«Чаепитие» Стефани Ю

Лиян Джи со второго класса настаивала на том, чтобы ее звали Лия. Даже перейдя в среднюю школу, она боялась первого дня в ней, когда учителя попытаются совладать с ее именем, спотыкаясь о чужеродное звучание.
— Лия. Зовите меня просто Лия, — машинально говорила она.
Они всегда вздыхали с облегчением, внося исправление в свои журналы посещаемости.
В отличие от Лии, Элисон Гибсон не нуждалась в вымышленных именах. Она была самой популярной девочкой в шестом классе. Другие одноклассницы хотели быть похожими на нее, а мальчики мечтали сходить с ней на свидание. Поскольку ученики располагались в алфавитном порядке по фамилиям, Лия всегда сидела рядом с Эли. Именно по этой случайности они стали подругами. Быть холодной луной, вращающейся на орбите Эли, было лучше, чем не быть на ней вообще, и Лия часто не могла поверить в свою удачу. Они постоянно обменивались записками в классе, даже признавались в личных увлечениях. Лии нравился Бобби Прескотт, играющий в школьной футбольной команде и всегда носивший шорты «Umbro! независимо от того, собирался он на тренировку после уроков или нет. К ужасу своей матери, на Рождество она выпросила себе такие же шорты, хотя ни разу не прикоснулась к футбольному мячу.
Увлечение Лии сохранялось до тех пор, пока внезапно не закончилось в начале весеннего семестра. Однажды перед уроком физкультуры, когда они переодевались, Эли небрежно заметила, что Бобби пригласил ее на свидание. Взглянув на ее лицо, Лия заметила на нем легкий оттенок самодовольства. Словно это никак не затронуло ее, Лия спокойно наблюдала за тем, как Эли натягивала свою футболку. Ее внимание привлекли пальцы Эли, под ногтями которых виднелась грязь — единственное пятно на ее ухоженных руках.
— Перестань пялиться, — рявкнула Эли, расправив на себе надетую футболку.
Под ее пылающим взглядом Лия опустила свои глаза, но мысли еще долго задерживались на этих грязных ногтях после окончания учебного дня, когда она, будучи дома в своей постели, зачеркивала надпись «Лия Прескотт», написанную пятьдесят раз в своем дневник. Многие обожали Эли, но именно Лия (и только Лия) знала, что под светлыми волосами и прекрасной внешностью скрыта особая нечистота Элисон Гибсон.
Эли любила грязь. Когда начинался дождь, Лия быстро уходила в укрытие. Но не Эли, любившая наблюдать, как на лужах образуются пузыри, и на их поверхность выплывают дождевые черви. Ее любимым занятием было лепить куличики из грязи или «двухслойные шоколадные торты», как она их называла. Еще ей нравилось выносить свой детский чайный сервиз из бледно-голубого фарфора на лесную полянку за своим домом и готовить там грязевые десерты.
Лия полагала, что они уже слишком взрослые, чтобы продолжать устраивать такие чаепития. И она подозревала, что подобные детские занятия смущают саму Эли, которая много раз брала с нее клятву хранить тайну и никому не рассказывать о грязевых тортах — даже родителям Лии, которые не говорили по-английски и не имели даже представления о том, что такое шоколадный торт. Лия послушно держала свою клятву, и каждый будний день, как только их высаживали на автобусной остановке, но до того, как они должны были прийти домой, девочки брели через лесок за домом Эли к поляне, на которой небольшой ручеек давал ключевой ингредиент для приготовления жирных грязевых тортов Эли.
Так называемые «шоколадные торты» Эли были тщательно детализированными творениями. Часто это были два или три слоя глинистой почвы, покрытой земляной «помадкой». Ей даже удавалось добиться взбитой консистенции грязи, напоминающей крем, мало чем отличающийся от того масляного крема, который украшал торт на ее последнем дне рождения. Эли превращала грязь в пену, яростно взбивая ее, словно безе. Результат, Лия не могла отрицать, был довольно убедительным.
Но что-то в лесу глубоко тревожило Лию: щебет птиц иногда совсем прекращался, словно их накрывала тень какого-то неведомого существа. Мысль о грибах, прокладывающих километры невидимых глазу шнуров в почве, и проявляющихся в круговых цветках белой плесени над постоянно влажной землей, вызывала у нее беспокойство, в отличие от Эли, чувствующей себя как дома, глубоко увязнув коленями в грязи. Но, несмотря на свои страхи, Лия всегда надевала маску пылкого нетерпения, протягивая свое голубое блюдце Эли всякий раз, когда та, закончив свое очередное творение, спрашивала: «Все оставили место для десерта?»
По правде говоря, торты Эли вызывали у нее отвращение, и Лия не раз подумывала поднять этот вопрос. Но затем передумывала, предпочитая не ставить под угрозу хрупкий симбиоз, который сплел их вместе: притяжение странной увлеченности Эли, безопасность непоколебимой верности Лии.
Однако однажды Эли разозлилась.
— Ты никогда не остаешься, чтобы встретиться с ним.
— С кем? — спросила Лия.
— С человеком, который приходит есть торт, — ответила Эли.
— Каким человеком?
— Иногда он приходит после того, как ты уходишь, садится и с удовольствием ест мой торт. И каждый раз просит добавки. Но я всегда оставляю кусочек для тебя. Видишь, я хорошая подруга.
Лия подозрительно посмотрела на Эли, наливающей воду из маленькой голубой чайной чашки на кучку черной земли.
— Как он выглядит?
Эли пожала плечами, и Лия закатила глаза. Эли всегда ужасно отвечала на вопросы.
— Он высокий?
— Очень.
— Он толстый?
— Нет.
— Какого цвета у него глаза?
— Желтого, как у ящерицы.
— Какая у него кожа?
— Пористая, как губка.
— Какие у него руки?
Эли задумалась, замерев на мгновение.
— На самом деле это не совсем руки, — наконец, сказала она, возвращаясь к своей работе над грязевой глазурью. — Из-за длинных пальцев они больше похожи на грабли.
— Тогда как он держит вилку, когда ест свой торт?
— Он ее не держит. Просто запихивает торт в рот своими граблями, всегда рассказывая, как он голоден.
— Он тебе нравится?
— Конечно. Он приятный и вежливый. Но у него ужасный рот, полный гнилых зубов из-за того, что он ел слишком много тортов.
Лия поднялась, желая уйти. Ей внезапно стало плохо. У Эли было слишком бурное воображение — торты тому подтверждение, — но это уже слишком даже для нее.
— Останься, — попросила Эли.
— Мне действительно пора домой.
Эли, резко схватив Лию за руку, так сильно сжала ее, впившись в нее ногтями, что на коже выступила кровь. Прижав руку к крошечным ранкам, Лия в шоке отпрянула, наступив ногой на только что покрытый глазурью шоколадный торт Эли. Подняв глаза, она увидела едва заметную перемену в лице Эли. То же самое выражение лица, которое у нее было, когда она сказала о том, что Бобби пригласил ее на свидание. Выражение удовольствия от причинения ей боли.
Эли снова засунула руки в грязь с хлюпаньем, разрушая чары.
— Ты просто завидуешь, потому что он хочет общаться со мной, а не с тобой, как и Бобби.
Слова ужалили сильнее, чем покрасневшие следы от ногтей на руке. Лия всегда казалась самой себе невзрачной по сравнению с шаблонной красотой Эли. Хуже, чем невзрачной, безликой. Она ненавидела то, как выглядела, и часто, оказываясь перед зеркалом в ванной, втягивала щеки и широко раздвигала свои узкие веки пальцами, представляя, как ее чернильно-черные волосы становятся светлыми. Но все это всегда происходило за закрытыми дверями, всегда втайне и уж точно никогда не на глазах у Эли.
Возможно, будь Лия постарше, она смогла бы сформулировать достойный ответ. Вместо этого, повернувшись, она оставила Эли в лесу за работой над ее новым двухслойным шоколадным тортом, когда расплавленное солнце уже уходило за горизонт.
На следующий день место рядом с Лией пустовало. Учитель оставил поле посещаемости рядом с именем Эли неотмеченным, а любовная записка, теребимая Бобби Прескоттом в кармане своих шорт, так и осталась без адресата.
Когда полиция обыскивала лес за домом Эли, то на поляне им открылась странная картина: одинокая голубая чашка, валяющаяся на земле, вспаханной ровными параллельными линиями — следы рук человека, пытающегося зацепиться за землю, или когтей зверя в поисках добычи. Засохшая кровь, почти не отличавшаяся по цвету от темной почвы. А в центре — идеальная копия кусочка настоящего шоколадного торта на голубом блюдце, ожидающая, когда ее съедят.


Через три недели после исчезновения Эли Бобби Прескотт имел наглость пригласить Лию на свидание. Повышение самооценки Лии помогло ей пройти оставшуюся часть средней школы и дальше, занять главное место в школьном ежегоднике, поступить в престижный университет и, в конце концов, сделать стремительную карьеру в качестве редактора модного журнала. Когда она вернулась в свою школу через десять лет на встречу выпускников с теперь уже платиновыми волосами в строгой прическе, темными солнцезащитными очками и телом, облаченным в голубой комбинезон из крепдешина, ее рука задержалась на мгновение над гостевой книгой, в которой перед ее именем было написано «Элисон Гибсон».
По причине отсутствия тела Эли была признана пропавшей без вести. Не было принято никаких законов в ее честь, никаких митингов или памятных забегов на пять километров. Как только ее не стало, звезда Эли быстро померкла. Но Лия до сих пор помнила, как у нее каждый раз узел образовывался в животе, когда они с матерью встречали в местном магазине смердящую водкой маму Эли. Это было то же чувство, которое чувствовала сейчас, когда до нее дошло, что комитет выпускников забыл исключить из своего списка мертвую девушку.
Отогнав всплывшее воспоминание, Лия сосредоточилась на лицах своих бывших одноклассников, которые стали либо вялыми, либо слишком осунувшимися.
— Лия? Лия Джи, боже мой, это ты? Я едва узнал тебя! — закричал Бобби Прескотт, отрастивший клочковатую каштановую бороду, чтобы прикрыть свой слабо очерченный подбородок, увидев ее через холл.
Извинившись, Лия направилась в уборную, чтобы принять «Ксанакс».
Она почувствовала облегчение, когда мероприятие, наконец, закончилось. Уехав отсюда после окончания школы в город ради карьеры, она почувствовала себя обновленной, как рептилия, сбросившая кожу. Было жутко снова видеть все эти лица, изменившиеся со временем и возрастом. Именно по этой причине она нечасто приезжала к своим седеющим родителям.
Но в тех редких случаях, когда Лия оказывалась здесь, она приходила в лес на небольшую полянку у ручья и думала о давно исчезнувшей светловолосой девушке, которую когда-то называла подругой. Неужели ее кости обратились в прах в этой земле, которую она так любила? Или лесной человек все еще хранил тело своей майской королевы, застывшее навеки в смерти?
Лия все еще чувствовала укол зависти, думая об Эли. Ей повезло, что она исчезла на пике своей юности, а не сгниет, в конце концов, как Лия, независимо от того, сколько филеров она использовала, чтобы укрепить кожу своего лица.
Погруженная в эти особенно мрачные мысли, Лия иногда вдавливала свои наманикюренные ногти в грязь, получая удовольствие от того, как ее пальцы засасывает вниз. Она долго оставалась там, в грязи, ожидая мельком увидеть блеск желтых глаз, почувствовать запах вывернутой глины, услышать зов своего истинного имени и ощутить холодную хватку длинных, похожих на грабли пальцев, сомкнувшихся вокруг ее собственных. Появившихся, наконец, чтобы потребовать ее саму.