуком хлопанья-щелканья. Они издавали невыносимые крики.
Фейт стояла ошеломленная, не в силах пошевелиться. При свете костра и последних отблесках заходящего солнца на западе она с беспощадной ясностью увидела, как нечто, похожее на летучую мышь, вцепилось когтями в рабочего и оставило смертельные борозды на его животе.
Зажмурившись и безуспешно пытаясь удержать внутренние органы, мужчина растянулся на земле. За мгновение до того, как крылья летучей мыши сомкнулись вокруг жертвы, Фейт успела увидеть, как ее морда погрузилась в кишки и вырвала кусок мяса.
Она вихрем бросилась прочь, но куда бы она ни посмотрела, везде были такие же ужасы. На Эдуардо, проводнике, сидело летучее существо и кромсало полоски с его лица, пока Эдуардо корчился и бормотал бессвязную молитву.
Маленький мальчик Эдуардо, Хавьеро, которого Вера учила английскому языку, лежал мертвый, его тело лежало рядом с костром, а голова с широко раскрытыми глазами - в нескольких ярдах от него.
Рамон, один из стрелков, выстрелил в летучего зверя, но затем, когда трое из них окружили его, приставил дуло винтовки к подбородку и вышиб себе мозги, прежде чем они успели вцепиться в него когтями.
Инес, пытавшуюся уползти в безопасное место с длинными черными волосами, свисавшими ей на лицо, и в разорванном белом платье, схватила сзади одна из тварей. Оно прижало ее к себе, и из густой шкуры у него в паху высунулось что-то длинное и жесткое, розово-красное и блестящее.
Потрясенный разум Фейт не мог поверить в то, что ей предстояло увидеть, даже когда летучая мышь вцепилась в Инес. Крик женщины разнесся по лагерю. Ее голова вскинулась, и на одно жуткое мгновение ее глаза встретились с глазами Фейт. Она поняла, что с ней происходит.
Тварь с бешеной скоростью, судорожно сжимаясь, двигалась к ней. На пике своего неистовства оно бросилось вниз и жестоко укусило Инес за шею. Она рухнула, позвоночник был перебит так, что ее парализовало ниже пояса.
Но это не помешало второй нетопырке перевернуть Инес на спину и так широко раздвинуть ей ноги, что ее бедра, должно быть, выскочили из суставов. Нетопырь набросился на нее, яростно толкаясь.
Мимо пробежала еще одна женщина. Марсела. Она была раздета догола, ее кожа покрыта длинными царапинами. Черная коса длиной до пояса струилась позади нее, и именно она стала ее погибелью. Летающая летучая мышь ухватилась за нее и оторвала Марселу от земли. Ее ноги бешено били по воздуху, а затем летучая мышь отпустила ее. Она упала в скопление своих собратьев. Они окружили ее, повалили на землю, и она исчезла под грудой щетинистого меха и кожистых крыльев.
Несколько рабочих сорвались с места и бросились бежать за ней, разбегаясь во все стороны. Чудовища охотно погнались за ними, получая, похоже, жестокое удовольствие от того, как они сковывают свою добычу и наблюдают за тем, как искалеченные люди все еще ковыляют и ползут к укрытию деревьев.
Что-то схватило Фейт за руку, она подпрыгнула и закричала.
- Мы должны выбраться отсюда! - кричал отец, дергая ее за руку. - Сюда!
Вместе они обежали палатку и направились к реке. Позади них продолжали раздаваться крики, выстрелы и жуткие вопли летучих мышей. Профессор Кэллоуэй продирался сквозь мокрую листву в непроглядный мрак тропического леса. Фейт, задыхаясь, поспешила за ним. Против воли она оглянулась: беспомощное и жуткое очарование притягивало ее взгляд так же сильно, как магнит притягивает железные опилки.
Летучие мыши нашли Тулио, раненого человека, которого Джек привел с собой, единственного выжившего в засаде. Все еще одурманенный, он не представлял для них никакой сложности: они рвали его плоть зубами и глотали кровь.
С шумом и грохотом, разбрасывая листья, с дерева свалилась летучая мышь и приземлилась прямо перед профессором Кэллоуэем. Оно поднялось во весь свой рост - более восьми футов - и распахнуло крылья во весь свой двенадцатифутовый размах.
Вблизи существо оказалось еще более чудовищным. Голова была мохнатой, с треугольными ушами и гибким черным носом, оскаленным тонкими желтыми зубами. Но было в ее чертах и что-то тревожно человеческое.
Хотя они и были похожи на летучих мышей, а издаваемые ими высокие и пронзительные крики могли быть разновидностью эхолокации, эти, по крайней мере, не были слепыми. Его большие, карие и хитрые глаза перебегали с профессора на Фейт. Его ухмылка стала еще шире, а маленькие пальчики на кончиках крыльев жадно изогнулись.
Из нижней части тела вырвался жесткий красноватый кусок плоти, и она вздрогнула. Он разорвет ее отца на части, а потом сделает с ней то же, что другие сделали с Инес и Марселой.
- Беги, Фейт! - ее отец, видимо, пришел к такому же выводу.
Он широко раскинул руки, блокируя продвижение существа, и бросил на нее последний отчаянный взгляд через плечо. - Беги!
Она сделала неуверенный шаг назад.
- Отец!
- Беги!
Зарычав, летучая мышь подпрыгнула в воздух. От одного мощного взмаха крыльев ночная рубашка Фейт взметнулась вокруг щиколоток. Летучая мышь поднялась на колени, и изогнутые черные крючья ее когтей оказались над ее отцом. Один сильный удар - и он будет разорван от ключиц до бедер.
Оглушительно близко прогремел выстрел. Фейт почувствовала, как мимо нее пронеслось что-то горячее, и в тот же миг голова летучей мыши разлетелась на куски теплого мяса, костей и хрящей. Липкий алый гейзер залил профессора и забрызгал Фейт.
К ним подбежал Джек Стоун. Фейт бросилась к нему навстречу и кинулась в объятия, зарывшись лицом в его грудь и стараясь не зарыдать. Он обнял ее, погладил по волосам. От него пахло потом, дымом, кровью и адреналином. Его сердце быстро и гулко стучало у нее под ухом.
- Джек, слава богу, - задыхалась она.
- Давай вытащим тебя отсюда, - мрачно сказал он, обхватив ее одной рукой, а другой держа дымящийся пистолет, и его серые глаза заметались туда-сюда, сканируя деревья в поисках очередной цели. - С вами все в порядке, профессор?
- Невероятно, - сказал профессор Кэллоуэй, наклонившись, чтобы осмотреть мертвую летучую мышь, которая лежала, скомканная, и словно мешок. Его лицо исказилось в каком-то зачарованном отвращении. - Этого просто невозможно...
- Ну же, профессор, - сказал Джек. - Если мы сможем добраться до реки, нам удастся проскользнуть мимо них.
- А как же остальные? - спросила Фейт. - Розария, Марко, Лупе, Педро?
Джек только покачал головой и помрачнел еще больше. Он оттащил Фейт и ее отца от мертвого существа и поспешил с ними в лес.


Это было последнее, что Фейт помнила, пока не очнулась от того, что ее запястья грубо связывал мужчина со смуглой кожей и широкими чертами лица. На нем была темно-желтая мантия без рукавов под кожаным плащом и золотой головной убор, грубо выбитый в виде переплетенных крыльев летучей мыши.
Другие мужчины, одетые так же, стояли в полумраке прямо и настороженно. Они были вооружены луками. По оперению стрел она узнала, что они идентичны тем, которые ее отец извлек из плоти Тулио.
Она все еще слышала крики и неземные вопли, доносившиеся из лагеря, чувствовала запах крови и дыма, витавший во влажном воздухе. Она отчаянно оглядывалась по сторонам в поисках хоть какого-нибудь признака отца или Джека, но не увидела ни того, ни другого.
Это было последнее действие, которое она успела предпринять, прежде чем человек в золотом головном уборе накинул ей на голову капюшон и закрепил его на шее. Ее подняли на ноги и заставили идти, держа за веревку, которая тянулась от ее связанных запястий.
Теперь, когда звуки, доносившиеся из лагеря, были поглощены журчанием реки, ее похитители остановились. Фейт не сразу поняла это и сделала еще несколько слепых, неуклюжих шагов, когда веревка ослабла. Рука сомкнулась на ее плече, сжалась, и она застыла на месте.
Рука незаметно переместилась, кончики пальцев коснулись ее груди. Фейт с возмущенным криком вырвалась. Мужчины рассмеялись. Рука вернулась, но уже не украдкой. Она сомкнулась на ее груди, причиняя боль.
Другой голос заговорил, резкий и строгий. Рука поспешно отдернулась.
От учащенного дыхания у нее перед лицом то и дело надувался мешок. По щекам потекли горячие слезы.
Где был Джек? Он не позволил бы этому случиться с ней... если только... если только... и ее отец... может, они оба мертвы? Она не могла вспомнить. Последнее, что она помнила, - как шла за Джеком по лесу, и ей только-только начало казаться, что они все-таки смогут избежать этого ужаса.
А потом... ничего.
Суровый голос заговорил снова. Мужчины взяли Фейт за руки, на этот раз осторожно, стараясь не прикасаться к ней где-либо еще, и повели вниз по крутому грязному склону.
К реке. Они собираются утопить ее?
Ее подняли, еще один или два человека нагнулись, чтобы взять ее за лодыжки. Несмотря на ее попытки вырваться, они перенесли ее на что-то, что погружалось и раскачивалось. Плот или лодка. Вода плескалась о дерево с глухим звуком.
Мужчины столпились вокруг нее. Под прикрытием тесного помещения один из них просунул руку под нее и ощупал ягодицы. Фейт взвизгнула и застонала. Кто-то положил руку ей на грудь, сильно надавив на грудину, прижимая ее к себе.
Это было уже слишком. Темнота снова навалилась на нее, и она потеряла сознание.


Тепло и свет разбудили ее, и первой сумбурной мыслью Фейт было почти невыразимое облегчение.
Сон. Кровопролитие, смерть... все это было лишь сном. Она была в безопасности в своей палатке, в лагере. Скоро придет Розария, принесет кофе, поможет ей умыться и одеться.
Струйка горячей воды, стекавшая по груди, привела ее в чувство.
И она увидела, что находится вовсе не в своей палатке.
Она была привязана обнаженной к наклонной плите скалы, наклоненной назад под углом сорок пять градусов. Ее запястья находились над головой, а лодыжки были нескромно раздвинуты.
По обе стороны от нее стояла пара молодых женщин: одна держала большую золотую чашу, другая окунала в воду тряпку, а затем выжимала ее над телом Фейт. От горячей воды исходил аромат странных масел.
Женщины были одеты в темно-желтые туники без рукавов, ткань которых была настолько тонкой и прозрачной, что они могли бы быть и с голой грудью. Их иссиня-черные волосы были зачесаны наверх и заколоты золотыми украшениями, а их гибкие смуглые шеи украшали золотые торки.
- Помогите мне, - прошептала Фейт.
Одна из них улыбнулась ей. Она заговорила на незнакомом языке, слова, видимо, должны были обнадежить, и погладила Фейт по щеке.
Плита, к которой она была привязана, стояла в центре большой камеры. Стены возвышались в виде уменьшающихся квадратов, похожих на полые внутренности ступенчатой пирамиды, которой, как предположила Фэйт, она и являлась.
Это должен был быть Цикаталь, затерянный город, который искал ее отец. Цикаталь и храм. Храм бога-летучей мыши, известного многим племенам Центральной Америки как Зотц.
А там, на одной из стен, возвышалось изображение самого Зотца. Скульптура изображала летучую мышь с размахом крыльев в двадцать и более футов и телом, вдвое превышающим человеческий рост. Голова летучей мыши была листовидной, а глаза украшали сверкающие желтые драгоценные камни, а в основание горла Зотца был вставлен еще более крупный драгоценный камень - кроваво-красный рубин.
Единственными человеческими чертами статуи были руки со скрюченными пальцами в верхней части широких крыльев и огромные каменные гениталии. Эрегированный фаллос торчал из тела, и если остальная резьба была грубой, то эта часть была отполирована до блеска.
Свет и тепло в комнате исходили от нескольких больших жаровен, в которых прыгало и потрескивало пламя. Повернув шею, Фейт увидела фрески, пиктограммы, цоколи и колонны. Повсюду она видела блеск золота, сверкающего в свете огня. К ним приближались девы в желтых туниках, неся золотые блюда с фруктами и цветами.
- Пожалуйста, - прошептала она той, что улыбалась. - Пожалуйста, ты должна мне помочь. Отпусти меня.
Девушка снова погладила ее по щеке. Затем она намотала прядь волос Фейт на палец и полюбовалась их мускатно-коричным оттенком. Вторая указала на глаза Фейт - морско-зеленый цвет должен был быть для них необычным - и сказала что-то, что, вероятно, должно было быть комплиментом. Первая кивнула и благоговейно прикоснулась к белоснежной коже Фейт.
- Не делай этого, пожалуйста, не надо, - сказала Фейт, теряя надежду, о которой даже не подозревала.
Она достаточно долго слушала рассказы своего отца о местных племенах и примитивных обычаях, чтобы знать, что такое жертвоприношение, когда она была маленькой. Они раздели и искупали ее, пока она была без сознания, и привязали к этой плите в храме. Затем ее украсили цветами, как и подобает жертве богу.
И правда, другие девы осыпали ее благоухающими лепестками, обвязали гирляндами шею и талию, заправили цветы в волосы.
Улыбающаяся девушка выбрала кусочек фрукта и протянула его, пытливо склонив голову.
От вида этого фрукта, такого упругого, спелого и сочного, и его сочного запаха у Фейт заурчало в животе. Во рту у нее пересохло. Она хотела сопротивляться, хотела отказать им, но соблазн фрукта был слишком силен. Она умоляюще потянулась к нему.
Какая-то часть ее сознания ожидала, что его отнимут, когда женщины разразились презрительным смехом. Но улыбающаяся женщина поднесла его к губам. Фейт глубоко вгрызлась, и струйка сладкого сока оказалась самой восхитительной из всех, что она когда-либо пробовала.
- Зиви, - сказала девушка.
Фейт повторила это слово как вопрос, не зная, было ли это ее имя или название фрукта.
- Зиви, - повторила девушка, и на этот раз постучала пальцем, чтобы показать, что это ее собственное имя. Она вопросительным жестом указала на Фейт.
- Фейт.
- Фэй-эт, - она снова улыбнулась, словно гордясь тем, что ей удалось справиться с трудным иностранным словом.
- Где мой отец? Где Джек? Что вы с ними сделали? - Фейт потянула за узлы, распутав некоторые цветы и заслужив неодобрительные взгляды остальных женщин.
- Фэй-эт, - сказала Зиви, упрекнув ее. Она подняла глиняный сосуд с широким горлом, раскрашенный желтой краской с красными символами. Внутри что-то зашипело.
Фрукты только разбудили ее аппетит, а Фейт непреодолимо хотелось пить. Она облизнула губы.
- Пожалуйста.
Зиви протянула ей стакан, чтобы она могла выпить. Это был шоколад, несладкий, как его пили индейцы майя. Фейт осушила сосуд, несмотря на горький вкус. Она старалась не чувствовать новой надежды - если они хотели убить ее, зачем им тратить на нее драгоценную еду и питье, - и говорила себе, что сыта она или нет, но все равно привязана к этой плите, похожей на алтарь, под пристальным взглядом желтых глаз Зоца. В любой момент может появиться жрец со священным обсидиановым ножом и перерезать ей горло или вырезать из груди еще бьющееся сердце.
Какой-то шум в дальнем конце зала заставил ее обернуться. Женщины отступили назад, и она увидела мужчин в желтых одеждах, которые несли две большие деревянные рамы. В центре рам лежали обнаженные и избитые люди, привязанные к рамам, и неподвижно лежали двое белокожих мужчин.
Ее отец и Джек.
Фейт закричала и стала дергать за путы еще сильнее, чем раньше. Они оставались непреклонными. Ни один из мужчин не ответил на ее крик. Кровь вяло просачивалась сквозь шапку редеющих седеющих волос профессора. Лицо Джека было опухшим и багровым от жестоких побоев.
- Джек! Джек, ты меня слышишь? Отец!
Люди в желтой одежде подперли рамы, установив длинные шесты в отверстия в каменном полу храма. Затем, молча, они отошли в сторону и выстроились в линию. Женщины, закончив возиться с цветочными гирляндами, присоединились к ним. Только Зиви осталась, держа в руках блюдо с фруктами.
Ей должно было быть смертельно стыдно за то, что ее вот так выставили перед мужчинами, и за то, что она видит то, что видит. Однако приличия волновали ее меньше всего. Даже самый настоящий страх за свою жизнь исчезал по мере того, как на нее наваливалась странная вялость.
Наркотики? Шоколад был напичкан наркотиками?
Из собравшихся туземцев в желтых одеждах и туниках доносилось низкое, медленное пение. Оно пульсировало в голове Фейт, вытесняя все остальные мысли. Она почувствовала его по пульсу, который то учащался, то замедлялся до ровного ритмичного ритма.
Ее руки расслабились, ослабив путы. По телу разлилось мягкое, томное тепло. В то же время ее чувства обострились. Она чувствовала запахи цветов, украшавших ее, фруктов, дыма.
Мелодия песнопения звучала в ее ушах как симфония, дополняемая треском пламени. Зрение обострилось до такой степени, что она могла различить каждую деталь вокруг, от мельчайшей пиктограммы до отдельных прядей блестящих черных волос Зиви. Вкус фруктов и шоколада смешался в горько-сладкий. Каменная плита была одновременно шелковистой и грубой на ее коже. Казалось, что комната колышется, вращается, неуловимо расширяясь и сжимаясь вокруг нее.
Наркотик, да... без сомнения.
Зиви взяла с тарелки еще один фрукт. У Фейт пересохло во рту, но женщина не предложила ей его. Вместо этого Зиви протянула его ей и сжала. Из раздавленного фрукта потек прозрачный сок, забрызгав грудь и живот Фейт. Капельки сока сверкали, как бриллианты, на напряженных пиках ее сосков. По ее бокам побежали щекочущие струйки.
- Что... что ты...? - формулировать слова было слишком сложной задачей, а говорить - усилием, на которое у нее не хватало сил.
Все так же ободряюще улыбаясь, Зиви раздавила второй фрукт, и сок потек по ногам Фейт и гнезду русых локонов между ними. Своим сверхъестественным чутьем Фейт почувствовала, как сок потек по чувствительной коже внутренней поверхности бедер.
Стон слева заставил ее повернуть голову и увидеть, что профессор Кэллоуэй зашевелился. Ее отец поднял голову и, моргая, стал разглядывать окружающую обстановку. Он выглядел ошеломленным, и то ли от удара по голове, который он, должно быть, получил, то ли его тоже накачали наркотиками, Фейт не могла сказать точно.
В комнату вошло еще несколько фигур, целая процессия, все они шагали гордо и высоко. Фейт узнала мужчину во главе, того самого в головном уборе с золотыми крыльями летучей мыши, который связал ей руки. По обе стороны от него шли высокие темные фигуры, закутанные в плащи...
Нет. Не закутанные в плащи.
Высокие темные фигуры с кожистыми крыльями, сложенными вокруг их мохнатых тел.
Летучие мыши, существа, монстры. Их когти щелкали и скребли по каменному полу, когда они двигались.
Человек в головном уборе остановился перед накренившейся плитой. Летучие мыши окружили Фейт, их морщинистые черные носы дергались и жадно принюхивались.
- Отойдите от нее, дьяволы! - крикнул Джек.
Фейт едва могла разглядеть его за летучими мышами, но она слышала, как он бьется в ярости, и деревянный каркас, к которому он был привязан, скрипел от его усилий.
- Фейт? - требовательно позвал ее отец.
- Фэй-эт, - сказала Зиви, погладив ее по щеке.
Почувствовав сонливость и отстраненность, Фейт вернула голову в исходное положение.
Красивые черты лица Зиви были размыты. Сначала Фейт подумала, что это из-за дефекта зрения, но зрение оставалось удивительно острым. Потом она увидела, что это действительно так... короткий темный мех, прорастающий из кожи Зиви... плавление и движение костей по мере того, как менялось лицо Зиви.
Ее тело претерпевало аналогичную трансформацию. Она сбросила тунику, и ее фигура изменилась. Поднятые вверх руки укорачивались, искажались. Мизинцы вытянулись до невозможной длины, изогнулись, удлинились.
Женщина-летучая мышь... женщина-летучая мышь... ее торс все еще сохранял женственные очертания, хотя и был покрыт пушистым черным пухом... женщина-летучая мышь с длинными и прекрасными ногами, заканчивающимися изящными коготками...
В глубине сознания Фейт раздался тихий внутренний крик. Со стороны она могла лишь наблюдать за тем, как Зиви завершает свое превращение. Женщина-летучая мышь по-прежнему носила золотой торк и золотые украшения в волосах.
- Фейт! - Джек метался из стороны в сторону. Кусок дерева издал громкий треск. - Фейт!
Человек в головном уборе - верховный жрец - отдал приказ и сделал жест. Четверо мужчин поспешили к пленникам.
Даже в своем плавающем, дрейфующем, безмятежном состоянии Фейт затаила дыхание, ожидая увидеть вспышку ножей, брызги крови.
Вместо этого она услышала быструю серию ударов и скрежета, а когда мужчины отступили назад, Джек упал, опустив голову и втягивая воздух грудью.
Зиви поднесла пальцы к одному из крыльев, чтобы снова погладить Фейт по щеке. Вздрогнув, она попыталась вывернуться из-под этой отвратительной ласки. Черные губы женщины-летучей мыши изогнулись в улыбке. Зубы у нее были острые, похожи на клыки.
- Нет! - Фейт хотела закричать от возмущения, но у нее получился лишь тихий стон.
Нагнувшись, Зиви слизнула липкий сладкий фруктовый сок с боков груди Фейт. Ее язык был розовым, теплым и скользким. Ее дыхание было прохладным. Она лизнула еще раз, медленно и дразняще, по спирали вокруг затвердевшего соска.
- О Боже, нет! - хныкала Фейт. Как ни ужасалась она, ее тело с его воспаленными чувствами реагировало на незаконный контакт.
Зиви слизала еще одну струйку сока, не торопясь. Фейт сжала кулаки, пытаясь прогнать дрожь, пронизывающую ее насквозь и пульсирующую между ног.
Этого не может быть! На глазах у молчаливых мужчин и летучих мышей, а также у ее беспомощного отца и Джека, которые были рядом.… слыша, как она мяукает и вздыхает, когда язык Зиви дразнит ее соски и проводит медленными влажными движениями по ложбинке между грудей.
Черные, бесформенные губы проложили дорожку поцелуев от ее груди к животу. Нежные поцелуи с уколами острых клыков только усиливали остроту ощущений.
Фейт мотала головой из стороны в сторону, впиваясь ногтями в ладони, умоляя Зиви остановиться, а ее предательское тело трепетало от предвкушения и хотело, чтобы восхитительный, мучительный язык женщины-летучей мыши двигался все ниже и ниже.
Кожаные крылья, не грубые, а гладкие, как замша, перекинулись через ноги Фейт, когда Зиви присела, обхватила ее колени сцепленными пальцами и раздвинула их настолько, насколько позволяли узы на лодыжках Фейт. Женщина-летучая мышь слизывала капельки сока, покрывавшие бедра Фейт. Ее прохладное дыхание леденило расплавленную сердцевину Фейт, и, не думая больше ни об отце, ни о Джеке, ни о скромности, ни о приличиях, ни об окружающих туземцах и летучих мышах, Фейт наклонила таз, чтобы подставить себя под рот Зиви.
- Ах! О, о, да! - вырвалось из ее горла, когда язык Зиви влажно скользнул по ее складкам.
Она снова попыталась освободить руки, но не для того, чтобы оттолкнуть Зиви, а для того, чтобы притянуть ее ближе. Она никогда не испытывала ничего подобного, никогда, даже в своих самых страстных мечтах. Возбуждение, которое она испытывала при поцелуе с Джеком, не шло ни в какое сравнение с этим. Она хотела большего, жаждала чего-то, чему не могла дать названия, нуждалась и страстно желала этого с таким безумным огнем, что едва могла мыслить.
- Еще, да... о, еще немного... о, да, да, вот так... еще..., - задыхаясь, качала она бедрами, прижимаясь к лицу Зиви, чувствуя, как язык прощупывает ее глубины и с настойчивостью приникает к тому месту, которое заставляло ее задыхаться от экстаза. - Еще... совсем чуть-чуть... Нет!
Последнее слово вырвалось из нее в обманчивом крике, когда Зиви резко отстранилась, оставив ее на краю какой-то невообразимой пропасти. Фейт застонала от разочарования, выгибаясь всем телом, открываясь, предлагая себя.
Но женщина-летучая мышь приподнялась, темные глаза с голодом уставились на Фейт, и в улыбке снова показались острые зубы. Зиви отступила в сторону. Она сложила вокруг себя крылья.
- Фейт!
Она поняла, что во время всей этой гнусной сцены ее отец и Джек выкрикивали ее имя, изрыгали проклятия и угрозы в адрес своих похитителей.
Верховный жрец не обращал внимания на Джека и профессора. Он окинул Фейт взглядом, оглядывая ее тело с собственнической наглостью. Он щелкнул пальцами, и две цветочные девы поспешили снять с него желтую мантию.
Он был обнажен, его смуглое тело почти не имело волос, широкие плечи сужались к узкой талии. Над ним и позади него каменное изображение Зотца демонстрировало свою огромную эрекцию, а жрец - свою, менее впечатляющую, но весьма внушительную.
Голова Фейт немного прояснилась под воздействием наркотика: развратные ласки Зиви и жгучее осознание того, что Джек и ее отец были свидетелями всего этого, видели, как она извивается и умоляет.
Теперь она с ужасом смотрела на жреца, понимая, что он хотел не убить ее, а взять. Обесчестить ее, лишить девственности на алтаре. Может быть, потом, после этого, будет применен обсидиановый нож.
Самцы летучих мышей издали высокие, возбужденные крики, и она увидела, что они тоже напряглись от желания. Некоторые уже схватили молодых женщин, грубо разрывая на них желтые туники и ставя их на четвереньки, чтобы проникнуть в них сзади, как Фейт видела это с Инес.
Но вместо того чтобы кричать в агонии, как это делали женщины в лагере, они приветствовали своих нечеловеческих насильников восторженными стонами.
Другие летучие мыши только ждали, глядя на Фейт с таким желанием, что в голове у нее еще больше рассеялся туман, а на смену ему пришел холодный ужас. Она повернулась к жрецу с мольбой в глазах: даже если ему придется это сделать, он будет достаточно добр, чтобы убить ее до того, как летучие твари придут в себя.
Жрец не подал никакого знака, что понял ее безмолвную мольбу. Он также не стал сразу же устраиваться между ее ног и погружаться в нее. Он выкрикивал приказы мужчинам в желтых одеждах, на большинстве из которых виднелись следы возбуждения.
Мужчины подтащили деревянный каркас ближе к каменной плите. Фейт видела возмущение, страх и смятение отца... и видела что-то еще в Джеке. И хотя он боролся с этим, он не мог контролировать ту часть себя, которая дергалась, набухала и поднималась из-под густых светлых волос.
Он встретил ее взгляд и тут же смущенно отвел глаза... только для того, чтобы еще раз взглянуть на ее грудь, на ее чресла.
- Джек, - умоляла она.
- Борись с ними, Фейт, - хрипло сказал он. - Сопротивляйся им. Не позволяй им делать это с тобой.
- Я... я не могу их остановить.
- Не делайте этого! - крикнул он. - Не надо!
Все, что он еще собирался сказать, было утеряно, когда Зиви опустилась перед ним на колени и взяла его твердый член в рот. Голова Джека откинулась назад, на шее вздулись жилы. Все его тело напряглось и задрожало.
- Джек! - закричала Фейт. - Джек, нет!
Голова Зиви покачивалась. Она издавала чавкающие, сосущие звуки. Фейт видела, как эрекция Джека скользит по ее рту, блестя от слюны и становясь огромной. Джек стонал каждый раз, когда Зиви снова заглатывала его. На его лице выступили бисеринки пота.
Очередной приказ жреца заставил Фейт отвлечься от Джека. Ужасно, стыдно, но то, что Зиви делала с ним, вызывало у нее желание попробовать самой, почувствовать, как мужчина заполняет ее рот, попробовать его на вкус, узнать, сможет ли она заставить его так же стонать.
Пульсирующий огонь в ее чреслах был сильнее, чем когда-либо, и теперь она почти жаждала, чтобы жрец взял ее. Только бы все закончилось, только бы освободиться от этого чистилища ожиданий!
Но вместо этого жрец отдал приказ и жестом указал на профессора Кэллоуэя. Двое мужчин в желтых одеждах перерезали удерживающие его веревки и потащили спотыкающегося и протестующего человека к алтарю.
Фейт побледнела от ужасной мысли, что они могут заставить ее отца принять участие в этом нечестивом ритуале, что они могут расположить его между ее ног.
- Что угодно, только не это! - закричала она. - Пожалуйста, что угодно, только не это!
Девушка, которая помогла Зиви искупать Фейт, стояла на коленях перед жрецом, держа в руках ту же самую пустую золотую чашу. Жрец поднял обсидиановый нож, который мог бы родиться прямо из ее самых страшных фантазий. Его черное лезвие сверкнуло в свете костра.
Одним быстрым движением острый как бритва край перерезал горло профессора Кэллоуэя.
Профессор издал удивленный гортанный звук, перешедший в бульканье, когда из раны хлынул красно-фиолетовый поток. Молодая женщина поймала большую его часть в чашу, хотя и она, и жрец были облиты струей из артерии.
- Нееееет! - застонала Фейт.
Глаза ее отца, мутные и растерянные, встретились с ее глазами в последний раз, когда мужчины отпустили его. Он медленно опустился на пол храма, который искал всю свою жизнь, и упал замертво.
Жрец отвернулся от его распростертого тела и поднял обе руки, мокрые от крови. Он начал читать нараспев. Другие голоса подхватили его.
Фейт зарыдала, слезы текли так же горячо и обильно, как кровь ее отца. Они умрут здесь, все они, и смерть их будет ужасной.
Но даже когда ее душа разрывалась на две части от горя, тело все еще гудело и пульсировало, и когда жрец опустился на наклонную плиту между ее коленями, какая-то часть ее тела напряглась в предвкушении.
Но он не стал насиловать ее. Он стоял над ней на коленях с членом в окровавленной руке, обхватив его и потирая вверх-вниз короткими жесткими толчками. Его голос становился все более хриплым. С конца его эрекции сочились перламутровые капли.
- Слезь с нее! - Джек снова застучал по деревянной раме. Зиви отстранилась от него, а женщина-летучая мышь, присев на корточки, принялась наблюдать за жрецом, оставив его в воздухе покачиваться и возмущаться. - Я убью тебя, сукин сын!
Не обращая внимания на Джека, не обращая внимания на неистовые попытки Фейт, жрец продолжал напевать и массировать себя, руки двигались быстрее, оставляя багровые мазки. Его спина выгнулась дугой, он забился в конвульсиях, и женщина с чашей стала ловить струи густой белой жидкости.
Сперма и кровь смешались в молочно-красную массу. Женщина поочередно подносила чашу к каждому из летучих мышей. Они погружали языки, пробуя деликатес, и глаза их горели с новой лихорадочной силой.
Пока продолжался этот чудовищный обряд, оставшаяся кровь отца Фейт сочилась из его тела. Она соединялась и стекала ручейками и узорами по растворным каналам между камнями.
Ее глаза встретились с глазами Джека.
- Неужели ты ничего не можешь сделать? Разве ты не можешь освободить нас? - всхлипывала она.
Джек отвел взгляд. Чувство вины и стыда захлестнуло его.
- Он не... не причинил тебе вреда, - запинаясь, произнес он. - Может быть, он...
Каким-то образом она поняла, что было у него на уме. Жрец не причинил ей боли, действительно... И теперь Джек думал, возможно, даже надеялся, что их двоих заставят вступить в какой бы то ни было извращенный священный брак. Возможно, люди в желтых одеждах разрубят его и принесут к алтарной плите. В конце концов, служанка Зотца подготовила их обоих…
Если так, то... Еще одна непрошеная пульсация жидкого жара в ее чреслах заставила Фейт скорчиться на алтаре. Да, о, да... чтобы Джек стоял над ней на коленях... чтобы Джек направлял себя... чтобы пурпурная, луковицеобразная головка толкалась между ее складок... а потом пронзала ее, дюйм за дюймом...
Жрец взял чашу у молодой женщины и поднес ее к Фейт. Она отшатнулась, решив, что он хочет, чтобы она выпила из нее - его семя и кровь ее отца, - и едва не захлебнулась. Но вместо того чтобы поднести чашу к ее губам, он опрокинул ее на тело.
Молочно-красная смесь забрызгала ее грудь, живот, бедра. Она все еще была температуры тела, и запах ее был спелым, землистым и ужасным.
Отступив назад, жрец произнес одно слово и взмахнул рукой. И тут же летучие мыши в прожорливом бешенстве набросились на Фейт.
Это снова были Зиви и фруктовый сок, только в десятикратном размере: они облизывали ее множеством горячих, трепещущих языков. Их крылья шуршали, шерсть касалась ее голой кожи, жадные рты сосали ее соски и проникали между ног.
Фейт снова закричала - долгим и громким криком, который разнесся по всему залу. Это был крик ужаса, но также и невообразимого вожделения. Языки, проникающие в ее самые чувствительные места... скользкие красно-розовые эрекции, трущиеся о ее бока и ноги, когда летучие мыши теснились рядом.
Одно из них, взмахнув крыльями, подпрыгнуло и приземлилось, ухватившись когтистыми лапами за верхний край накренившейся плиты. Оно присело над Фейт на корточки, наклонившись вперед с нечеловеческой гибкостью, чтобы собрать молочно-красные капли, покрывшие верхнюю часть ее груди и шею. Его орган касался ее щеки. Если бы она хоть немного повернула голову, мерзкая тварь прижалась бы к ее губам.
Она смутно слышала Джека, но его вопли, проклятия и угрозы были почти полностью заглушены визгом и стрекотанием летучих мышей и продолжающимся песнопением.
Они лизали ее, лизали, впивались в нее языками, терлись о нее. Фейт застонала, плотно сжав губы, беззвучно умоляя их сделать это и покончить с этим, взять ее, она больше не могла этого выносить.
Она извивалась и раздвигала бедра так широко, как только могла, уверенная, что один из них в любой момент должен заползти на нее и вогнать в себя одним грубым толчком.
Ее тело вновь устремилось к пропасти, и она изо всех сил напряглась, желая добраться до нее, желая успеть до того, как погибнет в исступлении развратной страсти.
И вдруг, как ни странно, летучие мыши покинули ее. Фейт бессвязно озиралась по сторонам, дыхание ее сбивалось, тело очищалось от крови и спермы и остывало, пока воздух испарял теплую слюну летучих тварей.
Обсидиановый нож жреца дважды сверкнул. Фейт ожидала боли и ничего не почувствовала, а затем ее запястья разжались, веревки, прикреплявшие ее к алтарю, оборвались и повисли свободными петлями.
Прежде чем она успела осознать, что ноги ее тоже освобождены, что конечности снова принадлежат ей, двое летучих мышей слетели вниз и схватили ее за руки. Их крылья яростно забились, и Фейт подняли с плиты. Смятые и скомканные остатки ее цветочных гирлянд рассыпались в лепестки. Она увидела Джека, который смотрел, как ее несут вверх, вверх, над головами людей в желтых одеждах и других летучих мышей.
Ее несли высоко... несли к нависшей, хмурой статуе бога-летучей мыши. В драгоценных глазах Зотца отражались огни, придавая каменным чертам причудливую жизнь.
Фейт не понимала, что происходит, пока летучие мыши не начали опускать ее к изваянию. Фейт дико взвизгнула и ухватилась за верхний край раскинутых крыльев статуи. Пальцы ее ног неуверенно уперлись в гребни.
Летучие твари отпустили ее, и Фейт осталась лежать, отчаянно цепляясь на цыпочках, ее руки и ноги уже дрожали от напряжения, вызванного попытками удержаться на ногах и избежать насаживания на огромный каменный фаллос бога-летучей мыши.
Она и так не могла подняться достаточно высоко, чтобы не касаться его полностью. Набухшая круглая головка толкалась между ее ног, упираясь в мягкие нежные складочки. Если бы она попыталась расслабить ноги в позе «на цыпочках» или разогнула локти, то опустилась бы на него.
Чем больше она двигалась, смещая свой вес и пытаясь занять менее уязвимое положение, тем больше заставляла гладкую полированную ручку скользить и тереться мучительно манящими способами.
Она была влажной и скользкой от ласк летучих мышей, а соки ее собственного тела обволакивали каменный фаллос. Плечи горели, руки болели. Надвигающаяся судорога ныла в икрах. Пальцы ног уже побелели и онемели от напряжения.
- Держись, Фейт! - позвал Джек. - Не отпускай!
Еще больше слез затуманило ее зрение, когда она попыталась посмотреть вниз. Это была самая чудовищная пытка! Она была готова к тому, что они возьмут ее, жрец, летучие мыши или даже Джек... Она была связана и беспомощна и не смогла бы сопротивляться им, если бы они захотели лишить ее драгоценной девственности. Но это...
Джек был только что виден, все еще в своей деревянной раме, и вид его наполнял Фейт безотчетным гневом. Он обвинил бы ее, потому что, если бы ее руки или ноги, которые сейчас трещали, как провода под напряжением, а пальцы онемели так же, как и ноги, отказали, Фейт Кэллоуэй сама была бы виновата в том, что не смогла удержаться.
Но как она могла удержаться? Никто не собирался ее спасать. Все, что она делала, - это оттягивала неизбежное. Рано или поздно - рано, судя по раскаленной боли в конечностях, - она проиграет. Либо она упадет назад, сломав шею, спину и череп о пол храма, либо ей придется наложить на себя руки.
И это было невыносимо: твердый толчок вечной эрекции Зотца, стоящей прямо так, дразнил ее. Разве она не хотела, не нуждалась в проникновении? Разве она не жаждала его?
- Фейт! Фейт, будь сильной! Ты выше этого.
Здесь были удобные выступы, куда можно было упереться коленями, и она не сомневалась, что многие другие девственницы до нее оказывались в этом самом месте, стоя перед таким же выбором. Сдаться и принять свою судьбу, возможно, даже наслаждаться ею, или же сражаться в бесполезной битве, а потом все равно быть одержимой богом-летучей мышью.
Она посмотрела на Джека, надеясь, что он поймет, что она может сопротивляться этому не больше, чем жрецу или летучим мышам. Она не могла удержаться. Ее руки слабели.
Когда она увидела его, ее прежний гнев вернулся в виде ярости.
Мало того, что Джек был все еще тверд, так еще и Зиви стояла перед ним, расположившись так, чтобы он мог - если захочет - войти в нее сзади. Джек переводил взгляд с Фейт на женщину-летучую мышь и снова на Фейт.
Затем, издав горловой крик, он подался бедрами вперед и вошел в Зиви на всю длину. Женщина-летучая мышь пронзительно закричала, когда Джек, с выражением полного безумия на лице, с силой вошел и вышел, хрипя сквозь стиснутые зубы, когда его таз ударялся о мохнатую спину Зиви.
Лицемерие... И она должна была быть выше этого? Она должна была быть сильной, держаться, сопротивляться... а он не мог?
- Аааа! - Фейт закричала и опустилась все ниже и ниже.
Гладкий, толстый камень раскрыл ее, развратил. Боль была едва заметна сквозь дрожащий прилив облегчения, затопивший ее измученные руки и ноги. Она почувствовала себя растянутой, наполненной, дыхание выбило из легких взрывным порывом.
На мгновение она замерла, поджав колени и обхватив руками шею бога-летучей мыши. Пульс гулко бился, и сильнее всего она ощущала его внизу. Этого было недостаточно. Она хотела чувствовать больше, двигаться. О боли в конечностях она быстро забыла, когда попробовала покачать бедрами. Движение вызвало пульсацию чувственной эйфории в ее теле.
Она поднимала и опускала себя в ускоряющемся темпе, оседлав огромный фаллос. Она осознавала, что громко стонет в блаженном экстазе, осознавала, но не обращала внимания. Ощущения были слишком хорошими, чтобы заботиться о чем-то еще. Ее отец был забыт, Джек - почти забыт.
Единственное, что имело значение, - это кульминация, которая, как она чувствовала, нарастала в ней, эта пропасть, и на этот раз ей будет позволено достичь ее, броситься вниз. А если по ту сторону окажутся лишь тьма и смерть? Что с того?
Когда все началось, когда спазмы сотрясали ее тело и вырывали из нее бредовые крики, она услышала странный и хрупкий треск. Сплошная масса статуи зашевелилась, могучие крылья напряглись. Осколки тонкого камня рассыпались. Глаза из желтых драгоценных камней мигнули, а когда открылись снова, это были глаза, светящиеся золотые живые глаза.
Ее руки, до этого лежавшие на камне, теперь касались густого меха и теплой кожи. Она почувствовала изменения и внутри, когда каменный фаллос превратился в горячую, твердую плоть.
Несмотря на этот новый и внезапный ужас, она не могла остановить муки оргазма. И когда Зотц вошел в нее, его эрекция запульсировала жизнью, Фейт погрузилась в еще более великие сферы доселе неведомого наслаждения.
Бог-летучая мышь сложил вокруг нее свои огромные крылья, окутывая ее своим кожистым, мускусным ароматом. Его когти уцепились за насест внизу, и он покатился вниз и в сторону от стены, чтобы повиснуть головой вниз, как летучая мышь. Цепляясь за ноги и крепко обхватывая Фейт крыльями, бог-летучая мышь входил в нее снова и снова.
Оцепенев от бурного прилива крови к голове и череды сокрушительных кульминаций, Фейт погрузилась во тьму.


Сезон дождей оправдал свое название, и в течение нескольких недель почти не прекращались ливни. Сухие русла превратились в ручьи, ручьи - в реки, реки вышли из берегов. Зелень деревьев и растений мерцала, как изумруды.
Но в пещерах под Цикаталем все было уютно и сухо. Здесь было достаточно дров, еды и теплых мягких подстилок.
Фейт сидела с Зиви и Розарией, между ними стояло большое блюдо с фруктами и рыбой.
Розария молчала. За все месяцы, прошедшие с момента нападения, она не произнесла ни слова. Она лишь тупо смотрела в пространство, иногда раскачиваясь взад-вперед, иногда вздрагивая.
Из полудюжины женщин в лагере выжили только Розария и Марсела... причем Марсела перерезала себе вены несколько месяцев назад, когда уже начал проявляться изгиб ее беременности. Розария никогда не предпринимала подобных попыток, но Фейт было интересно, что сделает девушка, когда придет ее время. Это произойдет нескоро. Всего несколько дней, не больше. Даже если Розария не причиняла вреда своему младенцу намеренно, она была не в том состоянии, чтобы быть хорошей матерью.
На коленях у Зиви сонный комочек меха зевал и попискивал, открыв серые как гранит глаза и с обожанием глядя на мать. Фейт подумала, что подумал бы Джек, доживи он до встречи с дочерью.
Она провела ладонью по животу, почувствовала живые толчки и улыбнулась. Она надеялась, что это будет мальчик.