«Змеелов» Рональд Келли

В отличие от других прихожан, Старый Джон не был так уж шокирован и удивлен, когда проповедник просто взял и покинул церковь.
- Я знаю, что это неожиданно, - сказал им пастор в конце воскресной службы. - Но я чувствую, что Господь ведет меня к более зеленым пастбищам. Пожалуйста, не думайте, что это как-то относится к вам, ребята. Ваша вера была непоколебимой и истинной, и я ценю это. Я уверен, что скоро вы найдете другого человека Божьего - возможно, лучшего, чем я, - который будет проповедовать Евангелие с этой кафедры.
Затем он пожал руки прихожанам пятидесятнической церкви "Кедровый пик", погрузил жену и детей в универсал "Форд" и спустился с горы, направляясь в Ноксвилл. Пока остальные стояли вокруг, недоуменно переглядываясь и переговариваясь на низких, подозрительных тонах, Старый Джон незаметно обошел маленький пасторский домик с двумя спальнями. Как он и предполагал. Проповедник и его семья очень спешили уехать... настолько, что бросили свои пожитки. Заглянув в окна дома, он обнаружил, что мебель и детские игрушки остались на месте. Дверцы шкафов и ящики комодов стояли открытыми, как будто они быстро собрали несколько нужных вещей незадолго до начала занятий в воскресной школе в девять часов.


После обеда, переодевшись в воскресный костюм и рабочие ботинки, Старый Джон отправился на прогулку в лес. Он осторожно спустился в тенистую лощину, заросшую мшистыми валунами и кудзу - ему было 83 года. Он сорвал мертвую ветку с приземистой березы и, подойдя к глубокой расщелине между двумя широкими плитами серого кремня, осторожно пошарил в темноте, готовый в случае необходимости отступить. Но ничто не давало ему повода для этого. Логово древесных крысоловов, которое занимало пещеру семь лет, теперь исчезло. Как и проповедник со своей семьей, они покинули свой дом и скрылись.
Из любопытства он наклонился и просунул правую руку в отверстие. Внутри было холоднее лунного льда в январскую ночь, а здесь стоял самый длинный и жаркий из августовских дней.
Старый Джон вышел из дупла и поднялся на самую верхнюю точку Кедрового пика. Сидя там и покуривая бриаровую трубку, набитую табаком Borkum Riff, он вглядывался в туманный хребет Дымных гор. Там было тихо. Чертовски тихо. Не слышно ни карканья ворон, ни пересмешника, ни сойки. И цикады тоже предпочитали молчать. Было жутковато, особенно для высокогорья. Не то чтобы Старого Джона беспокоила тишина. Точно так же, как его не удивило пустое змеиное логово.
Около часа пожилой человек сидел и курил. Он рассеянно поглаживал левую руку, размышляя. Старый Джон оставался там до вечерних сумерек, когда сверчки должны были начать свою ночную песню, но не начали.
Да, признаки были налицо. Они наверняка найдут себе проповедника. И даже раньше, чем они предполагали.


Он появился в магазине "Такерс" в следующую среду утром. Он не приехал ни на машине, ни на автобусе, и никто не видел, как он шел по дороге из долины. В одну минуту дощатые ступеньки магазина опустели, а в другую он уже сидел там, красный и потный, утирая широкое лицо рукавом своего черного пальто.
Старый Джон вышел из магазина и прислонился к столбу крыльца. Большим пальцем он утрамбовал пачку табака в чаше своей трубки, а затем разжег ее серной спичкой. "Привет", - сказал он.
Мужчина был крупным, среднего роста, но весом более трехсот фунтов. У него были мягкие розовые руки, румяное лицо с толстыми щеками и обильным подбородком. Глаза у него были темно-серые и маленькие, глубоко посаженные в мясистые глазницы. Он был чисто выбрит и носил черные волосы с легкой сединой на висках, недавно отросшие от следов мелких волосков на потном затылке. На нем был черный костюм из тончайшего материала, накрахмаленная белая рубашка и длинный темно-зеленый галстук, испещренный крошечными алмазными узорами. Его наряд украшал соответствующий набор золотых запонок и кнопок для галстука, на каждой из которых были крошечные крестики. Его черные туфли сверкали в лучах солнца, как темное стекло. На коже и подошве не было ни единой потертости или пылинки. Если он и прошел весь путь до Кедрового пика, то на нем не было почти никаких следов.
- Привет, сосед! - с улыбкой сказал толстяк. Он протянул пухлую руку. - Меня зовут Харлан Бридлав. Преподобный Харлан Бридлав, если быть точным. Но вы можете называть меня просто брат Харлан.
Старый Джон наклонился и пожал ему руку. Она была маслянистой и горячей на ощупь, как если бы он залез внутрь свежезарезанного борова и перебирал его внутренности.
- Джон. Джон Тисделл.
- Жаркий денек, не правда ли? - сказал добрый преподобный.
- Жарче, чем барбекю грешника в аду, - ответил старый Джон.
Брат Харлан хихикнул.
- Верно, друг мой. Очень верно. - Он долго смотрел на старика. - А вы, значит, джентльмен, посещающий церковь?
Старый Джон втянул голубой дым, затем выдохнул его через ноздри.
- Да, сэр. Верующий и последователь нашего Господа и Спасителя, Иисуса Христа. Дьякон пятидесятнической церкви "Кедровый пик" вот уже пятьдесят лет.
Брат Харлан встал и засиял.
- Тогда вы как раз тот человек, которого я ищу. Я буду вашим новым пастором.
Старый Джон посмотрел на него с выражением, граничащим с изумлением.
- О, неужели? Я вхожу в комитет по выдвижению кандидатов, а мы еще даже не созвали собрание, чтобы начать работу.
- Ну что ж, как только вы услышите мою речь, то сразу же проголосуете", - почти с гордостью заявил брат Харлан. - Я лучший оратор, проповедующий адский огонь и проклятие, которого вы когда-либо слушали. Не люблю хвастаться, сэр, но я полон Святого Духа.
Ты полон кое-чего другого, подумал Старый Джон.
- Думаю, мы могли бы поселить вас в пасторали до воскресенья. Тогда и посмотрим, был ли вы посланы небесами или нет.
Преподобный улыбнулся.
- О, меня послали, будьте уверны. Но я беспокоюсь о жителях Кедрового пика. Не уверен, разделяете ли вы мою веру в спасение душ или нет.
Старый Джон сошел с крыльца магазина.
- Полагаю, мы еще посмотрим. Где ваш багаж? Мы закинем его в грузовик и поедем.
- В дальнем конце крыльца, мистер Тисделл, - сказал брат Харлан. - Но будьте осторожны с деревянным ящиком.
Рядом с большим чемоданом из дубленой кожи стоял деревянный ящик длиной в три фута, шириной в фут и высотой в фут. У него была прочная металлическая ручка для переноски, а боковые планки были испещрены десятками просверленных отверстий. В одном конце находилась распашная дверь с навесным замком.
Используя единственную здоровую руку, которая у него была, Старина Джон поставил чемодан в кузов своего пикапа, затем повернулся и поднял необычный деревянный ящик. Внутри что-то сдвинулось... по собственной воле. У Старого Джона возникло тревожное ощущение, будто узлы завязываются и развязываются сами собой.
- Осторожно, мистер Тисделл, - сказал брат Харлан. На его пухлых щеках заиграла благосклонная улыбка, но глаза были холодными и твердыми, как гравий. - Вы же не хотите повредить орудия Господа?
Пожилой мужчина лишь покачал головой, поднял тяжелый деревянный ящик и осторожно, почти с нежностью, поставил его в кузов грузовика рядом с чемоданом.
- Нет, сэр. Не хотелось бы навлечь на себя гнев Всевышнего.
Вскоре они уже ехали по извилистой горной дороге к белому дощатому зданию пятидесятнической церкви "Кедровый пик" и прилегающему к нему пасторату. Несмотря на разговорчивое знакомство, оба были молчаливы во время поездки. Однажды Старый Джон из любопытства взглянул на своего пассажира. Преподобный Харлан Бридлав смотрел прямо перед собой со злобной ухмылкой на пухлом лице. В его глазах читалось выражение предвкушения... и еще что-то, что было немного сложнее разглядеть.
Проповедник, должно быть, почувствовал на себе взгляд Джона, потому что повернул голову и долго изучал своего водителя. Его внимание привлекла левая рука старика. Обожженная солнцем плоть впала и сморщилась на кости.
- Травма? - спросил он, сверкнув глазами. - Врожденный дефект? Болезнь?
Старый Джон не отрывал взгляда от дороги. - В молодости меня укусил, - сказал он. - Укусил дьявол.
Брат Харлан лишь покачал своей массивной головой и усмехнулся. Затем он продолжил смотреть в лобовое стекло.
Они уже почти добрались до вершины пика, когда внимание Старого Джона привлекли две вещи. Зеленый галстук проповедника - пусть всего на мгновение - словно зашевелился и запульсировал, его ромбовидный узор засверкал, как солнечный свет на чешуе рептилии. А золотые запонки каким-то образом сместились: верхние точки распятий теперь свисали вниз.
Старый Джон заметил все это, но не проронил ни слова.


В следующее воскресное утро церковный дом был забит до отказа. Не было ни одной свободной скамьи, и люди даже стояли вдоль стен, плечом к плечу. Солнечный свет из витражных окон окрашивал их чашеобразные прически и усы в причудливые оттенки синего, красного и зеленого.
Пожилые близнецы Оукли, Мод и Миллисент, играли на фортепиано и органе "Омытые кровью Агнца", а община горцев подпевала им в хорошо отрепетированной гармонии. После этого те, кто мог сесть, сделали это, а остальные прислонились к стенам, переминаясь с ноги на ногу. Надолго воцарилась тишина, сопровождаемая нервным кашлем и хныканьем младенцев. Затем брат Харлан покинул свое место на передней скамье, долго стоял со склоненной в молитве головой, а затем направился к кафедре.
- Мои братья и сестры, - начал преподобный, - я уверен, что вы уже знаете, кто я и какова цель моего сегодняшнего пребывания здесь. Но, прежде всего, я послан как посланник Божий. - Брат Харлан расхаживал взад-вперед по деревянному помосту, его маленькие глазки были устремлены в небо, как будто смотрели за преграды из сосновых стропил и брезентовой черепицы на облака с ангелами над головой. - Сегодня утром вы должны задать себе вопрос. Вы должны спросить себя: "Почему наш любимый пастор так поспешно покинул нас? Вы должны задаться вопросом: "Было ли это вызвано чем-то, что мы сделали как отдельные люди или как община? О, я уверен, что то, что он сказал, было успокаивающим для всех вас. Он сказал, что Господь побудил его уйти. Поверьте, он сказал это только из вежливости, чтобы не обидеть и не смутить вас. Правда в том, что ваш пастор бросил вас, потому что вы бросили его. Не телом, а духом. Дух увял, как мертвая роза, когда-то прекрасная и радующая чувства, а теперь хрупкая и коричневая от тлена.
Старый Джон, сидевший на своем обычном месте во втором ряду, огляделся по сторонам. Некоторые из его прихожан выглядели возмущенными словами пастора, другие же демонстрировали искреннее раскаяние. Он посмотрел на своего коллегу-дьякона Джорджа Халлибертона, который вместе с женой и двумя дочерьми занимал противоположную сторону центрального прохода. Мужчина сидел, как обычно, высокий и гордый, неподвижный, и в кромешной тьме читать его было труднее, чем газетный лист. Что именно он думал обо всем этом, Джон не имел ни малейшего представления.
- Именно отказ от Святого Духа изгнал вашего доброго пастора, добрые люди из Кедрового Пика, - продолжал брат Харлан. - Вы стали вялыми и слабыми. Ваш пастор стал вам противен. Как однажды сказал Иисус, верующий должен быть либо горячим, либо холодным. Вы были теплыми, и вашему пастырю ничего не оставалось, как извергнуть вас из своих уст. - Преподобный широко раскинул свои толстые руки. - Но вы не должны оставаться такими, дети мои. Вы снова можете почувствовать, как внутри вас разгорается огонь Духа. Возможно, это потребует от вас некоторых усилий, некоторых изменений... но это возможно.
- Что значит... меняться? - этот вопрос прозвучал из уст самого дьякона Халлибертона.
- Вам всем стало слишком комфортно в вашей религии, - ответил он, расхаживая по сцене взад и вперед, как голодная кошка среди мышей. - Вы забыли истинный пятидесятнический путь. Пути, которым шли ваши родители, ваши бабушки и дедушки до них. В те времена вера доказывалась не сердцем, а плотью. Или испытанием плоти.
Именно в этот момент преподобный Харлан Бридлав потянулся за кафедру и поднял длинный деревянный ящик, поднеся его к самому краю сцены. Все взгляды были устремлены на этот ящик из соснового дерева, все дыхание было затаено, как при смерти. Когда брат Харлан отпустил ручку и позволил ящику упасть, раздался громкий взрыв, похожий на пушечный выстрел, все в церковном доме подпрыгнули на добрых два дюйма. Все, кроме старого Джона.
Когда эхо от упавшего ящика разнеслось по всему святилищу, из его полости донесся сухой хрупкий звук. Ритмичное дребезжание, от которого многие ахнули, многие вскрикнули. А многие подняли руки вверх и воскликнули "Аминь!".
- Послушайте это, моя паства, - тихо прошептал проповедник, приседая и почти с любовью проводя своими пухлыми руками по длинному деревянному контейнеру. Он прислонил голову к доскам, и его ухо наполнилось симфонией хрустких нот. - Да, слушайте внимательно. Ибо это ваше пробуждение.


После того воскресенья наступило великое пробуждение, охватившее горы восточного Теннесси; пробуждение, подобного которому не было с 1920-х годов. И возглавил это обновление веры и убежденности преподобный Харлан Бридлав. Человек, появившийся из ниоткуда и в течение одного воскресного утреннего богослужения захвативший надежды и страхи одного городка и ставший его хозяином. Брат Харлан был избран новым пастором пятидесятнической церкви "Кедровый пик" почти сразу, но не единогласно. Только один член церкви проголосовал против, и это был Джон Тисделл.
В течение шести дней брат Харлан собирал полные залы. Он проповедовал и молился, извергая огонь и серу, указывая пухлыми пальцами на пылающие обвинения и оставляя неуверенные души прихожан обожженными и раскаленными. К концу проповеди людей охватывал Дух. Они прыгали, танцевали и кричали в небеса, обличая сатану и восхваляя Господа. Многие говорили на непонятных языках, чего не случалось на служении в Кедровом Пике уже несколько десятилетий. Некоторые даже вычерчивали ногтями странные символы на деревянных стенах, оставляя кончики пальцев окровавленными и разорванными.
Затем брат Харлан приступал к делу. Сбросив пиджак и галстук, он подошел к длинному деревянному ящику и, достав из жилетного кармана ключ, отпер навесной замок. Толпа ликовала, когда он извлек из темных недр клетки пару древесных гремучих змей, каждая длиной в четыре фута и более. Говоря на языках, преподобный прыгал и скакал, размахивая смертоносными змеями. Он тер их о свою потную плоть, смотрел на них глаза в глаза, нос к носу, дразня и искушая их близостью своего присутствия. Он даже открывал рот и позволял их головам пытливо заглядывать внутрь, когда кричал и вопил, охваченный Святым Духом.
Один или два раза за эту неделю гремучие змеи бросались на него и кусали, вонзая клыки в жирную плоть. Несмотря на охвативший их восторг, прихожане ждали, что проповедник упадет, его лицо посинеет, конечности опухнут, а тело будет корчиться на досках пола в конвульсиях, вызванных ядом. Но этого так и не произошло. Сколько бы яда ни впрыскивали змеи в его вены, он всегда оставался невредим. Для прихожан это был акт веры, чистый и простой, который защитил брата Харлана от змеиного яда. Милосердная и могущественная рука Бога защитила Его пророка от увечий и смерти.
Все это время Старый Джон сидел там, серьезный и невозмутимый, и наблюдал за происходящим. В театральных проповедях Бридлава его поразила одна особенность. Ни на одном служении на трибуне не было Библии. Более того, он ни разу не видел у брата Харлана Доброй Книги. Казалось, что пастор больше верит в змея, чем в Священное Писание.
Затем, после недели проповедей, молитв и обращения со змеями, преподобный закончил свое субботнее вечернее богослужение заявлением, которое наполнило большинство прихожан надеждой и воодушевлением, но одного члена церкви - ужасом.
- Друзья мои, мои любимые овцы, мы добились такого прогресса на этой неделе! - сказал он, запирая змей обратно в их логово из дерева и стали. - Ваша растущая вера поддержала меня, соткала кокон защиты вокруг моего мирского тела, оградив меня от зла змеиного укуса. За это я радуюсь, братья и сестры. Бог услышал ваши молитвы, признал вашу праведность и, в свою очередь, благословил меня способностью ходить среди земных змей без вреда!
Прихожане кричали и вопили, дребезжа стеклами окон, охваченные Духом, не стесняясь громко выплескивать свои эмоции. На второй скамье сердце старого Джона гулко билось в груди, а его правая рука потирала сморщенную плоть левой.
- Но у нас еще есть работа, братья! - сказал брат Харлан. - Вы должны доказать, что вы достойны, пройдя через тот же огонь, что и я. Мы должны дать Богу понять, что вы действительно полны веры, выкованной кровью на Голгофе!
Когда толпа разошлась в тот вечер, мало кто понял, что именно имел в виду их новый пастор. Но старый Джон понимал. Он понимал лучше всех.


Утро принесло с собой яркое летнее солнце, взошедшее над вершиной Кедрового пика, и жителей одноименного городка, толпами стекающихся к маленькой белой церкви, одетых в кружева, полосатую ткань, накрахмаленный лен и блестящую лакированную кожу. Большинство сидело на скамьях, охваченные предвкушением, жаждущие узнать, как еще можно проверить свою веру. Они исполнили с полдюжины песен, теребя потрепанные экземпляры Библии короля Якова, чувствуя, как с губ срывается крик, а руки так и норовят вознестись к небу в знак похвалы.
Наконец на подиум поднялся брат Харлан, улыбающийся и с ямочками на щеках. Он окинул взглядом прихожан, затем склонил свою массивную голову к небу и закрыл глаза.
- Иисус однажды сказал нам, что для того, чтобы войти в Царство Небесное, нужно прийти к Нему с доверием и верой маленького ребенка, ибо нет более искренней и чистой невинности, чем незапятнанная юность. Некоторые толкуют Писание иначе, чем другие, считая, что речь идет скорее о символическом, чем о буквальном смысле. Они считают, что он говорил о том, что взрослый человек должен отказаться от своей земной стражи и покориться Святой Троице с безоговорочной верой ребенка. -
Пастор опустил голову, сурово посмотрел на прихожан и ухватился за края кафедры, пока костяшки его пальцев не побледнели от напряжения. - Но подобная оценка, моя паства, ошибочна. Христос действительно говорил о детях и степени их веры. Вот почему все наши достижения на прошлой неделе окажутся напрасными, если мы просто оставим все как есть. Нет, мы должны идти вперед и дать Ему понять, что готовы почтить Его не только своими жертвами, но и жертвами наших детей.
В толпе воцарилась тишина, когда до них дошел смысл сказанного.
- Так чье же это будет дитя? - спросил брат Харлан. - Чье потомство подойдет к алтарю и возвеличит Его?
Прихожане встали как один, крича, восхваляя, называя имена своих отпрысков и принося их в жертву во имя Господа. Один голос прогремел над всеми, глубокий и полный власти. Дьякон Джордж Халлибертон вышел в центральный проход, и его рука, покрытая трудовыми мозолями, сжала запястье молодой рыжеволосой девушки.
- Это будет мое дитя, - объявил он. - Это будет моя Эмили Ли.
Брат Харлан наклонился и отпер деревянный ящик.
- Да будет так. Приведите ее ко мне.
Девочка, которой было не больше пяти лет, начала биться и кричать.
- Нет, папа! Нет! Не дай ей укусить меня! Папа, пожалуйста!
Хватка ее отца была бескомпромиссной.
- Ты должна сделать это ради меня, дочь. Ради нас. Я слышал искренность твоих молитв. Если чье-то сердце и чисто, то это твое.
Теперь они находились всего в четырех футах от подиума. Брат Харлан повернулся к отцу и ребенку. В своих мягких руках он держал самого большого древесного гремучника, которого когда-либо видели в Кедровом Пике. Он был добрых десять футов в длину, толстый, как автомобильная ось, а его голова была такой же большой, как у молодого поросенка. Его трещотки, всего их было тринадцать, жужжали возбужденно и так быстро, что были едва заметны человеческому глазу. Всем в церковном доме было ясно, что яда у такой змеи хватит, чтобы убить дюжину крепких и подтянутых молодых людей. И никого не волновало, что она вот-вот вонзит клыки в плоть маленькой и беззащитной девочки.
Никого... кроме единственного зрителя на второй скамье.
Когда Джордж Халлибертон поднес своего визжащего и сопротивляющегося ребенка к змее, Старый Джо шагнул в проход, разорвал хватку мужчины и толкнул девочку за собой.
- Что ты делаешь, брат? - спросил Харлан Бридлав. - Почему ты хулишь Господа своей дерзостью?
Его маленькие глаза сверкнули чем-то темным и злобным.
- Ты не отравишь этого ребенка, обманщик, - ответил старик. Затем, вытащив из кармана пальто револьвер, он выстрелил, попав брату Харлану прямо в брюхо.
Треск выстрела заставил толпу замолчать. Затем они с яростью бросились вперед.
- Ты с ума сошел? - хрипло выкрикнул Халлибертон. - Что ты наделал?
Руки прихожан потянулись к нему, отбивая пистолет, сдерживая нападавшего.
- Он не тот, кем кажется! - сказал им Старый Джо. - Смотрите!
Остальные обратили взоры на своего новоявленного пастыря. С улыбкой на широком лице преподобный Харлан Бридлав упал назад, ударился о доски пола алтаря и разверзся. Массивный мешок с одеждой и человеческой плотью раскололся от живота до щеки, как кожура перезрелой дыни.
Изнутри на него хлынули многочисленные змеи. Гремучие змеи: лесные, степные, техасские и рогатые гремучники. Медноголовые и водяные щитомордники. Ярко-полосатые коралловые змеи из болот Луизианы и толстотелые удавы-констрикторы из флоридских Эверглейдс. Были и другие, о которых они слышали, но никогда не видели. Кобры из Индии, черные мамбы из африканских джунглей и ядовитые морские змеи из самых темных глубин океанского дна.
- Бегите! - кричал Старый Джо своим друзьям и соседям, когда их хватка ослабла. - Убирайтесь отсюда... немедленно!
Никто не колебался. Они кричали и бежали по всей длине святилища, когда на них обрушилась извивающаяся волна смертоносных змей: по проходам, над и под скамьями, шипя и разя ядовитыми клыками.
Когда все прихожане вышли на улицу, Старый Джо захлопнул двойные двери церкви и надежно запер их. Изнутри строения доносилось оглушительное крещендо: треск, скрежет и шипение. Змея навалилась на змею, давя на витражи двускатных окон, их вес выгибал двери наружу, заставляя дерево трещать и откалываться.
Старый Джон подошел к своему грузовику и достал из багажника две пятигаллоновые канистры с бензином. Джордж Халлибертон встретил его на полпути и взял одну из емкостей. Его длинное лицо было белым от страха и сожаления. Вместе два дьякона облили горючим каменный фундамент и стены, обшитые досками, а затем Старый Джон достал из жилетного кармана книжку спичек и поджег строение с крутыми крышами.
Прихожане пятидесятнической церкви "Кедровый пик" застонали и зарыдали, когда их храм поклонения превратился в трескучий костер, вздымая в горный воздух оранжевое пламя и густой черный дым. Слезящимися глазами наблюдая за происходящим, Старый Джон и Джордж подошли к пасторали и заглянули в окно. Одна из детских спален служила логовом, полным темных змей. Они ползали по столбикам кровати, извивались друг на друге на ворсистом покрывале матраса, словно рептилии-любовники, занятые неистовым блудом. Анаконда длиной с телефонный столб пыталась проглотить плюшевого медведя, ее глотка выпячивалась, пытаясь втянуть игрушку из меха и ваты глубоко в недра своего вытянутого кишечника.
Двое мужчин вылили остатки бензина и пропитали стены пасторского дома, а затем подожгли и их. Когда пламя разгорелось еще сильнее, заставив их отступить назад, Джордж Халлибертон обратил ошеломленные глаза на своего коллегу-дьякона.
- Почему ты не сказал нам, Джо? Почему ты не сказал нам, кто он такой?
- А вы бы мне поверили? - мрачно возразил старый Джо.
- Нет, - ответил Халлибертон. - Думаю, мы бы не поверили.
В недоумении они стояли и смотрели, как оба пожара достигли своего апогея, а затем угасли и потухли. На следующий день, когда обугленные бревна и кучи темного пепла остыли, они вернулись и обнаружили лишь почерневшие кости тысячи змей. Там, где лежал преподобный Бридлав, они обнаружили лишь пару запонок и заколку для галстука, расплавленные до неузнаваемости сильным жаром воскресного утра.


Через несколько дней Старый Джо снова в одиночестве бродил по горной глуши.
В отличие от его предыдущего похода по лесу, теперь на деревьях было много птиц и насекомых. Нависшая над горами пелена ужаса, казалось, развеялась вместе с пеплом и дымом, оставив землю очищенной, хотя бы на время.
Пробираясь сквозь заросли, он шел к заросшей кудзу ложбине и думал об Эмили Ли Холлибертон, ребенке, который избежал участи змеи... и о другом ребенке, который давным-давно не избежал. Покалеченная рука Джо Тисделла дрогнула при воспоминании о церковной службе 1934 года, когда семилетний мальчик протянул руку для испытания веры, закованный в кандалы собственным отцом. Тогда никто не пришел ему на помощь. Он до сих пор чувствует ужас, охвативший его, когда гремучник, которого держал пастор по имени Мангрум, дразняще щелкнул своим серым языком, а затем нанес удар. Спустя столько лет он все еще чувствовал онемение от укуса, а затем жгучую боль и двойные раны на костяшках пальцев, из которых вытекала кровь и яд.
Он не умер, но спустя годы пожалел об этом. Преодолев барьер юности и переступив порог мужественности, Джо Тисделл понял, что яд остался, глубоко проникнув за пределы плоти и костей, поселившись в самой его душе. Виски, наркотики, шлюхи и азартные игры стали его уделом на долгие годы. Он стал беспокойным человеком, иногда преследуемым, бродил из города в город, в конце концов оказываясь заключенным в местную тюрьму или избитым и оставленным умирать на границе округа. Яд порока и коррупции в конце концов рассеялся, но не раньше, чем лучшие дни его жизни были потрачены впустую. Он бросил свои скитания, женился и завел семью на Кедровом пике и даже вернулся в церковь своей юности, несмотря на ужасный грех, совершенный там много лет назад.
Пробираясь к пещере в отвесной скале, он сорвал ветку с эвкалиптового дерева и ободрал листья. Еще не дойдя до отверстия, он уловил резкий запах змеи.
Старый Джо прощупал темноту внутри и обнаружил, что нора полна. Из тени доносилось сердитое дребезжание, а также намек на скользящее движение. А в глубине черноты было что-то еще. Нечто мерзкое, выходящее за рамки змеиного.
Пожилой мужчина непоколебимо вглядывался в пустоту.
- И сказал Господь Бог змею: за то, что ты сделал это, проклят ты сверх всякого скота и сверх всякого полевого зверя; на чреве твоем будешь ходить, и прахом будешь питаться во все дни жизни твоей. Старый Джо с отвращением сплюнул и вгляделся во мрак. - Тебе лучше помнить об этом.
Без предупреждения из глубины норы повеяло холодом, подобного которому он никогда не ощущал, заставив его старые кости запульсировать и затрепетать. И что-то внутри тихонько захихикало.
Отвернувшись, Старина Джо выбрался из лощины, избегая теней и принимая очищающее тепло дневного света.