«Обитатели» Пол М. Коллрин

В сердце пустынной тьмы желтые змеи света, освещая черный асфальт и разбитые белые линии, превращались в размытые пятна от скорости. Никто из двоих, находившихся в машине, не обращал внимания на дорогу, по которой они ехали. Это был знакомый им путь, и не было нужды высматривать ориентиры — в пустыне их просто не существовало. Ночь здесь была черной… и ничем иным.
— Господи, Ричмонд, неужели нельзя было встретиться с Фриком где-нибудь в другом месте? — Скрай не любил пустыню и не доверял ей. Здесь, в этой глуши, они толкали синтетические чудеса Ричмонда.
Ричмонд молчал, лишь смотрел на дорогу. Скрай почти угадывал его мысли. Куда бы они ни поехали, картина была бы той же: живые мертвецы, шаркающие в вялой апатии, руки, изъеденные язвами, молящие о проколе, из которых сочится не кровь, а тонкая, вязкая, желтая струйка заразы — вены, качающие смерть вместо жизни.
И Ричмонд любил их всех.
Он чуял их нужду — чуял за запахом испражнений, мочи и немытых тел. Он улавливал её в испорченном дыхании, вырывающемся через сломанные зубы и кровоточащие десны. Ричмонд ощущал свою паству задолго до того, как встречал её.
Везде они были одинаковы. Люди, сведенные к первобытному инстинкту потребности, а он — их поставщик. Он двигался среди этих живых проклятых, словно спаситель. Исцелял их, забирал их боль.
Он даровал им видения.
И, конечно, за это была цена.
Иисус требовал душу — одну-единственную, без торга за чудеса. Ричмонд просил у своих учеников куда меньше: их преданности.
Нередко он говорил Скраю: «Даже сломленным нужна гордость. Когда они ждут нас, это придает им цель… а нам — власть». Скрай должен был однажды занять место Ричмонда. И он сделает это — ради денег, а не ради эзотерических убеждений своего наставника.
— Почему, Ричмонд? Здесь, посреди ничего. Мы даже не получаем денег от Фрика. Мы не…
— Мы, Скрай, — сила для этих избранных. Они поклоняются нам. Ты ведь знаешь это, правда? Поклоняются нашим чудесам. Мы подобны Иисусу среди прокаженных, собирающему учеников силой своих деяний. Мы — их ангелы.
Скрай открыл рот, чтобы согласиться, но язык его предал.
— Фрик пугает меня, Ричмонд. Всё это кажется неправильным.
— Страх — удел слабых, Скрай. Страх — для тех, кто слаб умом и духом, — легкая улыбка — проблеск нечестивого безумия — рассекла его лицо.
— Не тревожься. У меня всегда… — С внезапной легкостью в руке Ричмонда появился пистолет. Фокус, который мог отточить только социопат-иллюзионист. Холодное серебро сверкало в его ладони лунным сиянием — словно святой меч Экскалибур короля Артура, заряженный обоймой.
По привычке рука Скрая потянулась к собственному оружию. Его пистолет был куда проще упакован — в кожаную кобуру, из которой он извлекался без изысков, но не менее эффективно.
— Прости, Ричмонд.
— Ничего, Скрай. Прощать — значит быть божественным.
Пистолет исчез, и в машине воцарилась тишина. Скрай снова стал смотреть, как пустыня пожирает шоссе и небо в своем медленном наступлении на мир. Песчаные пальцы тянулись к дороге. Всё поглощалось лабиринтом кварца и массивных известняковых плато, простирающихся до горизонта. Темно-коричневые, изрезанные ветром, плато напоминали забытые руины, что могли бы служить обиталищем древним, безымянным богам.
Неудивительно, что Ричмонд чувствовал себя здесь как дома. Пустыня оставалась последним загадочным местом на Земле. Ричмонд носил в себе божественное так же уверенно, как свой пистолет. Он был одержим этим. За время их странствий он показывал Скраю… вещи. Вещи с большой буквы «В» — знаки, символы, предзнаменования, — сверхъестественное, подчиненное реальности. Скрай старался не верить, пытался игнорировать всё, что выходило за пределы осязаемого. Для него мир святых и ангелов, демонов и дьяволов был уделом тех, кто никогда по-настоящему не грешил. Цена веры — спасение, а в его случае — проклятие. Эзотерика таила опасность в своих последствиях. Но Ричмонд делал неверие трудным, почти невозможным, особенно в таких местах. Тайные некрополи для забытых раненых — любовников, наркоманов, самоубийц, не нашедших в себе ни смелости, ни здравого смысла покончить с собой. Сюда, в безымянные земли, общество вышвыривало своих изгоев. Здесь их хоронили под гнетом общей нужды, ожидая, пока их поглотит пустыня.
И среди них шествовал Ричмонд. Его имя произносили как молитву на четках; его образ встречали как видение.
Ричмонд остановил машину, когда перед ними возник пункт назначения. Это был небольшой, полуразрушенный кластер строений, наполовину погребенных в бескрайней пустоте. Брезент и грязные простыни, заменявшие стены, трепетали на теплом дыхании пустыни. Убежища жались друг к другу, словно перепуганные дети, держащиеся за руки. Из-за этого трудно было понять, где заканчивается одно и начинается другое. Здесь, посреди ничего, строения казались странными — иллюзорными и призрачными. Окружающий их пейзаж — кошмар из бурого песка, вздувающегося, как медленно разлагающаяся плоть. Сами здания не внушали уюта, паря над этим вялым морем песка, словно тени.
Скрай открыл дверцу и встал рядом с Ричмондом.
— Что мы здесь делаем? Зачем мы сюда приехали? Какого черта…
— Со своими фокусами и речами о божественности пророки древности поблекнут в сравнении с нами. Здесь мы — боги; мы — те, кто несет священное профанному.
Словно по сигналу, из одного из укрытий вышел крупный, мускулистый мужчина. Его тело покрывали черные татуировки, похожие на странные тотемы. Сильный, здоровый, полубог среди зависимых, этот человек по прозвищу Фрик управлял делами Ричмонда в пустыне. Он низко поклонился и заговорил:
— Добро пожаловать, Ричмонд, и маленький Скрай. Хотя уже не такой маленький. Время наложило свои бесплотные ладони на тебя и заставило вырасти. Дало тебе мысли в голове. — Он наклонился к Скраю, словно хотел разглядеть эти мысли, и резко обернулся. — Мы ждали вашего прибытия. Скоро соберется паства. Ритуал вот-вот начнется.
— Чисты ли они? Ждали ли меня? — спросил Ричмонд.
— Некоторые — да. Другие отравили себя отбросами новоприбывших. Тех, кто нарушил правила, отделили. Они ждут твоего суда.
— Зови их. Пусть ритуал начнется. Собери мою паству, чтобы я мог вести их из тьмы.
Когда луна налилась бледным светом, люди начали выходить из своих укрытий длинными, послушными вереницами. Участок был отгорожен, освящен в песке волей Ричмонда и отмечен рядами мерцающих факелов. Изъеденные язвами руки тянулись к проколу, пальцы нервно танцевали в предвкушении ложки и иглы. Это был их ритуал. Кровь и хлеб, превращенные в холодную жидкость героина. Ричмонд приносил им эти чудеса раз в несколько месяцев, и они подстроили свои нужды под его приход.
Ричмонд шел среди них, раздавая химические дары с показной щедростью. Каждый в толпе покачивался в унисон, словно волны преданности, ритмичные и божественные, разбивающиеся о берег, которым был Ричмонд. Он двигался между рядами плоти, как Иисус шагал по воде. Каждый взгляд стремился впитать его и удержать в сердце, пока разум воспарял.
Их преданность была полной. Их вера пропитывала воздух, наполняя его тончайшим присутствием, подобным ангельским волосам. Прядями невозможного шелка, озаренными лунным светом, с белыми, змееподобными движениями, с неба падал мираж. Жара поднималась от раскаленного песка в прохладу ночи, и воздух наполнялся клубами тумана.
Скрай задыхался от силы своего неверия, тщетно пытающегося утвердиться. Он хотел отрицать сверхъестественное, рождающееся перед его глазами, но не мог найти способа. Он видел обыденные чудеса плоти: людей, чья ярость от скорости позволяла пробивать мягкими кулаками твердое стекло; мальчишек, напичканных героином, чьи тела, изрешеченные пулями, продолжали идти к врагу с ясными глазами видений.
То, что вера могла стать силой, его не удивляло.
То, что вера была силой, — да.
Шелковистый мираж осыпал Ричмонда, окутывая его кокон намерений. Его тело жадно впитывало это — плоть принимала дух.
А затем всё закончилось. Паства успокоилась, осознав, что даже работа спасителя имеет конец. Ричмонд пришел, явил свое повседневное волшебство, и чудо завершилось.
Ричмонд, шатаясь, словно сломленная фигура, вышел из круга света факелов и растворился во тьме. Скрай, на дрожащих ногах, побрел за ним — божественное заставляло его чувствовать слабость и тошноту.
Ричмонда нигде не было видно. Скрай шел всё глубже в полуночную пустыню. Прохладный ветер подталкивал его вперед, и он не сопротивлялся, слепо шаркая под его мягким напором. Шелест песка, бегущего над собой в невидимых приливах графита и кварца, был единственным звуком, нарушавшим тишину. Ричмонд не мог уйти так далеко. Скрай видел, как тот шел, будто на ногах, изувеченных распятием.
Через час пути в пустыне Скрай нашел тело Ричмонда. Оно лежало на небольшом песчаном холме, скрученное, словно тело самоубийцы, сорвавшегося с высоты. Суставы белели обнаженной костью среди окровавленной плоти. Вдруг раздался треск, словно ломается толстая ветка, и тело Ричмонда затряслось в странном, эпилептическом танце. Жидкие звуки разрывающейся плоти вырывались наружу яркими гейзерами крови. Кожа раскрывалась беззубыми улыбками, пока странные наросты раздирали тело. Воздух пропитался смрадом рвоты, крови и испражнений — трансформация заявляла о себе через запах. Шипение заполнило уши Скрая, и его разум вопил от невозможности этого проклятого звука.
— Ссс… ссс… Сссскрай… — его имя шипелось медленно, по слогам, зависая в воздухе, требуя признания. Тело перед ним раздвинуло кровавые губы, обнажая ряды острых белых зубов.
— Это реально здесь, Скрай. Реально. Слово; их желание — мир сам по себе.
Страх поднялся из глубин живота и окрасил рот Скрая желчью.
— Нет. — Отрицание было единственным, что он позволил себе сказать. Большее открыло бы возможность того, что этот кошмарный мир веры поглотит его.
— Я есть. Я. Я ЕСТЬ. Я ЕСТЬ! — Крик нарастал, пробуждая ветры пустыни к яростной жизни, взметая песок и пыль. — Я — вера, обретшая плоть. Желание, получившее крылья. — Ричмонд поднялся на ноги, сверкающий кровью в лунном свете. Звук влажной кожи, музыка роста, и из его спины развернулись два огромных черных крыла, невозможных в своей реальности.
— Я — Бог, Скрай. Бог. Даже Иисус не умел летать.
Скрай стоял, дрожа, пока фигура перед ним поднималась в небо мощными взмахами чудовищных крыльев.
— Можешь ли ты поверить теперь? Дашь ли мне свою преданность? Вера — цена спасения.
Ангелы и демоны наполнили ответ Скрая ужасом.
— Не могу, Ричмонд. Не могу. Вера не коснется меня. Мне не нужна вера. — Библейские пророчества сыпались проклятиями в его уши, и он закричал, чтобы заглушить их.
— Слушай меня, Скрай. Время коротко. Скоро мир узнает мое имя. Уже мое присутствие пятнает их уста — кокаиновые адвокаты и валиумные домохозяйки возносят мне неосознанные молитвы, зовут меня в свой мир. Быть Богом в облике человека. Быть апокалипсисом прежде, чем старый бог успеет его призвать.
Рука Скрая опустилась к кобуре и вытащила револьвер с привычной уверенностью. Шесть быстрых выстрелов, и пламя со сталью изрыгнули смерть. Шесть холодных нажатий, пустой барабан и тело без крови. Черные крылья с лунным светом, пробивающимся сквозь рваные дыры, что быстро заживали, отбрасывая вновь чистые черные тени, словно обещание гибели.
Рука Скрая обмякла, и оружие упало на песок. Пустыня начала ритмично пульсировать, словно органическое движение — тук-тук, тук-тук.
— Чувствуешь это, Скрай? Это мое сердце. МОЁ ЧЁРТОВО СЕРДЦЕ.
Штормовые облака кровоточили в красные воронки, вздымая песок в удушающие волны пыли. Скрай упал на колени, слепо ища оружие. Сталь была утешением, если не больше — напоминанием о здравом мире, который ускользал. Пальцы нащупали пистолет, когда голос Ричмонда прогремел сверху:
— Возьми оба, Скрай. Это предметы твоей веры. Брось их, они бесполезны. — Пистолет Ричмонда с глухим стуком упал в песок. Скрай поднял его, собираясь разрядить в Ричмонда, но тщетность жеста заставила его закричать. Обещанное насилие было бессмысленно.
Скрай повернулся и побежал в пустыню, что теперь билась, как сердце безумца.
Тук-тук. Тук-тук.
Когда на горизонте показались очертания поселения, он замедлил шаг. Бег не спасет его, он знал это. Время и расстояние не могли укрыть от ужасов… вознесения Ричмонда из реальности.
Вся община — человек двадцать пять или тридцать — стояла на коленях в отгороженном участке, границы которого отмечали трое распятых. Фрик сидел во главе, погруженный в какой-то тайный ритуал. Скрай подошел к машине, в голове начал складываться план — как вернуть мир плоти и крови.
Он закончил заряжать оружие и набивать карманы запасными обоймами, когда голос Фрика прокрался сзади:
— Он сказал, что ты вернешься, маленький Скрай, и так оно и случилось. Пророчество — меньшее из его даров теперь. Не присоединишься ли к нам в смирении?
— Посещение больше не вопрос выбора, верно?
Фрик помедлил с ответом.
— Выбор всегда есть, юный Скрай. Верить или не верить. Это единственные варианты в любом деле.
— Ты веришь, что он бог, Фрик? Правда веришь?
— Это уже не важно. Когда Христос вышел из тени того великого камня с запахом смерти на себе, имело ли значение, был ли он истинно божественным? Нет, не имело. Если Христос не был Сыном Божьим, когда его оставили умирать в той пещере, то уж точно стал им, когда вышел.
— Вера.
Фрик медленно кивнул.
— Идем, Скрай. Присоединимся к пастве. Ричмонд скоро будет среди нас. Наше почетное место ждет впереди.
Скрай последовал за Фриком сквозь стену звука — крики и странные молитвы наполняли воздух. Те, что висели на крестах, пели песни, рожденные их истерзанными нервами. Их боль звучала в литании сломанной плоти и горячего воздуха, вырывающегося из легких в поисках облегчения. Ниже, в низких тонах обожания, звучали молитвы верных. Уличный жаргон смешивался со святым в оде вечному кайфу.
Колени Скрая ныли, когда Фрик наклонился и прошептал:
— Мы станем его ангелами, Скрай. Ангелами. Это наша паства, а распятые — грешники. Мы станем мифом вместе с Ним.
Пустыня вновь пришла в движение, расширяясь; песок вздымался огромными волнами, стирая горизонт. Когда песок приблизился, он раскололся и окружил их, образуя высокие, кружащиеся стены.
Из центра, прямо перед Скраем, пустыня вспучилась.
И поднялся Ричмонд.
Сначала показалась его голова, пробив песок, словно странный новый росток. За ней последовало тело. Ричмонд стоял, оглядывая свое творение, пока взгляд Скрая притянулся к новому, гермафродитическому строению его тела.
Черные крылья расправились, сияя и прекрасные, как мечта пророка о вознесении. Ричмонд поднимался медленно, паря, отталкиваясь от потоков воздуха, что теплыми ласками опускались к Скраю.
— Добро пожаловать в новый Эдем, дети мои. Добро пожаловать в новую Землю Обетованную. Вы звали меня, и я ответил. Узрите чудо.
Фрик пополз вперед и заговорил с жаром:
— Вот грешники, поставленные перед тобой, те немногие, кто не верил в твое возвращение. — Он указал на распятых. — Вот те немногие, кто осквернил себя отбросами других. Они ждут твоего суда. — Смиренный жест преданности, и он вернулся на место рядом со Скраем.
— Ты служил мне верно, Фрик. Ты будешь среди тех, кто получит мое благословение и услышит слово напрямую. Но сперва нужно определить спасение и проклятие.
Распятые завыли громче, когда Ричмонд приблизился, исполняя странные пируэты в воздухе. Он прижал руку ко лбу рыдающего, нагого старика и заговорил шепотом, что разнесся, как крик:
— Веришь ли ты?
Старик выкрикнул что-то дикое. Молитву, обещание, клятву — Скрай не мог разобрать.
Ричмонд приложил другую руку к своей груди, сжав пальцы, словно паук.
— Прими и вкуси, ибо это плоть от плоти моей. — Круглый кусок кожи был вырван и вложен в его открытый рот. Старик забился в конвульсиях, когда рука Ричмонда покинула его лоб. Резкий изгиб позвоночника сорвал его с креста с силой, оторвав кисти от запястий в потоке крови. Конечности пролили красный дождь на толпу, пока тело, зависшее в воздухе, начало вращаться, ноги над головой, руки всё еще вытянуты в позе распятия.
Ричмонд закричал с высоты:
— Проклятие, Спасение и Суд. Вера — то, что вас спасет. Вера — то, что вас сохранит. Дети мои, верите ли вы?
Хор голосов:
— Да.
— Тогда узрите плату за грех.
На глазах у ужаснувшегося Скрая тело в воздухе начало сбрасывать плоть. Кожа слетала с костей, словно с яблока под ножом. Кружась и отслаиваясь, куски ткани и протоплазмы падали ливнем. Осталась лишь мускулатура — блестящее красное мясо, всё еще вопящее от муки. Острые белые кости начали пробиваться сквозь кровоточащую ткань, пока тело не свернулось в позу эмбриона. Острые белые шипы, словно тернии на плоти, распускались, как неведомая пустынная звезда.
Ричмонд взлетел выше, а Скрай вытащил оба пистолета. Песок перед вторым крестом пополз к своей цели. Тело поглотилось и исчезло.
Голос Ричмонда прогремел с небес:
— Видишь, Скрай? Я — путь. Поверь в меня. ПОВЕРЬ В МЕНЯ! Брось оружие. Их сила и твоя вера в них — НИЧТО по сравнению со мной!
Скрай прошептал, больше себе, чем для кого-то:
— Спасение — для безгрешных, Ричмонд. — Дулы пистолетов мягко поцеловали висок Фрика, и двойной выстрел разнес его голову. Верх черепа разлетелся, и осколок кости рассек щеку Скрая. Мозг и внутренности взмыли в воздух, словно воздушные шары мечты убийцы.
Скрай встал и начал стрелять в толпу. Петля серых кишок выскользнула сквозь желтый жир, когда чей-то живот разорвала пуля. Зубы другого мужчины исчезли в макушке, раздув щеки в кровавом взрыве. Хрящи, кости, кровь, рвота и плоть осыпали лицо Скрая, пока он пробивался сквозь толпу, нажимая и нажимая на спусковые крючки снова и снова.
Над ним Ричмонд закричал:
— Будь ты проклят, Скрай! Я проклинаю тебя!
Пуля за пулей наполняли воздух, словно саранча. Люди корчились у его ног, пока он их расстреливал.
Улыбка расползлась по его лицу. Чтобы убить бога, нужно найти его крест. И он нашел.
Ричмонд появился прямо над ним, его лицо было искажено разочарованием.
— Смерть, Скрай. Только смерть для тебя. — Правая рука Ричмонда поднялась к небу. Песок принял форму и устремился вверх, щелочной шип пронзил правый глаз Скрая. Он упал рядом с шипом, остатки его глаза застыли на его острие. Черная дыра извергала кровь из головы, пока ослепшие руки перезаряжали оружие. Скрай поднялся снова, и оставшиеся в живых отпрянули в страхе от этого монстра, которого их бог не мог остановить. Те, кто уцелел, молили о пощаде.
Скрай направил оба пистолета на Ричмонда и опустошил обоймы. Ричмонд рухнул с неба с криком, за ним последовала кружащаяся звезда — распятый. Черные крылья, что несли его, свернулись, высохли и треснули. Их тонкая мембрана разорвалась в рваные дыры.
Скрай подошел и опустился на колени перед Ричмондом. Выжившие столпились вокруг в полукруге любопытства. Скрай вложил по пуле в каждый пистолет и засунул оба ствола в рот Ричмонда.
— Я никогда не хотел верить, Ричмонд. Ты не должен был требовать этого от меня. — И выстрелы обезглавили падшего ангела. Скрай сжал губы, отказываясь от крови, что хлынула из ран, — причастие было отвергнуто.
Собравшиеся придвинулись ближе, желая лишь быть рядом с этим зрелищем. Скрай чувствовал, как взгляд последнего распятого нашел его, пока песчаная стена, окружавшая деревню, осыпалась в тихие дюны. Потребность видеть — зависимость древнее любого наркотика — держала их в плену.
Скрай поднялся и пошел прочь. Жители плелись за ним, стремясь оставаться рядом. Дыра в его голове, полная жгучей боли и утраченного зрения, заглушалась новым, более острым страданием. Странные наросты прорывались сквозь его спину, и большие крылья раскрывались из преображающейся плоти.
Как иронично, подумал он, что тот, кто убивает бога, сам становится богом в этом процессе.