«Милые маленькие фонарики» Рональд Келли

Шериф Джона Тауншенд ненавидел Хэллоуин.
Больше, чем любое другое время года, последние две недели октября наполняли его ужасным чувством беспокойства и надвигающегося страха.
Ибо это было время, когда появились тыквенные фонари.
Те, что не были тыквами.
Это началось три года назад. В 1925 году был один. Не по годам развитая девочка-подросток по имени Салли Толлер пропала без вести в ночь перед Хэллоуином, во время прогулки домой после показа "Затерянного мира" в Sublime Theater в сельском городке Теннесси Грин-Холлоу. На следующую ночь она появилась... или, по крайней мере, часть её. Её красивая белокурая голова была выдолблена - мозг, глаза, носовые пазухи, внутренние ткани её рта и языка - всё выброшено - и зажжённая свеча была помещена в её пустой череп. Группа молодых людей, занимающихся сбором сладостей, увидела это первой и с криками убежала. Тело бедняги Салли так и не нашли.
В 1926 году их было двое: сёстры Уиттакер, Мод и Мардж. Та же участь постигла и старых дев, которым было далеко за семьдесят. Их головы украшали передние окна их маленького дощатого домика на Брайтон-авеню. На этот раз у них были удалены несколько верхних и нижних зубов, что придало им неровную ухмылку традиционного фонаря из тыквы. Их тела были обнаружены в их кроватях... всё ещё одетые в ночные рубашки с лоскутными одеялами, плотно натянутыми на обрубках морщинистых шей.
1927 год был особенно плохим годом для жертв Доктора Джека... имя, данное убийце газетой Green Hollow Gazette. Четыре человеческих фонаря были обнаружены в радиусе десяти миль. Одним из них был Харви Пердью на заправочной станции сразу за чертой города, двумя - молодая супружеская пара, Фрэнк и Эми Чилдресс, а четвёртым - Джанет МакКлейн, жена городского мэра. Мэр МакКлейн вернулся домой поздно вечером перед Хэллоуином после долгого заседания совета и обнаружил, что голова Джанет насажена на штакетники передних ворот, её лицо бледное и вялое, а из её пустых глазниц, ноздрей и изуродованного рта исходит ужасное розоватое свечение. Дети МакКлейнов мирно спали наверху, не подозревая, что с их матерью что-то случилось.
Шериф Тауншенд так и не нашёл ни малейших улик или каких-либо зацепок, которые помогли бы ему выследить виновного. Полиция штата даже помогала в расследовании, но вся их правоохранительная смекалка и знания ни к чему не привели.
Абсолютно никто в маленьком горном городке Грин-Холлоу или округе Севьер, если уж на то пошло, понятия не имел, кто мог быть настолько сумасшедшим и злым, чтобы совершить ужасные убийства и соорудить отвратительные фонари из тыкв.
Никто, кроме городской библиотекарши, мисс Глэдис Уиллоуби.
Шериф Тауншенд сидел за столиком в кафе "В любой час" с чашкой кофе, когда она скользнула на сиденье напротив него. Законник поднял свою чашку и скрыл хмурый взгляд, сделав большой глоток.
"Что, чёрт возьми, она задумала?" - подумал он.
Мисс Глэдис была печально известной назойливой женщиной и твёрдо верила в заговоры, причём чем страннее и возмутительнее, тем лучше.
Прежде чем он успел пожелать доброго утра, она начала свою речь, с блестящими и возбуждёнными глазами и озорной ухмылкой на худом лице.
- Джона! Я знаю, кто это!
- О чём вы говорите, мисс Глэдис?
- Да о Докторе Джеке, конечно!
Джона сделал ещё глоток кофе.
- Итак, почему вы упомянули его так рано утром?
- Потому что мы собираемся решить эту проблему в этом году! - заявила она. - Мы собираемся поймать старину Джека и отдать его под суд!
- Хорошо, мисс Глэдис... кто на этот раз? В прошлом году это была Колокольная ведьма, а позапрошлом - Скунсовая обезьяна... как бы там ни было, к чёрту эту Скунсовую обезьяну.
- Нет, нет, нет! Это всё ложные следы. В этом году я провела серьёзное расследование с помощью моей сестры Беатрис.
- Та, что живёт за границей?
- Да! - сказала Глэдис. - В Лондоне. Она переехала в Англию после окончания школы из-за своей любви к Шерлоку Холмсу Артура Конан Дойла. Она всегда хотела быть детективом-любителем.
"Вроде как ты", - подумал он про себя.
- Итак, что Беатрис могла знать о том, что происходит здесь, в Грин-Холлоу?
- Ну, - начала Глэдис, потирая свои костлявые руки, - она встречается с мужчиной, который работает в Скотленд-Ярде... это вроде как наше Федеральное бюро расследований, знаешь, только британское. Это пожилой джентльмен, проработавший там почти пятьдесят лет. Полицейский фотограф!
Джона взглянул на часы, висевшие над зеркалом за прилавком.
- Мисс Глэдис, мне пора в офис...
- Просто будь терпелив, Джона... Я перехожу к делу.
"Пожалуйста, - подумал шериф, совершенно нетерпеливый. - Пожалуйста! Доберись уже до чёртового дела!"
- В любом случае, Беатрис присылает мне исследовательские материалы. Старые газеты и фотографии, которые её кавалер проявил с использованием оригинальных негативов, полученных в результате расследования преступлений.
- Расследования преступлений чего?
- Не чего, Джона, а кого! - тощая библиотекарша оглядела кафе, наклонилась вперёд и понизила голос. - Не кого иного, как Кожаного Фартука. Самого старины Джека-прыгуна!
- О, мисс Глэдис... вы же не имеете в виду...
- Да! Доктор Джек не кто иной, как Джек Потрошитель!
Джона не мог не застонать.
- Вы имеете в виду того парня, который разделал всех этих женщин?
- Проституток, а не женщин, - с отвращением прошипела Глэдис. - Ночных бабочек.
- Да, но это было сорок лет назад. Если бы Потрошителю было тогда за тридцать или за сорок, сейчас он был бы стариком. По крайней мере, в свои семьдесят или восемьдесят лет. И, честно говоря, я не знаю мужчин в этом возрасте в округе Севьер, которые не родились и не выросли здесь, в Теннесси.
- О, но они есть! - сказала она. Её глаза были взволнованы, как у ребёнка, собирающегося впервые прокатиться на карусели. - Найджел Уайтхолл.
Джона долго смотрел на неё.
- Дантист? А теперь, мисс Глэдис, будьте благоразумны. Этот старик самый добрый и безобидный человек в этих краях.
- Да... похоже, что он очень хороший, - согласилась Глэдис. - Но подумайте об этом. Он британец, он приехал в это сообщество только четыре года назад - после того, как старый доктор Харви умер при загадочных обстоятельствах - и его имя, ну, это самое главное.
- А что насчёт его имени?
Она смотрела на Джону так, словно он был невеждой в двенадцатой степени.
- Уайтхолл? Должно быть, это хитрая переделка Уайтчепела... места убийства Потрошителя! То, что он приезжает сюда под этим именем, означает, что он высокомерный и самоуверенный. Он насмехается над нами... заставляет нас выяснить, кто он на самом деле.
Шериф Тауншенд встал и нахлобучил шляпу, готовый уйти оттуда.
- Мисс Глэдис... пожалуйста, сделайте мне одолжение. Держите свои подозрения и мнения при себе и оставьте этого славного старика в покое. Все любят доктора Уайтхолла. Мои дети его обожают... а они ненавидят ходить к дантисту.
Библиотекарь выглядела обиженной и расстроенной.
- Ну, я всего лишь пыталась помочь, шериф. Я думала, вам пригодится любая помощь, которую вы можете получить, учитывая, что Доктор Джек оставлял головы по всему округу каждый октябрь, начиная с двадцать пятого года. Я не легкомысленная сплетница, как большинство женщин в этом городе. У меня есть высшее образование. У меня есть немного ума в голове.
Джона чувствовал себя немного неловко из-за того, что оттолкнул её так, как он это сделал.
- Да, мисс Глэдис, и я ценю ваш вклад. Вы правы... Я должен использовать любую помощь, чтобы раскрыть эти преступления.
Библиотекарь коротко кивнула седеющей головой.
- Вот увидите! Я на правильном пути. Если вы хотите увидеть материалы и фотографии, которые прислала мне Беатрис, просто приходите в библиотеку, и они ваши. И если вы чувствуете, что нуждаетесь в моём опыте, я буду более чем счастлива принести присягу и почтить значок, который к ней прилагается.
Джоне пришлось напрячь мышцы лица, чтобы широко не ухмыльнуться. Если бы его заменила дерзкая старая незамужняя библиотекарша, он стал бы посмешищем всего округа.
- Если я почувствую, что до этого дойдёт, мисс Глэдис, я непременно приму это во внимание.
Мисс Глэдис самодовольно улыбнулась, затем встала из-за столика и вышла через парадную дверь, направляясь по улице к библиотеке.
Джона Тауншенд вздохнул и сделал последний глоток кофе. Он был тёплым и горьким.
- Ну, - сказала Памела, официантка за стойкой.
- Что ну?
- Вы собираетесь принять предложение этого сморщенного старого книжного червя и привести её к присяге?
Джона был раздражён.
- Ты всё это слышала?
Памела рассмеялась.
- Кто не слышал за четверть мили? У неё голос, который звучит, как винчестерская винтовка при охоте на индеек.
- Да, это про неё, - Джона решил обратиться к доброму сердцу официантки. - Не могла бы ты оставить это при себе, Пэм? Люди и так достаточно огорчают меня, даже не добавляя помощника Глэдис в мой список бед.
- Я на вашей стороне, шериф. Эта старая карга думает, что она в два раза умнее всех остальных в городе, что меня и многих людей задевает. Кроме того, ей не хватает винтиков в голове до полной загрузки. Люди это тоже знают.
Джона кивнул в знак благодарности, оставил ей десять центов на прилавке и направился в свой офис.
По пути с полдюжины горожан остановились и спросили его о Докторе Джеке, есть ли у него хоть какое-нибудь земное представление о виновнике и каковы шансы Джоны поймать его до того, как наступит Хэллоуин. Джона не мог сказать им ничего нового. Большинство казались немного раздражёнными и недовольными работой, которую он делал... или, по их мнению, не делал.
"Господи, - молился он, - пожалуйста, помоги мне пережить конец октября, чтобы ещё одна из этих проклятых тыквенных голов не появилась".
Но, к сожалению, если Всевышний и слушал, то Он остался глух к мольбам шерифа.
На следующую ночь появился первый фонарь из этого хэллоуинского сезона.
Джона ужинал дома со своей семьёй - это был вечер белых бобов и кукурузного хлеба, - когда зазвонил телефон на стене. Он взглянул на свою жену Миллисент, которая вопросительно посмотрела на него. Оба знали, что никто не звонил домой, если только это не было крайней необходимостью.
Шериф обнаружил, что городской оператор Флосси Смит перевела звонившего на его домашний номер, что не было хорошим знаком. Флосси обычно любила попросить перезвонить позже, прежде чем закончить соединение. Джона поднёс трубку к уху и приблизился к динамику.
- Алло? Говорит шериф Тауншенд.
Сквозь треск помех прозвучал отчаянный мужской голос. Парень тяжело втянул воздух, словно пытаясь отдышаться. Кроме того, у него была сильная шепелявость. Джона сразу понял, кто это был.
- Шериф... это Энди Мур, - мужчина, вес которого, как знал Джона, был не менее трёхсот пятидесяти фунтов, а может, и больше, начал громко хрипеть.
- Просто сделай пару глубоких вдохов, Энди, и расскажи мне, что происходит.
Мужчина сделал так, как предложил шериф, и обрёл самообладание.
- Шериф... я здесь, в "Двух костях"... ещё один тут... Я нашёл дверь открытой, так что просто вошёл.
Джона хорошо знал это место. Это была придорожная закусочная в нескольких милях к западу от города, на шоссе штата. Он много раз был там, чтобы разогнать потасовки в баре, сорвать беспорядочную игру в покер или кости или отвезти какого-нибудь пьяного фермера домой к его жене.
- И что ты...
- Это был один из них! - простонал Энди. - Один из этих тыквенных фонарей! Вырезан самим дьяволом! О... Боже... это был Стью Дженкинс, шериф!
Стью был владельцем и барменом "Двух костей".
- Я уже еду, - сказал он мужчине. - Ничего не трогай!
- Прикоснуться к чему-нибудь? Я точно не прикоснусь к этой проклятой штуке! Я даже не хочу на это смотреть!
Джона повесил трубку, прошёл в кладовку в холле и снял ремень с крючка внутри двери. На пути к выходу он застегнул и поправил кобуру.
Миллисент поймала его на крыльце, вне пределов слышимости детей.
- Это ещё один, не так ли?
Он повернулся и посмотрел на свою жену. Кудрявая блондинка и грудастая... такая же красивая, как в тот вечер, когда он впервые встретил её на ярмарке округа Севьер четырнадцать лет назад.
- Да... первый. Надеюсь, последний.
Даже говоря это, Джона знал, что это не более чем принятие желаемого за действительное.
Они протянули руки и пару секунд держали друг друга, а затем отпустили. Не было времени на поцелуй.
- Я сейчас же вернусь, - пообещал он.
Она кивнула и больше ничего не сказала. Просто смотрела, скрестив руки, как он бежал по дорожке к своему Packard двадцать шестого года. Он запрыгнул внутрь, крутанул стартер и, резко развернувшись на улице, направился в западную часть города.
Добравшись до "Двух костей", Джона обнаружил Энди Мура, сидящего у входной двери спиной к стене. Его вырвало на себя. Рвота стекала по его фланелевой рубашке и по манишке комбинезона, скапливаясь на широких коленях. Его большое, округлое, как луна лицо было бледным, как слизняк, и потным.
Джона присел рядом с мужчиной и положил руку на его толстое плечо.
- Ты в порядке, Энди?
- Я... меня стошнило на самого себя, - пробормотал мужчина.
Его губы были покрыты желчью и кусочками еды.
- Можешь показать мне... где?
Глаза Энди расширились.
- Чёрт возьми, я не вернусь туда! Не думайте, что я когда-нибудь снова ступлю в это заведение! Ни выпивка, ни игра в карты не стоят того, что я видел. Нет, сэр!
Шериф похлопал мужчину по плечу. Он встал, расстегнул лямку на кобуре и вытащил пистолет... револьвер Smith & Wesson сорок пятого калибра 1917 года.
Внутри придорожного домика не горел свет. Единственное свечение исходило из центра длинного бара из красного дерева. Когда Джона подошёл ближе, он почувствовал, как желчь подступает к его собственному горлу, и быстро сглотнул.
- Боже Всемогущий! - было всё, что он мог сказать.
Отрубленная голова Стью Дженкинса была насажена на большую бутылку виски. Горлышко бутылки было проткнуто через открытое горло Стью, а восковая свеча вонзилась в горлышко сосуда и зажглась. Она мерцала и светилась внутри пустого черепа мужчины, тёплое розовато-жёлтое свечение исходило из открытых глазниц, каналов ноздрей и рта с отвисшей челюстью. Несколько зубов были насильно выдернуты из дёсен и выброшены, оставив неровную беспорядочную ухмылку на импровизированном тыквенном фонаре.
Глядя на проткнутую бутылкой голову Стью Дженкинса, он не мог не заметить банку для чаевых бармена, стоящую на стойке рядом с кассовым аппаратом. Она была наполовину наполнена кровью, и в её густеющем содержимом плавали серо-стальные глаза Стью и несколько недостающих зубов.
На следующий день коронер из государственной лаборатории пришёл и осмотрел его.
- Будь я проклят, если это не тонкая работа, - сказал доктор, которого звали Уоллес.
На его усатом лице было какое-то странное выражение - отчасти восхищение, отчасти отвращение.
- Что вы можете мне сказать об этом? - спросил его Джона.
Уоллес обошёл голову, которая в одиночестве лежала на стальной каталке в местном похоронном бюро.
- Ну... кто бы это ни сделал, он знал, что делал. Я имею в виду, что было много знаний и умений. Это сделал не обыватель. Тот, кто убил этого человека, хорошо знал анатомию.
Джона просто молча стоял и позволял коронеру проводить осмотр.
- Он использовал какой-то инструмент, чтобы снять крышку черепа... скорее всего костную пилу. Это было сделано аккуратно и твёрдой рукой. Разрез начинался у лобной кости, проходил за венечный шов, затем полностью проходил через теменную кость. Мозг, который вы обнаружили в плевательнице, был неповреждён, поэтому убийца был чрезвычайно дотошен в своей работе. Я бы даже рискнул сказать, что, скорее всего, мистер Дженкинс был ещё жив, когда это произошло. После того, как кора головного мозга, мозжечок и ствол продолговатого мозга были удалены, убийца начал очищать внутреннюю часть черепа, примерно так же, как мы вытаскивали бы внутренности и отходы из тыквы. Он отрезал ткани носовой полости... верхнюю, среднюю и нижнюю носовые раковины, а также пластинку верхнего нёба, язык и внутренние оболочки рта и горла. После этого убийца раздробил чашечки затылочной кости и извлёк глаза, захватив зрительный нерв и вытащив их через череп из задней части глазниц. После этого он нашёл пустую комнату, в которой он мог сделать своё ужасное украшение на Хэллоуин. Он просунул горлышко бутылки с виски через пищевод - или то, что от него осталось после обезглавливания, - чтобы использовать его как подставку для головы и сосуд для свечи.
- Чёрт, - сказал Джона. - Кто-то должен быть сумасшедшим, чтобы сделать что-то подобное.
- Да, - согласился Уоллес, - но очень холодный и расчётливый сумасшедший. Это не был дикий, бешеный поступок вашего заурядного сумасшедшего... не того, который бормочет что-то себе под нос и мочится в штаны. Нет, этот человек был особым сумасшедшим... машиной для убийств, не сдерживаемой и не уважающей святость жизни. И я бы сказал, что он хорошо разбирался во внутренней работе человеческого тела.
- О чём вы говорите, мистер Уоллес?
Коронер отступил назад и посмотрел на изменённую голову Стью Дженкинса.
- Я хочу сказать, шериф Тауншенд, что тот, кто это сделал, не был любителем. Я бы даже сказал, что он может быть врачом или даже хирургом... методичным профессионалом с огромными навыками и нервами.

На следующий день Джона отвёл своего сына Мэтью к дантисту.
Десятилетний мальчик карабкался на дерево в школе, когда упал и ударился ртом о выступающую ветку. Падение выбило воздух из Мэтью, окровавило его губы и сломало левый передний зуб.
- Вы можете что-нибудь сделать, чтобы исправить это, док? - спросил шериф.
Найджел Уайтхолл осторожно оттянул раненые губы мальчика и осмотрел необходимый зуб.
- Чтобы не тянуть время, по правде говоря, нет, - сказал высокий худощавый мужчина с белоснежными волосами и закрученными усами. - Боюсь, молодой господин Мэтью теперь должен будет жить с неровной улыбкой на лице.
- Ах, чёрт возьми! - пробормотал мальчик под ищущими пальцами дантиста.
- Я бы не беспокоился, Мэтью, - сказал пожилой мужчина, подмигнув отцу. - Такая аномалия подобна шраму битвы. Это придаёт мужчине характер... отделяет его от обыденности и рутины.
- Итак, - сказал Джона, - вы можете подравнять его или что-то в этом роде? Зуб выглядит слишком острым. Я не хочу, чтобы мальчик порезал себе губы об это. Они уже достаточно избиты и ушиблены этой веткой дерева.
- Безусловно, могу, констебль, - заверил Уайтхолл.
Он протянул руку и взял с подноса стоматологических инструментов небольшой тонкий напильник с деревянной ручкой. Дантист подкатил приподнятый табурет к регулируемому креслу и сел. Затем он наклонился вперёд с напильником в руке.
- Сейчас, Мэтью, будет не больно, но неприятно и может заставить тебя вздрогнуть. Не из-за боли, а потому, что от этого звука у тебя пойдут мурашки по коже... это как провести ногтями по школьной доске.
Мэтью рассмеялся, но затих, когда старик начал затачивать неровный зуб. Джона с интересом наблюдал за работой дантиста.
- У вас твёрдая рука, док, - сказал он.
Тонкая ухмылка скользнула по морщинистому лицу Уайтхолла.
- Ну, так и должно быть... Я был хирургом почти пятьдесят лет.
Сердце шерифа ёкнуло, но он не показал этого.
- Да неужели? Здесь, в Америке?
- Господи, нет! - ответил Уайтхолл со смешком. - В Лондоне. Своему ремеслу я научился в Бартсе, а после окончания медицинского факультета занялся своим делом в больнице Святой Марии на Прейд-стрит. И, не хочу хвастаться, но я был самым многообещающим и опытным хирургом в больнице.
Наблюдение за тем, как длинные, проворные руки мужчины работают искусно, с точностью и аккуратностью, так близко ко рту его сына... его голове... казалось, наполнило Джону странным чувством беспокойства.
- Итак, док... почему вы отказались от хирургии и стали дантистом?
- О, тому было несколько причин, - рассеянно сказал Уайтхолл, сосредоточив внимание на сломанном зубе. - Полагаю, я устал проводить бóльшую часть своего времени по локоть в чьей-то груди или животе. Человеческое тело - чудесное устройство, своевременное и надёжное, как швейцарские часы. Но оно чертовски грязное, когда вы пытаетесь удалить неподатливую опухоль или переставить смещённые органы из-за грыжи на прежнее место. Через некоторое время вам, как правило, надоедает видеть человека изнутри. Я предпочитаю создавать красивую улыбку, чем копаться в чьём-то кишечнике.
- Ура... - пробормотал Мэтью.
- Помолчите, молодой человек, - посоветовал дантист, - а то я подпилю ваш мальчишеский язык.
- И это всё, что нужно было сделать? - спросил Джона. - Вы просто устали быть хирургом?
- Ну, была и другая причина, - сказал Уайтхолл. - Смерть моей дорогой жены Дафны, - лицо пожилого мужчины, казалось, напряглось, и его глаза на мгновение расфокусировались, как будто уставившись на что-то далёкое от кабинета, в котором они сейчас сидели. - Она была беременна... нашим первым ребёнком. У Дафны начались схватки, когда я был на медицинской конференции в Париже. Когда ребёнок застрял в родовых путях, был вызван хирург. Очень неопытный и высокомерный молодой врач по имени Доусон. Если бы я был там, я бы сделал жене кесарево сечение и освободил ребёнка. Но нет, только не Доусон. Он практически выпотрошил бедняжку Дафну... сделал надрез под её грудиной, до лобковой кости. После этого она очень быстро истекла кровью. Она умерла на операционном столе... вместе с ребёнком... моей дочерью.
- Доктор Уайтхолл, - мягко сказал Джона.
Привлекая внимание пожилого человека, он тихо кивнул своему сыну, глаза которого были широко раскрыты от восхищения.
- О, я прошу прощения, констебль, - с сожалением сказал Уайтхолл. - Я не хотел болтать так... так несдержанно. Я, конечно, надеюсь, что не напугал парня своими неприятными разговорами.
- Он будет в порядке, - сказал шериф. - Он всегда думает об ужасных вещах, особенно перед Хэллоуином.
Уайтхолл рассмеялся и, закончив свою работу, положил напильник обратно на стальной лоток с инструментами.
- Канун Дня всех святых! Языческий праздник друидов. Праздник смерти. Оставили его вам, янки, чтобы превратить это в весёлую ночь для костюмов и конфет. Итак, мистер Мэтью... кем ты будешь в этом году?
- Ковбой! - сказал мальчик с широкой ухмылкой. - Том Микс!
- А юная мисс Вики?
- Ведьма! Кем ещё она может быть?
- Мэтт! - заругал его отец с предупреждающим взглядом.
Это заставило Найджела Уайтхолла расхохотаться ещё сильнее.
- Почему бы тебе не сбегать и не попросить миссис Пендлтон позволить тебе выбрать что-нибудь из призовой коробки.
- Ух ты! - сказал мальчик, выпрыгивая из кресла дантиста. - Большое спасибо, доктор Уайтхолл!
Когда мальчик пробежал через дверной проём в приёмную, Уайтхолл с любопытством посмотрел на Джону.
- Вы в порядке, констебль? Вы казались немного взволнованным.
- Я считаю, что всё дело в этих убийствах, - сказал он. По правде говоря, это была бóльшая часть причин, но не вся. - Эти чёртовы тыквенные фонари.
- О да, - мрачно сказал Уайтхолл. - Печально известный Доктор Джек. Такой парень должен обладать крайне искажённым чувством юмора... а также хладнокровной натурой, склонной к садизму.
Джона задумался, а потом рискнул.
- Типа, может... Джека Потрошителя?
Густые белые брови Найджела Уайтхолла резко поднялись.
- Должен сказать... я уже давно не слышал этого имени.
Шерифу казалось, что он ступает по тонкому льду.
- Вы были там... в Лондоне... когда это случилось, не так ли?
Тот далёкий взгляд снова засиял в глазах дантиста.
- Да. В восемьдесят восьмом году. Кошмарное дело. Противное. Эти бедные женщины... и то, что он с ними сделал.
Джона хотел задать ещё один вопрос.
"Его так и не поймали, не так ли?"
Но он этого не сделал. Не нужно испытывать удачу.
- Что ж, мне лучше отвезти Мэтью домой, - сказал он. - У меня ещё кое-какое патрулирование перед ужином.
Уайтхолл, казалось, вышел из ступора.
- Да, будьте всегда бдительны, констебль. Желаю вам удачи в поимке этого негодяя.
- Спасибо, док, - сказал Джона и ушёл.
На стойке регистрации Мэтью рылся в содержимом призовой коробки дантиста... старой коробки из-под сигар White Owl полной дешёвых угощений и игрушек.
- Смотри, папа! Серебряный свисток! - он достал из коробки большой жестяной свисток и пронзительно дунул в него.
- Ну, плюнул в него, теперь он твой, - сказал отец. - Но не надо приставать к маме с этим. Она уже на грани.
Мэтью осмотрел свисток.
- Почему?
- Забудь. Давай, я подброшу тебя к дому.
Джона отвёз сына домой, а затем направился обратно в центр города. Прежде чем он добрался до своего офиса в здании суда, он остановился и заглушил двигатель. Он просто посидел там какое-то время. Поразмышлял.
Наконец он вылез из Packard и пошёл через улицу в библиотеку. Он прошёл через высокие полки с книгами, мимо читального зала с восточным ковром и высокими стульями с подлокотниками и подошёл к большому полукруглому письменному столу.
Мисс Глэдис сидела, как всегда, с тщеславной улыбкой на узком лице в очках.
- Я ждала тебя, - сказала она. Она полезла под стол, вытащила стопку пожелтевших газет и конвертов и переложила их через столешницу. - Я бы не позволяла твоим детям увидеть это. Там есть очень неприятные вещи... особенно фотографии.
- Спасибо, мисс Глэдис, - сказал он, сунув их под мышку.
- О, и не забывай про меня... - библиотекарь подняла правую руку и придала серьёзное выражение её морщинистому лицу.
"Не в этой жизни, сестра", - подумал Джона и направился в свой офис.

Вечером в четверг перед Хэллоуином Джона пришёл домой с двумя большими тыквами с тыквенной грядки Теда Хаскелла в нескольких милях от города. Детям было интересно и волнительно работать над ними. Они съели ужин - жаркое из свинины, тушёный картофель и листовую капусту - и приготовились к веселью. Миллисент разложила газеты, чтобы избежать беспорядка, а Мэтью и Вики спорили, кто что будет делать. Их отец выступал в роли ведущего и давал задания. Вики рисовала лица на тыквах, а Мэтью вырезал.
Пока его родители смотрели, Мэтью закончил обрезать верхушку первой тыквы. Он дёргал хвостик, пока срезанная верхушка не отсоединилась с влажным хлопком. Недолго думая, мальчик погрузил обе руки внутрь и начал выгребать волокнистые кишки.
- Папа?
- Да, сынок?
Мальчик швырнул остатки тыквы на газету, на которой она лежала, а затем начал собирать семечки со скользких от сока рук.
- Как ты думаешь, Доктор Джек поступает так же?
Джона посмотрел на Миллисент. Его жена покачала хорошенькой головкой и пожала плечами, словно говоря, что он твой сын.
Джона попытался разрядить обстановку, прежде чем он выудит слишком много деталей и напугает свою младшую сестру.
- Давай не будем слишком любопытствовать. Не подобает молодому человеку думать о таких вещах.
Но десятилетний не оставил бы его в покое.
- Джимми Пол в школе говорит, что он сначала вынимает мозг, потом вытаскивает глаза сзади, а не выдёргивает их из глазниц спереди.
Джона изучал свою шестилетнюю дочь. Вики стояла там с графитным карандашом в руке, её глаза были такими же большими, как чайные блюдца её матери.
- Мэтью... Думаю, этого достаточно.
Но, видимо, ему этого было мало.
- Затем он высекает кости лица изнутри и вытаскивает нёбо и язык. Он оставляет большинство зубов... но убирает несколько... так что это действительно становится похоже на фонарь из тыквы.
Веснушчатое лицо Вики стало бледным, как мука для выпечки. Было видно, что она готова расплакаться.
- Мама!
Миллисент вмешалась с тем успокаивающим эффектом, который она оказывала на своих детей. Она могла успокоить припадок желания игрушек в Buford's Five & Dime одним нежным взглядом, тогда как Джоне требовалось пару хороших шлепков по заднице, чтобы положить конец истерике.
- Вики... милая... не обращай внимания на глупые разговоры брата. Ты же знаешь, как он... пытается вывести тебя из себя при любой возможности. А теперь вытри эти слёзы и веди себя так, как твоя мама учила тебя.
Фыркнув, девочка выпрямилась и сердито посмотрела на брата.
Джона оглянулся, когда его жена откашлялась. Она кивнула в сторону дома.
- Хорошо, вы двое, продолжайте работать над этими тыквами, - сказал он своим детям. - Вики, ты очень красиво рисуешь лица.
- Хорошо, папочка, - сказала девочка, возвращаясь к своему жизнерадостному "я".
- Мэтт, - он подождал, пока мальчик не посмотрел ему прямо в глаза. - Крепко держись за этот нож... как и за свой язык. Понял?
Мальчик знал, что его отец имел серьёзные намерения.
- Да, сэр.
На кухне Миллисент покачала головой.
- Откуда это пришло? Я знаю, что мальчики его возраста проявляют странный интерес к подобным вещам... но это было слишком.
- Люди говорят об этом по всему городу, дорогая, - сказал ей Джона. - Это просто естественно, что дети пронюхали об этом в школе. Половина их матерей - назойливые сплетницы. Ни на мгновение не могут сдержать своё тявканье.
Миллисент бросила на него хитрый взгляд.
- Ну, я уверена, что не одна из них!
- Конечно, - ответил он. - Как скажешь, дорогая.
Они оба рассмеялись. Затем лицо его жены снова стало серьёзным.
- То, что сказал Мэтью... это действительно так?
- Очень похоже на это, - признался её муж. - Клянусь, людям лучше держать своё мнение при себе... иначе они могут оказаться на столбе забора, как те другие.
Миллисент выглядела обеспокоенной.
- Джона... ты знаешь, кто это?
- Может быть. У меня есть подозрения.
Она нахмурилась и вздёрнула одну бровь.
- Или кто-то подкинул их тебе? Например, Глэдис Уиллоуби? Джона, ты же знаешь, что она самая большая нарушительница спокойствия и самая назойливая из всех. У неё всегда в рукаве был какой-нибудь безумный заговор.
- А почему ты так думаешь?
- Я знаю, что ты разговаривал с ней в кафе, - ровным голосом сказала она. - И я знаю, о чём. Понимаешь, у людей есть уши.
- И язык, чтобы рассказать об этом.
Его жена ухмыльнулась.
- Она всем говорит, что это Джек Потрошитель.
- Я просматривал некоторые старые газеты и файлы, которые сестра мисс Глэдис присылала ей...
Глаза Миллисент расширились.
- Значит, ты с ней заодно!
- Бред какой-то! Я просто изучаю их... пытаюсь понять, почему мужчина получает удовольствие или поощрение от того, что вот так режет людей. Все жертвы Потрошителя были бедными женщинами из рабочего класса - некоторые из них были шлюхами, - но их увечья не имели ничего общего с тем, что происходит здесь, в округе Севьер. Его образ действий не был похож на метод Доктора Джека.
Миллисент вздрогнула.
- Все эти разговоры заставляют меня нервничать. Кто бы это ни делал, он может знать, что ты его преследуешь. Если он узнает, что ты подходишь слишком близко, он может направить и на тебя нож.
Джона подошёл и обнял её.
- Не беспокойся обо мне. Я буду осторожен.
- Тебе было бы лучше так и сделать... или я сама насажу твою упрямую голову на столб забора!
Они снова рассмеялись, но на этот раз в их шутке была доля шутки.
Джона подошёл к кухонному окну и посмотрел, как его дети усердно возятся с тыквами.
"Если ты не будешь осторожен... чрезвычайно осторожен... это опять может случиться".
В пятницу вечером перед Хэллоуином вторая жертва Доктора Джека осветила мрак Джефферсон-Спрингс-роуд.
Местный фермер Хад Дэвидсон постоянно говорил об убийствах и заявил, что, если Доктор Джек заглянет к нему домой, он получит за свои хлопоты пару бочек дроби. Все знали, что Хад хвастун и болтун, поэтому только смеялись над его бравадами. Они перестали смеяться, когда Миртл Сполдинг возвращалась домой на велосипеде после поздней смены на текстильной фабрике и увидела светящуюся голову Хада, лежащую в бетонной ванночке для птиц во дворе его дома.
На этот раз полиция штата прибыла через полчаса после Джоны. Вместе они обыскали дом Дэвидсона. Они нашли тело фермера на полу спальни, всё ещё одетого в ночную пижаму, полностью пропитанную кровью. Двуствольное ружьё, которым Хад хвастался в городе, застряло до спусковой скобы, в полости пищевода, до самого желудка.
Они выходили из дома, когда с другой стороны здания их позвал офицер.
- Здесь есть окно, открытое наружу, и что-то похожее на очень чёткий отпечаток большого пальца.
Ответственный, детектив Роулингс, попросил кого-нибудь принести набор для снятия отпечатков пальцев. Джона наблюдал, как мужчина принялся за работу, нанося порошок на нижнее среднее стекло в окне спальни. Овальный отпечаток, который раньше был практически незаметен, начал обретать форму, когда Роулингс аккуратно провёл кистью по тонкому чёрному порошку, выявляя завитки и выступы отпечатка. Удовлетворённый увиденным, детектив взял широкий кусок подъёмной ленты и осторожно приложил его к уликам.
- Нажимай слегка, - сказал Роулингс шерифу. - Если ты нажмёшь слишком сильно, это исказит отпечаток и он будет бесполезным.
Вскоре он отклеил ленту и, взяв из комплекта белую карточку, приклеил ленту к бумажному квадрату. Отпечаток был безупречным.
- Думаешь, ты мог бы сам это сделать? - спросил он шерифа.
- Возможно, - сказал Джона. - А зачем?
- Затем, что в следующий раз, когда это произойдёт, более чем вероятно, что я и половина дивизиона Восточного Теннесси не будем ехать сюда на белых лошадях. В последнее время бóльшая часть моей рабочей силы была занята в округе Страх, расследуя одно отвратительное дело, которое там происходит.
- Я слышал, это очень плохое место, - ответил Джона.
Роулингс мрачно кивнул.
- Ты даже не представляешь...
Они подошли к машине детектива. Роулингс протянул ему дублирующий комплект из багажника.
- Если в следующий раз увидишь какие-нибудь отпечатки, подними их и принеси нам. У нас будет человек в лаборатории, чтобы сравнить их. Только будь осторожен и не трепись об этом на каждом шагу.
- Есши что, я обязательно это сделаю, - согласился шериф.
- Ты хочешь, чтобы Уоллес приехал и посмотрел на голову Дэвидсона завтра?
- Не нужно, - сказал Джона. - Как только ты увидел первую голову тыквенного фонаря, ты уже видел их все.
- Очень забавно, - детектив Роулингс взглянул на своих людей и понизил голос. - Следи за своей спиной, Тауншенд. Я видел несколько сумасшедших, но ни один из них не сравнится с этим. Он любит играть с плотью и кровью, и у него есть яйца... и я не имею в виду жертв. Если ты подойдёшь слишком близко... если он почувствует, что ты дышишь ему в шею, он может стать диким и вцепиться в тебя, как загнанная собака.
"Итак, где я слышал это раньше?" - подумал Джона.
- Я буду осторожен.
- Смотри, что ты делаешь. У тебя есть нечто большее, чем у этих деревенских шерифов, с которыми я имею дело изо дня в день. У тебя есть стержень и мозги. Я бы не хотел видеть это всё на открытом воздухе... как у этого несчастного ублюдка, лежащего там с засунутой ему в глотку двенадцатикалиберной винтовкой.
Было почти два часа ночи, когда они наконец закончили и покинули ферму Дэвидсонов.
Джона подумывал поехать домой, но у него было много мыслей. Если бы он забрался в постель, то просто ворочался бы и получил от Миллисент гневное ворчание и хороший пинок по голеням за своё беспокойство.
Вместо этого он вернулся в город. Была уже половина третьего, когда он отпер дверь кабинета, включил лампу с зелёным абажуром на столе и сел.
Конечно, в тот момент ему не помешала бы чашка хорошего, крепкого чёрного кофе, но его не было. Джона сел и несколько минут постукивал карандашом по промокательной бумаге на столе, затем полез в боковой ящик и вынул стопку старых газет и конвертов из плотной бумаги, которые дала ему Глэдис Уиллоуби.
Он открыл конверт и вынул несколько чёрно-белых фотографий. Джона положил их одну рядом с другой на свой стол. На это было ужасно смотреть - место преступления и фотографии вскрытия трупов Потрошителя в Уайтчепеле.

Мэри Энн Николс. Найдена на Бакс-Роу. Горло перерезано двумя линиями, одна из которых дошла до шейной кости. Нижняя часть живота была вскрыта глубокой рваной раной. Несколько ножевых ранений в правый бок.

Энни Чепмен. Обнаружена на Хэнбери-стрит, 29. Как и у Николс, у неё было перерезано горло в двух местах. Брюшную полость полностью вскрыли, а желудок и тонкий кишечник положили ей на левое и правое плечи. Вскрытие показало, что её матка, мочевой пузырь и влагалище были удалены. Органы вместе с телом не были обнаружены.

Элизабет Страйд. Найдена во дворе Датфилда, недалеко от Бернер-стрит. Причиной смерти стал единственный разрез на её шее, который прошёл по её левой сонной артерии и трахеи. Никакие дальнейшие увечья не заставили полицию полагать, что Потрошитель был прерван во время нападения.

Кэтрин Эддоуз. Обнаружена на Митр-сквер в Лондоне в ту же ночь, что и Страйд. Горло перерезано, живот вспорот, кишки перекинуты через плечо, как у Чепмен. Левая почка и матка удалены, лицо сильно изуродовано. Вскрытие, проведённое коронером, показало, что потребовалось бы не менее пяти минут, чтобы таким образом изуродовать Эддоуз.

Мэри Джейн Келли. Найдена лежащей на кровати в одноместной комнате, где она жила, на Миллерс-Корт, 13, рядом с Дорсет-стрит...

Джона посмотрел на фото только один раз... но знал, что больше никогда этого не сделает. Келли была худшей из пятёрки. Её спальня была не чем иным, как бойней.
Шериф откинулся на спинку стула и протёр глаза.
"Что, чёрт возьми, ты делаешь? Это не имеет ничего общего с тем, что происходит в Грин-Холлоу. Ты хватаешься за соломинку, потому что какой-то старый дантист с соседней улицы был хирургом в Англии. Эта старая дева-библиотекарь напугала тебя своими разговорами и этими ужасными вещами, которые она тебе дала".
Рассеянно он протянул руку и схватил одну из лондонских газет, экземпляр The Daily Telegraph с жёлтыми страницами. Она была датирована 17 декабря 1888 года.
Он пролистал её, но не нашёл ничего интересного. Несколько статей о Потрошителе, в основном о том, что его террор закончился в ноябре и больше ему не приписывали убийств. Джона уже подходил к объявлениям в конце, когда его внимание привлекла небольшая статья.

Лондонский хирург найден мёртвым.
Известный хирург больницы Святой Марии был найден мёртвым в прошлый вторник вечером в своей квартире по адресу 322 Истборн-Террас в Паддингтоне. Эверетт Мартин Доусон, семь лет проработавший хирургом в больнице Святой Марии, в тот день не явился на утреннюю смену. Обеспокоенные знакомые, любопытствующие о его местонахождении, отправились на Истборн-Террас и обнаружили приоткрытую входную дверь квартиры. Тело Доусона было найдено на полу гостиной, жертва насилия. Тело доктора было ужасно изуродовано. Выйдя из квартиры, чтобы вызвать полицию, знакомые Доусона почувствовали запах горящей плоти и волос и, подняв глаза, увидели обезглавленную голову своего друга, втиснутую в клетку ближайшего уличного фонаря. Череп Доусона был выдолблен и насажен на кожух газовых горелок лампы...

Джона Тауншенд уронил газету из рук на стол перед собой. Слова эхом отдавались в его голове... тот невинный разговор пару дней назад.
"Когда ребёнок застрял в родовых путях, был вызван хирург. Очень неопытный и высокомерный молодой врач по имени Доусон".
- Ну, будь я проклят, - сказал он, вскакивая со стула.
Джона ходил взад-вперёд по своему кабинету, мысли проносились у него в голове. Наконец он понял, что должен сделать. Он полез в ящик стола и достал большую связку ключей - запасные ключи от всех магазинов и офисов на главной улице Грин-Холлоу. Как шерифу, лавочники и предприниматели города доверяли ему доступ к своим предприятиям на случай чрезвычайной ситуации.
В самой середине он нашёл тот, который ему был нужен... медный ключ с выгравированным на металле числом восемьдесят три.
Джона взял его, фонарик и набор для снятия отпечатков пальцев и вышел из офиса. Спустившись вниз, он вышел из здания суда, перешёл улицу и прошёл два квартала вниз, к маленькому зданию с кирпичным фасадом. Табличка рядом с дверью гласила: "НАЙДЖЕЛ ДЖ. УАЙТХОЛЛ, ДАНТИСТ-ХИРУРГ".
Шериф огляделся, но никого не было видно. Все в городе и окрестностях спали в три часа утра. Он вставил медный ключ в замок и открыл дверь.
Оказавшись внутри, он включил фонарик. Бледный свет освещал приёмную и окно, где всегда сидела секретарша. Джона сунул дактилоскопический набор под мышку и расстегнул ремешок на кобуре. Его сердце билось тяжело и быстро, как отбойный молоток.
Он вошёл в дверной проём рядом с офисом и оказался в кабинете Уайтхолла. Там было регулируемое стоматологическое кресло, фарфоровая раковина, высокий белый шкаф со стеклянными панелями и передвижной стол с подносом для инструментов из нержавеющей стали. В свете фонарика Джона осмотрел напильник, зубные щипцы и другие инструменты дантиста. Напильник с деревянной ручкой привлёк его внимание.
"Я точно знаю, что на этой штуке есть отпечаток, - подумал он. - Надеюсь, хороший".
Шериф положил фонарик и набор для снятия отпечатков пальцев на сиденье стоматологического кресла. Он уже собирался открыть маленькую деревянную коробочку и приступить к работе, когда верхний свет внезапно вспыхнул.
Встревоженный, он обернулся и попытался разглядеть, кто стоит позади него, его глаза медленно привыкли к яркости.
- Настало время для столь необходимой беседы, констебль, - сказал Найджел Уайтхолл.
Пожилой мужчина вынул из кармана небольшой пистолет. Это был дерринджер - короткий Remington сорок первого калибра. Добрый старый экземпляр. Небольшой, но достаточно мощный, чтобы нанести значительный урон.
- Очень странное время для дантиста быть на работе, - сказал Джона.
Уайтхолл улыбнулся.
- А также для вмешательства в дела констеблей, - он направил укороченный ствол прямо в лицо Джоны. - Отойдите от кресла, пожалуйста.
Джона сделал, как он просил. Вскоре они медленно поменялись местами. Шериф стоял в дверном проёме, а дантист стоял рядом с регулируемым креслом. Старик взял зубной напильник, отступил назад и открыл дверь чулана. Не включая внутренний свет, он положил напильник на полку где-то внутри и закрыл за собой дверь.
- Итак, - сказал Джона. - Давайте немного поболтаем.
- Да, давайте сделаем это, - дантист уставился на пистолет в руке. - Знаете, я так презираю эти вещи. Никакой тонкости в этих вещах... никакого изящества. Просто нажать на курок и всё закончено. Там, откуда я родом, огнестрельное оружие встречается не так часто, как здесь. Обычно оно принадлежит отставным военным офицерам или тем дебилам из Скотланд-Ярда.
Взгляд Джоны был прикован к маленькому пистолету. Рука Уайтхолла была расслабленной и твёрдой.
- Ах, да... ваши старые заклятые враги.
Пожилой мужчина мягко улыбнулся.
- На самом деле я не могу считать их таковыми. Они никогда не подходили ко мне ближе, чем на двадцать городских кварталов. Они сосредоточили своё внимание на Уайтчепеле... а не на процветающей престижной части города, где я жил.
- Эти женщины... в Лондоне... зачем вы это сделали?
Уайтхолл рассмеялся. Это был тревожный звук.
- Почему это так сбивает с толку вас, полицейских? Причины почему? Я живу в лабиринтах разума, констебль. Лабиринты такие тёмные и запутанные, что в них можно безнадежно заблудиться и никогда не найти выхода, - дантист с отвращением посмотрел на пистолет в руке.
Он вернул его в карман, а другой рукой вынул нож. Он был длинным и зловеще изогнутым. Рукоять была из полированного перламутра.
- Это и есть ваше любимое оружие? - спросил его Джона.
Снова эта ухмылка - тонкая, натянутая, тревожная.
- Я предпочитаю относиться к этому как к инструменту.
- Что вы собираетесь с этим делать? Отрезать мне голову?
Уайтхолл счёл это очень забавным.
- О нет, констебль! Я бы никогда не стал подвергать вас такому банальному и неуважительному поступку. Вы завоевали моё уважение. Для вас были бы специальные вещи. Более продолжительные, - улыбка старика стала шире. - Вы не представляете себе, сколько повреждений может вынести человеческое тело, прежде чем смерть наконец потребует его.
На долгий миг опустилась тишина. Воздух между ними казался густым, как кровь.
- Я мог бы вытащить свой пистолет и застрелить вас прямо сейчас, - сказал ему шериф.
- Да, - сказал Найджел Уайтхолл. Глаза дантиста были горячими, лихорадочными. Его худощавое тело казалось натянутым, как пружина часов, затянутая на один оборот слишком туго. - Вы, конечно, можете попробовать.
Джона посмотрел на руку, которая держала нож. Костяшки пальцев были белыми, как кость. Два шага длинными ногами, может, три, и лезвие окажется внутри него. Пистолет шерифа, тяжёлый на бедре, казался обманчиво далёким от его правой руки.
- Пожалуйста, - голос Уайтхолла был мягким, почти дрожащим, когда он умолял. - Попытайтесь.
Джона сражался с немцами в Аргоннском лесу. Он был офицером закона почти десять лет и сталкивался с жестокими мужьями и алкоголиками-головорезами. Он был справедливым, но жёстким, как гвозди. Он не отступал ни перед кем. Но это был не обычный человек... если его вообще можно было считать человеком.
Он высвободил руку из кобуры и попятился.
Уайтхолл казался разочарованным.
- Констебль... вы вовсе не так глупы, как я думал.
- Ещё одного вы не получите, - предупредил его Джона. - Вы не сделаете ещё один фонарь-тыкву.
Пожилой джентльмен только усмехнулся. Поднял нож и потрогал лезвие другой рукой. Проткнул лезвием подушечку большого пальца и пустил кровь. Ни разу не дрогнул ни один мускул.
- Я буду наблюдать за вами, - шериф попятился к дверям зала ожидания. - У меня пока нет улик, чтобы осудить вас... но рано или поздно я это сделаю.
Лезвие глубоко вонзилось. Прошло мышцы... царапнуло кость.
И, тем не менее, он улыбался.
- Доброй ночи, констебль. И счастливого Хэллоуина.
Мгновение спустя Джона был снаружи. Он закрыл дверь и прислонился к ней спиной, вдыхая прохладный октябрьский воздух.
Он прошёл по тротуару и направился по улице к своей машине. Уайтхолл уже сделал свою работу на ту ночь. Завтра вечером будет Хэллоуин.
Несмотря на предупреждение шерифа, Уайтхолл сделает свой ход. В конце концов, что за канун Дня всех святых без фонаря из тыквы?
На следующий вечер, около пяти часов, Джона позвонил жене из офиса.
- Извини, что я не успею на ужин, но этот сукин сын сегодня снова сделает свой ход, и я должен быть готов, - объяснил он.
- Я понимаю, - сказала Миллисент. - Итак... ты действительно знаешь, кто это?
- Да, - Джона не дал ей времени, чтобы сказать больше на эту тему. - Ты собираешься пойти с детьми на сбор сладостей?
- Мы сейчас уходим, - сказала она. - Ты бы видел их костюмы. Они такие милые.
Между ними повисло напряжённое молчание.
- Дорогая... ты помнишь тот старый пистолет, который я привёз с войны? Colt сорок пятого калибра с затвором... из которого я учил тебя стрелять?
- Я помню.
- Сделай мне одолжение, - сказал он, не давая ей возможности возразить. - Достань его из ящика моей тумбочки и положи в свою сумочку. Просто на всякий случай.
- Хорошо.
Ещё минута молчания.
- Джона... дорогой, будь осторожен.
- Я буду. Я тебя люблю.
- И я тебя люблю. До Луны и обратно.
Джона повесил трубку и стоял с неприятным ощущением внизу живота. Он подошёл к ящику с оружием в другом конце комнаты и достал из гнезда помповое ружьё Winchester Model 12. Он опустошил коробку патронов в карман куртки, затем проверил патроны в своём револьвере и вернул его в кобуру.
Через несколько минут Джона припарковался напротив дома Найджела Уайтхолла на Уиллоубрук-авеню. Сумерки уже спустились, и на улице было темно. На крыльце дома дантиста горел свет, окна были освещены. Он смотрел, как старик ходит из комнаты в комнату, его тень была видна на фоне опущенных жалюзи.
Один час перешёл в другой. Тем не менее Уайтхолл остался на месте и не вышел из дома. Дети приходили за сладостями и уходили, делая обход, набивая свои наволочки и бумажные мешки угощениями. Около половины седьмого появилась Миллисент с Мэтью и Вики. Они помахали Джоне, но к его машине не подошли, зная, что он дежурит.
Был напряжённый момент, когда Уайтхолл открыл дверь для детских призывов "Сладость или гадость?". Джона мог представить, как старик хватает его детей, затаскивает их внутрь и запирает за собой дверь. Но, конечно же, он этого не сделал. Он просто положил каждому по ярко-красному яблоку в сумку... и посмотрел прямо через улицу, прямо на Джону, с широкой улыбкой на измождённом лице.
Через некоторое время все гости за сладостями закончились. Улица перед домом Уайтхолла опустела и затихла. Тем не менее, окна домика оставались освещёнными. Время от времени внутри можно было увидеть передвигающегося высокого старика.
Настало девять часов, затем десять, потом одиннадцать. Несмотря на неотложность наблюдения, Джона чувствовал себя усталым и беспокойным. Несколько раз он засыпал, но просыпался от толчка. Он смотрел в сторону дома и видел, что ничего не изменилось. Окна всё ещё были освещены лампами, а старый чёрный Ford T Уайтхолла всё ещё стоял на подъездной дорожке, где он и находился весь вечер.
В конце концов усталость шерифа взяла над ним верх. Он заснул и дремал неопределённое время. Он проснулся, когда ему приснилось, что кто-то просунул руку в открытое окно его машины и приставил холодную сталь лезвия ножа к его горлу. Джона вздрогнул и сел на своё место, никого там не обнаружив.
Но не было ли этого на самом деле?
Он посмотрел вниз и обнаружил, что что-то лежит на коленях его штанов. Это был бледный квадрат из бежевого картона. Библиотечная карточка.
В пятнах крови.
- Вот дерьмо!
Он посмотрел в сторону дома. Свет был выключен, а Ford T нигде не было видно.
Джона завёл двигатель и развернулся по узкой улочке, направляясь в город. Добравшись до библиотеки, он выпрыгнул, взяв с собой дробовик. Он вставил снаряд в патронник, а затем побежал по дорожке.
Входная дверь была незаперта и открыта. Осторожно он шагнул внутрь. В здании царила кромешная тьма... если не считать слабого свечения за книжными полками. Он медленно шёл во мраке, пока не оказался в главном зале библиотеки.
- О, Боже, - пробормотал он, увидев источник приглушённого света. - Нет.
Голова Глэдис Уиллоуби стояла в центре стола библиотекаря. Мерцающий свет исходил из пустых отверстий её глазниц, двойных щелей её отрубленного носа и вялого, зияющего рта с неустойчивыми зубами. Она выглядела одновременно шокированной и разочарованной... как будто осознав, что она не так умна, как думала изначально.
Джона выглянул из-за тыквенного фонаря и увидел обезглавленное тело мисс Глэдис, сидящее в кресле библиотекаря, одетое в ночную рубашку с цветочным принтом. К её груди была приколота записка. На ней читалось: "Тс-с-с! Тихо, пожалуйста!"
Именно объект, который приколол записку, обеспокоил шерифа. Удерживал бумагу на месте, пронзая неглубокую грудь старухи, зубной напильник, который Уайтхолл использовал, чтобы сгладить острые края сломанного зуба Мэтью.
"Он был в своём кабинете!"
Джона повернулся и побежал к двери. Он оставил свою машину на стоянке и через мгновение подошёл к открытой двери стоматологического кабинета. Свет горел... яркий, но далеко не манящий.
Он вошёл в парадную дверь, направив вперёд ствол двенадцатого калибра. Когда он добрался до комнаты для осмотра, он обнаружил, что она пуста. Старика там не было. Стальной лоток лежал пустым на вращающемся столе. Все инструменты исчезли.
Джона Тауншенд перевёл взгляд на чулан. К деревянной панели изогнутой зубочисткой была приколота записка. Медленно он подошёл к двери и уставился на записку, оставленную для него. На ней читалось:

Обратно в ад...

Мой дорогой констебль!
Выживание всегда было моим самым ценным товаром. Время от времени я сталкиваюсь с кем-то вроде вас... которые с упорством и решимостью хотят лишить меня моих плотских удовольствий и, в конечном счёте, моей свободы. И, таким образом, это приводит к такой ночи... такой чрезвычайно продуктивной ночи Хэллоуина. Вы были умны, констебль Тауншенд. Очень умны... как и библиотекарь. К несчастью для неё, недостаточно умной - или недостаточно осторожной.
Итак, я прощаюсь с вами. Я оставил свой прощальный привет тем, кто важнее всего, и покидаю это место. Возможно, я буду искать более тёплый климат. Техас или Нью-Мексико. Может, Аризона. Где-то, где местный констебль никогда не слышал о Призраке Уайтчепела и даже не интересовался им.
Насладитесь своим раскаянием, Джона. Эту еду лучше всего подавать горячей, как свежую кровь из вены. Как горячие слёзы печали, горькие и нескончаемые.

С уважением,
Найджел Уайтхолл
Ваш дантист.

Джона стоял и долго смотрел на письмо. Потом он заметил, что дверь чулана приоткрыта и что изнутри горит свет.
"Не входи, - предупредили его мысли, - ты не хочешь видеть, что там".
Но он всё равно пошёл.
Оказавшись внутри, он посмотрел прямо перед собой. У дальней стены висели полки. На этих полках стояло около дюжины банок для консервирования. К стеклу каждой был приклеен кусок белой хирургической ленты. И на каждой ленте было написано имя.
Мэри Энн... Энни... Элизабет... Кэтрин... Мэри Джейн...
Другие банки носили дополнительные имена... как женские, так и мужские. Внутри банок плавали вещи молочно-жёлтого формальдегида. Джона не был врачом, но мог себе представить, что это были люди. Почки, мочевые пузыри, селезёнки... женские яичники... двойные яички мужчин.
Потом ещё три банки. Пустые... крышки отвинчены и отложены в сторону.
Имена на этих банках были ужасно и до боли знакомы.
- Нет! - завопил Джона Тауншенд.
Не раздумывая, он повернулся и побежал.
Через пять минут он въехал на усыпанный гравием подъезд к своему дому. Фасад дома выглядел нормально для того времени ночи. В окнах было темно, но детские тыквенные фонарики горели, отбрасывая мерцающий свет на усыпанный листвой двор.
Едва Packard остановился, как он выскочил из машины и побежал вокруг задней части дома с револьвером наготове и взведённым курком. Он взбежал по ступенькам заднего крыльца и рывком распахнул сетчатую дверь со скрипом несмазанных петель. Кухня сразу за ней была кромешной тьмой.
Он почувствовал запах, с которым не сталкивался много лет.
Медный запах осквернённой плоти и свежей крови.
Запах насильственной и обильной смерти.
- Миллисент? - позвал он.
Его голос был хриплым и совершенно лишённым надежды.
Он протянул руку, нашёл выключатель и включил его.
Его жена была за кухонным столом. И на столешнице... и на плите... и на холодильнике.
Висела на светильнике. Была разложена по полу кухни.
Он вспомнил фотографию Мэри Келли. Это... это было в дюжину... в тысячу... раз хуже.
Джона сделал пару спотыкающихся шагов в комнату. Его левая нога наткнулась на что-то пухлое и влажное. Оно лопнуло под подошвой его ботинка. Печень? Грудь, бескровная и опустошённая? Неподвижный мешок освобождённого сердца Милли... артерии и желудочки, перерезанные мастерским разрезом хирурга?
Шериф, пошатываясь, вышел из комнаты в соседний коридор сразу за ней. Он тяжело упал на колени, и его сильно вырвало. Когда всё, что осталось от него, закончилось сухими позывами и в голове начало проясняться, он вскочил на ноги и побежал к лестнице с бешено колотящимся сердцем.
- Мэтью! - завопил он. - Вики!
Его ноги стучали по ступеням, пока он поднимался на верхний этаж. Джона побежал по коридору, мимо своей с Милли спальни, к двум спальням в дальнем конце.
Сначала он проверил комнату Вики. Простыни на кровати были спутаны. Её плюшевый мишка Мистер Снагглс валялся брошенным на полу. Лицом к полу, как бы пряча глаза-пуговицы от происшедшего.
Лунный свет пробивался сквозь окно спальни, отбрасывая бледное сияние на подушку Вики. Материал был усеян крошечными точками... чернильно-чёрными в темноте... но гораздо более яркими при дневном свете.
Мгновение спустя Джона был на другом конце коридора, в комнате Мэтью. Мальчик устроил сопротивление. Его постельное бельё было разбросано по полу, тоже тёмное и забрызганное. Что-то покоилось на подушке его сына. Коробка из-под сигар White Owl. Призовая коробка доктора Уайтхолла.
Дрожащей рукой Джона поднял крышку и заглянул внутрь.
Его ждали подарки. Призы, которыми его разум, к сожалению, будет владеть вечно.
Пара зубных щипцов, блестящих и влажных.
Крошечные кусочки слоновой кости, некоторые больше, чем другие. Один сколот, но на ощупь гладкий.
И записка только для его глаз... написанная смелым, но элегантным почерком.
Слова на клочке бумаги были загадочными, но ужасными. Поэзия сумасшедшего.
Ошеломлённый, он вышел из комнаты и направился к лестнице. Джона спустился по лестнице, пересёк фойе и вышел на улицу. Он покинул крыльцо и, спотыкаясь, спустился по ступенькам, не чувствуя под собой ног. Он чувствовал себя холодным, онемевшим... мёртвым, но каким-то образом всё ещё живым.
Он остановился посреди тротуара и выкрикнул имена своих детей. Но никакого резонанса не было. Они вышли такими же горькими и неизменными, как имена, высеченные в граните над увядшими цветами. Со стоном - ужасным, глухим звуком, лишённым содержания и здравого смысла, - он повернулся и посмотрел на крыльцо.
На перилах крыльца стояли четыре тыквенных фонаря.
Мэтью и Вики вырезали только два из них.
Двое других, маленькие и круглые, улыбались ему. Глаза светились. Забор из зубов усмехался.
На одном была шляпа ведьмы. На другом - ковбоя.
Пальцы Джоны ослабли и онемели.
Записка... последнее прощание... выпала из его рук и легла на камни дорожки среди шелухи сморщенных осенних листьев.
В словах больше не было тайны. Они были настолько ясны, насколько это вообще было возможно.

Взгляни на крыльцо, оно всё сияет,
Это милые маленькие фонарики выстроились в ряд...