«ДТП» Саманта Колесник

Когда мне было тринадцать, шериф нашего городка назначил моего отца ликвидатором последствий дорожно-транспортных происшествий, а говоря по-простому уборщиком трассы от останков сбитых автомобилями животных.
Для отца это была весьма выгодная сделка: ему четко указывали где лежит свежее мясо, он его подбирал, привозил домой, разделывал, замораживал, а после подавал нам на стол эту дичь во всевозможных видах под разнообразными соусами.
Какие-то семьи благословлялись одинаковыми рождественскими пижамами и красивыми машинами.
Мы же были благословлены смертью.
И в офисе шерифа его работу весьма высоко ценили и очень хорошо о нем отзывались. Его готовность в любое время дня и ночи расчистить любую дорогу означала, что полицейским не нужно было отправлять на место своих ребят. Все, что им нужно было сделать, это предоставить координаты готовому прислужнику.
Человек может пойти на многое в попытке прокормить свою семью.
Иногда олени были еще живы, когда папа и Пол приезжали на место ДТП. И наоборот, иногда к их приезду труп животного вовсю источал гнилостную вонь разложения. А подчас, при ударе огромной силы, животное буквально разрывало на части, и собрать из этих частей хоть что-то стоящее просто не представлялось возможным.
Но чаще всего туша была свежей и ее бережно приносили домой, чтобы затем снять шкуру, нарезать, упаковать в вакуум и заморозить, а после, в конечном итоге, в нужное время разморозить, приготовить и съесть.
Наш городок, на окраине штата, бесконечным зеленым массивом окружал бурно растущий лес. Наш дом был самым старым и самым маленьким в городе, о чем другие дети в школе постоянно намекали мне и Полу. Но это был самый красивый дом, в котором мы когда-либо жили, и в свои тринадцать лет я поняла, что понятие "хороший район", на самом деле далеко не всегда означает, что там живут хорошие люди.
Но я скучаю по нашему старому дому и маме.


- Знаешь, что самое классное в жизни здесь? - спросил Пол, держа в руке одну из папиных сигарет. - Здесь очень хорошо видны звезды.
У Пола были вьющиеся рыжие волосы, как и у мамы. Я злилась на него за то, что ему так много досталось от ее внешности, в то время как я совсем была на нее не похожа.
Я посмотрела на небо и поняла, что он имел в виду. Звезды в небе над Кресент Хиллз были кристально чистыми.
- А какое было небо в Симпсоне, ты помнишь? – спросила я.
Пол покрутил в пальцах незажженную сигарету, словно не знал, как ее раскуривать.
- Ну, я помню, что оно там было постоянно грязное, - ответил он, пожав плечами.
- Я думаю, это то, что убило маму.
Пол бросил на меня сердитый взгляд, затем опустил взгляд на землю и замолчал. Тусклая лампа над крыльцом лишь в половину освещала его профиль.
- Маму убил рак. Никто в этом не виноват, - наконец сказал он.
Я подумала о маме, о том, как она, прислонившись к машине с сигаретой в руке, смотрела, как мы с Полом играем в разбойников, догонялки, пиратов и во что-то еще в нашем дворе. У нее всегда была ярко-красная помада, что вечно заходила за край верхней губы, размывая границу. Когда-нибудь я научусь делать это правильно, - смеялась она, в очередной раз с лихвой нанося выразительный цвет толстым слоем.


Я была с ней, когда она впервые закашляла. Рак ведь не проявляет себя сразу, как какое-нибудь ОРЗ. Нет, он подбирается тайком, как ночной злоумышленник. Тот рак проник к нам в дом, когда ураган Айвен пронесся по Симпсону. Тот шторм унес жизни тридцати четырех человек и заставил еще около двухсот искать новое место жительства, но я также уверена, что именно он принес тот рак, который убил мою маму.
Когда пришел тот ураган, мама, Пол и я ютились в нашей ванной комнате с наполненными водой кастрюлями, книгами и закусками. Ураганные ветры не слишком благосклонно относились к таким домам, как наш, поэтому мы старались максимально защититься. Ветер шумел и завывал снаружи, пока внезапно не наступил штиль.
- Это око бури, - сказала тогда мама с восторженным блеском в глазах.
Даже в этот раз она не забыла обильно покрыть губы красной помадой. Мама поднялась, открыла дверь и высунула голову в коридор.
- Ну же, Пол, давай выйдем и посмотрим, что там, - но Пол был слишком напуган.
Поэтому пошла я.
Входная дверь нашего дома уже была распахнута ветром и периодически хлопала снаружи, выбивая причудливый ритм на фоне сайдинга. Крутящийся по кругу грязный воздух с мелким летающим мусором мягко проносился за дверным проемом, почти умоляя выйти на крыльцо и вдоволь насладиться этим зрелищем.
Мама сжала мою руку в своей настолько крепко, что я поняла, как сильно она нервничает, после чего потянула меня к двери. Я помню, как уже у порога она прошептала:
- Мэри, давай на счет "три", - и мы обе синхронно забормотали: - Раз... два... три...
Когда, уже будучи снаружи, я открыла глаза, то волна адреналина накрыла меня с головой.
Там, посреди хаоса и разрушений, сверкала огнями самая красивая радуга, которую я когда-либо видела в своей жизни. Эта разноцветная арка словно всем своим видом обещала мир и спокойствие, обеспечить которые она была не в состоянии. Ее красивые насыщенные цвета были настолько неуместны, что казались миражами на окружающей нас нищей пустоши. Я не могла даже помыслить, что в Симпсоне возможна такая красота.
- В такие вот моменты ты и понимаешь, что есть Бог на свете, - сказала тогда мама.
Я посмотрела на нее и увидела слезы, стекавшие по ее лицу, и как одна из них протекла прямиком по ее фирменным красным губам.
Ветер снова начал усиливаться, и мне пришлось почти силой тащить ее обратно в дом. Ей не хотелось покидать крыльцо, ведь перспективы на горизонте были слишком соблазнительными, слишком обнадеживающими. Казалось, что творящееся вокруг заявляло о большей власти над землей, чем сам человек, и было несомненно, что оно пришло с миром. Потому что такая неземная красота априори не может нести зло.
Как только мама вернулась в дом, ее накрыл первый приступ кашля.
В том оке бури прятался рак, и мы впустили его в дом.


В тот вечер папа пришел домой очень уставшим. Его лицо было перепачкано заводской пылью, а в воздухе стоял режущий запах металла и пота.
- Пол! - закричал он, а после бросил на меня быстрый взгляд. - Ну почему опять вся посуда не мыта, Мэри? Я же говорил тебе, что больше не хочу видеть грязные тарелки в раковине, когда прихожу домой.
- Извини, я сейчас все вымою, - сказала я и бросилась мыть посуду.
- Пол! - снова закричал он.
В его голосе звучала угроза, которую он никогда бы не воплотил в жизнь, но меня она все равно пугала.
Из коридора выбежал мой старший брат.
- Надевай пальто, нам нужно забрать оленя.
- Но я не хочу никуда идти, - застонал мой брат.
Мои руки были в мыльной пене. Я уменьшила напор воды в кране, дабы лучше слышать их разговор.
- Ну, особого выбора у тебя нет, - сказал папа.
Я наблюдала, как сгорбленный Пол нехотя подошел к шкафу, чтобы взять пальто и перчатки. И тут я спросила:
- Пап, а можно я с тобой поеду?
Мой отец колебался. Казалось, его обуревало противоречие между утверждением того, что мужчины и женщины равны, и тем, как он распределял наши обязанности по дому.
- Да, езжай ты, Мэри, - сказал Пол.
Мой брат устал от бесконечных ночных вылазок и от того, что все свое свободное время проводил в гараже, снимая шкуры и разделывая мясо, вместо горячо любимых видеоигр.
- А ты уверена, что справишься? - спросил папа.
Я кивнула, хотя и не была до конца в этом уверена.
- Имейте в виду, маленькая мисс, что как только вы окажитесь в моем пикапе, то обратного пути не будет. Трусихам в нем не место.
- Я не трусиха!
Пол выглядел довольным, когда я пробежала мимо него к нашему переполненному одеждой шкафу. Я вытащила из него красный пуховик, который раньше носила мама, но теперь он был мне практически впору. Я натянула хлопчатобумажные перчатки и взяла теплую шапку.
- Эти не подойдут. Вот, возьми перчатки своего брата.
Папа протянул мне грубые рабочие перчатки. Мне не понравилось, как они ощущались на моих руках, уж очень они были громоздкие и безразмерные.
- Пол, раз твоя сестра едет со мной, то это значит, что мыть посуду будешь ты.
Я улыбнулась. Мне понравилась такая смена ролей.
Я последовала за отцом к его пикапу и села рядом с ним. На улице было так холодно, что пар от моего дыхания надолго зависал в воздухе.
- Уже в третий раз за эту зиму шериф посылает меня на тот участок дороги, - хмуро сказал папа.
Грузовик мчался по дороге, ведущей из нашего пригорода на север. Он сказал оставить окна приоткрытыми, потому что ему было жарко, но я дрожала под маминым пуховиком.
- А куда мы едем?
- Это Хеннепик Роуд, что проходит за средней школой, примерно в десяти милях от того пруда, на котором вы с братом кормили уток в прошлом году. Как же я рад, что сейчас не идет снег, потому что они очень плохо убирают тот участок дороги.
- Там, наверху, должно быть, много оленей.
- Ну уж оленей точно больше чем машин, что там проезжают. И это наводит на подозрения, что кто-то убивает тамошних животных чисто из спортивного интереса.
- Пап, да никто не стал бы просто так убивать оленей и не забирать мясо. Это не имеет смысла.
Мой отец одарил меня грустной улыбкой.
- Люди убиваю по разным причинам, Мэри.
- Да, но какая еще может быть причина, кроме пропитания?
Вместо ответа папа включил радио, и мы почти всю дорогу слушали классические рождественские песни, пока не проехали совсем немного за утиный пруд, который сейчас покрыт льдом. Тут радио накрыло гулом помех, и папа выключил его.
- Должно быть, мы уже почти приехали, - сказал он.
По мере того как мы продвигались вперед, дорога становилась все менее ровной, и деревья обступали нас со всех сторон. В большинстве своем это были дубы без листьев, родившиеся еще задолго до нас. У меня возникло мрачное подозрение, что жуки, которые питались всевозможной мертвечиной, жили в этой дубовой роще на протяжении многих лет, так что этот лес был чем-то вроде природного кладбища. В теплое время года он мог показаться обманчиво красивым, но зимой он демонстрировал свою истинную природу.
Папа включил дальний свет как раз в тот момент, когда с неба начали падать снежинки. Они были похожи на хлопья пепла на ветровом стекле.
- Как заметишь чего - дай мне знать, - сказал он.
Как только он это произнес, что-то на обочине дороги привлекло мое внимание, но мы быстро проехали это место. Когда я обернулась, темнота уже скрыла мой обзор.
- Пап, тормози. Мне кажется, я что-то видела.
Отец остановил пикап и включил задний ход, запрокинув голову.
- Ты уверена?
- Я точно что-то видела.
Какое-то время мы ехали назад, пока в свете задних фар папиного грузовика не показалось тело мертвого оленя. Его шея была неестественно вывернута, но голова скрывалась в тени. От его застывшей фигуры даже при желании было трудно отвести взгляд.
- Ну вот мы и на месте, - сказал папа. - Это олениха. Обычно так и бывает.
Папа включил свет в кабине и начал собирать свои вещи.
Тем временем я думала о детенышах этой оленихи, и если они есть, то будут ли они в безопасности там, в лесу, одни в такой мороз. Мой собственный нос замерз настолько, что начал болеть.
Я вышла из грузовика вслед за папой.
- Нам нужно поторопиться, не дай Бог сядет аккумулятор.
Отец мотнул головой в сторону фор дальнего света, что все еще были включены. Я оставила дверь на пассажирское сиденье открытой и направилась к нему. Шквал ветра усилился и покрыл нас белым кружевом снега, что даже не думал таять на таком холоде. Я то и дело дотрагивалась до кончика носа, пытаясь отогреть его.
Папа добрался до мертвой туши раньше меня. Я остановилась в нескольких шагах от него и ждала дальнейших инструкций. Он опустился на колени над животным и провел рукой по его шее до того места, где была голова. Я не могла разглядеть голову, потому что ее закрывало тело животного, откинутое назад почти на сто восемьдесят градусов.
- Вот же черт! - сказал папа и жестом пригласил меня подойти.
Я глубоко вздохнула и направилась к тому месту, где стоял на коленях мой отец.
- Ты только посмотри на это, - сказал он.
Я сначала не поняла, что он имел в виду.
- Нет, подойди сюда, посмотри на голову, - настаивал он.
Я подошла ближе к отцу и склонилась над его плечом. Он держал голову оленихи руками в перчатках. Нос бедного животного был разбит, а по своду черепа стекала струйка засохшей крови, но что меня поразило больше всего, так это глаза, что были совершенно белыми, как мраморные шары.
Папа выпустил голову оленихи из рук и похлопал себя по коленям.
- Вот и другие были точно такими же, как эта. Я оттащил их подальше в лес, в гробу я видал жрать такое мясо. В следующий раз пускай шериф сам сюда тащится и убирает это дерьмо.
- Почему у нее такие глаза? – спросила я.
Из леса, справа от нас, дул сильный ветер. Мои пальцы замерзли даже сквозь перчатки.
- Не знаю, может болезнь какая, - ответил он.
Мой отец встал и посмотрел мимо меня в лес.
- ...или их отравил кто, - пробормотал он и сделал пару шагов в сторону деревьев.
- Эй! Кто там? - крикнул он.
Из чащи я услышала треск веток, но не слишком отдаленный. Я проследила за взглядом отца и увидела блуждающие в темноте лучи света. Они пронзили черную ночь и обнажили дубовый остов леса.
Мой отец сошел с дороги на несколько шагов, приблизившись практически вплотную к лесу.
- Папа! Пойдем отсюда! Поехали домой!
Я оглянулась на пикап, а потом снова посмотрела на отца. Казалось, что блуждающие лесные огоньки, разноцветные словно радуга, его просто заворожили.
Мимо меня пронесся еще один порыв ветра, принеся с собой запах трупной вони от туши оленя. Глядя на ярко-красные и розовые лучи, струящиеся между деревьями, я вспомнила слезы моей матери и задумалась, уж не новое ли Божье Явление мы наблюдаем.
- Папа, пойдем уже! – вновь крикнула я, хотя ветер и холод заглушали мой голос.
Я видела, как отец вытащил свой разделочный нож и скрылся в тени леса.
- Папа!
Я кричала и кричала, но ответа так и не последовало, кроме приглушенного треска веток и ветра, в то время как снег продолжал падать стеной.
Я бросила олениху и забралась обратно в пикап. Половина моего сиденья была мокрой от выпавшего снега. Я захлопнула дверцу и защелкнула замки. Я решила не выключать дальний свет, чтобы мой отец мог найти дорогу обратно. За исключением подсвеченной туши оленихи, я ничего не видела. Радужные огоньки в лесу исчезли, унося с собой свои секреты.
Может быть, это играли дети? Но на многие мили вокруг не было ни души. Пьяные подростки? Но было слишком холодно, какое уж тут веселье. Папа сказал, что бывал здесь раньше; может быть, кто-то наблюдал за ним все это время?
Ветер хлестал по борту грузовика, и я оглянулась, пытаясь хоть что-то увидеть через заднее стекло. В свете фар туша животного стала выглядеть до странности по-человечески - просто смятый комок плоти. Я сползла пониже на сиденье, лишь бы больше этого не видеть. Я подумала о маме и о том, как сильно я по ней скучаю. Я чувствовала ее запах в салоне пикапа и задалась вопросом, что бы она сейчас сказала.
Без сомнения, она бы сказала, что это Бог. И что пути Его неисповедимы.
Но что, если это не так, подумала я? А что если все загадки и тайны, которые мы приписываем Богу, это просто ночные незнакомцы, оставляющие подарки для нас, смысл которых понимают только они? Я поежилась на кожаном сиденье и посмотрела сквозь ветровое стекло на падающий снег. Вид приземляющихся на стекло снежинок действовал гипнотически.
Я включила обогрев и в вентиляционные отверстия хлынул теплый воздух. Папа скоро вернется. Он громко бухнется на свое сиденье, бормоча что-то о завтрашней утренней смене, о том, что это была напрасная поездка и что ему следовало взять с собой Пола, и о том, что не дай Бог тот не вымоет посуду к моменту нашего возвращения домой...
Все эти слова я мысленно произносила в голове его голосом, и незаметно для себя провалилась в сон, несмотря на твердые намерения дождаться отца.


На следующее утро приехал снегоочиститель, расчистивший дорогу от снега к папиному пикапу, а за ним машина шерифа. Бензин кончился, аккумулятор сел и меня била крупная дрожь, которую я была не в силах контролировать.
Шерифу пришлось взламывать дверь. Его лицо было настолько искажено человеческим горем, что я забеспокоилась о том, что, возможно, сама уже нахожусь на грани перехода в то состояние, когда мною можно будет кормить дубы и другие древние растения.
- А теперь не спускайте с меня глаз, юная леди.
Шериф схватил меня за руки и рывком поставил на ноги. Ему было нелегко, потому как ноги меня совсем не держали. Кто-то накинул мне на плечи шерстяное одеяло, и я приложила все усилия, чтобы не упасть.
Медленно шагая мы направились к его машине, через пару метров я споткнулась и упала бы, если бы шериф не держал меня мертвой хваткой.
- Где мой отец? - спросила я, еле выговаривая слова.
Водитель снегоуборщика тоже вышел из машины и выглядел потрясенным. Я не могла понять, было ли это из-за холода или из-за того, что он увидел меня.
- Смотри на меня, глаз не отводи, - сказал шериф, продолжая движение.
Он до боли сильно прижал меня к себе, прижимая мои руки к бокам, словно не хотел, чтобы я оборачивалась или же вырвалась из его объятий.
И тут я вспомнила.
Туша оленихи.
Вероятно, он не хотел, чтобы я ее увидела.
Я вырвалась из рук шерифа и обернулась. Вот только... Туша оленихи исчезла.
На месте мертвого животного, искореженного ранним разложением, лежал труп моего отца. Его голова криво свисала со сломанной шеи, а глаза были такими же белыми, как и окружающий нас снег.
Одному лишь Богу известно, что тут произошло, - сказала бы моя мама.
Мой отец говорил тоже самое касательно того, что только Бог мог бы вылечить рак, от которого умерла моя мать. Люди напридумывали всевозможные божественные объяснения вещам, которые наука объяснить не могла, и, черт возьми, часто тем вещам, которые могла. Кто знает, почему одни семьи благословлялись свыше, а другим подбрасывали нелепые подарки?
Я смотрела на своего отца, на его изуродованную плоть в нечеловеческой позе. Мне было слишком холодно, чтобы плакать, и я была слишком слаба, чтобы кричать. Но я твердо знала, что кто-то, или что-то, наблюдает за моей реакцией.
И мне хватало ума понимать, что Бог не имеет к этому никакого отношения.