«Отбросы» Мэйсон МакДональд

Ладно, вот в чем дело: в основном я в порядке. У меня бывают моменты неуверенности, моменты боли и ужаса, моменты, когда кажется, что мир вот-вот обрушится и унесет меня и все мое дерьмо в мгновение ока, в мгновение секунды в никуда. Но я думаю, это у всех бывает, верно? Такое случается. Я имею в виду, какой психопат не имеет абсолютную, неоспоримую веру в себя? Это пугающая мысль. Для меня, во всяком случае.
Но теперь я в порядке. Я в полном порядке. Я твердый. Как камень. Без трещин и сколов. Но я не всегда был таким. Раньше я был не в порядке. Я была миллионом разбитых осколков, которые пытались вернуться в центр. Я был вазой, разбитой на полу, мои цветы были разбросаны по комнате. Я долго лежал на полу, мои осколки никак не могли собраться воедино.
Они все же собрали меня обратно. Врачи, я имею в виду. Они использовали свои инструменты как клей и приклеили мои части туда, где они должны были быть. Теперь я шаткий, как ваза, которую держат с помощью клея и молитвы, но я не сломан. Не так, как раньше.
Мне постоянно мерещились чудовища. Я видел их на улице и в своей комнате, в своей одежде и под ней. Они преследовали меня по переулкам, заглядывали в окна и следили за мной, всегда. Клей все же сработал. Только это был не клей, в привычном понимании, но, полагаю, вы догадались. Клей представлял собой тысячу маленьких, дребезжащих штучек в оранжевом пластиковом контейнере, который я держал за зеркалом в ванной.
Сейчас я в основном в порядке. Лучше, чем было. Но иногда, если я забываю утром нанести свежий слой клея, я почти снова вижу монстров.
Так что я не забываю, и это делает меня хорошим. Твердым, верно? Как камень. Но я не уверен, насколько мне нравится эта непрерывная жизнь. Эта жизнь типа "я в порядке, но только на временной основе". Она кажется притворной. Как в детской игре.
Эй, все, посмотрите, какой я охренительно нормальный! Я тоже не вижу монстров, живущих в моем шкафу или в сливе душа! Я тоже человек, личность, нормальное человеческое существо, которое никогда не пыталось выколоть себе глаза, чтобы прекратить настойчивые вопли стариков под кроватью.
Черт.
Подделка. Все. Я фальшивый, как вся моя жизнь.
Но не будем об плохом. Теперь я в порядке. Раньше я видел монстров, а теперь нет. Я нахожусь на расстоянии одной пропущенной таблетки от того, чтобы взять кухонный нож и попытаться вырезать бугимена из собственной плоти.


У каждого из нас в детстве были воображаемые друзья, верно? Я знаю, что у меня были. Но, как вы, наверное, догадываетесь, мне всегда было трудно определить, что реально, а что нет. Мой друг всегда казался мне настоящим. Я не понимал, почему никто больше не может его видеть. Я не мог понять, почему мои родители выглядели такими измученными, когда я расстраивался из-за того, что они не поставили тарелку для моего друга. Однажды я проделал дыру в стене гостиной металлическими грузовиком, когда они отказались признать, что это он сломал пульт от телевизора, а не я.
Его звали Малиновый Боб, и большую часть времени он был милым.
Иногда нет. Иногда Боб был полной противоположностью милого. Боб рассказывал мне разные вещи. Он нашептывал мне на ухо маленькие гадости и пытался заставить меня быть плохим. Я не слушал, как правило. Но иногда прислушивался. Иногда, когда свет был погашен, родители спали и все было тихо и спокойно, я принимал маленькие злодеяния и превращал их в большие злодеяния. Как в тот раз, когда Боб сказал мне, что мой кот Сникерс на самом деле сделан из шоколада, арахиса и нуги.
Кот Сникерс — нет. Сникерс был сделан из кошачьего наполнителя, а кошачий наполнитель - это не арахис.
После того как я провел эксперимент и с помощью ножа для разделки мяса и выяснил, какие ингредиенты внутри пушистого кота, мои родители решили, что, возможно, Боб все-таки больше, чем воображаемый друг. Не настоящий, заметьте. В это они никогда не верили. Но они поверили, что для меня он был настоящим. Что для двух молодых родителей, у которых появился первый ребенок, было, пожалуй, страшнее, чем мысль о том, что он действительно существует. Потому что если Боб был реален для меня и только для меня, это означало, что я сошел с ума. Чокнутый. Ненормальный. Безумный. Шизофреник. Слетел с катушек.
Тогда же начались первые таблетки. Эти таблетки успокаивали и сосредотачивали меня, как будто именно избыток мальчишеской энергии заставил меня поджечь занавески на кухне и вывернуть наизнанку семейного питомца. Риталин был одним из первых моих препаратов. Его использовали для лечения законных психических и физических проблем у детей, и те же дети принимали его, когда поступали в колледж. Проблема с риталином заключается в том, что врачи любят использовать его как быстродействующий пластырь для каждого ребенка, который вел себя не так, как хотели бы его родители.
Множество детей нуждались в этом препарате, и хорошо, что он существовал.
Но мне это было не нужно. Мне нужно было что-то посильнее.
Малиновый Боб не собирался отключаться, не давая мне сосредоточиться, и, похоже, никто этого не понимал.
Когда я пил таблетки, мой воображаемый друг стоял прислонившись к косяку и разочаровано качал головой.


Мне было восемнадцать, когда мне наконец поставили диагноз "шизофрения". Потребовалось много времени на прием и отказ от различных лекарств, большинство из которых использовались, чтобы успокоить меня, прежде чем врач наконец сказал:
— Может быть, здесь происходит что-то более серьезное?
Как вы додумались, док?
В свой восемнадцатый день рождения я засунул чайную ложку в глазницу и попытался выковырять шарик. Я не думал, что внутри или за ним что-то есть, просто мне надоело видеть десятки черных длиннопалых рук, которые тянулись из-под моей кровати и шевелили кончиками пальцев, как будто дама махала мне на прощание. Если я крепко зажмурю глаза и досчитаю до тридцати, они исчезнут.
Так что лучший способ навсегда избавиться от них — ослепить себя. Родители были в шоке!
Но я не буду приписать себе все заслуги, это была идея Боба.


Моя подруга ушла после случая с глазом. Я пролежал в больнице несколько недель, пока они пытались восстановить нанесенный собственноручно ущерб. Что им и удалось, заметьте. Мой левый глаз определенно слабее правого, и он немного блуждает, но все равно зрение сохранили.
Выкалывание глаза, или, во всяком случае, попытка сделать это, не помогло Бобу исчезнуть. Это сделали мой диагноз и лечение. Несколько таблеток в день, и БАМ — я в порядке. Я был в порядке, помните? Я нашел работу, поступил в колледж, выкурил слишком много травы, бросил колледж, начал писать музыку, создал группу, распустил группу, создал другую, ну вы поняли. В конце концов я занялся продюсированием, и теперь у меня довольно приличная работа. Я микширую, записываю и делаю все, что нужно для того, чтобы ваши любимые артисты звучали так, как они звучат. Ваша любимая метал-группа надирает всем задницу? Я — причина, по которой их песни так чертовски сильно задевают вас. Ваша любимая поп-звезда звучит так, будто она действительно умеет петь? Пожалуйста. Не благодарите.
Я работаю с великими артистами изо дня в день. Я слышу удивительную музыку, которая растапливает мое сердце и зажигает мою душу. В эти дни все замечательно. Фантастика. Супер.
В чем моя проблема?
Боб сказал мне месяц назад, что он тоже считает, что все замечательно.


Я спал, а потом нет. Ни кошмара, ни громкого шума, ничего. В один момент я затерялась в глубинах собственного разума, а в другой — бодрствовал на боку, зарывшись головой в подушку, высунув одну ногу из-под одеяла, а другую засунув под него, — мне было удобно.
Я даже не чувствовал того странного ощущения, которое возникает, когда человек только просыпается. Знаете это чувство, что-то среднее между кайфом и контузией. Когда все вокруг не имеет смысла, а мозг пытается понять, что реально, а что нет.
Мой мозг не делал этого, потому что кто-то стоял в темном углу моей спальни.
Я вскочил на ноги, паника заполнила все мои мысли, адреналин хлынул по венам, сердце забилось в груди. Мне было больно. Болело все — от головы до пальцев ног. Как будто страх вырабатывал электричество, и меня пытались убить током.
Я скулил, как побитая собака. Самым скупым голосом я спросил, кто там.
Нет ответа.
Это была не тень. Это не был обман лунного света, льющегося из открытого окна. Кто-то стоял в углу напротив моей кровати, ясно как день или ночь. Он был высоким и длинноногим. Его лицо было скрыто темнотой комнаты.
Я снова спросил. Кто здесь?!
И снова ничего. Тишина.
Человек шевельнулся, ужасно скользя, как бальный танцор, и быстро, как пуля, оказался рядом с кроватью, возвышаясь надо мной. Я видел его кроваво-красное лицо, испещренное мелкими черными вмятинами, видел и помнил его так, словно с момента последней встречи прошло несколько часов, а не лет.
Боб не был красив. Собственно, Малиновый Боб и не мог быть красивым, потому что все, что делало людей привлекательными, размеры их черт, все это отсутствовало. Его нос был длинным и кривым, глаза — широкими и пустыми, губы — тонкими, потрескавшимися и раздвоенными, улыбка была не столько частью его лица, сколько срезана с кого-то другого и приклеена между щек. Боб выглядел так, словно был сделан из всех оставшихся частей, которые Бог оставил после того, как создал всех нас.
Звучит ужасно, и так оно и есть, но это тоже правда. Однажды Боб рассказал мне об этом. Он был сделан из всего, что никогда не должно было использоваться в человечестве. Он был плохими частями, отозванными частями, сломанными частями. Малиновый Боб был отбросами.
— Привет, Майки, — сказал Боб, свистя сквозь сомкнутые зубы, его дыхание было горячим и ужасным на моем лице, — Давно не виделись, приятель.
Я закричал.


С тех пор Боб был со мной каждую минуту каждого дня. Когда я на работе, а один из моих артистов в кабине записывает песню, Боб рядом со мной, его губы прижаты к моему уху, а его трескучий голос приказывает мне войти в кабину, схватить певицу за горло и выжать ее, как тряпку для посуды. На днях я готовил чашку кофе в комнате отдыха, и когда вошел один из моих боссов в своем шикарном костюме за тысячу долларов и с соответствующей улыбкой, Боб почти убедил меня взять палочку для размешивания из моей чашки и засунуть ее в ухо этому человеку, прямо в ухо, насколько это возможно, чтобы посмотреть, удастся ли нам пробить его барабанную перепонку. Но я, конечно же, не стал этого делать.
Но, черт возьми, я был близок к этому.
Кульминация наступила два дня назад, когда я убил целую семью.


Не знаю, почему я его послушал. Был субботний вечер, и мы ехали по той же дороге, по которой я каждый вечер возвращался домой из студии. Боб сидел на заднем сиденье, сгорбившись, и его губы снова прижимались к моему уху, нашептывая все те злодеяния, которые он хотел, чтобы я совершил. Поехать домой и поджечь свой дом. Въехать на машине в магазин "Вэлл-Март". Избить до смерти бездомного. Покончить с собой в центре автострады.
Всевозможные пороки, да, Боб знал их все.
Он замолчал лишь на мгновение, увидев минивэн с включенными аварийными сигналами, остановившийся на обочине. Затем:
— Они. Сделай их.
— Что?
— Они, прямо здесь. Остановитесь, предложите помощь, а потом...
Я сглотнул.
— И что дальше, Боб?
— Научи их, как мы танцуем, Майки-бой. Научи их нашей джиге.
Там были отец, мать, дочь и мальчик. Как они это называли? Семья на миллион долларов или что-то в этом роде?
После всего я сжег фургон, облив его бензином и поджег спичкой. Я наблюдал за тем, как он горит, пока не взорвался бензобак. Потом я ушел. Шум должен был кого-то привлечь.
Тела находятся в моем подвале. Я их препарировал, и сейчас, когда я пишу этот текст, куски лежат на льду в моей морозилке. Боб хочет узнать, каковы они на вкус. Я не очень люблю готовить, но знаю толк в изысканной кухне.


Я в порядке, верно? В основном в порядке. Я лучше, чем был. Я больше не вижу монстров. Я не причиняю себе боль, не выкалываю глаза и не режу кожу, чтобы остановить тварей, пытающихся причинить мне вред.
Сейчас со мной все в порядке, и все потому, что я слушаю своего друга. Понимаете, я такой же, как Боб. Я тоже был сделан из отбросов. Я никогда не был новым из коробки, на меня не распространялась гарантия. Я был сломан с самого начала, сделан из всего того, что вам никогда не понадобится.
Боб направляет меня, и когда я слушаю его, мне становится лучше, чем просто хорошо. Я — это я.
Сегодня мы купили несколько ружей. Боб хочет проверить, насколько хорошо я стреляю. Я сказал ему, что мы можем посидеть на краю эстакады автострады и выяснить это.
Я в порядке. Честное слово.
У меня есть мой друг. А значит, я не одинок.